Текст книги "Город любви"

– Ему неизвестно, где я нахожусь. Он не найдет меня. Ты ведь не выдашь?

Она сказала это и осеклась, потому что Петроний метнул на нее такой взгляд, что ей захотелось провалиться сквозь землю прямиком в Аид.

– Я ошиблась с интонацией и хотела сказать: «Ты ведь не выдашь!»

В неверном свете лампады лицо стоящего Петрония было трудно разглядеть, но через секунду галерею огласил его раскатистый смех.

– Ох и лиса! Ай да женщина!

Он вдруг порывисто шагнул к ней и, наклонившись, подхватил ее на руки так неожиданно и быстро, что Адель вскрикнула и крепко ухватилась за его плечи.

– Не просто не выдам, – прошептал он, обжигая дыханием ее щеку. – Не отдам!

Она почти не видела его глаз и задохнулась от неожиданности, ощутив его губы. Ложь и правда, власть и покорность, доверие и подозрительность сплелись в этом внезапном поцелуе – самом необычайном в жизни Адель.

Когда он опустил ее на землю, она открыла глаза и обнаружила, что уже глубокая ночь. В лампаде почти не осталось масла, и маленький огонек беспомощно подрагивал, перед тем как погаснуть совсем.

– Нам пора расстаться, – тихо сказал Петроний, и Адель заметила, как странно понизился его голос.

Она растерянно повернула к нему лицо.

– Почему? Насовсем? Мне уйти?

– Бедное дитя! – Он взял ее руку и прижал к своим губам. – Маленькая заблудившаяся девочка, мечешься, как раненая птица в чужих небесах. Но ты попалась в мои силки. И я не намерен тебя отпускать.

– А потом ты посадишь меня в клетку? – шепотом спросила Адель.

– В золотую клетку, – отозвался Петроний, целуя ее запястье. – В самую лучшую клетку империи.

– Ты будешь кормить и поить меня, а когда я тебе надоем, выбросишь из жизни, как Рену?

Он резко выпрямился и отпустил ее руку.

– Нам пора расстаться, – повторил он. – Уже ночь, а я устал за день. Завтра суббота, день Сатурна. Мы отправимся на Форум. Я покажу тебе город и тебя – городу. Ты моя женщина hie et nunc9292
  Здесь и сейчас (лат.).


[Закрыть]. Остальное не имеет значения.

На следующий день Адель проснулась раньше обычного и сразу отправилась в термы. Ей не нравилось умываться водой из таза и обливать себя из кувшина – она предпочитала окунаться в бассейн с теплой водой и нежиться в ней, сколько душе угодно. Но этим утром ее душа торопила тело: ей не терпелось увидеть Петрония. Вернувшись в свой кубикул, который за два дня несколько изменился: кроме каменного ложа и маленькой скамьи там теперь стоял туалетный столик с аккуратно разложенными на нем гребешками, расческами, украшениями и косметическими средствами, а на полу лежал ковер, – Адель увидела стоящую у входа Рену с перекинутой через руку одеждой.

– Что это?

– Господин велел тебе надеть это к завтраку.

– Положи платье на кровать и принеси мне все необходимое, чтобы красить лицо.

– Белила и румяна – на столике.

– Еще нужны коробочки с сажей, кисточки, какая-то красная мазь для губ… – Адель пыталась вспомнить, что использовала для макияжа Арсиноя. – Словом, тащи все, что есть.

Рена презрительно хмыкнула и нога за ногу вышла из кубикула.

Адель начала с того, что занялась прической. Используя недавно приобретенные навыки, но не желая выглядеть напыщенно или испытывать неудобство, она смазала волосы ароматным маслом, туго стянула их и уложила на макушке толстым круглым жгутом, в который воткнула множество шпилек с жемчужными головками. Получилось строго и элегантно. Когда же вернулась Рена с подносом всяких баночек и крошечных амфор с духами, Адель велела ей расставить все это на столике и отправляться завтракать.

– Я еще должна накрасить лицо госпожи, – с неудовольствием проворчала рабыня.

– Нет уж, я сама справлюсь, а то сделаешь из меня клоуна… Ступай.

– А…

– И оденусь сама. Ты свободна, Рена. В смысле, можешь идти.

Оставшись одна, Адель с энтузиазмом принялась за работу. Она развела водой сажу и густо подвела ею глаза, придав им миндалевидную форму, ресницы покрыла черной пастой, сделав их длинными и тонкими, как стрелы, а на губы положила яркий маслянистый крем. Такая техника макияжа несколько противоречила римской моде, зато придала внешности Адель той яркой неповторимости, которая, как она надеялась, будет выгодно отличать ее от других женщин.

Если бы несколько дней назад кто-нибудь сказал независимой и самоуверенной мисс Пристли, что она станет испытывать бурную радость от того, что малознакомый и почти годящийся ей в отцы мужчина приказным тоном скажет: «Ты моя женщина», пообещав посадить ее в клетку, пусть и золотую, – она бы расхохоталась и повертела пальцем у виска.

А теперь Адель сидела перед большим зеркалом в оловянной раме и придирчиво рассматривала свое тщательно накрашенное лицо, с дрожью волнения и восторга предвкушая встречу с мужчиной, которому она теперь принадлежала.

К завтраку Адель вышла во всеоружии своего очарования. Светло-лиловая шелковая стола с пурпурной оборкой по низу и таким же поясом, который Адель затянула потуже, подчеркнув тонкую талию, придавала ее движениям летящую грациозность; совсем темные от масла волосы сверкали глянцевым блеском и жемчугом, на ало-розовых губах играла нежная и в то же время призывная улыбка.

Петроний ждал ее в биклинии.

– Вот уж не думал, что кто-то встает позже меня, – произнес он вместо приветствия. – Скоро полдень.

Ожидавшая комплиментов Адель несколько растерялась.

– Я была занята своим туалетом, – ответила она.

– Чем?

– Примеряла столу! Как раз впору. Видно, что глаз у тебя наметанный.

Он усмехнулся, очевидно, поняв причину ее неудовольствия, но больше ничего не сказал и приступил к трапезе.

За завтраком, который состоял из очищенных яиц, хлеба с медом, маслин и разбавленного прохладной водой вина, Петроний, по своему обыкновению, молчал, относясь к приему пищи с тщанием и неспешностью. Адель поела быстро: не получалось у нее по часу колдовать над каждым блюдом! Она смотрела по сторонам, вздыхала, пыталась начать разговор и один раз даже позволила себе зевнуть – все бесполезно. Петроний, казалось, не замечал ее, принимая пищу со свойственным ему достоинством и некоторой торжественностью. Когда подали фрукты, Адель наконец не выдержала:

– Ты упрекнул меня за опоздание, а сам второй час проводишь за столом. Я помню, что нельзя сокращать время трапезы. Но нужно ведь и меру знать! Я скоро начну визжать от скуки.

– Напрасно ты так поверхностно относишься к традициям. Впрочем, учитывая твое происхождение, подобное поведение вполне объяснимо. К тому же я, в отличие от других твоих здешних знакомцев, за трапезой предпочитаю молчание и сосредоточенность, а не болтовню с набитым ртом. Но на сегодняшнем пиру тишины не будет, я обещаю.

– Ты устраиваешь пир?

– К вечеру в Помпеи прибудет Марк Ноний Бальб, мой старинный приятель, у которого я гостил в Геркулануме. Я даю пир в его честь.

– О! – выдохнула Адель и улыбнулась в предвкушении праздника. – А на Форум мы, значит, не поедем?

– Непременно поедем. Нежный шелк твоей столы будет восхитительно переливаться под полуденными лучами, и Помпеи должны увидеть эту красоту.

Адель посчитала, что комплимент чересчур завуалирован, и хмыкнула:

– Я не люблю лиловый цвет. Но надела это, поскольку ты просил…

– Значит, будем менять твои вкусы, – отрезал арбитр изящества и добавил: – Подожди меня в саду, пока я отдам распоряжения номенклатору.

Адель встала, но прежде чем уйти, взяла из вазы яблоко и, забыв о помаде, со злостью впилась в него зубами.

Стоявшее в зените солнце яркими лучами пронзало вибрирующий свежестью весенний воздух. Восемь бронзовых от загара рабов, несущих носилки, медленно двигались по заполненной народом улице Изобилия.

– Здесь всегда столько людей? – поинтересовалась Адель, приоткрыв занавеску.

– Да, это самая оживленная улица Помпей. А в дни Сатурна особенно: почти все жители направляются на Форум, поскольку там открывается большой рынок.

– Надеюсь, Форум примечателен чем-нибудь кроме рынка?

Петроний взглянул на нее слегка удивленно, но терпеливо пояснил:

– Эта площадь – средоточие городской жизни. Народ стекается туда ежедневно: прежде всего в стремлении узнать свежие новости и обсудить их с каждым, кто будет готов поболтать в тени одной из многочисленных колоннад. К тому же на Форуме постоянно дают какие-нибудь представления, проходят религиозные обряды и, конечно, решаются городские дела: там находится базилика, где заседают магистраты. А в дни Сатурна, когда на Форуме оживает огромный рынок, это место превращается в подобие театральной сцены – разумеется, для внимательного стороннего наблюдателя. Политические прения, громогласные восхваления богов, торжественные шествия по поводу и без – и все это под неумолкающие выкрики торговцев и разносчиков, расхваливающих свой товар. Для каждого приезжего посещение Форума должно стать обязательным ритуалом, если он желает увидеть город. Мы с тобой оба – гости Помпей, поэтому сегодня наше место там.

Адель нравилось слушать Петрония. Он говорил неспешно, но выразительно, и его низкий бархатный голос при определенных интонациях волнующе вибрировал.

– А что еще интересного в Помпеях? – спросила она.

– Здесь все интересно. Это удивительный город, не похожий на другие. Полис с древней историей и юной душой, – задумчиво проговорил Петроний, сквозь щель в занавесях окидывая взглядом бурлящую жизнью улицу Изобилия. – Я бы назвал Помпеи Городом любви – любви к искусству и любви как искусства. К слову, на двадцать тысяч жителей, включая рабов, здесь более тридцати лупанариев! Но славится он не ими, разумеется, а своими театрами, Большим и Малым, огромным даже по римским меркам амфитеатром и известной на всю округу Большой палестрой.

– Палестрой?

– Это место, где живут и тренируются гладиаторы, – пояснил Петроний. – У нас обожают кровавые зрелища, и бойцы арены являются любимчиками женщин, ну, и некоторых мужчин. Поклонники и поклонницы каждый день спешат в палестру, чтобы понаблюдать за тренировками своих кумиров: поднимающих тяжести силачей, дискоболов, бегунов и прыгунов в длину, метателей дротиков, пловцов и кулачных бойцов. Гвалт там стоит невероятный, – поморщился Петроний. – Одни пыхтят и вскрикивают, другие вопят от восторга или улюлюкают. Я вполне понимаю недовольство Сенеки, который жаловался Нерону на шум, доносящийся из палестры в Байях, и непристойные забавы, которым предаются атлеты после тренировок. Но он не был в помпейской!.. Вот где не место приличной матроне, хотя именно их среди зрителей большинство.

– Наверное, и Арсиноя туда заглядывает? – лукаво предположила Адель, внимательно глядя на Петрония, который по-прежнему смотрел на улицу.

– После закрытия амфитеатра туда стали заглядывать многие замужние женщины, – невозмутимо ответил он и слегка прищурился – то ли от яркого солнца, то ли от легкой насмешки.

– А почему закрыт амфитеатр?

– Это долгая история.

– Но ведь и дорога длинная! Мы движемся черепашьим шагом и на Форуме будем нескоро…

Петроний вздохнул, отер лицо виссоновой9393
  Виссон – тончайшая ткань, белая, реже золотистая. Состав спорен, материалом часто называют лен либо нить, выделяемую некоторыми видами моллюсков.


[Закрыть] салфеткой и заговорил:

– Шесть лет назад в помпейском амфитеатре вспыхнула жестокая схватка между местными жителями и нуцерийцами9494
  Нуцерийцы – жители соседнего приморского города Нуцерии.


[Закрыть]. Все началось с обыкновенной драки во время гладиаторского представления, потом с обеих сторон посыпались оскорбления, затем камни, а после зрители схватились за мечи. О гладиаторах все забыли и принялись драться кто чем может. В итоге погибло немало народу, преимущественно нуцерийцы. Дело получило огласку, и по распоряжению Сената помпейский амфитеатр закрыли на десять лет. Правда, три года назад запрет на проведение игр был снят, но местные власти до сих пор не решились проводить в амфитеатре крупные гладиаторские бои.

Это, конечно, стало большим ударом для падкого на зрелища местного населения, ведь помпейский амфитеатр вмещает почти всех жителей города и всегда был заполнен до отказа. Его построили дуумвиры Вальг и Порций на месте бывшего Форума, и он является, пожалуй, самым старым сооружением в округе, если не во всей Кампании. Честно говоря, я поддерживаю негодование помпеян по поводу постановления Сената: даже в Риме не увидишь таких ярких театрализованных представлений, какие устраивали здесь. В местных палестрах собраны лучшие гладиаторы империи и Ближнего Востока; отряд Авла Светтия Церта, помпейского патриция, на всю Италию славился своими победами. Например, тридцатилетний Север, купленный у меня неаполитанскими торговцами, вышел победителем из пятидесяти шести сражений! Красавец атлет с безупречной фигурой и молниеносной реакцией – жаль, я продал его по дешевке…

Петроний умолк, разглядывая перстни на руках, и, похоже, не собирался продолжать рассказ.

– А как проходят эти бои? – не унималась Адель.

– Двое представителей мужского племени машут мечами и норовят убить друг друга – желательно с фонтанами крови и кусками мяса, – беспечно ответил он.

– Ужас!

– Конечно ужас – иначе кто бы ходил на них смотреть?.. Но на самом деле все несколько иначе. Представление обычно начинается общим выходом гладиаторов, каждый из которых искусен в том или ином виде борьбы. Ретиарии вышагивают с рыбацкими сетями, длинными ножами и трезубцами в руках; фракийцы, непременно в шлемах, обычно вооружены короткими мечами или кривыми кинжалами и защищены круглыми щитами; эквиты, то есть всадники, выезжают верхом; одетые в кольчуги андабаты выходят или в шлемах без прорезей, или с завязанными глазами. По традиции, после представления зрителям гладиаторы начинают этакие потешные сражения: дерутся на деревянных мечах и разжигают нетерпение публики. Затем начинаются настоящие состязания: гладиаторы бьются насмерть под музыку и крики толпы, а порой их стравливают с дикими вепрями, быками или медведями.

– И в каждом бою хотя бы один человек обязательно погибает?

– Чаще всего да, но порой проигравшим бойцам, выказавшим доблесть, даруют пощаду; в таких случаях зрители поднимают руки с обращенным вверх большим пальцем – это значит, что победитель должен бросить оружие и отпустить соперника. Если же пальцы обращены вниз – «pollice verso» – «добей его». В большинстве случаев так и бывает.

Адель содрогнулась: бессмысленная жестокость всегда вызывала в ней страх.

– Не могу взять в толк, что может заставить молодых здоровых мужчин идти на верную смерть?

– Социальный статус, – с готовностью ответил Петроний. – Почти все они – рабы, а если гладиатор проводит на арене три года и остается жив, его отпускают на свободу с туго набитым кошельком. К тому же в памяти людей он обретает своего рода бессмертие. При наших законах это самый быстрый и выгодный способ стать вольноотпущенником – хотя и самый опасный.

Тем временем их носилки остановились перед тремя каменными глыбами.

– Что это? – спросила Адель, выглянув за занавеску.

– Эти камни преграждают путь колесницам и повозкам, – объяснил Петроний. – На Форум допускается только пеший люд.

Он помог Адель выйти, и она, ступая по земле медленно и осторожно из опасения испачкать длинную столу, вошла на главную площадь Помпей.

И без дополнительных разъяснений, которые время от времени все же давал Петроний, было ясно, что Форум – сердце этого города. Тут и там слышались приветствия, выкрики торговцев, песни бродячих музыкантов, политические прения и даже молитвы жрецов. Адель крепко держалась за руку Арбитра, пробираясь сквозь толпу, пока они не присоединились к группе людей у двухъярусной колоннады, окружавшей площадь по периметру. К Петронию сразу же подошел какой-то мужчина в темной тоге, с пергаментом в руке, и принялся что-то оживленно говорить – очевидно, жаловаться на городские власти. Адель отошла вглубь портика, прислонилась к колонне и спустя пару минут уже внимательно слушала разговор трех немолодых патрициев, стоявших прямо за ее спиной.

– …Его бесчинства просто невозможны! – возмущался один, стараясь, однако, понижать голос. – Мне говорили, что на Ювеналиях9595
  Ювеналии (лат. Juvenalia) – сценические игры, учрежденные римским императором Нероном в 60 году по случаю достижения им зрелого возраста. Это были своего рода любительские спектакли, устраивавшиеся в частных домах.


[Закрыть] он заставил выступать престарелых матрон и сенаторов! А в Великих играх по его приказу давали представление мужчины и женщины из высших сословий, и четыреста сенаторов и шестьсот всадников из самых знатных семей сражались на мечах!

– Да-да, – вторил ему другой. – Чего только стоит царящий вокруг него разврат!.. Ни для кого не секрет, что он спит с вольными мальчиками и матронами, насилует весталок и устраивает отвратительные оргии. Говорят, недавно он придумал новую забаву: выскакивать из клетки в звериной шкуре, как сатир, набрасываться на привязанных к столбам мужчин и женщин, насиловать их, а потом отдаваться своему приближенному вольноотпущеннику.

– А еще, – добавил третий, – мой друг Целий был на представлении, где он велел одному знатному юноше изобразить миф об Икаре9696
  Согласно мифу, чтобы спастись с острова Крит от Миноса, мастер Дедал сделал для себя и сына Икара крылья, скрепленные воском, и попросил его не взлетать слишком высоко, чтобы солнце не растопило воск. Икар ослушался отца и упал с высоты в море.


[Закрыть]. Под страхом смерти тот подчинился и, конечно, рухнул с высоты наземь, забрызгав все вокруг своей кровью. В награду юноша удостоился бурных аплодисментов, которых уже не смог услышать!.. А его пение? Когда он выступает на сцене, зрителям строжайше запрещено покидать театр, даже в случае крайней необходимости. Бывали случаи, что беременные женщины рожали прямо там, а те, кто не мог выносить его пений и расточать похвалы, вынуждены были перелезать через стены, потому что ворота запирались, и даже притворялись больными или мертвыми, чтобы их вынесли на носилках.

– Однажды, – снова заговорил первый, – он издал указ о запрете пурпурной и фиолетовой одежды и сразу вслед за этим подослал на рынок продавца с этими красками, что дало повод опечатать лавки всех торговцев. А вскоре, выступая на сцене, он заметил среди публики женщину в пурпурном платье. Он тут же велел схватить ее, и у бедняжки отняли не только платье, но и все имущество. Наконец, он не гнушается обворовывать храмы: отбирает приношения, а изваяния из золота и серебра отдает в переплавку…

Патриции умолкли, и Адель заметила, что с другой стороны колонны стоит Петроний, безмятежно оглядывая площадь и попивая купленную у разносчика прохладную сладкую воду. Поймав на себе взгляд Адель, он предложил ей напиток:

– Хочешь? Яблочный нектар, очень освежает.

– Ты слышал, о чем здесь говорят? – шепотом спросила Адель, косясь в сторону беседующих патрициев.

– Точнее, о ком? Слышал, конечно, я за тем сюда и пришел. Ну и что?

– Как?! – изумилась она. – Разве это не преступление – в вашей-то стране?

– О нет. Подобные беседы ведутся во всех уголках империи, и их виновника они только забавляют.

– А это правда – то, что здесь говорили?

– Не всё, полагаю, но многое. Если желаешь, я поведаю тебе еще кое-что – в целях ознакомления с придворными нравами. – Он сделал приглашающий жест рукой. – Давай пройдемся.

Они отделились от колоннады и неспешно двинулись по направлению к рынку.

– Вот храм Ларов, зайдем сюда.

Полумрак и тишина располагали к беседе, и Петроний, окинув взглядом зал и убедившись, что они одни, негромко произнес:

– Imprimis,9797
  Прежде всего; во-первых (лат.).


[Закрыть] говорить о Нероне я не люблю. Он очень необычный человек. Я не могу назвать его злым, или бессердечным, или преднамеренно жестоким. Он чудовище, пожирающее людей со слезами жалости на глазах. – Петроний с усмешкой покосился на Адель. – Надеюсь, это не слишком сложная аллегория?

– Не слишком, – твердо и очень серьезно ответила она.

– Я не просто придворный, – продолжил он. – Я личный друг принцепса. И потому принадлежу к числу людей, которые первыми сложат головы.

– За него?

– Из-за него. Нерон подозрителен, как престарелый муж юной красавицы, и вспыльчив, как ее любовник. Я много знаю. Еще больше понимаю: вижу следствия, догадываюсь о причинах, предполагаю мотивы и предсказываю исход. Я расскажу тебе о Нероне не потому, что он император. Я поведаю тебе о необыкновенном человеке, который являет собой страшное и странное сплетение пороков и добродетелей, ничтожности и величия, скупости и щедрости, талантливости и бездарности. Возможно, он болен; возможно, избран богами.

– Одно не исключает другого, – заметила Адель.

Петроний невесело усмехнулся и продолжил:

– Порой я сталкиваюсь с такими проявлениями его натуры, что от менее твердого духом человека давно отвернулась бы Минерва. Видимо, боги, отпуская мне положенную долю разума, не стали расщедриваться на чувствительность и в избытке наделили ею кого-нибудь другого… Словом, я не отличаюсь излишней восприимчивостью.

– Я заметила, – ехидно вставила Адель.

– Я люблю искусство и все прекрасное, но мой слух то и дело терзает бесталанное пение, мой взор пытает отвратительное паясничание, мой разум мучат глупые и высокопарные строки. Впрочем…

 
…Вот и другие невзгоды, плоды нарушения мира!
Тварей лесных покупают на злато и в землях Амона,
В Африке дальней спешат ловить острозубых чудовищ,
Ценных для цирка убийц. Чужестранец голодный, на судне
Едет к нам тигр и шагает по клетке своей золоченой.
Завтра при кликах толпы он кровью людскою упьется.
Горе мне! Стыдно вещать про позор обреченного града!9898
  Гай Петроний. Сатирикон, 119.


[Закрыть]
 

– Император любит такие забавы?

– Безмерно. В отличие от гладиаторских боев. Но я считаю травлю диких животных отвратительным зрелищем, мерзким и подлым по самой сути.

– Как же ты не побоялся так явно выразить в «Сатириконе» свое недовольство?

По лицу Петрония проползла мрачная улыбка.

 
– …Вот, по обычаю персов, еще недозрелых годами
Мальчиков режут ножом и тело насильно меняют
Для сладострастных забав, чтоб назло годам торопливым
Истинный возраст их скрыть искусственной этой задержкой.
Ищет природа себя, но не в силах найти, и эфебы
Нравятся всем изощренной походкою, мягкостью тела,
Нравятся кудри до плеч и одежд небывалые виды, —
Все, чем прельщают мужчин…9999
  Гай Петроний. Сатирикон, 119.


[Закрыть]
 

Это еще одно из любимых развлечений Нерона, описанное мною. Как не побоялся, ты спрашиваешь? Но что есть искусство, если не возможность открыть истину?

 
…Рим, погрузившийся в грязь и в немом отупенье лежащий,
Может ли что тебя пробудить (если здраво размыслить),
Кроме свирепой войны и страстей, возбужденных оружьем?100100
  Там же.


[Закрыть]
 

– Неужели ты думаешь, что Нерон тебе это простит? – почти шепотом спросила Адель, с ужасом вспомнив то, чего не мог знать Петроний.

– Это не имеет значения, милое дитя. Помнишь, ты рассуждала о свободе и равноправии? Но если бы ты знала, что такое истинная свобода, то не защищала бы с таким пылом Рену, а пожалела бы тех, кто обречен на вечное рабство души и совести. Из смертельных объятий императорской благосклонности вырваться невозможно… Подлинно свободен лишь тот, кто имеет возможность не лгать.

Адель смотрела на Петрония, не в силах скрыть изумления. Она еще не видела его таким – предельно сосредоточенным и очень серьезным, погруженным в глубины своей памяти, осмысливающим что-то очень важное и словно подводящим этому итог.

Но даже жадно всматриваясь в его будто высеченное из камня лицо, Адель не смогла увидеть, что перед ней стоит человек, внезапно осознавший собственное крушение – прежде, чем узнал о нем.

– На заре своего правления Нерон подавал надежды как справедливый и милосердный император, – после долгого молчания наконец произнес Петроний. – Позднее из-за страха пасть жертвой заговора он не раз шел на убийство, но при этом искренне презирал жестокость и грубость смерти. Вскоре после восхождения на престол (в возрасте шестнадцати лет) Нерон получил от Сенеки посвященное ему эссе «О милосердии», в котором наставник попытался указать юному принцепсу, как следует править империей и какими качествами надлежит обладать правителю, если он желает стать истинно великим.

– Странно слышать слово «милосердие» в отношении человека, имя которого стало нарицательным, олицетворив все возможные пороки, – заметила Адель.

– Сенека делал все, что мог, дабы воспитать в юном императоре стоические принципы: стремление к общечеловеческому братству, благодати и благоденствию при отказе от роскоши, чрезмерной расточительности, жестокости и убийства. Нерон, как ни странно, долгое время разделял эти идеи: он был весьма сдержан в тратах, не любил вражду в любом ее проявлении, ненавидел процесс вынесения судебных приговоров и гладиаторские бои – словом, все, что граничило с жестокостью и соприкасалось со смертью.

В то время, время веры в милосердие, справедливость и собственную неуязвимость, Нерон правил империей весьма благоразумно и достойно. Он был просвещенным принцепсом и старался следовать канонам философской школы стоиков, к чему настойчиво склонял его Сенека. Кроме того, Нерон обещал всегда прислушиваться к мнению Сената и, надо признать, какое-то время держал слово. Он наконец-то навел порядок в казне, предпринял многочисленные меры для поддержания общественного порядка, что привело к снижению количества краж и разбоев, а купцов, торгующих египетским зерном, освободил от налога на собственность. Увеличение поставок зерна в наш многолюдный и паразитирующий Рим позволило молодому императору пойти на очень популярную меру – обеспечить бесплатным зерном пятую часть населения столицы.

– Совсем бесплатным? – удивилась Адель.

– В Риме, как и во всей империи, есть множество бедняков, которые умирали бы от голода, если бы добрые правители не снабжали их крохами на пропитание. Но таких щедрых подаяний, как при нынешнем принцепсе, еще не было.

Что же касается внешней политики, то Нерон смог добиться взаимовыгодного перемирия с Парфией, которая разгромила великого Марка Антония, и возвести на армянский престол своего ставленника, который устраивал парфянского царя, что не удалось даже Октавиану Августу. Не углубляясь в детали, замечу, что в отношениях с иными державами наш император отличается огромной миролюбивостью, и это, конечно же, способствует его популярности у измотанного войнами народа…

– Но ведь он поджег Рим! – воскликнула Адель, не веря своим ушам.

– Он? – переспросил Петроний. – Или все-таки христиане?

– Историки утверждают, что римляне были уверены, будто Великий пожар – дело рук обезумевшего императора.

– Это случилось в июле прошлого года. Нерон тогда находился в Анции, но поспешно вернулся, едва узнал о трагедии. Он открыл приюты для беженцев, приказал соорудить временное жилье для пострадавших, велел ввезти в Рим продовольствия в несколько раз больше, чем обычно, и снизить стоимость пшеницы до одной шестнадцатой ее обычной цены.

– Я читала, что он пел «Падение Трои», свое якобы великое произведение, глядя на пылающий город, когда шесть дней и семь ночей свирепствовал страшный пожар, а народ пытался укрыться в каменных памятниках и склепах. В это время Нерон в театральном одеянии стоял на башне в Микенских садах на Эсквилине101101
  Эсквилинский холм – один из семи холмов Рима.


[Закрыть] и наблюдал, как его слуги поджигают дома консулов и сенаторов, храмы, общественные здания, а потом взял кифару и во время пожара исполнял свою песню из поэмы о крушении Трои…

– Я не стану спорить с книгами, которые ты читала, – с легкой улыбкой ответил Петроний, – но позволь обратиться к твоему разуму: когда народ терпит разрушительные бедствия, не самоубийством ли станет для принцепса у всех на глазах горланить песни? К тому же слуги императора непрестанно занимались тушением огня, а в числе первых загоревшихся построек была усадьба Софония Тигеллина102102
  Тигеллин, Гай Софоний (10―69) – советник Нерона. С 62 по 68 г. н. э. был преторианским префектом и фактически правил за императора.


[Закрыть], самого влиятельного человека при дворе. Более того, пожар почти полностью уничтожил императорский дворец на Палатине103103
  Палатин – центральный из семи главных холмов Рима высотой 40 м, одно из самых древних заселенных мест в Риме.


[Закрыть], который Нерон совсем недавно отделал заново и намеревался включить в план постройки своего Золотого дворца.

Увидев замешательство Адель, Петроний снисходительно добавил:

– Историки, как ты их назвала, вероятно, принадлежали к лагерю врагов императора. Однако должен признать, что Нерон в самом деле стоял на башне. И действительно пел свою песнь о Трое. Но он не поджигал Рим. Он просто не смог устоять перед искушением. Когда человеку его вкусов и его склада представилась возможность выступить в самом пекле Аида, глядя, как вокруг него рушится Вечный город, словно превратившийся в громадные подмостки для Великого Артиста, он не смог преодолеть этот соблазн, даже рискуя быть обвиненным в бессердечности и преступном желании стереть с лица земли собственную столицу.

– Тебя послушать, так Нерон просто образчик изящного вкуса и добродетели, – пробормотала Адель, обескураженная услышанным.

– К сожалению, изящный вкус я так и не смог ему привить. Когда он стал бояться за свою жизнь, ему изменило и благоразумие, и чувство меры. Страх подчинил его разум. И начал Нерон весьма резво: приказал убить собственную мать, после того как избавился от брата. Бедняга Сенека! Ненавидящий тиранию воспитал деспота. Подозрения императора в том, что Агриппина задумала сместить его с трона, вылились в кровавое, грязное, подлое преступление, которому нет и не может быть ни прощения, ни оправдания.

Зато после он смог беспрепятственно заниматься тем, что любит больше всего остального и что в ней, его необыкновенной матери, которая была единственной полноправной римской императрицей при Клавдии, вызывало отвращение: игрой на кифаре, лицедейством и состязаниями на колесницах. И беда нашего государства состоит в том, что могущественный властелин огромной империи является прежде всего актером и поэтом…

– Но разве так уж плохо видеть на троне просвещенного и культурного правителя? – попыталась возразить Адель.

– Если он имеет чувство меры и не обладает разнузданным нравом, чрезмерной развращенностью и неимоверным тщеславием, то неплохо. Увы, Нерон к таковым не относится. К слову, о тщеславии. Пять лет назад принцепс учредил новое празднество – Неронии, где участники соревнуются в ораторском искусстве, музыке, поэзии, гимнастике и атлетике, а также в гонках на колесницах. Праздник, как в Греции, решено проводить каждые четыре года.104104
  Вопреки распространенному мнению, Неронии не имели никакого отношения к «quinquennia» – празднествам, справляемым раз в пятилетие, с которыми они не совпадали.


[Закрыть] Забавно, что хотя императору негоже принимать участие в подобных играх, но на первых же Нерониях он получил награду за ораторское мастерство. Тщеславие, переходящее в манию, опасно не меньше, чем страх, ставший безумием…

Помнишь слова одного из патрициев о запрете покидать театр во время выступления принцепса? Мне известно больше: на представлениях всегда находятся доверенные люди Тигеллина и соглядатаи, которые запоминают лица и имена тех, кто недостаточно усердно бьет в ладоши или не слишком громко выражает восторг. По этим доносам плебс массово казнят, а патрициев при первом же удобном случае отдают под суд за так называемое оскорбление чести императора. Тигеллин поверг Рим в бездну подозрительности и жестокости, и Нерон, тщеславный трус, отдал судьбу страны в руки палача…

Адель хотела было что-то сказать, но шум у входа заставил ее оглянуться. В прохладном полумраке храма решила отдохнуть веселая компания – молодые люди в небрежно надетых тогах, смеющиеся, болтающие и, судя по всему, подвыпившие. Петроний взял Адель под локоть и повел к выходу, но один из мужчин вдруг воскликнул:

– Ба! Да это же Гай Петроний! Нежданно-негаданно, в Помпеях, мало того – в храме! Поэт, arbiter elegantiae, знаменитая персона – он почтил нас своим присутствием, друзья. А ведь я три дна кряду торчал у его дома в Риме с прошением о беседе, словно какой-нибудь жалкий клиент!