Текст книги "Город любви"

Она удрученно молчала.

– Одно слово правды, которое я сейчас хочу услышать, – это твое имя.

– Адель.

Петроний кивнул и снова прикрыл глаза, погрузившись в размышления и совсем, казалось, позабыв о своей необычной спутнице.

Она выглянула за занавеску. Карпента уже въехала в город, и Адель воспользовалась правом беспрепятственно рассматривать Помпеи.

Улица Консоларе, как и говорила Арсиноя, была мало застроена. Кое-где встречались придорожные трактиры, различные торговые лавки, но жилые дома почти не попадались, за исключением крошечных одноэтажных лачуг, принадлежавших, по-видимому, самым бедным горожанам. Зато по этой дороге туда-сюда сновали повозки и колесницы, а также груженые товаром плавстры, непрерывной чередой направлявшиеся в город. Спустя некоторое время их карпента свернула на другую, более обжитую улицу. По краям дороги теснились различные мастерские, лавки, пекарни, харчевни с вывешенными на входе меню и перечнем услуг. Здесь же, освежая воздух, журчали фонтаны, возле которых останавливались рабы, чтобы попить воды и передохнуть.

Адель заметила, что улицы в Помпеях были невероятно узкими, в ширину не более пятнадцати футов вместе с тротуарами. Сначала это показалось ей очень неудобным, так как на дорогах то и дело образовывались пробки: колесницам и повозкам преграждали дорогу носилки, и наоборот, повсюду теснились и толкались прохожие, ведь начинался будний день и все спешили по своим делам. Но потом Адель догадалась, что строительство таких узких улочек объяснялось климатом: поверхность тротуаров и проезжей части, тщательно вымощенная обтесанными плитами базальтовой лавы, почти все время находилась в тени зданий, что позволяло избежать перегрева в пору летнего зноя.

Яркое весеннее солнце настойчиво пробивалось сквозь ткань занавесей, которую колыхал прохладный морской ветер. Адель с улыбкой наблюдала за бурной помпейской жизнью; ее глаза были здесь, в первом веке нашей эры, но ум оценивал все с расстояния двадцати прожитых человечеством столетий, и этот удивительный факт позволял ей подмечать то, что могло казаться незначительным гражданину Римской империи.

Например, ее удивило полное отсутствие ограждений и расстояний между частными домами: они стояли вплотную друг к другу, кое-где соприкасаясь кровлями, и отличались лишь разными воротами с каменными колоннами по обеим сторонам (двор и сад, как уже выяснила Адель, располагались позади особняков и отделялись от соседских живой изгородью).

Она обратила внимание и на особое строение дороги: обкатанные колесами булыжники перемежались с высокими – в уровень тротуара – камнями, на которые ступали пешеходы, пересекая улицу, чтобы не испачкать ноги в скопившемся в канавах навозе или не промочить их в ненастный день.

Не меньшее удивление Адель вызвало обилие пекарен (причем большинство из них – с собственными мельницами) и торговых лавок: они встречались почти в каждом доме, за исключением самых богатых и роскошных вилл. Иногда магазинчики сдавались внаем, но зачастую там заправлял сам домовладелец, и некоторые из них больше напоминали конуру, размером восемь на десять футов. Прилавки чаще всего были отделаны мрамором, в котором имелись выемки для терракотовых сосудов. Торговали здесь всем: от зелени и чечевицы до тканей и цветочных венков, которые надевали вместо ожерелий во время различных праздников.

Рядом с лавками располагались мастерские с вывесками стеклодувов, бронзовщиков, кузнецов, серебряных и золотых дел мастеров, которые, в свою очередь, соседствовали с харчевнями: как правило, в них подавались два-три основных блюда – вино, мясо, козий сыр или же сухие лакомства вроде орехов. Бедные горожане, у которых не было даже кухонной утвари, приходили поесть именно в такие закусочные рядом с домом.

Все это оживленное течение помпейской жизни вбирала в себя Адель, внимательно разглядывая город из карпенты Петрония. По полуобнаженным телам, слегка прикрытым короткой белой тогой, она догадалась, что проезжает мимо терм: купальщики вышли на воздух в ожидании холодной ванны. Затем ее взору предстал величественный храм с внушительной фигурой Фортуны, возле которого толпились люди, оживленно беседуя, делясь друг с другом новостями прошедшего дня и планами на сегодняшний. Спустя несколько минут Адель увидела знакомый фасад роскошной виллы, распахивающего двери Диомеда и стоящих у входа клиентов. Она быстро спряталась, одернув занавеску, и почувствовала, как бешено заколотилось сердце. Станет ли эдил ее разыскивать? И жив ли он?

Она взглянула на Петрония. Тот сидел, прикрыв глаза, по-прежнему не обращая на Адель ни малейшего внимания, и это в конце концов начало ее злить: она не привыкла быть для мужчин пустым местом. В тот самый момент, когда Адель собралась с духом, чтобы завести хотя бы подобие вежливой беседы, Арбитр вдруг произнес:

 
– Не люблю доходить до цели сразу,
Не мила мне победа без препятствий…
…То, что стоит трудов, – всего прекрасней.7575
  Гай Петроний. Сатирикон, 93. (Здесь и далее, если не указано иное, перевод с латинского Б. Ярхо.)


[Закрыть]
 

Она отреагировала мгновенно:

– «Все позволенное – противно, и вялые, заблудшие души стремятся к необычному».7676
  Там же.


[Закрыть]

Он метнул на нее удивленный взгляд и сказал с усмешкой:

– Что ж, я действительно популярен, раз меня читают даже в Фессалии. Полагаю, заблудшая душа Луций Юлий Кален руководствовался именно этим стремлением к необычному, охотясь за тобой?

Адель в который раз поздравила себя с наличием прекрасной памяти и искренне улыбнулась Петронию, понимая, что доставила ему удовольствие, потешив его честолюбие. И ответила в тон, вопросом на вопрос:

– Полагаю, слова о цели и победе тоже относятся ко мне?

– Пока не знаю, – небрежно обронил он, словно не придавая этой теме никакого значения. – Только богам известно, что есть истинная цель и какова подлинная цена победы…

Сделав последний поворот, карпента наконец остановилась. Петроний перевел взгляд на Адель, и она прочитала в его глазах абсолютное спокойствие – не равнодушие пресыщенного патриция, а невозмутимую безмятежность опытного и уверенного в себе человека. На секунду замерев под этим взглядом, Адель вдруг ощутила небывалую легкость, словно тяжелый камень свалился с ее души. Она поняла, что может довериться Петронию, а при сложившихся обстоятельствах для нее не было ничего важнее.

Он молча вышел из карпенты и, придерживая занавесь, подал руку Адель.

– Спасибо, – широко улыбнулась она.

Петроний взглянул на нее и слегка улыбнулся в ответ – едва заметно и словно нехотя. «Суровый римский мужчина», – мысленно хмыкнула Адель и переключила внимание на бегущего навстречу прибывшим номенклатора, который стал радостно приветствовать хозяина, умудряясь одновременно докладывать о состоянии дел в доме и сообщать меню на обед. Петроний молча слушал его, иногда кивая, а сам окидывал взглядом двор, краешек сада с изгородью из туй и тонкие лепные колонны портика. Стоя позади Арбитра, Адель поражалась его высокому – более шести футов – росту и атлетическому сложению.

«Почему изящество внутреннее всегда ассоциируется у нас с изяществом внешним? – думала она. – Разве худой человек не может быть обжорой, а африканский раб – великим комедиографом с утонченным чувством юмора, как Публий Теренций Афр?»

Когда номенклатор закончил свою тираду, Петроний направился в дом, знаком увлекая за собой Адель. К ее удивлению и разочарованию, в этом особняке, где Арбитр ежегодно проводил отдых, ничто не говорило о любви к прекрасному. Стены атрия были расписаны скудно и в основном изображениями птиц: там фламинго гуляют среди высокой травы, там голуби воркуют на цветущей ветке; на полу, выложенном разноцветными камешками, – низкая резная скамья, по углам имплювия – статуэтки сатиров… Больше Адель ничего не впечатлило. Однако этот атрий оказался очень светлым, прямо-таки залитым солнечными лучами, хотя отверстий для поступления света было так же мало, как и в других помпейских домах. Позже она догадалась, что подобный эффект достигался при помощи множества маленьких зеркал, искусно вкрапленных в мозаику на одной из стен и потолке.

Пока Адель рассматривала атрий, Петроний сменил темно-красную дорожную тогу на светлую, оттенка слоновой кости, и снова-таки жестом пригласил гостью следовать за ним. Свернув направо и миновав деревянную лестницу, ведущую на второй этаж, они вошли в биклиний, посреди которого располагался длинный каменный стол и два (а не три, как в триклинии) широких ложа для трапез с плотными шерстяными покрывалами и такого же цвета подушками-валиками. Петроний устроился на одном из них, приняв привычное положение – полулежа, опершись на локоть, а Адель уселась на другое. По знаку номенклатора рабы стали вносить блюда, и сразу же раздались нежные звуки мелодии, которую наигрывали сидящие в дальнем углу музыканты.

Адель не уставала удивляться молчаливости Петрония. Она всегда считала, что человек, так или иначе связанный с искусством, обычно оказывается неугомонным болтуном. Впрочем, она судила по своему кругу: пиар-менеджеры, репортеры, издатели, литературные обозреватели и критики, с которыми она общалась в течение последних лет, не отличались созерцательным отношением к жизни. А arbiter elegantiae, который должен был бы говорить без умолку, демонстрируя талант и образованность, по ходу дела ненавязчиво хвастая своим влиянием при дворе, оказался молчаливым наблюдателем с внимательными глазами.

И ей это нравилось. Она проголодалась, и если бы за столом начались расспросы, как обычно бывало, ей кусок не полез бы в горло. Постепенно погружаясь в приятную, расслабленную атмосферу неспешного обеда под аккомпанемент негромкой музыки, Адель с удовольствием ела, стараясь ни о чем не думать и не так часто поглядывать на Петрония. Наконец, расправившись с последним блюдом, на которое у нее хватило сил, она удовлетворенно вздохнула и вытерла руки салфеткой.

Петроний сделал знак рабу, после чего опустевшую посуду быстро унесли и тут же накрыли стол фаршированной куропаткой с маслинами, рыбным блюдом и рисом.

– Как! – воскликнула Адель. – Это тоже нам?

Петроний мягко улыбнулся.

– У себя на родине ты, должно быть, голодала.

– Нет. – Адель насторожило упоминание о ее родине.

– Тогда чему ты удивляешься?

– Количеству. Мы не съедим этого и за два часа!

– За два – съедим. Сокращать время обеда – дурной тон. К тому же это вредно для здоровья.

Адель вежливо промолчала, решив, однако, что только от безделья можно просиживать за столом по нескольку часов к ряду. Есть ей больше не хотелось, и она принялась рассматривать росписи на стенах, причудливой формы посуду с изображением менад7777
  Менады – спутницы бога Диониса; наряду с сатирами входили в его свиту.


[Закрыть] и сатиров и инкрустацию на бокалах. Вскоре ее начало клонить ко сну; она пару раз зевнула, взглянула на Петрония, смаковавшего вино, и в конце концов попросила разрешения уйти.

– Через час подадут десерт, – ответил ей Арбитр.

– За это время я как раз высплюсь.

– Что ж, – Петроний пожал плечами. – Cuique suum. Рена проведет тебя в комнату для гостей. И будет прислуживать тебе в моем доме.

В биклиний вошла статная молодая рабыня, поклонилась Адель и кивком головы предложила следовать за собой. В кубикуле Рена помогла ей раздеться, распустить волосы и улечься в постель.

– Что-нибудь еще, госпожа?

– Нет, спасибо. Можешь идти.

Рена кивнула, но прежде чем покинуть спальню, окинула Адель долгим оценивающим взглядом, презрительно хмыкнула и тут же скрылась за широкой полотняной занавеской, закрывавшей вход.

– Странно… – побормотала Адель, но выяснять ничего не стала. Ей очень хотелось спать; сладко потянувшись, она повернулась на бок и погрузилась в приятную сытую дремоту.

Когда Адель открыла глаза, уже вечерело. Небо подернулось сизоватой дымкой, солнце опустилось низко к горизонту. Она отодвинула занавеску, и на пороге сразу появилась Рена.

– Ты что, стояла в коридоре?

– Конечно, госпожа.

– А зачем, позволь узнать?

Рена развела руками совсем не как рабыня.

– Приказ хозяина.

Адель нахмурилась.

– Петроний велел следить за мной?

Рена снова презрительно ухмыльнулась.

– Очень надо! Он лишь попросил, чтобы я всегда была неподалеку: мало ли что тебе в голову взбредет.

– Как ты смеешь так со мной разговаривать? – вспыхнула Адель. – Ты разве не рабыня?

Рена кивнула:

– Потомственная.

– Ты образована?

– Да. – Рена самодовольно улыбнулась. – И обучал меня лично Петроний.

– Ты не имеешь права называть своего хозяина по имени!

Рена покачала головой и пригладила свои длинные темные волосы.

– Иногда он для меня хозяин, – медленно проговорила она, – а иногда – просто Петроний.

– Ах, вот как! – выдохнула Адель. – Ты его любовница!

– Это ты его любовница. А я его рабыня.

Ядовитая стрела ревности была перехвачена на излете – только этого сейчас не хватало! Адель глубоко вздохнула и поспешила сменить тему:

– Я хочу посетить термы. Кто-нибудь сможет отвезти меня туда?

Рена широко раскрыла свои черные, как смородина, глаза.

– Неужели госпожа не знает, что здесь есть собственные термы, отстроенные по приказу хозяина и им самим спроектированные?

– О, замечательно! – Адель выдавила из себя улыбку. – А разве это не чужой дом, который Петроний снимает для отпуска?

– Господин приезжает сюда много лет подряд. Я не знаю, чей это дом.

– В таком случае приготовь мне чистую одежду и проводи. И знаешь… – Она жестом остановила уходящую рабыню. – Мы с Петронием не любовники. И не станем ими.

Рена с сомнением покачала головой и быстро вышла.

Здешние термы были построены по образцу римских бань, но особый дух Помпей, опьяняющий даже самые трезвые умы, проник и сюда. Если в Риме было принято выкладывать стены разноцветной мозаикой, то в помпейских термах их штукатурили и расписывали. Первая же комната, нечто вроде раздевалки, поразила Адель великолепием пейзажей, которыми были разрисованы все стены – от пола до потолка.

«Теперь я вижу, что к этому приложил руку arbiter elegantiae», – с улыбкой подумала она.

Смуглая рабыня помогла ей раздеться и провела в тепидарий – крохотную комнатку с бассейном. Адель с блаженством окунулась в теплую и приятно пахнущую воду, почувствовав расслабленность и истому во всем теле.

«Это, конечно, не джакузи, но тоже неплохо. Им бы еще нормальную систему канализации придумать и унитазы вместо этих дурацких серебряных горшков, – подумала она с улыбкой. – Нашли на что драгоценный металл тратить!»

Адель немного понежилась в ароматной воде и следом за рабыней-банщицей направилась дальше. Теперь она была в кальдарии: горячий воздух, раскаленный пол (даже в особых башмаках на высокой деревянной подошве она чувствовала себя как на горящих углях) и настолько нагретая вода, что погрузиться в нее Адель смогла, только плотно стиснув зубы. Несколько минут она пробыла в бассейне, потом вышла и улеглась на лавку для растираний. Нежные и умелые руки рабыни умастили ее тело розовым маслом, затем нанесли еще какую-то жидкость и стали все это соскабливать металлическими скребницами.

– Что ты делаешь? – спросила Адель, поморщившись от неприятного ощущения.

– Очищаю тело госпожи, – ответила рабыня и еще усерднее принялась за работу.

Когда процедура мытья завершилась, банщица провела ее в лаконик – нечто вроде сауны. Понежившись в пару и насладившись расслабляющим массажем, Адель вошла в самое просторное помещение – фригидарий, где находился большой (разумеется, по помпейским меркам) бассейн с прохладной водой. Адель погрузила в него разгоряченное тело и задрожала от озноба и восторга. Немного поплескавшись, чтобы согреться и окончательно взбодриться, она выбралась из бассейна и в сопровождении рабыни вернулась в раздевалку, размышляя о том, что такая последовательность процедур была не только приятной, но и весьма полезной: она чувствовала себя свежей, отдохнувшей и полной сил.

Рена ждала ее в саду.

– Госпоже понравились термы?

– Да, я довольна, – ответила Адель, отжимая свои длинные волнистые волосы. – А где Петроний?

– Уехал.

– Давно?

– Около двух часов назад, госпожа. Обещал вернуться до сумерек.

– Уже сумерки, – вздохнула Адель, подняв лицо к небу.

И в этот миг, глядя на темнеющие облака и блестящий все ярче диск луны, она снова ощутила себя такой бесконечно одинокой, что слезы выступили у нее на глазах. Адель глубоко вздохнула, успокаиваясь, и обратилась к рабыне:

– Принеси мне вина, пожалуйста. Самого вкусного.

Рена бросила на нее насмешливый взгляд, но промолчала и вскоре вернулась со стоящим на подносе кубком.

– In vino veritas?7878
  В вине истина (лат.).


[Закрыть] – не удержалась она, увидев, что Адель залпом осушила бокал.

– Иди ты к черту, – процедила та и быстро направилась к перистилю.

«Vae soli!» – сказал кто-то из древних. «Горе одинокому!» Теперь Адель ясно осознала смысл этих слов. Чуждая людям, которые ее окружали, чуждая этому миру, она была словно роза среди олеандров, которой катастрофически не хватало света.

Адель медленно прохаживалась по узким дорожкам мимо красивых ухоженных клумб, маленьких конусообразных туй и высоких стройных кипарисов. В перистиле Петрония имелась писцина – небольшой бассейн с разноцветными рыбками, окруженный каменным парапетом, на котором красовалась мозаика с изображением диковинных цветов. Адель присела на него и, зачерпнув рукой воду, смотрела, как она стекает с пальцев тонкими струйками, постепенно превращающимися в капли.

«Всякая огромная и внезапная перемена есть смерть», – всплыла в ее памяти когда-то прочитанная фраза. – Именно это случилось со мной. Получается, что я умерла? Когда я жила, то имела работу, деньги, поклонников, меня любили родители и мужчины, у меня были друзья, в конце концов! Теперь у меня нет ни денег, ни поклонников, ни маломальского представления о том, почему и зачем я нахожусь в Помпеях. Тем не менее я существую: дышу, вижу, слышу, – значит, я все-таки не умерла. Не жить и не умереть – как это называется?»

Вино пьянило ее, дурманило разум, мысли путались и сбивались. Адель сидела у пруда, отрешенно глядя в воду, и тихо бормотала, тщетно пытаясь удержать нить своих рассуждений.

– Ты распугала всех рыбок, – вдруг раздался бархатный голос. – Твои речи о смерти нагоняют тоску.

Адель подняла голову. Перед ней стоял Петроний в одной длинной тунике, перехваченной поясом, – стоял и улыбался ей чуть насмешливо, но нисколько не осуждающе. Она встала, слегка пошатываясь, и он протянул ей руку.

– Я не слышала, как ты вернулся, – проговорила Адель.

– Разумеется. Ты была настолько увлечена беседой с умным человеком, что не услышала бы даже грохота Везувия.

Адель встрепенулась.

– Разве он уже?..

– Что – уже?

– Нет… – Она отмахнулась от этой мысли. – Еще четырнадцать лет до рокового извержения, я знаю.

Петроний заинтересованно посмотрел на нее.

– Я не впервые вижу человека, который утверждает, будто ему ведомы тайны будущего, но такой точности в предсказаниях еще не встречал. Быть может, ты и меня порадуешь пророчествами? – Он снисходительно улыбнулся. – Как долго я буду испытывать терпение богов?

Адель нахмурилась и потерла рукой лоб.

– Я не помню… Не помню точно… Кажется… Да. В шестьдесят…

– Молчи! – порывисто перебил ее Петроний, и улыбка мгновенно слетела с его лица. – Молчи, юная Сивилла7979
  Сивилла – здесь: прорицательница.


[Закрыть], я не желаю этого знать. Сколько бы мне ни осталось, я предпочитаю жить в радости и неведении. – Он глубоко вздохнул. – Клянусь Фортуной, я почти поверил в твой дар. Впрочем, судя по цвету глаз, ты вполне можешь его иметь… Необыкновенное сочетание оттенков свежей листвы, осеннего неба и зимнего моря.

Адель впервые услышала столь поэтическое определение цвета своих глаз и почувствовала себя чрезвычайно польщенной. Она широко улыбнулась Петронию и проговорила, чуть склонив голову:

– Надеюсь, хоть это выделяет меня из толпы твоих поклонниц, уважаемый Арбитр.

– Это выделяет тебя из любой толпы, – спокойно, почти равнодушно ответил он, словно не заметив ее откровенной лести.

Кликнув раба, Петроний приказал принести в сад полукруглую скамью с резной спинкой и поставить ее под сенью изумрудного мирта. Расположившись на одном краю, он жестом пригласил Адель сесть на другой, в результате чего они оказались почти напротив друг друга. Прямая и напряженная как струна, Адель нервно переводила взгляд с одного предмета на другой, в то время как Петроний принялся спокойно и беззастенчиво ее разглядывать.

Краснея под его изучающим взглядом, обжигающим ее от макушки до пят, Адель испытывала невероятное смущение. Она никак не могла найти тему для разговора; тягостная пауза слишком затянулась, но острота ума и способность трезво рассуждать к ней еще не вернулись.

А Петроний и не думал отводить взгляд, скользя им по ее телу дюйм за дюймом – волосы, глаза, губы, шея, плечи, грудь, – и его глаза словно пронзали ее насквозь. Адель испытывала такое напряжение, что готова была разрыдаться, но безмолвная атака неожиданно прекратилась, и Петроний, улыбнувшись краешком губ, тихо произнес чуть дрогнувшим голосом:

– Поразительно… Женщина, умеющая краснеть.

Эти слова показались ей сродни комплименту. Она облегченно вздохнула и задала первый пришедший в голову вопрос:

– Скажи, Петроний, как называются музыкальные инструменты, на которых играли нам за обедом?

Лицо Арбитра снова приняло спокойное, безучастное выражение.

– Наблий, форминга и лира.

– А что за чудесная мелодия? Очень нежная, переливчатая, я никогда прежде не слышала подобной…

– Это восточная песня. Текст не сохранился, но говорят, что в ней поется о любви богини Тараты к земному юноше.

– Наверное, он не отвечал ей взаимностью: музыка такая грустная…

Петроний удивленно приподнял бровь.

– Не думал, что тебе так покажется, иначе приказал бы играть что-нибудь другое.

– Почему?

– Я люблю, когда у женщины хорошее настроение. Нахмуренные брови портят даже самые прекрасные черты.

– А мне, например, нравится грустить. Это возвышающее чувство. Только идиоты могут постоянно улыбаться и быть всегда всем довольными.

– И чем же возвышает грусть?

Вопрос оказался настолько неожиданным, насколько и очевидным, поэтому Адель на мгновение замялась, задумалась, собираясь с мыслями. Когда же она была готова разразиться тирадой и подняла лицо к Петронию, то только протяжно выдохнула, наткнувшись на его смеющийся взгляд.

– Я останусь при своем мнении, – сквозь зубы процедила она и отвернулась.

Он слегка покачал головой – то ли насмешливо, то ли огорченно.

– Вижу, ты своенравна.

– Это плохо?

– Скорее неудобно. Со своенравной женщиной обычно много возни, а результат, как правило, не оправдывает ожиданий.

– У тебя большой опыт по этой части?

– Немалый.

«Ну конечно, как же иначе». Адель сочла за лучшее не развивать эту тему и задать, наконец, вопрос, который мучил ее еще за обедом.

– Арсиноя говорила, что ты согласился с ее предложением укрыть меня при одном условии. Могу я узнать, каком?

– Нет.

Она опешила.

– Почему?

– А ты, оказывается, еще и любопытна.

Его голос зазвучал твердо, даже раздраженно.

– Значит, тебе не нравятся своенравные и любопытные женщины, – примирительным тоном подытожила Адель. – А каких ты предпочитаешь? Глупых и бесхарактерных?

Петроний снова взглянул на нее с удивлением.

– Предпочитаю для чего, милое дитя?

– Ну… – протянула Адель. – Для любви, наверное.

– Какое мне дело до характера той, с кем я разделю ложе?

Адель этот ответ совсем не понравился.

– Я не такую любовь имела в виду.

– Неужто есть другая?

Она недоверчиво покосилась на Петрония.

– Ты серьезно?

– Насколько это возможно при беседе с женщиной, залпом выпившей кубок самого крепкого вина из моих погребов.

«Мерзкая доносчица», – раздраженно подумала Адель, вспомнив насмешливый взгляд рабыни.

– Не думай о Рене плохо, – сказал Петроний, без труда прочтя ее мысли по нахмуренным бровям и бегающим желвакам. – Она ревнует меня ко всем женщинам. Ты скоро к этому привыкнешь.

– Ты ее любишь?

Петроний посмотрел на Адель так, словно она сказала несусветную чушь, затем склонил голову и заглянул в ее глаза, после чего откинулся на спинку скамьи и расхохотался.

– Не устаю удивляться коварству Бахуса! – наконец произнес он и сложил руки на груди, постаравшись принять серьезный вид. – Поясни-ка мне, драгоценнейшая Адель, что ты сейчас сказала.

Но она насуплено молчала, выглядя до крайности обиженной.

– Полагаю, ты хотела спросить, не влюблен ли я в свою рабыню, – мягко, словно разговаривая с больным ребенком, продолжал Петроний. – Опуская нелогичность этого предположения (поскольку я сказал, что ревнует она, а не я), отвечу, что время от времени делю с Реной ложе, но никаких иных желаний она у меня не вызывает.

– Что ж, ты хотя бы знаешь слово «влюблен», – попыталась парировать Адель.

 
– Кто же не знает любви и не знает восторгов Венеры?
Кто воспретит согревать в теплой постели тела?8080
  Гай Петроний. Сатирикон, 132.


[Закрыть]
 

«Похоже, он надо мной издевается, – промелькнула в голове Адель неприятная мысль. – Ну держитесь, мистер Петроний! Я принимаю вызов».

От гнева и азарта к ней мгновенно вернулась ясность мысли, и она произнесла спокойно и размеренно, как учитель – непонятливому ученику:

– Любовь – это глубокое, светлое, возвышенное чувство, выражающееся в сильной привязанности к другому человеку, в стремлении сделать его счастливым и соединить с ним свою жизнь.

– И как это противоречит желанию испытывать восторги Венеры? – осведомился Петроний. – Или стремление сделать человека счастливым не значит в том числе согреть его в постели?

– В твоем представлении о любви нет духовности!

– А в твоем – страсти. – Увидев замешательство собеседницы, Петроний смягчился: – В действительности, милое дитя, существует несколько видов любви, которые выделили греческие философы: «эрос», «филиа», «сторгэ», «агапэ», а также «людус», «маниа» и «прагма». Все люди разные и любят по-разному: одни способны только на «эрос» – восторженную влюбленность, которая порой сочетается с «манией» – одержимостью, и почти всегда с «людусом» – стремлением к удовольствию. Другие слишком холодны для страсти и испытывают к избраннику только дружескую привязанность. Этот вид любви называется «филиа» и прекрасно подходит для прочных семейных связей – при условии, что в доме есть красивые рабыни, разумеется: восторги Венеры время от времени нужны даже самым флегматичным натурам. «Сторгэ» – это нежность, любовь к детям и родителям… За «агапэ», жертвенной и безусловной любовью, следует обращаться к жрецам и христианам: у нормальных людей я такой сроду не видывал. Ну, а «прагма» хорошо известна нашей общей знакомой. – Петроний усмехнулся и замолчал.

– Насколько я поняла, ты предпочитаешь «эрос» без «мании».

Он искренне и широко улыбнулся.

– Еще хуже: «людус» без «эроса». Любовь-игра, любовь-наслаждение, любовь-песня, красивая и краткая.

– Поэтому ты не женат?

– Я не женат потому, что не вижу в этом смысла.

– Сейчас или вообще?

Петроний не стал торопиться с ответом. Он поднялся, обошел скамью и встал позади Адель. Его крепкий торс, скрытый легкой туникой, и ее хрупкие плечи под широкой столой разделяла резная спинка, и они оба одновременно замерли, физически ощутив близость друг друга.

– Сейчас есть смысл принести тебе аликулу. Ты дрожишь, – приглушенно произнес он.

– Мне не холодно, – так же глухо отозвалась она.

– У тебя красивые волосы, – почти шепотом сказал он.

– У тебя невероятный голос… – выдохнула она – и вскочила с места, как ужаленная. – Да! Да, принеси мне аликулу! Поскорее!

Петроний понимающе улыбнулся, окинул взглядом ее фигуру и задержал его на груди. Адель тут же обхватила себя руками, чтобы спрятаться от его прожигающих насквозь глаз, и ее забила настоящая дрожь.

Ни слова не говоря, Петроний направился к дому и вскоре вернулся со своей тогой.

– Я решил, что пелерина не защитит тебя от влажных ветров Сарна, поэтому принес тогу плотного сукна: надень ее, и сразу согреешься.

– Спасибо!

Адель уселась на скамью, накинула ткань на плечи и укуталась ею, как пледом. Петроний тоже сменил одежду на более теплую: близилась ночь, воздух стал прозрачно-свежим и бодрящим.

– Я хочу продолжить наш разговор о любви, – сказала она Арбитру, который сел совсем близко, почти касаясь ее рукой. – На каких же основах, следуя твоей логике, нужно строить семью?

– На удобстве и совместимости, – с готовностью ответил он. – В столь важном вопросе должно руководствоваться исключительно расчетом, четко определив для себя, чего ждешь от супружества, выбираешь ли достойную мать будущих детей, хорошую любовницу или приятную собеседницу. – Петроний говорил спокойно, размеренно, и его бархатный тембр обволакивал Адель, как облако. – Пылкая страсть мешает браку. Домашний очаг – место покоя и отдохновения, его пламя должно быть тихим и ровным, иначе случится пожар. А что остается после пожара, тебе известно – пепелище.

– Однако бывают же счастливые пары!

– Бывают. Типичный пример – Публий Юлий Сабин и Клавдия Арсиноя, par nobile fratrum8181
  Достойная парочка (лат.).


[Закрыть].

– Но ведь они не любят друг друга!

Петроний кивнул:

– Именно поэтому их союз удачен. Посмотри, как крепко они за него держатся! Словно ножницы: половинки движутся в разных направлениях, но у основания намертво скреплены гвоздиком. Этот гвоздик называется удобством.

– Нет, – покачала головой Адель, – я не согласна. Должно быть что-то еще… Уважение, взаимопонимание, дружба, в конце концов… Да и как жить без любви? Дни, месяцы, годы – без любви? Ведь она чудо. В один прекрасный день – нет, в миг! – она рождается в сердце и озаряет душу тысячей солнц, раскрашивает мир сотней ярких красок, она… Почему ты так на меня смотришь?

– Клянусь Венерой, ты никогда не любила.

– Это почему? Вот еще! Конечно любила!

Петроний усмехнулся.

– Если так, отчего ты забыла упомянуть о кинжалах ревности, разрезающих сердце на части, о пронзительной тоске разлуки, когда воздух словно сгущается и становится трудно дышать, о невыносимой боли потери или…

Он вдруг умолк и отвернулся, но спустя два коротких вздоха добавил непринужденным тоном:

– Как бы там ни было, любить следует для удовольствия, и только.

– А если любовь вспыхнет после брака, заключенного по расчету, когда человек связан по рукам и ногам обещаниями и чувством долга?

– Ничего страшного в этом нет. Встречайся, наслаждайся, сгорай от страсти, зная, что дома тебя ждет отдых и покой; возвращайся к своему очагу, проведи время в приятной спокойной беседе и ложись спать, чтобы на следующий день вновь броситься в объятия желанного человека.

– Твои советы смахивают на руководство для гетер. Ты учишь обману и лицемерию!

– Я ничему не учу, тем более такому. Я предлагаю простой способ сделать жизнь приятной и удобной, не омраченной изматывающими, но, в сущности, пустыми переживаниями. «Нет ничего нелепее глупых человеческих предрассудков и пошлее лицемерной строгости».8282
  Гай Петроний. Сатирикон, 132.


[Закрыть]