Текст книги "Dolce"

* * *

Под ветром грозовым дрожа,

Ладони лодочкой держа,

Я глухо, я тревожно:

А если будет все нельзя,

Ну вот однажды – все нельзя,

То можно, если все нельзя,

Лишь это будет можно?

По гладкой наледи скользя,

От детской робости дерзя,

Я – путано, я – сложно…

А если будет все нельзя,

Ну вот однажды все нельзя,

То можно – если все нельзя,

Пусть это будет можно?

Я в затрапезном, я в бреду…

Не о любезном речь веду,

О том, что непреложно.

Ведь если будет все нельзя,

Не может быть, чтоб все – нельзя,

Но все же – если все нельзя,

Пусть это будет можно…

* * *

И вот замираю в передней.

В Уфе, в Магадане, в Париже.

А вдруг, мой ребеночек средний,

Вернувшись, тебя не увижу?

Ничтожнее нет материнства.

Прерывистей нет постоянства.

Волшебно твое буратинство,

Фальшиво мое пуританство.

Угрюм, как затвор карабинный,

Мой промысел будничный трудный.

Но весел твой глаз воробьиный,

Такой антрацитово-круглый.

Мне нравится, что ты не ранний,

Хотя не привыкну, что средний.

По стольким ты признакам – крайний.

Едва не сказала – последний.

* * *

Дети мои спят у края, у берега,

Где йод, и смола, и музыка, и прачечная.

Ну пусть! Пусть будет, как это у Бергмана, —

Жизнь то мерцает, то начисто прячется.

И это, и это преддверие праздника —

Там ель проступает, а может, мерещится…

И папа – он праведник, праведник, праведник.

И мама – она грешница, грешница, грешница.

Дети мои очнутся, очухаются,

И в утробу запросятся, и займутся там играми.

И жизнь там увидят черную, чудную,

Это зимнее небо с ярчайшими искрами…

И снова, и снова преддверие праздника.

Звезда за звездой между веток навешивается.

И папа – он праведник, праведник, праведник.

И мама – она не такая уж грешница…

* * *

Розовый палисандр,

Бархатная розетка.

Фанни и Александр —

Бабка моя и дедка.

Время обнажено,

Варево так клубится,

Что не исключено:

Сможешь, сможешь влюбиться.

Снег идет к небесам,

Ель озябла в охапке.

Фанни и Александр —

Дедки мои и бабки.

Вертят веретено

Голубь и голубица.

Будет, будет дано:

Сможешь, сможешь влюбиться…

Буквицы в пол-лица,

Строчные, прописные.

Фанни и Александр —

Это мои родные.

Ну и еще одно,

Звездчатая крупица —

За тебя решено:

Можешь, можешь влюбиться…

* * *

Теребит меня старуша

За рукавчик шаровар.

Мы выходим, баба Груша,

На Рождественский бульвар.

Запахни мне туго шубку,

Обвяжи кашне не зря —

Ведь морозец не на шутку

На седьмое января.

Не забудь меня, старуша,

Пригляди еще за мной —

С этой горки, баба Груша,

Соскользну я на Цветной.

Понесет меня, былинку,

Раскровившую губу,

То ли к цирку, то ли к рынку,

То ли в самую трубу.

Отведи меня, старуша,

На бульвар под Рождество.

Я зачем-то, баба Груша,

Не забыла ничего.

Не забыла, не забыла,

Не забыла, не смогла —

Как мне Сретенка светила

И Рождественка цвела.

Судьба и кавалер

Собрание стареньких песен – вот что такое «Судьба а Кавалер». Это то, с чего все началось в 70-е годы ХХ века. Оно прихорашивалось, причесывалось перед простым зеркалом времени – мое былое, юное. Не знало о себе почти ничего. А потом сюда же влились тексты, что я написала к «Дому, который построил Свифт» в магнитогорском театре кукол «Буратино». Мы приезжали на премьеру с Гришей Гориным; песенки мои были очень скромны, а вот спектакль моего любимого друга, режиссера Виктора Шраймана был на уровне горинской пьесы.

В это же время, в середине 80-х, сняли картину «Новые приключения янки при дворе короля Артура». Отчего-то мне выпало написать рыцарские балладки для них…

Это и есть «Судьба и Кавалер».

* * *

Я выбрал самый звонкий барабан

И бил в него что было мочи.

Я бил в него и плакал по годам,

Что прожил молча, что прожил молча.

Я долго жил и ни во что не бил.

Ну как я выжил и что я видел?

И вот я барабан себе купил,

Немного выпил – и дробно выбил!

И этот симпатичный барабан —

Он был зеленый, такой зеленый.

И я подумал так, что я болван,

В него влюбленный, да-да, влюбленный.

На ярмарке открыл я балаган.

Не балаган – так, балаганчик.

Мой цирк один лишь номер предлагал:

Мой барабанчик! Я и мой барабанчик!

Ведь жизнь у нас с тобой – сплошной обман:

И ты обманщик, и я обманщик.

Так заходи, друзья, в мой балаган

«Мой барабанчик», где я балаганщик.

Боюсь вот только: если ураган

Однажды ночью сорвет мне крышу, —

Уж слишком громко бьет мой барабан —

А вдруг барабана я не услышу?

Нет, вдруг барабана я не услышу?

* * *

Я обиды рассовала по карманам

И царапины, как кошка, зализала.

Я училась этим маленьким обманам,

Ничего тебе про это не сказала.

В сумку сунула еще две-три тревоги

И за пазуху упрятала упреки.

Завязала в узелок свою досаду —

Ничего такого мне теперь не надо!

Мне нельзя заплакать, если захочу я.

И молчать нельзя мне, если замолчу я.

Ну а главное – глубокие карманы,

Чтобы в них держать свои обманы!

Нетерпению купила я уздечку.

Ожиданию достала птичью клетку.

В уголке сложила каменную печку,

Чтоб кидать туда свои стихи, как ветки.

А еще купила швейную машину

И дешевые обрезки матерьяла

И себе карманы новые пришила —

Мне уже карманов старых не хватало…

* * *

Когда душа моя от слов твоих остынет —

Я подойду к тебе и крикну не шутя:

Не тронь мою любовь! Не тронь ее, бесстыдник!

Она еще дитя, она еще дитя…

Оставь мою любовь до времени свободной,

И дерзостью своей ты ей не прекословь.

Не тронь мою любовь! Не тронь ее, негодный!

Не тронь мою любовь, не тронь мою любовь.

Ах, все твои слова – ненужная подробность.

Повремени еще, признанья не готовь.

Не тронь мою любовь! Она еще подросток…

Не тронь мою любовь, не тронь мою любовь.

* * *

Меня несет на мельницу, меня несет к запруде.

Я загляделась в воду на себя саму.

Я трогаю глаза свои, держу себя за руки,

Я долго на себя смотрю – чего-то не пойму.

Пускай, сводя меня с ума, мой мельник крутит колесо!

Мой Бог, откуда у меня такое грустное лицо?

Я ненавижу зеркало – свое изображенье.

Зачем мне знать, какая я на самом деле есть?

Несет мой ялик кверху дном – такое искаженье! —

Видны с обратной стороны и разум мой, и честь.

Я ненавижу зеркало – зачем оно обратно?

Ведь я могу его намек истолковать превратно.

Ни слова не было пока – а я любви потребую…

Как стала правая рука моей рукою левою?

Я ненавижу зеркало – во что же это выльется?

Я скоро стану забывать, какое у любви лицо.

Такое отношение годами не меняется —

Я скоро стану забывать, какое у меня лицо…

Пускай, сводя меня с ума, мой мельник крутит колесо!

Мой Бог, откуда у меня такое грустное лицо?

* * *

На наших кольцах имена

Иные помнят времена.

Умелою рукой гравера

В них память запечатлена.

Там, кроме имени, число,

Которое давно прошло,

И год, и месяц – наша дата,

Тот день, что с нами был когда-то.

На наших кольцах имена —

От дней прошедших письмена.

И если я кольцо утрачу,

Тех дней утратится цена.

И я кольцо свое храню.

А оброню – себя браню.

Стараюсь в нем не мыть посуду,

Оберегать его повсюду.

Так из-за слова и числа

Я все обиды бы снесла.

Свое кольцо от всех напастей

Я б защитила и спасла.

Кольцо храню я с давних пор

От взора вора, вздора ссор.

Но в мире нет опасней вора,

Чем вор по имени раздор.

Мое кольцо, меня спаси!

Возьми меня, перенеси

В тот самый миг, когда гравер

В тебе свой первый штрих провел…

* * *

Мой сын безбожно на отца похож.

Он тоже светлоглаз и белокож.

Я часто, глядя на него, не верю,

Что это сын мой, что ему я мать.

И я боюсь, что сходство – неспроста.

Что время все поставит на места,

И женщине, как я, черноволосой

Он тоже будет что-то объяснять.

Она, кивая, выслушает речь.

Останется в подушке контур плеч.

И тоже, точно так, как я когда-то,

Все будет вспоминать его слова.

Слова ведь тоже были неспроста!

Одна лишь строчка посреди листа…

И мне они давным-давно забылись:

«Любимая! Ты слишком уж смугла!..»

А впрочем, только время им судья.

Одно лишь только время, но не я.

И если он ту женщину оставит,

Пожму плечами – дескать, ну и что ж?

А женщина останется одна

И назовется – бывшая жена.

И вот ведь штука —

Родит мне внука,

Который тоже будет на него похож…

* * *

Уйди из-под этой крыши.

Ты вырос выше,

Ты вырос слишком,

Уйди же, слышишь!

А дом твой отходит к брату.

Ты в нем ничего не трогай,

А иди своею дорогой

И забудь дорогу обратно.

А землю твою – разделим.

Ведь мы ж за нее радеем,

А ты все равно бездельник.

Ведь ты ж бродяга, брательник!

А невесту твою – другому.

Да он и покрепче будет.

А она, как уйдет из дому,

Поплачет и все забудет.

Да что ж ты стоишь, постылый?

Уйди, помилуй!

У ней ведь уже колечко…

Иль хочешь держать им свечку?

Ведь там уж и свадьба тоже…

А он, уходя, в окошко:

«Прощай, – кричит, – моя крошка!

Прости, – кричит, – меня, Боже!..»

* * *

Спаси его, разлука!

Спаси его, разлука.

Спаси его, разлука, —

Такая здесь морока…

Войди к нему без стука,

Прильни к нему без звука,

Возьми его за руку

И уведи далеко.

Храни его, надежда!

Храни его, надежда.

Храни его, надежда —

Всему первопричина.

Ведь он юнец мятежный,

Не робкий и не нежный.

А нам – что ни мужчина,

То новая морщина.

Дай бог ему удачи!

Дай бог ему удачи.

Дай бог ему удачи —

На каждом повороте.

А в жизни той собачьей,

Дай бог ему тем паче.

Даруй ему из прочих

Дорогу покороче.

Минуй его, сиянье!

Минуй его, сиянье.

Минуй его, сиянье

И почести земные.

Он будет жить далеко,

От нас на расстоянье,

И будут с ним заботы

И женщины иные…

* * *

И приходит однажды ко мне человек

И становится на пороге моем.

Я ему предлагаю еду и ночлег.

Он благодарит, но говорит,

Что не терпит нужды ни в чем.

И продолжает стоять в темноте.

И я предлагаю трубку ему.

Он благодарит, но говорит,

Что трубка ему ни к чему.

И продолжает стоять как стоял!

И я наливаю ему вина.

Он благодарит, но говорит,

Что я ему ничего не должна,

Что я ничего не должна.

Тогда я тихо ему говорю,

Что, видно, он просто мне не по душе.

Он благодарит, «прощай!» говорит,

И нету его уже…

* * *

Прошу себе не красоты —

Причины вески, —

Смягчи, Господь, мои черты!

Они так резки…

Когда я в зеркало гляжусь —

Зверушкой мелкой

Себе я, Господи, кажусь,

Пугливой белкой.

Ну если уж на то пошло,

Пусть буду птицей.

Тогда мне ниже крон крыло

Не даст спуститься.

Хотя я верую в любовь,

И это греет,

Но тут ведь выследит любой,

Любой подстрелит!

И снова зеркала стыжусь,

А голос тонок.

На что я, Господи, гожусь?

Где мой бельчонок?

Но не кричу, молчу, держусь

На этой боли.

Хотя божусь, что не гожусь

Для этой роли.

* * *

Если барышня читает

Увлекательный роман,

Если барышня считает,

Что в романе все – обман,

А в делах ее, признаться,

Все отлично-хорошо —

Значит, барышне шестнадцать,

Ей семнадцатый пошел!

Если барышня гадает

По руке и по кольцу,

Если барышня страдает —

Это видно по лицу.

Или в сад стрелой помчится,

Будто кто ее позвал, —

Скоро, видимо, случится

Первый выход, первый бал!

Все-то барышню пугает,

Все-то барышню манит.

Дома маменька ругает,

Дома маменька бранит.

Ей в пример подруг приводят,

Образец иных манер —

Что же глаз с нее не сводит

Этот стройный кавалер?..

Если барышня на даче

Ночью выглянет в окно,

Если барышне Наташе

Все покажется чудно…

Не чудно тебе, а чудно!

В доме оставаться трудно.

Выйди из дому, Наташа!

Нынче все разрешено…

* * *

Сто женщин, сто младенцев есть во мне.

Оригинальное такое свойство

Родне моей внушает беспокойство, —

Хотя какая разница родне?

Сто душ в душе ношу – что за житье? —

Чтоб все они во мне перемежались.

Но все в какой-то миг перемешались

И приняли обличие мое.

Пока я беспокоюсь и шучу,

Все сто детей затеяли пятнашки.

А женщина гадает на ромашке,

И все выходит так, как я хочу.

Теперь мой тихий дом – не дом, а храм,

Звучит моя молитвенная строчка.

Но женщина по кличке Одиночка

Живет в моей душе, как свежий шрам.

Мужчина, нелюдим и нелюбим,

Теперь к тебе заходит слишком редко.

А ты лепечешь: «Что же делать, детка?

Ведь он не нам одним необходим!..»

Да будет жизнь твоя чистым-чиста

За то, что ты транжирила сначала!

Да будет все теперь, как ты мечтала,

И пусть тебя минует пустота!

Сто женщин, сто детей – но жизнь идет,

И вот что каждый день меня тревожит:

Боюсь, что жизнь число еще умножит,

Утроит или в степень возведет.

Но как я тяжесть вынесу сию?

А как я жизнь свою сложу тем паче?

Вон у Дюймовочки родился Мальчик-с-пальчик.

Оберегайте, люди, их семью!

* * *

Не расти, дитя мое, —

Что в том толку?

Можешь малость самую,

Но и только.

«Я сегодня потерял

Синий мячик!» —

На руках у матери,

Плачет мальчик.

Долго ль будем нянчиться,

Радость наша?

Вырастешь – наплачется

Твоя мамаша.

Голова закружится

Беспричинно,

Тут и обнаружится:

Ты – мужчина.

Женщина потопчется

У порога.

Вспомнится потом еще,

Недотрога…

Как я это самое

Представляю!..

Не расти, дитя мое,

Умоляю.

* * *

Синие солдатики, красная картечь!

Идет война двенадцатого года.

Нам наши силы надобно беречь,

Раз на дворе – такая непогода.

Мы не гуляем – дождик за окном.

Все ждем, что переменится погода.

У нас полки и роты под огнем,

У нас война двенадцатого года.

Фельдмаршалу представлен самому,

Мой ротозей – отныне новобранец.

Солдатский кивер и солдатский ранец,

Иных предметов не дари ему.

А горбунок несется все быстрей!

А где-то зайцы скачут на опушке.

Дитя забыло кукол и зверей —

По целым дням у нас грохочут пушки.

Еще не скоро в школу он пойдет

И поведет сражение на парте.

Ему – четвертый год, и он ведет

Свои полки против Буонапарте.

Войне конец, хотя француз не трус.

Мы победили в той неравной схватке!

Мой храбрый сын подкручивает ус.

Какое счастье, все у нас в порядке!

* * *

Я – неразменная монета,

А ты пустил меня по свету,

Как тень простого пятака.

А я по праву неразменна.

И нахожусь я неизменно

В кармане пиджака.

Я неразменная монета,

Тобой подобранная где-то.

А что купить на пятачок?

Да так, какой-то пустячок.

И ты б купил наверняка.

Но – неразменная монета

Опять в кармане пиджака.

Вот узаконенный размен:

Одна любовь на пять измен.

Меняю крупные на мелочь —

Нельзя же жить без перемен!

Я неразменная монета.

А ты, хотя немало жил,

Меня другому одолжил.

И тот сейчас у турникета

Стоит – пуста его рука.

Я ж – неразменная монета —

Опять в кармане пиджака.

Я неразменная монета.

Ты до сих пор не понял это!

И мне не должно быть в кармане

Ни дурака, ни чужака.

Я – неразменная монета

В твоем кармане пиджака.

* * *

Богата и щедра,

Я раздала долги

И позвала к себе друзей мириться.

Съезжаются ко мне

Вчерашние враги,

Твердя, что ссора впредь не повторится.

Богата и щедра.

А дом стоит пустой

И тих, как холостяцкая квартира.

И я драгунский полк

Пускаю на постой

И замуж выхожу за командира.

Богата и щедра,

Цветок бросаю вверх!

Средь офицеров – преданный любовник.

Он нынче для меня

Устроил фейерверк —

Ловите же гвоздику, мой полковник!

Богата и щедра.

Но вот уходит полк,

И муж, со мной простясь, садится в сани.

Какой в богатстве прок,

Какой в щедротах толк,

Когда мужское дело – поле брани?

Богата и щедра!

А полк – давно в снегу.

И муж лежит, рукой зажавши рану…

Бедна я и жадна!

К тому ж у всех в долгу.

И, видит Бог, богаче я не стану.

* * *

Я нищая сиротка,

Горбунья и уродка

И в небо синее смотрю

Задумчиво и кротко.

Хромушка и бедняжка,

Безродная бродяжка,

В пыли бреду в полубреду,

Притом вздыхаю тяжко.

Ах, где же тот, о Боже,

Кому я всех дороже?

Ах, где же тот, что тоже ждет,

Спешит навстречу мне?

Быть может, он волынщик?

А может быть, корзинщик?

Ах, только б мне надел кольцо

На скрюченный мизинчик!..

Но нет, он не в дороге.

Сидит сейчас в остроге,

Сидит и песенки поет,

Не ведая тревоги.

А завтра ровно в десять

Его должны повесить

За конокрадство и разбой —

Прощай, любимый мой!

* * *

На мосту, где мы встречались,

Фонари едва качались.

Мы ходили по мосту,

Мы любили высоту!

Под мостом, где мы встречались,

Воды быстрые не мчались,

Не гудели корабли —

Поезда спокойно шли.

На мосту, где мы встречались,

Наши муки не кончались.

Поглазев на поезда,

Расходились кто куда.

Ибо мы бездомны были.

Высоту мы не любили!

Но ходили мы туда —

Больше было некуда!

Над мостом, где мы прощались,

С той поры года промчались.

Вот я встану на мосту

И достану!..

Пустоту.

* * *

Барабан мой, ты мое прошлое!

Я юна была и нежна.

Барабан мой, я стала взрослая —

Никому теперь не нужна.

Были палочки две точеные —

Только нужно ли их иметь?

Милый мой, я теперь ученая,

Я не стала бы так шуметь.

Лотерейный твой братец названый —

Мы дружны с ним немало лет.

Но боюсь, опять, будто назло мне,

Попадется пустой билет.

Я обманутая обманщица.

И скажу тебе – верь не верь,

Барабан мой, я барабанщица:

Барабаню в чужую дверь.

А придется ли мне раскаяться

Иль некаяной доживать —

Как, мой бедный, ты будешь маяться:

Будут бить в тебя, добивать.

Но пока мы с тобою оба-два,

А чужих – миллион вокруг.

Так не будем же ставить опыты

Друг на друге, мой милый друг!

* * *

Жизнь была бы иной,

Не такою дурной —

Кабы ближних своих от лукавства избавить.

Упаси тебя Боже лукавить со мной!

Упаси тебя Боже лукавить.

Я привыкла платить дорогою ценой,

Да такой, что тебе нипочем не измерить!

Помоги тебе Боже лукавить со мной…

Только так, чтобы я не могла не поверить!

Эту тяжесть нести до конца суждено.

Между тем я хотела бы ношу оставить.

Упаси тебя боже лукавить со мной,

Помоги тебе Боже лукавить!

Это промысел Божий – такие дела.

Жить не так, как другие, – негоже.

Научи меня, Боже, чтоб лукавить могла!

Научи, научи, научи меня тоже.

* * *

Он играет, играет Элизе…

Без конца повторяет урок.

Но мерещится – ближе и ближе

Подступает волшебный Сурок!

Прихотлива прекрасная дева.

Прихотлива и страшно строга.

С ней, пожалуй, не сделаешь дела!

Не получится с ней ни фига.

На чахоточный слабый румянец

Ты себя же, дурила, обрек.

Но стоит под окном оборванец —

И шарманка при нем, и зверек!

Эти фижмы, улыбки, оборки…

Эта мягкая влажность руки…

Девы мелочны и дальнозорки,

Но светлы и пушисты сурки.

Он играет, играет Элизе…

Он повел бы ее под венец.

Сердце будет дробиться, делиться,

А потом разобьется вконец!

Но играет – молчите, молчите,

И шарманка ему не пророк…

Он не бабе играет – мальчишке,

У которого верный сурок.

* * *

А природа на них смотрела

Сквозь утренние лучи…

Вот твой лук, вот твои стрелы,

Теперь куда хочешь мчи!

Знаю, в городе есть невеста,

Руки ее нежны.

Но я сегодня невесты вместо,

А завтра – вместо жены.

Муж из лесу вернется хмурый,

Добычлив и бородат.

Я бы стены украсила шкурой,

Да он ведь ее продаст…

А если станет опять браниться,

Если вновь за свое —

Уж он дождется, давно хранится

В кладовке ему питье.

Но ты жалеешь меня, мой милый.

Как вечер, стучишь в окно.

Что ж до невесты твоей постылой,

То это нам все равно.

И проснемся мы, чуть живые,

Едва забрезжит расcвет,

И помчатся твои борзые

Вновь за тобою вслед.

А случится такое лихо —

Жениться тебе пора, —

Знай, что ждет твоя лесничиха

И эту ночь до утра.

Догорает свечной огарок.

Звезды – миг и умрут.

А на пальце моем подарок,

Зелененький изумруд.

* * *

Мое расстроенное старое фоно!

Я полагаю, ты недаром мне дано.

Ты мне досталось, как я помню, по наследству

От детства, миновавшего давно.

Как сильно стерся твой орнамент-позумент!

Но как люблю я старый мамин инструмент

За то, что он мою спасает душу

В последний и опаснейший момент!

Когда я трогаю расстроенный твой строй —

Сама в расстройстве, не в ладу сама с собой

Я о своих вдруг забываю неполадках,

Овладевает мною твой настрой.

Мое расстроенное старое фоно!

О, ты одно мне в утешение дано.

Я не хочу, чтоб приходил настройщик.

Ведь быть в расстройстве не запрещено…

* * *

Изумительно тепло.

Изумительно светло.

Как же все-таки хитро

Все придумано в метро!

Я гляжу не без опаски:

Или я сошла с ума?

Все вокруг читают сказки —

Фолианты и тома.

Этот старый крокодил

Не листает «Крокодил»,

Этот глупый паренек

Не читает «Огонек»,

И очкарик спозаранку

Не читает «Иностранку»,

И пехотный командир

Не читает «Новый мир».

«Как бесценна эта сцена!» —

Я сказала горячо.

Все читают Андерсена,

А не что-нибудь еще.

Вон Русалочка скользит,

Вон Дюймовочка танцует,

Вон Солдатик мне грозит —

Кто чего вообразит…

Изумительно тепло,

Изумительно светло.

Как же все-таки хитро

Все придумано в метро!

Все сидят, озарены.

Все глядят, умудрены.

И мечтает паренек,

И мерцает огонек…

* * *

Если ратуш касалась бы ретушь,

Как фотографы глянца лица…

Мы с тобою увиделись – нет уж! —

Не забудем теперь до конца.

Помнишь челку мою смоляную?

Помнишь жилку на сгибе руки?

Ты меня вспоминаешь иную —

И без проседи, и без тоски.

Все, что дорого, длится недолго.

Все не вспомнится, да и зачем?

Посреди твоего Кадриорга

Я стою, растерявшись совсем.

Вот какая была я смешная!

Все смешным мне казалось вокруг,

Вот какая была я ручная!

Даже белок кормила из рук.

Долго помнили мы друг о друге.

И опять повстречались, как встарь.

Снова здравствуй, заржавленный флюгер!

Снова здравствуй, чугунный фонарь!

Разговор поведем понемногу.

Не отыщем местечка нигде.

Не живу на широкую ногу,

Но с тобой – на короткой ноге!

Сквозь туман, как сон старинный,

Проступают далеко

Этот Герман, вечно длинный,

Вечно толстая Марго…