Текст книги "Служил Советскому Союзу!"

Мансур с Кузьмой Гусаченко обсуждали все произошедшее на корабле за последний день.

– Там все просто. На ракетных направляющих, на установке есть специальные зацепы. Они заходят в ракету и фиксируются специальными стопорами. Имеется специальный контроль. Минеры все сделали правильно. Но не сработали стопора или разошлись, когда направляющая стала переводиться в вертикальное положение для подачи ракеты в погреб. Элементарно Ватсон.

– А что же тогда все проверяют, если так элементарно?

– Проверяют разнообразные варианты. Ты же знаешь, что для торпедных аппаратов есть углы, запрещенные для стрельбы. Чтобы не выстрелить себе в надстройку. На ЧФ на одном БПК года два назад, во время проворачивания оружия и технических средств торпедный старшина, проверяя торпедный аппарат, выстрелил торпедой в свою рубку дежурного. Хорошо никого не убил, только пробил переборку. Страху у всех было, у тех, кто там сидел. Говорят, горнист обделался даже или дежурный по низам. Приехала комиссия, все проверила. Ничего не нашла. Мистика да и только. Углы выставлены правильно, все контакторы исправны. Аппарат исправен. Вызвали старшину и говорят – давай показывай, что делал. Он показывает – это делал это делал. Ему говорят, делай не бойся. Он рассказывает и делает. А говорит потом – нажал на эту кнопку, а оно выстрелило. Не нажимает на кнопку, смотрит на начальника комиссии заслуженного капитана 1 ранга. Нажимай, показывай – говорит тот – все там исправно. Не бойся. Мы проверили. Старшина боится, но тот давит своим авторитетом и старшина нажал и опять торпеда, выбив крышку влетела в рубку дежурного, которую только вчера заварили и покрасили. Краска еще свежая была говорят. Пробила, как и в прошлый раз переборку и воткнулась в следующую напугав всех, находившихся там. И опять, слава Богу, все целы оказались. Горнист написал рапорт, с просьбой перевести его на другой корабль, дежурный по кораблю попросил списать его срочно в танковые войска. А капитан 1 ранга стоит, смотрит на воткнувшуюся торпеду и бормочет – этого не может быть. Такого просто не бывает, С тех пор во время проворачивания оружия и технических средств из рубки дежурного на этом корабле все просто уходят на всякий случай. Такая мистика Мансур бывает в ракетном и торпедном деле.

– У нас тоже не без мистики в связи – начал рассказывать Мансур – вот на БПК…

Что произошло на БПК Кузьма Гусаченко, так и не узнал. В дверь постучали, и в каюту вошел капитан 1 ранга Никольский:

– Вот ты где спрятался командир БЧ-4?

Гусаченко встал, поняв, что капитан 1 ранга пришел к Мансуру не чай пить, и тихо ушел из каюты, предварительно спросив разрешение.

Никольский сел в кресло Мансура. Мансур сел напротив и внимательно смотрел и слушал.

– Значит так уважаемый командир БЧ-4 – он немного помолчал и продолжил – я все посмотрел и удовлетворен состоянием боевой части связи и состоянием матчасти. В вопросе связи с узлом связи я на вашей стороне. Будем думать, что с вами делать. Но я переговорил с Москвой, с начальником связи ВМФ, пока до особого приказания будете держать связь с ними. Завтра получите распоряжение по связи и документы и будет работать. Безусловно, вина и нераспорядительность в действиях узла связи есть, но не она является определяющей в отсутствии связи. Я пришел к выводу, что все же это распространение радиоволн. Поэтому будем решать проблему так. Наиболее легкий и быстрый вариант. Это установка на Иосифе..

В этот момент раздался стук в дверь в каюту быстро вошел флагманский связист эскадры:

– Вот вы где спрятались. Еле нашел вас. Весь корабль облазил.

– Хорошо вы пришли Филипп Алексеевич. Слушаете внимательно мои указания. Связь Бресту до особых указаний держать с Москвой. Завтра же я дам указания н в штаб базы на установку на Иосифе радиорелейного ретранслятора. Надеюсь, что после этого все проблемы будут решены. Все понятно?

Мансур и Басаев кивнули головой.

Никольский еще раз внимательно посмотрел на Мансура, улыбнулся и спросил:

– Скоро обед. Чем командир БЧ-4 сегодня моет руки?

На всех кораблях перед приемом пищи, еще со времен императорского флота, раздавалась команда:

– Команде руки мыть.

По этой команде подавалась питьевая вода в каютные бачки и в матросские умывальники. Приборщики кают прибегали по этой команде и набирали воду в бачки. Дефицит питьевой воды на кораблях диктовал необходимость ее бережного расходования. Офицеры по этой команде приходили в каюту и перед обедом выпивали по рюмке для поднятия аппетита. Эта традиция перешла и в советский флот. И вопрос чем мыть руки означал, чем поднимает аппетит хозяин каюты перед обедом.

Мансур сам не пил, но в баре у него всегда были различные дефицитные вещи. Он открыл раздвигающиеся крышки бара, располагавшегося над койкой. Заиграла приятная мелодия и засветились разноцветные огоньки. За дверцами показались много различных бутылок.

– Что желаете товарищ капитан 1ранга? Есть коньяк наш и французский, есть водка, есть рижский бальзам, есть даже эстонский «Вана Таллинн», есть вино сухое красное и белое румынское.

– Ого, богатство у командира БЧ-4. Ты видел Алексеич – обратился Никольский к флагманскому связисту.

– Да не пьет он. Бесполезное богатство.

– Что не пьет это хорошо, но как говорит начальник связи – это весьма подозрительно, Но ему можно и не пить. Самое главное, то, что он начальников угощает и есть чем. У некоторых твоих ничего кроме шила (спирта) неразбавленного ничего нет. А это правильный командир БЧ-4. Ты что будешь Алексеич?

– Я пожалуй рюмочку коньяку, а вы?

– Я рижский бальзам давно не пробовал.

Мансур разлил в хрустальные рюмочки требуемые напитки, достал из бара шоколадку, раскрыл ее и разломал на кусочки.

– А знаешь, что Алексеевич я пожалуй у тебя этого офицера заберу к себе в управление связи. Мансур пойдешь ко мне?

– Извините, пока нет. После академии, когда буду второго ранга, обязательно приду, если тогда будет желание взять меня. – ответил Мансур.

– И это ответ правильный, Хвалю. Сам был таким же. Давай Алексеевич выпьем за перспективы этого командира БЧ-4. Молодой да ранний и мы когда-то такими были.

Они выпили, крякнули, закусили шоколадками.

– Еще по одной? – спросил Босаев.

– Нет. Мне еще к командующему. Но тебе Мансур э…

– Умарханович – подсказал Босаев.

– Да Умарханович. Будешь во Владивостоке заходи ко мне, всегда буду рад. Если будут проблемы – звони. Чем смогу, тем помогу. Пошли Алексеевич проводишь в кают-компанию, заодно пообедаем. Ты здесь разобрался, где у них что? Или заблудимся и только через месяц, нас найдут.

– Пойдемте, разобрался.

Они ушли из каюты. Мансур посидев и подумав, вызвал к себе в каюту старшего инженера и командиров дивизионов.

Когда все собрались, он рассказал о разговоре с Никольским.

– Мы победили? – осторожно спросил Женя Гвезденко.

– Похоже – ответил Мансур – и похоже, что меня пока не сняли.

– Все же практика – критерий истины. Правильно мы сделали. Жаль только, что тебя не сняли. Глядишь, и меня бы назначили командиром БЧ-4 – сказал Миша Колбасный и все дружно рассмеялись.

К вечеру на корабль вернулись минеры. Они были полностью оправданы с точки зрения ЧП. А насчет заражения, профилактику в госпитале сделали и потом отпустили, не думая, что с ними будет дальше. А кто тогда о чем думал? Главное, что не было ЧП.

В своей каюте начхим Сергей Огнинский терзал гитару с одной струной и по отсеку командиров БЧ разносился его красивый тенор:

 
Ночь дождлива и туманна, и темно кругом,
Мальчик маленький стоит, мечтает об одном.
Он стоит к стене прижатый,
Одинокий и горбатый,
И поет на языке родном.
 
 
Друзья, купите папиросы,
Подходи пехота и матросы,
Подходите, не робейте,
Сироту, меня согрейте,
Посмотрите – ноги мои босы.
 
 
Мой отец в бою нелегком жизнь свою отдал,
Мамку где-то под Одессой немец расстрелял,
А сестра моя в неволе,
Сам я ранен в чистом поле,
В этом поле зрение потерял.
 
 
Друзья, друзья, я ничего не вижу,
Белый свет душой я ненавижу
Подходите, пожалейте,
Сироту, меня согрейте,
Посмотрите – ноги мои босы.
 

Мансур стоял в коридоре, перед каютой и думал зайти к начхиму или нет. Вспомнил его боксерский поединок с командиром БЧ-3, улыбнулся, вернулся в свою каюту и натянув кеды и спортивный костюм, пошел на кормовую автоматную площадку заниматься спортом с Кузьмой Гусаченко.

На флоте было все нормально и происшествий не было.

Не бывает, но случилось

Авианосец «Брест» возвращался с полетов в Уссурийском заливе. Туда выбегали для обеспечения полетов минимум три раза в неделю. Командование требовало отработки летчиков проводить как можно чаще. Впереди была боевая служба в южно-китайском море, а возможно и дальше. Кто ж его знает, куда могут направить авианосец, если это потребуется?

Великий русский полководец Александр Васильевич Суворов учил, что тяжело в учении – легко в бою. Вот «Брест» и учился. Стрелял, летал, маневрировал, искал подводные лодки. И летчики и экипаж работали в полную силу, стремясь достигнуть требуемого командованием уровня подготовки. Штурмовики стреляли каждый выход по бурунному следу, бомбили выставленные двигающиеся мишени, устраивали над кораблем воздушные бои.

Полеты в этот раз прошли хорошо, солнце уже заходило, скрываясь за сопками на западе, настроение в ходовой рубке было хорошее. Все задачи выполнены с высокими оценками, полученными от офицеров вышестоящего штаба, впереди долгожданный сход на берег. Впереди ставшая родной бочка в бухте Руднева, а потом долгожданный отдых.

В соответствии с корабельным уставом половина офицеров и мичманов имеет право сойти на берег, к своим семьям и домашним заботам. А матросов и старшин ждет долгожданный отдых.

Самолеты уже улетели на свой береговой аэродром «Причал», задачи полетного дня успешно выполнены, настроение под стать хорошей осенней погоде. Офицеры штаба тоже улетели тоже на вертолете с техническим составом. И теперь на корабле остались лишь экипаж и два дежурных самолета и вертолет спасатель с экипажами.

Солнце продолжает свой бесконечный путь на запад и уже начинает смеркаться. Сопки и скалы скрываются в легкой вечерней дымке. И причудливые краски от легкой голубизны до яркой синевы моря, переливы зелени на берегу и черно-серых скал смешиваются в неповторимый коллаж в вечерних лучах еще яркого солнца, Волны в сверкании белоснежной пены злобно облизывают подножья скал.

– Вахтенный офицер! Корабль к плаванию в узкости приготовить! – раздалась команда командира, сидевшего в своем походном кресле и что-то писавшим.

Вахтенный офицер старший лейтенант Никифоров тут же отрапортовал по корабельной трансляции и звонками «Слушайте все» (два раза по три коротких звонка):

– Корабль к плаванию в узкости приготовить! Расписанные, по прохождению узкости, по местам! Баковым на бак, ютовым на ют, шкафутовым на шкафут.

Через пять минут по громкоговорящей связи пошли доклады о готовности различных подразделений к прохождению узкости.

– Вахтенный офицер, курс 65 градусов. Ложимся на фарватер. Снизить ход до среднего – тихо скомандовал командир.

– Есть курс 65 градусов, на фарватер, средний ход – громко повторили вахтенный офицер и рулевой.

В ходовой рубке царила полная тишина, за исключением стрекотания приборов. Лишь изредка эту тишину прерывали какие доклады или команды, проходившие от других кораблей и судов через радиостанцию «Рейд».

– Машук, Машук я Гренадер. Вам следовать в бухту Абрек. Как поняли? – скомандовал какому-то буксиру командный пункт.

– Понял. Следую по плану – ответил буксир.

И опять тишина. В ходовой рубке находились человек десять офицеров и матросов, которые в своем большинстве выполняли свои функциональные обязанности. В основном это были представители штурманской боевой части, вахтенный офицер, писарь строевой – номер на связи у пультов громкоговорящей связи, рассыльный вахтенного офицера, примостившийся на стуле у выхода, вестовой из салона флагмана, готовый при первой необходимости подать командиру горячего чаю и в своем кресле тихо дремал заместитель командира по авиации.

За пультом связи командира корабля стоял старшина 2 статьи Гэляну из боевой части связи.

Хлопнула тяжелая дверь, и в ходовую рубку быстрым шагом вошел командир БЧ-4, капитан-лейтенант Мансур Асленбеков:

– Разрешите товарищ командир?

– Да проходите Мансур Умарханович. Занимайте свое место за пультом связи. Начинаем проход узкости и потом постановку на якоря и бридель.

– Есть. Занимаю.

Командир корабля требовал, чтобы командир БЧ-4 при прохождении узкости всегда находился рядом с ним. Мансур, как правило, прибывал сам, но когда был занят по службе на командном посту связи, то в ходовую рубку вместо него прибывал командир второго дивизиона БЧ-4 капитан-лейтенант Женя Гвезденко.

В этот раз Мансур прибежал лично и занял место у пульта связи командира корабля.

Старшина 2 статьи Гэляну, освободившись от вахты и спросив разрешение у командира, убыл из ходовой рубки.

Хорошо отлаженные механизмы корабельной службы работали без сбоев. Все было как всегда, каждый знал, что и как ему делать. Каждая команда командира, даже сказанная тихим голосом звучала громко, в тишине, царившей в ходовой рубке. Корабельный порядок подразумевал, не только отдание команд командирами, но и репетованные их теми, кто должен их выполнять. На кораблях ВМФ мало отдать приказание, надо еще понять, что оно дошло до того, кому адресовалось, что он его понял и правильно выполняет.

Раздалось репетующие звяканье отрабатывающих звонков машинных телеграфов и тут же прошел доклад рулевого:

– Корабль ложится на курс 65 градусов.

Вахтенный офицер выбежал на сигнальный мостик к пеленгатору замерять пеленг на видневшиеся элементы створных знаков. Отработанный механизм работал слажено.

Инженер электронавигационной группы лейтенант Сергей Капраленко подошел проконтролировать действия рулевого, а вахтенный офицер, вернувшийся с обходного мостика, занял место у машинных телеграфов. Командир электронавигационной группы старший лейтенант Ведьмин занял место на пелорусе левого борта на сигнальном мостике, а командир радионавигационной группы старший лейтенант Белоусов на правом борту. Главный штурман корабля капитан-лейтенант Вальтер Фоншеллер занял место за прокладочным столиком, готовясь принимать доклады и пеленга с левого и правого бортов.

– Пеленг на скалы Унковского триста сорок пять с половиной, дистанция 12 кабельтовых. Пеленг начинает меняться на корму.

Командир БЧ-1 нанес положение корабля на карту. Доклады шли каждую минуту.

– Связист, доложите оперативному дежурному – скомандовал командир: – начал прохождение узкости, ориентировочное время постановки на бридель 20.30.

– Каскад я Брест – начал вызов оперативного дежурного Мансур.

Корабль, красиво разрезал форштевнем почти идеально спокойные воды пролива.

Авианосец почти закончил поворот на фарватер для следования в базу между скалами Унковского и островом Аскольд.

Красота была неописуемая. Находившиеся в ходовой рубке любовались дальневосточными красотами.

– Ты посмотри по носу дельфинчики прыгают – сказал громко, сидевший в своем кресле заместитель командира корабля по авиации полковник Пинчук.

– Все бросились смотреть на дельфинчиков, выпрыгивающих прямо из под носа корабля.

Но безусловно большее внимание всех привлекали, торчащие из воды скалы Унковского. Белой пеной внизу виднелись бьющиеся о них волны. И в этом сверкании бьющихся об их подножье волн, особенно выделялась голубизна, доходящая до синевы залива разрезаемого кораблем на две части. И все это в лучах заходящего солнца радовала глаз. Каждый раз, когда проходили в непосредственной близости от этих скал, все, находившиеся в ходовой рубке, с волнением смотрели на громады, высунувшиеся из воды. Наверно не одну жертву они нашли в бушующем море.

– Брест я Кас …… – внезапно прервался голос оперативного дежурного.

Мансур с изумлением посмотрел на пульт командира корабля и только сейчас внезапно заметил, что в ходовой рубке воцарилась жуткая, пугающая душу тишина.

Не только на полуслове замолчала связь, пропало и мерное, всегда успокаивающее журчание штурманских и других приборов, погасли лампочки всех приборов.

– Корабль не слушается руля, рулевое устройство обесточено! – произвел доклад высокий старшина 2 статьи, стоявший у рулевой колонки.

На старых кораблях в ходовой рубке был большой штурвал, вращающий баллер руля. Сейчас вместо него на большинстве военных кораблей стояла рулевая колонка, на которой находилось небольшое колесико, которое и было собственно штурвалом. Правда, на каждом корабле, как резервный вариант в кормовой части, сохранилось штурвальное колесо, но находилось оно в румпельном отделении. При необходимости управление кораблем можно было перенести туда.

Нос «Бреста» находился на повороте для выхода на фарватер, но корабль уже медленно проходил эту линию и двигался дальше в сторону зловещих бурунов, торчащих из воды, как огромные пальцы, названные на карте как «камни Унковского». Ход у корабля 18 узлов – это много.

– Минут через пять или десять воткнемся – мелькнула зловещая мысль у вахтенного офицера, бросившегося к машинным телеграфам.

Все в ходовой рубке стояли, как парализованные. Настолько это было неожиданно. Обычно питание на кораблях было двухбортным и в случае отказа основного питания автоматически подключалось питание другого борта. А сейчас ничего не включилось, и это было странным, тем более на ходу корабля вблизи скал, при прохождении узкости, на повороте.

Командир, до этого спокойно сидевший в своем кресле и читавший какие-то документы, уловил эту зловещую тишину, окинул ходовую рубку взглядом и отбросил на пол документы выскочил из своего кресла. Опережая вахтенного офицера, бросился к машинным телеграфам.

– Задний ход – прокричал он.

Сам перевел машинные телеграфы на задний ход, но машинные телеграфы зловеще промолчали, не отзываясь привычным ответом звонков из поста энергетики и живучести.

Вахтенный офицер моментально вспотел и выкрикнул командиру:

– Товарищ командир, почему-то нет питания тоже. Что делать?

Но командир, не слушая его, бросился к пультам громкоговорящей связи, чтобы дать по внутренней связи команду в ПЭЖ (пост энергетики и живучести). Всегда светящиеся лампочки пультов питания громкоговорящей связи на этот раз не светились и связь молчала.

Стоявший рядом номер на связи старшина 2 статьи Хромалев только показывал командиру пальцем на погасшие лампочки пультов:

– Нннне ррррррработает – заикаясь, выдавил он из себя, стуча зубами.

На мостике нависла зловещая тишина. Корабль приближался в видневшимся уже во всех иллюминаторах ходовой рубки скалы. Все стояли, как парализованные. Мансур сжимал в руке трубку пульта командира корабля и непонимающе смотрел на командира.

Открылась дверь с сигнального мостика с левого борта, в ходовой рубку просунулось слегка удивленное, но всегда улыбающееся лицо с сильно раскосыми глазами вахтенного сигнальщика матроса Нургалиева:

– Товарищ командир! Громкоговорящая связь не работает! Прямо по курсу скалы! Мы уже докладывали два раза! Никто не отвечает. Вы видите?

Командир лишь махнул рукой – не до тебя. Он бросился к телефонам парной связи, стоявшим внизу на переборке и работающим без электрического питания. На первом телефоне связи с ПЭЖ (постом энергетики и живучести) не было трубки. Она была скручена. С носовыми швартовыми устройствами тоже отсутствовала трубка. И лишь на самом дальнем телефоне связи с румпельным постом была трубка.

С сигнального мостика, открыв дверь в ходовую рубку, вахтенный сигнальщик репетовал доклады лейтенанта Ведьмина для штурмана:

– До скал осталось десять кабельтовых, до скал осталось восемь кабельтовых. До скал осталось …..

Командир с трудом вытащил трубку, прижатую специальным держателем и начал вращать ручку индукторного вызова. Румпельный пост молчал. Рука командира, прижимавшего тяжелую трубку телефона к уху, покраснела, но командир все вращал и вращал колесо. Казалось, что прошло минимум минуты три или четыре. Возможно больше. Все смотрели на командира. Но чувствовали или даже ощущали, что скалы неминуемо приближаются. Многие даже отвернулись от иллюминаторов. Доклады лейтенанта Ведьмина, не внушали особого оптимизма. Осталась минута или чуть больше.

Внезапно на другом конце, в румпельном отделении, видимо кто-то ответил командиру.

Командир спокойным голосом, как-будто все было нормально, произнес:

– Сынок! Это командир корабля. Видишь большое колесо. Это штурвал. Вращай его право! Да, да делай то, что я тебе говорю.

Матрос видимо пытался что-то ответить, но командир повторил:

– Все нормально, но вращай штурвал вправо и сильнее.

Все смотрели на командира, но командир не обращая внимания, смотрел на трубку. Это видимо был единственный путь к спасению корабля.

И вдруг нос корабля дрогнул и начал уходить с опасного курса в сторону фарватера. Мансур перевел дыхание. До скал оставалось пара кабельтовых, которые корабль на скорости 18 узлов мог преодолеть за считанные секунды.

– До скал четыре кабельтовых – доложил вахтенный сигнальщик с той же глупой улыбкой – до скал пять кабельтовых.

Дистанция пошла на увеличение. Командир БЧ-4 посмотрел в глаза командира БЧ-1 и понял, что корабль был за несколько минут до гибели. Командир БЧ-1 отвел глаза.

В этот момент раздался щелчок, сигнализирующий подачу питания на все приборы в ходовой рубке. Сразу весело загорелись огоньки всех приборов, дзинкнули звоночки машинного телеграфа, послышалось привычное, радующее ухо моряков, легкое гудение всех приборов.

– Питание на рулевое устройство подано – раздался веселый голос командира группы ЭНГ – выходим на курс 65 градусов. Управление принял. Корабль слушается руля – доложил рулевой старшина 2 статьи Волкогонов.

Из пульта связи корабля раздалось шипение и затем послышался недовольный голос оперативного дежурного:

– Брест! Куда вы пропали? Сколько вас можно вызывать? Я вас не слышу. Что вы хотели доложить? Не понял.

Включилась громкоговорящая связь, и раздался довольный голос командира БЧ-5 капитана 2 ранга Пономарева:

– Товарищ командир было кратковременное снятие питания. Неисправность устранена!

На мостике установилось зловещее молчание. Все смотрели на командира корабля.

Командир усмехнулся. Посмотрел на пульт громкоговорящей связи откуда прошел доклад и спокойно спросил вахтенного офицера:

– Никифоров, доложите сколько времени отсутствовало питание на приборах в ходовой рубке?

Вахтенный офицер посмотрел на записи в вахтенном журнале и спокойным голосом ответил:

– Две минуты, товарищ командир по моим записям!

Командир шумно выдохнул воздух и направился к своему креслу. По пути поднял с палубы валяющиеся у приборов и брошенные им ранее документы.

Мансур не мог поверить своим ушам. Ему казалось, что прошло минимум минут десять, ну по крайней мере пять. Под желтой летней рубашкой взмокла спина, а рубашка прилипла к телу. Противно засосало под ложечкой.

Сидевший в своем кресле заместитель командира корабля по авиации подполковник Пинчук вдруг сказал:

– Какие красивые скалы! Первый раз так близко проходим. Не боитесь товарищ командир?

И тут все поняли, что он ничего не заметил или не понял. Раздался разряжающий обстановку общий смех. Смеялся командир, смеялся вахтенный офицер, смеялись командиры БЧ-1 и БЧ-4, смеялись даже рулевой и номер на связи.

Полковник Пинчук повернулся в кресле, обвел всех глазами и потом спросил:

– Я что-то не так спросил? Извините.

Командир вроде как подавился, потом прокашлялся в кулак, усмехнулся и ответил:

– Нет, все нормально Николай Петрович. Постараемся больше вас так не пугать. Извините, мне хотелось просто эти скалы получше рассмотреть.

Все опять засмеялись. Пинчук снова ничего не понял. А смех был скорее нервным, потому что все присутствовавшие в ходовой рубке понимали какой беды, только что избежал корабль. И не факт, что если бы не этот матросик в румпельном отделении, все бы закончилось нормально. Корабль все же успел бы уйти с гибельного курса, но это случилось до подачи питания.

Командир корабля, протер руками виски, видимо успокаиваясь приказал:

– Вахтенный офицер после постановки на якоря и бридель вызовите ко мне сюда командира БЧ-5, командира БЧ-1 и это матросика из румпельного отделения. И мне пожалуйста дайте стакан хорошо заваренного чая.

– Стакан чаю командиру корабля – закричал номер на связи. Из за занавески, где находился походный диван командира корабля, выскочил весь в белом вестовой со стаканом дымящегося чая и хрустальной вазочкой с печеньем и конфетами в руках.

– Спасибо Саша – сказал командир, принимая стакан в красивом позолоченном подстаканнике с силуэтом корабля и с георгиевской лентой по ободкам.

Вахтенный передал по трансляции приказание командира о вызове к командиру после постановки командиров боевых частей и матроса из румпельного отделения.

Командир отхлебывал принесенный ему чай и смотрел, не двигаясь вдаль. Мансур понимал, что командиру надо время успокоиться.

В ходовой рубке все молчали, боясь побеспокоить командира. И лишь четко проходили команды с боевых постов и командных пунктов. Изредка командир, отвлекаясь от чая давал команды, которые тут же передавались вахтенным офицером. Заход в бухту Руднева не вызвал никаких проблем. Авианосец зашел и встал на якоря и бридель с помощью прибывшего буксира, как это делал уже много раз.

Когда дали сигнал отбоя учебной тревоги, в ходовую рубку прибыли командиры БЧ-1 и БЧ-5.

Командир сидел в своем кресле и пил пятую кружку чая подряд. Заместитель командира по авиации, предчувствуя грозу, тихо слез с кресла и ушел из ходовой рубки. Мансур не решился уйти и стоял рядом с ним у своего пульта связи командира корабля.

– Командир БЧ-4 отпустите буксир, обеспечивавший постановку на бридель.

Мансур по радиостанции «Рейд» поблагодарил буксир за обеспечение и дал разрешение следовать по его планам.

Командир, выслушав ответы буксира, помолчал еще наверно минуту и потом развернулся в своем кресле, к ожидавшим его решения командирам боевых частей, стоявшим сзади.

– Механик, что за кратковременное снятие питания при проходе узкости.

Механик попытался что-то сказать, но командир его опередил:

– Не надо оправданий. Они ни к чему. Штурман потом покажешь карту нашего маневрирования у скал Унковского, чтобы механик понял и сумел довести мое крайнее неудовольствие до всех своих подчиненных, причастных к снятию питания. Механик тебе лично выговор за снятие питания, при проходе узкости. Понятно?

– Так точно товарищ командир понятно – помрачнел механик, понимая, что командир выбрал еще самое легкое взыскание.

– Теперь штурман доложи мне, почему на аварийных телефонах парной связи с ПЭЖем и другими командными пунктами в море не оказалось трубок?

– Товарищ командир воруют. Понимаете, товарищ капитан 1 ранга, только поставишь, потом приходится искать.

– Ты штурман полновластный хозяин ходовой рубки и я не понимаю, кто у тебя здесь может воровать эти трубки телефонов и главное зачем. Сейчас трубки есть в наличии или их украли? И доложи мне, когда у тебя последний раз их украли?

– Не украли, а могут украсть и мы их на всякий случай снимаем. Трубки сейчас есть. Я дам приказание их немедленно поставить на места.

– Дайте такую команду Вальтер Карлович, чтобы поставили и больше никогда не снимали ни в море, ни в точке якорной стоянки. Это мое приказание. Понятно?

– Так точно товарищ командир. Понятно.

– Теперь Вальтер Карлович учитывая мое расположение к тебе, я объявляю тебе строгий выговор. Почему и за что ты знаешь сам.

– Есть строгий выговор – произнес с опущенной головой штурман.

– Давай сюда своего матроса из румпельного отделения. Ну того самого. Ты вызвал его сюда?

– Так точно товарищ командир вызвал – поднял голову штурман.

Из темноты штурманской рубки, строевым шагом, печатая ногу, вышел молодой матросик в белой робе; большом, синем берете на маленькой головке и боевым номером в нулем впереди единицы:

– Товарищ капитан 1 ранга матрос Петров по вашему приказанию прибыл.

Лоб матроса покрылся испариной. Не каждый день молодого матроса вызывает к себе командир корабля. И самое главное непонятно за что. Напуганный своими старшинами, матросик даже дрожал в коленках.

Внезапно на связь вышел начальник штаба эскадры:

– Брест я Грот. Виктор Александрович доложите, почему было пропадание связи с КП эскадры. У вас все нормально?

Мансур протянул трубку командиру корабля. Тот прокашлялся и ответил:

– Грот я Брест у аппарата командир. Товарищ адмирал у нас все нормально. Все вопросы решены. Проблем нет. Мы стоим на бриделе и якорях в бухте Руднева. Ждем ПСК для схода смены офицеров и мичманов. Прошу не задерживать ПСК.

– Понял Виктор Александрович. Связи конец.

– Спасибо Владимир Иванович, связи конец – ответил командир, протянул трубку Мансуру и повернулся к матросу:

– Сынок, ты откуда призывался? – спросил командир, увидев сильное волнение на лице матроса.

– Так это мы из под Иркутска значит, товарищ капитан 1 ранга.

– Из под Иркутска? Из забайкальских казаков?

– Так точно товарищ командир. А откуда вы знаете.

Стоявший рядом командир БЧ-1 дернул матроса за робу.

Командир усмехнулся:

– Раз говорю, значит знаю. Ты был в румпельном отделении и вращал штурвал?

– Так точно товарищ командир. Я случайно туда зашел робишку повесить посушить. Постирал сегодня. А больше негде, старшина ругается или сопрут или накажут работами под пойлами ночью. А где еще можно?

Командир выдохнул воздух, выразительно посмотрел на командира БЧ-1, опять прокашлялся:

– Вальтер Карлович, а у нас по прохождению узкости, никто в румпельном отделении не расписан?

– Никак нет, расписан старшина 2 статьи Волкогонов, но он стоял в ходовой рубке на вахте. Вместо него должен был быть старший матрос Геворкян, но лег сегодня в санчасть. Заболел. Не проследил я.

– Понятно Вальтер Карлович сегодня сход на берег всей боевой части один, до полной отработки боевого заместительства отменяется. Завтра утром мне на стол пожалуйста положите боевое расписание боевой части один, и подготовьте доклад как получилось, что в румпельном отделении, никого при проходе узкости не оказалось. Это при трехсменном заместительстве. Доложите, кто виноват. Кого надо наказывать.

– Есть доложить, кто виноват – насупился штурман – я виноват, наказывайте меня.

– Завтра в этих проблемах вместе с вами разберемся подробнее, чтобы подобное более никогда не повторялось. Теперь по матросу Петрову – командир внимательно посмотрел на молодого матроса, растерянно стоявшего перед ним – а что по Петрову? Матросу Петрову объявляю десять суток отпуска за оперативные и грамотные действия в исключительно сложной обстановке. Понятно?