Текст книги "Тьма. По Цельсию близко к нулю. Политический триллер"

– Машина не старая. Хотя однажды была в капитальном ремонте. Но я уверен в своём отечественном – подчёркиваю это! – автомобиле. Если, конечно, не столкнёмся с бездорожьем.

– Мне сказали, по маршруту асфальт.

– Тогда никаких проблем.

– Угу… Я в душ. – Милена освободилась из моих рук. – Присоединишься?

– Займёмся сравнением? С чьим пальцем будем сравнивать?

– Хватит об этом… Ты мне обязан, – она скрылась в ванной комнате.

– Чем?

– Всем своим существом.

– И всё? Так дёшево?

– Нет, дорого. Для меня. А вот для тебя – не знаю.

После душа Милена, сидя перед зеркалом, сняла специальным раствором остатки макияжа, надела красивое розовое прозрачное неглиже на тоненьких бретельках, но осталась без трусиков, красные туфли на высоком каблуке и повернулась ко мне. Мой взгляд был устремлён на её чисто выбритое лоно. Оно, как магнит, притягивало к себе. Но я желал большего! И подошёл к Милене, резко развернул к себе задом. Почему-то я хотел именно сегодня заняться анальным сексом. Позволит ли она? Мои размеры велики для любой попки. И если «да», то придётся постараться, чтобы возбудить мою прекрасную любовницу так, чтобы не было больно ни мне, ни ей.

Я сказал:

– Твоя экзотическая внешность заставляет желать и экзотического секса.

– На что намекаешь?

– Не понимаешь?

– Хочешь анала?

– Не хочу, а требую!

– Мне кажется, выпрашиваешь.

– Разве? – из-за разницы в росте «малыш» упёрся ей куда-то в поясницу. Она завела руку за спину и ухватила меня за головку. Я потёрся о ладонь, имитируя фрикции.

– Надо подумать…

– Только не долго.

– А если скажу «нет»?

– Я тебя изнасилую…

– В попу?

– Не только…

– Тогда говорю «нет»… Хочу грубости, Роман Сергеевич… Действуй же!

***

За окном пошёл дождь. Но не сильный, как обещал прогноз погоды.

Когда закончилась сексуальная гонка, я придвинулся поближе к Милене, обнял её и уснул.

Проснулся от того, что Милена шутливо покусывала меня за ухо. Было уже светло. Но пасмурно.

Мы поцеловались. Я перевернул Милену на спину, задрал её ноги себе на плечи, вошёл в неё, сделал несколько толчков… И тут же запищал мой мобильник мелодией из кинофильма «Бумер» – я оставался старомодным в плане музыкального вкуса.

Заманчивые контуры груди виднелись под тонким неглиже. Я чувствовал тепло, исходящее от женского тела, и несколько секунд подумывал не брать трубку. Но понял, что ничего из этого не выйдет. Остановился, перевернулся на спину, взял телефон. Звонила Галина Ивановна – как же не вовремя!

– Алло…

– Рома, хорошо слышно меня?

– Связь отличная. Что-то случилось?

– Да… Оля… Её больше нет.

– Как нет? – не понял я смысла.

– Они с мужем попали в аварию. Володя в больнице. Перелом таза и голени правой ноги. А она в морге, – голос дрожал. – Ты приедешь? Наденька сейчас у меня. У неё, по-видимому, сильнейший стресс.

Я испытал шок. Был человек, теперь его нет. И тут же вспомнил вчерашний разговор о вещем сне с Миленой… Нет, это совпадение!

И откинул эту мысль в сторону.

– Да, я в Краснодаре, Галина Ивановна… Боже! Когда это случилось?

– Утром.

– А сколько сейчас время?

– Я… не знаю…

– Скоро одиннадцать, – подсказала Милена.

– …Они ехали на работу…

– Скоро буду! – я отключил телефон. Неужели дочь повторит мою детскую судьбу? Эта мысль была следующей.

– Что произошло? – Милена смотрела на меня, она видела, как я изменился в лице, и я чувствовал, как она тоже взволнована. Её вопрос не дал сформироваться третьей мысли, которая должна была стать ещё более страшной. Но уже для меня самого…

– Бывшая жена погибла. В автокатастрофе. Надо быть рядом с дочерью.

– Я с тобой, – Милена поправила слетевшую с плеча бретельку.

– Уверена?

– Сейчас нам лучше быть вместе.

Отрицать я ничего не стал. Действительно, поддержка Милены может пригодиться.

– Собираемся. Только быстро.

Глава 3

Мы ехали домой к Галине Ивановне. Меня бил озноб. Смерть бывшей жены волновала, да. Но я понимал, что больше волнуюсь за Наденьку. Как она сможет перенести утрату? Её физическое и психологическое здоровье было намного важнее. И я пока не знал, была ли она с матерью в машине.

Милена молчала. Я посмотрел на неё. Она заметила мой взгляд, сказала:

– Мне жаль.

По привычке Милена потянулась за прядью волос, чтобы намотать на палец, но её шевелюра была слишком короткой. Она забыла, что изменила прическу. Я понимал, она тоже волнуется.

Галина Ивановна встретила нас и провела в кухню.

– А где дочка? – спросил я.

– В спальне.

Оставив тёщу с Миленой, я пошёл к Наденьке. Она сидела на кровати, лицо бледное, в руках планшет, и просматривала фотографии, на которых была мама и она.

– Привет! – сказал я.

Она взглянула в мою сторону и снова перевела взгляд на экран планшета.

– Привет, папа! Мамы больше нет. Ты уже знаешь?

– Да, милая.

– Я буду жить теперь с тобой или с бабушкой?

Что ей ответить, я не знал. Этот вопрос надо было срочно решать с Галиной Ивановной. Моя работа, ни та, ни другая, не позволяла заняться воспитанием ребёнка.

– А где хочешь ты?

– С бабушкой.

Ответ дочери задел меня за больное место. Она отвыкла от меня.

Я сказал:

– Твоё желание – для меня закон… Как ты сама?.. Я понимаю, всем тяжело, а тебе особенно. Но это надо пережить.

– Папа, можно я останусь одна?

– Хорошо, доченька, – я поцеловал её в лоб. – Ухожу. Но ты не замыкайся в себе. Этого делать не стоит.

Вернулся на кухню. Галина Ивановна сделала всем кофе.

– Наденька, кажется, никого не хочет видеть. В том числе и меня.

– Да, она замкнулась, – сказала Галина Ивановна. – Не надо её беспокоить.

– А где она была, когда случилась авария?

– Этой ночью ночевала у меня. Слава богу! Когда позвонили из больницы и сообщили о трагедии, я ей всё рассказала… Не знаю, может, я поступила не совсем правильно? Но она уже почти взрослая, не ребёнок. Я посчитала, что нужно сказать правду.

– Вы правильно сделали, – сказала Милена. – Иначе бы она обвинила вас, если о трагедии пришлось узнать последней. Или от третьих лиц. Дети ранимы не тем, что им говорят правду, – наоборот, если какая-то правда скрывается, пусть даже очень горькая.

Потом начались хлопоты с организацией похорон.

Самым странным и трагичным в том числе было то, что из-за пандемии коронавируса кафе, столовые и бары города Краснодара не принимали заказы на поминки. Мы с Миленой объехали несколько таких заведений – и везде нам отказали. Я не понимал логики – главное, клиентов, пусть и на улице, а в некоторых заведениях и внутри, принимали и обслуживали. А как только управляющий слышал слово «поминки» – тут же шёл отказ. В Тихорецке – то же самое: я звонил по телефону то в одно заведение, то в другое из Краснодара, но ни с кем не смог договориться.

Решили обойтись без услуг «общепита».

В магазине ритуальных услуг заказали гроб, венки, ленточки с надписями от друзей, родственников и знакомых. Было удобно, что оформлением справок и документов – всем этим занималось похоронное бюро, которому принадлежал магазин. Тело из морга забирал катафалк похоронного бюро, оплату за вскрытие производили они же. То есть за один раз я оплатил все услуги в одном магазине. И этой суммой они распоряжались сами – пусть это и выходило мне, как клиенту, дороже, но по карману звонко не било.

Дочь Галина Ивановна решила похоронить на кладбище в Тихорецке, рядом с родственниками, которые почти все «лежали» в одном месте.

Перед похоронами я, Милена, Наденька и Галина Ивановна навестили в больнице второго мужа бывшей жены, Володю. Он после операции находился в сознании, и врач допустил нас к нему. Его состояние было стабильным. В произошедшей аварии он виноват не был. Врезались в него прямо в лоб, как он объяснил, и в той машине, к счастью, никто не пострадал. Со стороны Володи подушка безопасности сработала, со стороны пассажира – нет. А у них была совсем новая иномарка, приобретённая недавно в одном из автосалонов города. Машина восстановлению не подлежала. Но самое страшное было то, что Володя мог остаться инвалидом. Он сожалел о случившемся. Но мы понимали, что его вины ни в чём нет.

Сами похороны прошли скромно. Погода выдалась солнечной, не жарко и не холодно – дождь прошёл днём ранее. Людей на кладбище было не очень много. Отпевание происходило прямо на свежем воздухе, рядом с могилой – опять по причине коронавируса в храме отпевать запретили. Куда не кинь везде клин.

Когда священник стал монотонно бубнить себе под нос заученные слова, которые было трудно разобрать, и послышалось: «Мы предаём её тело земле, земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху, в уверенности и безусловной надежде на воскрешение к вечной жизни волею Господа нашего Иисуса Христа…» – я отошёл в сторону. Закурил.

Милена подошла ко мне, спросила:

– Что случилось?

– Отпевание заказала Галина Ивановна. А я не приемлю этот ритуал. Считаю, что церковь вымогает вот таким образом деньги. Не верю я им, как и не верю в бога. Атеист я. Поэтому и отошёл в сторону.

После кладбища все разъехались по домам. Но перед траурной церемонией я купил ящик водки, и, кто хотел помянуть Олю у себя дома, всем раздал по одной бутылке в руки, раз уж предписания, сделанные из-за пандемии, отменяли поминки в каком-либо кафе. Таких оказалось не много, к моему удивлению. Пять бутылок осталось. Две я забрал себе, а три отдал Галине Ивановне.

На моей машине вернулись в Краснодар.

Дома у Галины Ивановны сделали поминки в кругу близких родственников и друзей. Пришли некоторые соседи, человек пять, с которыми Галина Ивановна успела сдружиться. Такие же старики, как и она сама. А ещё были мы с Миленой и Наденькой – дочка с нами недолго посидела и ушла к себе в спальню.

Было решено, что Наденька останется жить с бабушкой какое-то время и учиться в Краснодаре, пока Галина Ивановна не продаст квартиру и не купит новую в Тихорецке. Она решила вернуться. По закону выполнять функции родителя был обязан я, а не бабушка. Но моё постоянное отсутствие дома по причине работы затрудняло быть хорошим отцом, и на помощь должна была прийти Галина Ивановна. Наши сохранившиеся хорошие отношения не вызывали никаких проблем в вопросе с кем останется ребёнок.

Лишь одна проблема создалась – Наденька не хотела возвращаться в Тихорецк. Она привыкла к друзьям в своей школе, и ей трудно было представить, что придётся находить новых друзей и подруг.

Три дня, связанных с похоронами, измотали всех. Когда мы с Миленой собирались уезжать, Галина Ивановна увела меня в другую комнату, чтобы поговорить наедине.

– Милена твоя новая жена или сожительница? – спросила она как-то обречённо. – Ты мне ничего про неё не рассказывал.

– И не то, и не другое, – я не знал, как объяснить, кто такая Милена Викторовна Дудина.

– Странно слышать такие слова от тебя, Рома. Кто же она тогда? Наденьке придётся жить не только у меня. А тут – вот те раз, не совсем знакомая женщина для неё…

– Познакомились мы недавно, – сказал я, понимая, что правда будет неуместна. – Она живёт в Краснодаре… Как бы вам сказать, Галина Ивановна, – попытался я объяснить, чтобы не спугнуть тёщу, которая о моей новой жизни ничего не знала, – притираемся мы друг к другу. Чем всё закончится – загсом или ребёнком – не знаю.

– Мой совет, не сотритесь! Странная она, скажу тебе. У меня глаз бывшего следователя, ты знаешь, намётан о-го-го!

– Буду иметь в виду, Галина Ивановна. Вы же знаете – дочь у меня всегда на первом месте. А женщины – на третьем.

– Кто же на втором месте?

– Вы на втором, а работа – на четвёртом.

– Вот же льстивый подлец! В последнее время ты как-то реже стал у нас появляться. Я заметила. Грех забывать своих родственников.

– Работа… Говорю же, нет времени совсем.

– Или она, эта девка нерусская?

– И работа, и она, девка нерусская…

– Вот, теперь вижу, говоришь правду. Тебе же известно, для меня ты – как сын. Открытая книга. Кроме Нади и тебя у меня никого не осталось. Как и у тебя. Поэтому береги себя. А то, что требуется от бабушки Гали, я всегда сделаю, выполню свой долг.

Сидя за рулём, я мечтал отдохнуть, успокоиться. Заснуть.

Лучше всего в объятиях Милены.

И сразу лёг в постель, как только вернулись к Милене домой.

Как у меня часто бывало в состоянии переутомления, темнота, в которую я хотел провалиться, вдруг наполнилась мерцающими огнями и тенями – и в ней кто-то был ещё. Погружаясь в дрёму, я почувствовал, как чья-то рука прикоснулась к моему плечу. Но сообразил, что это Милена. Она рядом, а не кто-то другой, кто может причинить боль.

Перевернувшись на левый бок, я попытался избавиться от воспоминаний о бывшей жене, которые неожиданно материализовались в моём воспаленном мозгу. Но я не успел додумать мысль, как уснул.

Минуты на две. Или три. Пока не разбудил шум. Где-то поблизости, рядом с кроватью.

Я проснулся и увидел Милену. Она стояла рядом, смотрела на меня.

– Ты напугал меня.

– Чем?

– Разговариваешь во сне. Очень отчётливо.

– Разговариваю?

– Ты повторял имя Оля и говорил что-то ещё, я не разобрала. С тобой всё хорошо? Может, успокоительные капли дать? Или снотворное?

– Не волнуйся. Обойдусь без лекарств. Давай спать.

Я развернулся на правый бок. Милена тоже легла.

Я закрыл глаза. И теперь точно уснул.

Глава 4

Утро выдалось ясное, на небе почти не было облаков, и день обещал быть чудесным – одним из последних почти летних дней, которые иногда выпадают в самом начале октября.

Машина была готова для дальнего похода. Я был в ней уверен. Расстояние в 3723 километра по трассе из Тихорецка, если ехать без остановок, мы должны были преодолеть за двое суток. Но это невозможно, каждому из нас требовался сон, требовалась пища. Поэтому за трое суток, или чуть больше, если не случится ничего непредвиденного, мы должны были попасть в назначенное место. Три дня там и три дня обратная дорога. В назначенные сроки мы укладывались. Тем более нам было отведено двенадцать дней на выполнение задания, о подробностях которого я почти совсем ничего не знал. Только то, что в кузове холодильника будет перевозиться некий «груз 200».

13 октября, или даже раньше, я планировал попасть в бухту Бетта, конечный объект длительного и не совсем лёгкого, как я считал, вынужденного путешествия.

Я сделал звонок Галине Ивановне, предупредил, что дней десять-двенадцать буду отсутствовать дома. Поездка предстоит дальняя и сложная. Она пожелала удачи.

Позвонил дочке, спросил, собирается ли идти в школу – несколько дней она просидела дома у бабушки, ей требовалось время, чтобы прийти в себя. Её голос повеселел, и она сказала, что соскучилась по одноклассникам.

Вскоре многое забудется, я понимал, но трагедия останется с ней навсегда.

Милена приехала в Тихорецк на машине точно в назначенное время отправления – её пунктуальность была идеальной, – и оставила во дворе пятиэтажки. Здесь всегда стояли семь-десять чьих-нибудь автомобилей, кто проживал в доме.

– С ней ничего не случится за это время?

– Видишь вон ту камеру наблюдения?

– Да.

– А теперь видишь дверь приёмной? Что на ней написано?

– Единая Россия. Помощник депутата, – прочитала Милена, – Мороз Ярослав Алексеевич.

– Правильно. Как ты думаешь, кто рискнет красть твой автомобиль? Надеюсь, в салоне ты ничего ценного не оставила?

– Точно! Ключи от квартиры, – Милена поспешила к машине. Когда вернулась, сказала: – Это не так важно, но потом бы искала, куда их положила.

***

Россия – это когда, выйдя из дома, сразу начинаешь выживать.

Буквально через десять километров, как мы выехали, «Газель» пробила заднее колесо, налетев на яму, в которой находился какой-то острый предмет. Покрышка колеса была буквально разрезана. Даже хорошие дороги на юге России имеют свои ловушки.

Поставив запаску, пришлось срочно искать ближайший шиномонтаж.

Ремонт не занял много времени.

Вскоре мы снова сели в машину и отправились в путь.

Милена, которая полчаса назад злилась на меня из-за моей невнимательности, теперь находилась в хорошем расположении духа. И даже пошутила, сказав: «Я теперь понимаю, почему некоторые малые предприятия не банкротятся, а их сотрудники не умирают от голода, – они сами портят дороги, чтобы была работа».

Некоторое время ехали молча. Я приоткрыл окно и впустил в машину прохладу осеннего воздуха. Ветер взъерошил волосы Милены. Салон автомобиля заполнился ароматами деревьев, мокрых листьев и какими-то ещё малоизвестными, но приятными запахами. Краснодар и Тихорецк казались таким далекими. За окном мелькал сельский ландшафт. Краем глаза я видел пасущихся коров, счастливых, что их выпустили на пастбища с травой, которая уже начала желтеть и увядать.

Отдаляясь от Краснодарского края и углубляясь в Центральную Россию, всё чётче виделась разница между городом и деревней. Если крупный город, на первый взгляд, был декорацией якобы процветания, деловой и культурной жизни, то деревня, если не совсем была убита, являлась образцом разрухи. Жалкие, нищенские строения, в которых всё же жили люди, чередовались с заросшими травой полями, брошенными садами. Белеющие вдали коровники, оставшиеся от СССР, зияли пустыми чёрными глазницами окон, без рам и стекла; силосные ямы давно поросли борщевиком и густой травой с толстыми стеблями, как у бамбука; убитые дороги вблизи запустевших селений дополняли всю эту не самую приятную картину – всё плохо в этом королевстве. Хотя среди всего этого убожества встречались оазисы – хорошие, добротные домовладения. И прав тот, кто сказал фразу: «Грош цена дворцам в стране, если в хижинах разруха…» Все попытки людей, у которых нет денег, вырваться из нищеты решительно пресекаются – получить кредит легко, чтобы начать своё дело, но тебя попробует задушить вначале банк, который дал кредит, своими процентами, а после разрешающие и контролирующие органы. Безнадёга! Это всё, что можно сказать. Одно слово – и оно убивает! Однако, прав Андрей Пионтковский, говоря, что «стая господ доверяет правительству, но их взоры всё чаще обращаются на Запад. А границы закрыты. Не для того ли, чтобы кто-то не остался в одиночестве? Вместе шли, вместе и присядем».

– Больно на всё это смотреть, – сказал я Милене.

– Ты о чём?

– О разрухе. Разве не видишь?

– Я вижу, как природа ждёт осень. Проблемы людей – не моя забота. Для этого есть правительство, которое занимается решением хозяйственных и социальных проблем. Они умные люди, знают, что и как делать.

Я усмехнулся. Слово «умные» для меня имело несколько значений: «хитрые», «вороватые», «продуманные» – они стали синонимами.

– Если власть в России такая умная, то почему народ такой бедный?

– Рома, не начинай!

– А я знаю ответ: если вскрытый факт воровства каким-нибудь журналистом вызывает у исполнительной и судебной власти вопрос «как он узнал?», а не как найти доказательства и наказать вора, значит – вы и есть те самые подлые воры, по которым плачет тюрьма.

– Твой гнев обоснован. Но кто в России не вор?

– Я.

– Ух, ты!

– Но я и не «власть», по их мнению.

– По Конституции – народ и есть власть. А значит – и ты, и я.

Я решил зайти с другой стороны.

– Слышала об Ирине Славиной?

Это имя оставило её безразличной.

– Глупая женщина, – сказала она.

Я посмотрел на Милену другими глазами, но не стал осуждать вслух за её гадкие слова (то, как она безразлично промолвила два слова «глупая женщина», заставило меня содрогнуться внутри), сказал лишь:

– Менты в России – да и все силовые структуры вместе с судами – превращены в карателей. Это очевидно. Их основная задача – выбивать деньги и портить людям жизнь. Пропагандоны же на всех федеральных каналах лезут вон из кожи и оправдывают всех этих «добродетелей». Когда люди начинают сами себя сжигать – вот итог их работы. Ты и я, к большому сожалению, это тоже прошли, но не в такой жёсткой форме.

– Не забывай, и ты часть этой структуры. Стал ею. Деталь, может, маленькая, но ничем не отличаешься от какого-нибудь генерала. Назад хода нет.

Она была права. Наша работа вряд ли может привести кого-либо к благополучию. Даже нас самих.

Ещё она добавила к сказанному:

– Наша цель – верная. Идти прямо, как скажут. Если жизнь дорога.

Я не понял, о какой цели идёт речь… Будущее для каждого из нас – тьма (проплывающие в окне унылые ландшафты и пейзажи – тому подтверждение). Верная цель – это не успех, а достижение счастья, считал я. Успех – это оценка. Счастье – состояние. Это значит, что правильно поставленная цель подводит к состоянию счастья. Но не делает счастливым. В нашем же случае – даже цели не было видно во тьме.

С другой стороны, если смотреть на вещи «их» глазами, то для них «высшая цель» означает, что все жертвы – это необходимые потери на пути к достижению поставленной цели. Которая, конечно, есть власть. Или её удержание.

И вот тут я стал сомневаться в правдивости рассказа Милены о себе, когда она поведала, каким образом её завербовали. Она – идейная! А значит – безжалостная. Верить ей до конца нельзя. Правда – её ложь.

Пока мы ехали и молчали, эта мысль укоренялась. И я понимал, что с ней надо быть осторожным. Свои мысли держать при себе. Не факт, что она всё доносит Шелесту, – все наши разговоры, действия и мысли вслух, выставляя себя в лучшем свете. Там, наверху, знают, наверное, и о наших личных встречах, и о том, что мы спим вместе. Но по каким-то причинам меня не отстраняют от работы – я им, видимо, ещё нужен. Но чуть что – сразу спишут в утиль. Для них убить – как два пальца об асфальт…

И я развил свою мысль дальше:

– «Большинство людей считают, что сон – младший брат смерти, а ведь это самый большой её соперник. Не сон, а усталость стоит во главе вечной тьмы». Так писал Себастьян Фитцек. Устать от жизни – лишиться её. Причём не обязательно на себя накладывать руки. Природа сама за тебя всё сделает. Например, наградит какой-нибудь неизлечимой болезнью… В России люди устали от жизни. Особенно мужчины. Мрут пачками. Неожиданно. Не доживая до пенсионного возраста. И мне кажется, такие условия жизни сделаны специально. Кому-то это выгодно. В этой стране власть на всём делает деньги. Даже на короткой продолжительности жизни. Поэтому в России перестали бояться старости, – чёрно пошутил я, – когда ввели пенсионную реформу. Почти все уверены, что никто до неё не доживёт.

– Твоё мнение о людях у власти не самое лучшее. Попытка меня переубедить – не вышла. То, что каждый из нас пострадал от силовиков, ничего не значит: мухи отдельно, котлеты отдельно – я не пытаюсь заглядывать туда, куда заглянуть невозможно, слишком высоко. И вообще, ты себя на их место хотя бы раз ставил? Как бы сам поступал?

Неожиданный вопрос – и я задумался, понимая, что всё больше сомневаюсь в собственном рассудке и рассудке тех, кто требует от нас выполнения заданий. Всё потому, что и во мне сидел червяк соблазна. И я должен был ответить честно.

– Только не говори, что остался бы самими собой: честным. Я чувствую ложь, ты же знаешь.

И я ответил прямо и искренне, потому что, согласившись на эту работу, – спасовал, струсил, зассал (окажись вверху – остался бы таким же трусливым кроликом, только мне уже было что терять – большие бабки):

– Признаюсь, моё мышление не отрицает себя богатого, да. И оно совершенно лишено даже намёков думать о себе плохо по этому поводу.

– Вот видишь! – Милена рассмеялась. – Всё зависит от обстоятельств, где ты окажешься. А всё сказанное тобою раньше – чушь обыкновенная, шелуха.

– Все же нетрудно понять, что раз я так думаю – это катастрофа, – попытался я оправдаться. Но мои слова прозвучали мышиным писком из глубокой норы.

Милена некоторое время молчала. Она хотела сказать что-то важное для неё. И, видимо, раздумывала, стоит ли это делать.

– Однажды я была беременна, – произнесла она фразу, делая акцент на «однажды». Кажется, я вывел её на откровенность, и мне было интересно узнать, о чём она поведает.

– Однажды? – я взглянул на неё. Она смотрела не прямо на дорогу, а в правое окно, где мелькали деревья. Наверное, чтобы я не видел тех чувств, которые должны были отразиться на её лице. Предыдущий разговор выел её на откровенность тоже?

– Да… До той трагической ночи… И это слово означало мечту, будущее, было символом радости и просто смыслом жизни… Сегодня, если я вижу беременных женщин, это слово описывает открытую рану, потерянное счастье и означает «никогда» или «умер».

– Не можешь иметь детей? Вроде ты говорила, что можешь…

– Могу, но не хочу. Я сомневаюсь, что мой ребёнок в ближайшие пять-шесть лет обязан увидеть этот не совсем благородный свет. А если моё решение будет в его пользу, рожу… Хоть от тебя. Без разницы. Но ты, как я уже говорила, об этом даже не узнаешь. Или кто-то другой не узнает.

Мне показалось, что я слышу заезженную пластинку. Что-то не сходилось в словах Милены. Она была то на одной стороне баррикады, то на другой. Я её совсем не понимал.

– У тебя тяжёлая психологическая травма. Знаешь об этом? – заключил я.

– Замолчи!.. Проехали… Сантименты в сторону! – отреагировала она гневно.

Сказав о травме, я осознал, что показался грубым. Даже для самого себя. Слова вылетели сами, и Милена всё прекрасно поняла. Поэтому уточнять, почему она потеряла ребёнка, я не стал. О такой проблеме говорят с самыми близкими людьми или с врачом. А кто я для неё?

– Извини!

Милена кинула на меня короткий взгляд, а после сама уточнила:

– Неожиданный выкидыш. Когда училась в Москве. Как будто мой будущий малыш понимал, что в этом мире, полном опасностей, лучше не появляться. Представляешь, он знал о том, что со мной произойдёт! И сам раньше времени покинул утробу.

Милена говорила страшные вещи каким-то загадочным образом. Не обращать на них внимания я не мог.

– Можешь выговориться, если хочешь.

– Я стала равнодушной, да. Ты об этом знаешь, я не раз об этом повторяла. Это катастрофа. Поэтому не заостряй внимания, Роман Сергеевич, на чужих бедах и проблемах. Думай о своих, мой совет. Они ближе. Их сможешь решить только ты сам, а не кто-то другой. А изливать душу я не собираюсь.

– Своя рубашка ближе к телу?

– Потная, вонючая, но своя.

Я снова посмотрел на Милену. Она достала из моей пачки сигарету, закурила. Я редко видел её курящей. Попытка накрутить локон волос на палец руки оказалась снова неудачной.

И я испытал к ней чувство жалости – она, как и большинство в этой стране, была сломлена, будто ветка дерева, и из неё сочился сок, но он был ядовитый. Потому что дерево это поливалось не чистой водой на протяжении долгого времени, а какой-то химией и суррогатом. Впрочем, как и я сам. Мы выросли на одной поляне, рядом.