Текст книги "Тьма. По Цельсию близко к нулю. Политический триллер"

Глава 5

Октябрьское солнце было ярким, почти ослепительным, но ветер действительно едва не сбивал с ног. На горизонте собирались тёмные снежные облака.

Мы сели в «Газель». Пока двигатель прогревался, я спросил у Милены:

– Как тебе удаётся лавировать среди крупных акул, оставаясь целой? Я понимаю, ты тоже хищник, но более мелкий.

Я настойчиво посмотрел на Милену, что ей пришлось отвести взгляд. Когда она так сделала, я понял, что она может дрогнуть. Но эта слабость возможна только со мной. В другой ситуации, когда надо убить человека, может, даже меня, у неё не проявится никаких чувств. В этом я нисколько не сомневался.

– Я до сих пор жива только благодаря своему одиночеству.

– И тут появляюсь я…

– Да, глупый и наивный.

– Может, ты любишь действовать в одиночку, потому что не любишь людей?

– Отчасти ты прав. Вот только дело обстоит немного иначе: это люди меня не любят, я вызываю у них неприязнь.

– Почему? У меня нет такого чувства.

– Я думаю, из-за моей внешности. Ты же влюблен в меня. Правильно? В мою оболочку. Это видно невооружённым взглядом.

– А я думаю, твоя внешность и самоуверенность вызывают положительные эмоции.

– Вряд ли.

– Но не в этом весь смак. Твоя вежливость и эрудированность не могут быть закрытыми на запор дверями. Так я считаю. Ты должна отодвинуть задвижку запора, – продолжал я настаивать. – У тебя есть всё, чтобы быть другой женщиной. Изменить свою жизнь.

– И прекратить выполнять задания?.. Чтобы сесть в тюрьму? Я этого не хочу. Размышлять и копаться в себе – удел других. Не моё это дело. И не твоё. Не все такие простые, как ты, Роман Сергеевич, – в голосе Милены послышались металлические нотки.

– Зачем так официально, а?

Милена глубоко вздохнула. Разговор ей не нравился.

Я же не унимался, спросил:

– Жертва становится палачом, когда хочет испытать, каково это – быть тем, кто мучает. Я не палач. Я – помощник палача. А это не одно и то же?

– Ты меня обвиняешь? Считаешь, я сама когда-то была жертвой?

– Да. Потому что до конца не знаю твоего прошлого. Мне кажется, в детстве у тебя были проблемы. Ты сама об этом говорила. Но эти проблемы, видимо, серьёзней, чем ты когда-то рассказывала. Тебя подвергали насилию? – неожиданно для своего куратора спросил я.

Милена ничего не ответила.

– Об этих проблемах, без всяких на то сомнений, хорошо знали те, кто решил привлечь тебя к грязной работе, завербовать. Я отдаю им должное – для достижения своей цели они готовы на всё. Даже оживить в человеке то, что в течение жизни могло и не проявиться никогда, – жестокость.

– Да, отец бил меня в детстве, – заговорила Милена.

Я наклонился вперёд и заострил свой взгляд на её лице. Она смотрела прямо перед собой, в лобовое стекло, где ветер гонял снежные вихри. Ни один мускул у неё так и не дрогнул. Начав этот разговор, я различал голос девочки, обитавшей в ней. А вокруг этой девочки, слой за слоем, образовывалась тридцатилетняя женщина, сидевшая сейчас передо мной, – заскорузлый нелюдь. Кто доминировал этой личностью, я не понимал.

– А что мать?

– Она не пыталась защитить.

– Ты боялась отца?

– Да. И боялась материнского равнодушия.

– Было ещё что-то, о чём говорить тебе не очень приятно?

Она ответила не сразу, несколько мгновений размышляла – стоит ли рассказывать всё, как есть. Или некоторые подробности можно скрыть?

– Не молчи! – повысил я голос.

– Когда мне было десять лет, меня изнасиловали.

– Отец?

– Нет, это был какой-то незнакомец, он чуть не задушил меня. Я очень испугалась! Но никому об этом не рассказала. Боялась родительского гнева. И боялась, что не поверят. Сестра и братья тоже ничего не знали. Только однажды об этом я обмолвилась бывшему мужу. И только потому, что его некая нерешительность и медлительность в постели, излишняя нежность раздражали меня. Я потребовала от него большей жёсткости – и испугала его. Он был удивлён моей развращенности. И я объяснила, откуда это у меня. Но он не смог понять. Теперь, Рома, ты знаешь о моей проблеме… Я хочу измениться – я смогу?

По-человечески, было жаль Милену. Но помочь ей мог только специалист. Психотерапевт. Или психиатр. Или кто-то ещё, обладающий экстрасенсорными способностями, не знаю.

Включив заднюю скорость, я выехал со стоянки.

– Надо обратиться к врачу. Я говорю об этом снова и настаиваю на этом. Он должен разобраться с проблемой, – сказал я, но Милена, видимо, ждала не такого ответа от меня.

– Когда? У меня нет свободного времени. Ты же знаешь.

– Знаю. Но можно же найти несколько часов и посвятить их себе?

Мой куратор повернулась к окну справа. Я догадывался, что она переживает всё по-своему, доверившись мне. Теперь я понимал, почему в постели она требует жёсткости и насилия над собой, откуда берутся эти фантазии. Будучи жертвой в прошлом, она словно снимала с себя всю ответственность за всё происходящее сейчас. Испуг и отвращение теперь переросли в потребность и удовольствие. Но признаться первому встречному об этом – показать свою развращённость: не каждый может понять. А значит – легко отвергнуть. Точно так с ней поступил её муж, которому она доверяла. И ни это ли послужило триггером для убийств и отравлений, на которые она так легко соглашалась?

– Ты точно хочешь поехать со мной? Может, в номере останешься. «Груз» я могу забрать сам, пропуск есть, – сказал я, потому что не знал, как поступить и что посоветовать. – Остановить машину, пока далеко не отъехали?

– Нет. Поеду с тобой. Но мне надо зайти в какой-нибудь магазин и купить прокладки. Этой ночью придут месячные, или раньше. Болит низ живота. У меня всегда так перед ними.

Я немного увеличил скорость. Теперь стало понятно, почему Милена не в очень хорошем настроении. Хотя месячные лишь частично объясняли проблему. С другой стороны, сюрприз, судя по её словам, ей понравился. Мы успели вовремя.

– Не хочешь ничего больше сказать? – спросила Милена как-то жалобно. Подобной интонации в голосе я у неё никогда не слышал. Было ощущение, что она сейчас расплачется.

– Я сочувствую тебе.

– Это всё?

– Да. Потому что не понимаю, как тебе помочь, правда. А значит, и сказать.

– Останови машину!

– Чего? – не понял я, о чём она меня просит.

– Останови машину, что непонятно?!!

– Но здесь нет магазина…

– Останови, говорю!

Я выполнил её просьбу.

Милена выскочила из кабины и решительно пошла в сторону железнодорожной станции, не удостоив меня взглядом. Напряженные плечи и сжатые кулаки указывали на гнев, который она испытывала в мой адрес. Возникло искушение остановить её. Но, сделав это, я бы ещё больше разозлил её.

К «Полярной сове» подъехал, опоздав на пятнадцать минут, – было почти 10:16 по местному времени.

Я остановился перед воротами и посигналил.

Никто не торопился открывать их мне. Нужно было идти на КПП. Но я оставался сидеть в машине. Чего-то ждал…

«Говорим слишком много, любим слишком редко и ненавидим слишком часто». Слова Джорджа Карлина наиболее точно отражали всё случившееся только что. Разумеется, Милена могла прочесть на лице весь мой скептицизм, всю подозрительность и недоверие к ней. Она это и сделала. Но не до конца, как не дочитала книгу. И почему-то ничего не сказала. Просто ушла. Своим поступком она выразила по отношению ко мне всё своё презрение. Поступил бы я на её месте так же?..

Не знаю.

Я понимал, нам надо побыть в одиночестве. Хотя бы короткий промежуток времени…

Верно, иногда мы имеем в наличии всё необходимое, чтобы докопаться до правды, только на самом деле не хотим её знать.

Глава 6

Продолжая сидеть в кабине, я вспомнил слова Пичушкина (в интернете нашёл сведения о нём): «Я старался убивать только знакомых. Я спрашивал у жертвы, какие у него планы на жизнь. Он охотно рассказывал, а я понимал, что этого ничего не будет. Знаете, это очень захватывающе – рассказать человеку, что будет через несколько часов. Если бы я рассказал, что их ждет, то ничего не вышло, жертва бы занервничала и начала искать пути выхода. Мне надо было держать конспирацию, поэтому я предпочитал внезапность. Не только решить судьбу, но и предсказать его дальнейшую судьбу сейчас – это волнующе. Если вы попробовали, вам бы понравилось».

Вскоре к машине подошёл Борис Валерьевич, и мне не пришлось идти на КПП.

Ворота открылись, мы въехали на территорию тюрьмы. На газонах были посажены маленькие ёлки, укутанные снежной шубой; дорожки для служебных автомобилей убраны от снега. Машина легко путляла между подсобными помещениями, Борис Валерьевич успевал говорить «влево», «вправо», «ещё раз вправо».

– Господи, неужели мир не изменится в сторону любви и терпимости? Хоть чуточку! Похоже, что ни капельки, – нарушил я тишину.

– Конечно, не изменится, Роман Сергеевич, – так, кажется, вас зовут, если не изменяет моя память?

– Ага.

– Бог несправедлив, сотворив мир таковым. Даже такие, как Пичушкин, оказавшись здесь, это понимают.

– А может, в этом виноваты люди?

– И они тоже… А вот возле этого невзрачного здания мы остановимся. Приехали!

На дверях висел большой амбарный замок, открыть который Борису Валерьевичу удалось не сразу.

Переступив порог некоего складского помещения, я остановился, изумленный и растерянный. Ощущение бессилия внезапно овладело мной. Паника – как невидимый ночной монстр – вот что я почувствовал, но не понимал, откуда у меня это.

Мы прошли вглубь склада, который был заставлен вёдрами, мётлами, какими-то коробками, банками с краской, канистрами и другой хозяйственной утварью. А ещё пахло разложением – но это, наверное, так казалось; всего лишь обонятельное нарушение.

Гроб находился в самом центре склада. Он был сколочен из свежих досок, крышка прибита намертво – я потрогал её рукой.

В воздухе возле гроба пахло свежими древесными опилками. Я с детства обожал этот запах. Первоначальная вонь исчезла. Я ещё раз глубоко втянул ноздрями воздух, но дурного запаха так и не уловил.

– Заезжай задом в склад, – скомандовал Борис Валерьевич, – а я вызову конвоира и трёх арестантов. Вшестером, думаю, гроб сумеем загрузить.

– Неужели такой тяжёлый?!! – удивился я. – Вдвоём не получится?

– Вряд ли. Его сегодня ночью с кладбища, где хоронят пожизненных, четыре человека еле-еле на санях притянули, а потом кое-как сюда затащили.

– От чего он умер?

– Сердечный приступ.

– А разве умерших не оставляют на территории тюрьмы? – спросил я, закидывая удочку. Может, Борис Валерьевич хоть что-то знает?

– Об этом я сам у тебя хотел спросить. Начальство сверху нарушает все инструкции, отдавая труп вам. Но я лишь выполняю приказ.

Машину загнал, как сказал Борис Валерьевич. Минут через тридцать пришёл конвоир, привёл троих осуждённых. Это были молодые люди, лет тридцати, и, как я подумал, «не смертники» – тех вряд ли выпускают на территорию тюрьмы.

Действительно, гроб оказался очень тяжёлым. Я подумал: может, внутри не труп, а какая-то контрабанда – не может покойник столько весить!

Гроб положили к левому борту. Я выпрыгнул с кузова холодильника. Приземляясь, присел на корточки. Выпрямился так быстро, что на мгновение закружилась голова и всё вокруг завертелось. Я понимал, что был не в своей тарелке. Может, виной всему недавний разговор с Миленой?

Борис Валерьевич спросил:

– Сам выехать сможешь, дорогу запомнил?

– Ага, – ответил я, озираясь по сторонам.

– Тогда – удачи! И ничего не бойся, – заметив мой испуганный взгляд, добавил Борис Валерьевич, – у нас ни чертей, ни приведений на территории нет. Самое безопасное место!

– Как-то не по себе, – оправдался я.

Мы пожали друг другу руки, и я поехал к воротам КПП.

Покинуть территорию тюрьмы оказалось не совсем просто. Бумаг на «груз» у меня не имелось, только пропуск на въезд, а они – требовались!

– Звоните Борису Валерьевичу, – сказал я охраннику. И он через некоторое время, получив какие-то устные заверения, наконец-то выпустил меня «на свободу».

***

Милена была в номере. Она сидела на кровати и смотрела через окно куда-то вдаль.

– В «прежние» времена в такие дни, когда за окном холодно, я бы налила себе чашку любимого чая, зажгла свечку и поставила классическую музыку, – сказала она, завидев меня. Она вроде бы несколько успокоилась. – Что у нас с грузом?

– В холодильнике.

– Славно. Что ещё?

– Всё.

– Тогда, Роман Сергеевич, пора домой. Собирай вещи. Я уже готова. Только приму душ перед дорогой.

Она взяла мыло и намылила голову – дверь ванной комнаты оставалась открытой, пока я возился со своей сумкой. Потом намылила тело в надежде отмыться дочиста от пыли и местной грязи, которые, как ей казалось, въелись во все её поры.

Она вымылась, но продолжала стоять, подняв лицо к струям душа. Я наблюдал за ней – Милена это чувствовала, она знала, что я смотрю на неё, и, видимо, получала от этого удовольствие.

Извращенка!

Из душа она вышла голой, подошла ко мне, легонько поцеловала в кончик носа, сказала:

– Я на тебя не злюсь, если ты… не знаю… что-то решил…

– Что?

– Говорю же – не знаю.

– Всё хорошо, Милена.

– Тогда в путь, мой дорогой. Ничего не забыл?

– Кажется, нет.

– Три минуты – я высушу волосы… – Из сумки она извлекла маленький фен.

Сидя в кабине «Газели», я в последний раз глянул на здание гостиницы. Оно показалось мне чужим.

Пока прогревался двигатель, Милена немного приоткрыла окошко. Свежий ветер вместе с заполярным холодом ворвался в кабину, унося с собой кислый запах ничем необъяснимого страха.

Нужно иметь голову на плечах, чтобы знать, какой вес придавать чужим словам, – в тот момент я почти не доверял своему куратору. Произошло перерождение. Она напоминала мне Жириновского, который всегда бросался словами на ветер. Кто однажды солгал, тому больше не поверят.

Но здесь я ошибался…

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ

Жизнь есть жизнь, и в ней всему есть место.

Джек Керуак, «В дороге»

Глава 1

Бывают истории со счастливым концом. Добро торжествует, журналисты в восторге, публика растрогана. Но никто никогда не знает, что произойдет потом. Это мало кого интересует, а если интересует, то пишется новая книга, снимается продолжение фильма, или сериала, где тоже счастливый конец.

Если подумать, кому захочется испортить красивый финал жестокой реальностью, которая в порядке вещей? В моей истории тоже не всё так плохо. Могло быть и хуже. Если брать во внимание мою персону. Но если задуматься, что положение вещей не изменится, всё останется на том же месте, как сейчас, то это тоже не самый счастливый конец.

Однако чёрная полоса не может быть бесконечной. Вопрос только – когда она закончится? Завтра? Послезавтра? Через пятнадцать лет? Или через сто? И существует ли эта самая белая полоса в природе – вот в чем вопрос.

Выходит, всё зависит от нас. От нашего отношения к настоящему, к той действительности, которая окружает любого из нас, наших поступков и мыслей. Кому кажется, что он большой ноль, безразличие для такого человека – его панцирь, где можно спрятаться, то он ошибается и чаще всего проигрывает даже там, где проиграть невозможно. Конечно, вначале меняется сознание, и только потом происходят коренные изменения в политике, медицине, культуре, науке и образовании. Но поменять сознание – самое трудное для человека. Для меня в том числе. Нужны десятилетия. Привычка жить, думая, что за тебя всё решат, – вредная привычка. Её нельзя сравнить ни с курением, ни с алкоголизмом – наркомания это! Она быстро убивает!

Поэтому тот, кто ждёт у моря погоды, обречён. Даже в сильный шторм можно найти средства, чтобы отправиться в плавание. И не утонуть. Конечно, это риск. Но кто сказал, что даже спокойная, размеренная жизнь проходит у кого-то без какого-то риска? Пока мы живём – мы рискуем. Мало ли какая яма окажется под ногами в то время, когда ждёшь падения кирпича на голову или метеорита…

К чему все эти мысли?..

Я посмотрел на Милену – она с закрытыми глазами, откинувшись на спинку сидения, с наушниками в ушах, слушала, наверное, музыку… Всё своё внимание я снова перевёл на дорогу.

Так вот, в критические моменты у каждой нации уровень морали, нравственные ценности, критерии справедливости и внутренней порядочности определяет не большинство, а критически мыслящее меньшинство. Особенно в тоталитарных и диктаторских странах. Я бы очень хотел, чтобы какая-то часть «большинства» перетекла в «меньшинство». Реально ли это? Вполне. Хотя отнести себя в тот момент к тем или другим я не мог. Потому что, если разобраться, я был вредителем, как для «большинства» так и для «меньшинства» – сцепляющим звеном между страхом и ложью.

А где тогда находится правда?.. Не хочется думать, что рядом с кладбищем.

Если присмотреться, правда часто скрывается за абсурдными законами, которые надо нарушить, как перебраться через чужую ограду. А если поймают – последует наказание. Это понятно. И у тебя стоит выбор: правда или тюрьма. Никто не хочет оказаться за решеткой ради правды.

Хотя есть исключения…

И вот думаешь – иди она к черту эта правда. Что она даст?.. Только проблемы. Хотя, с другой стороны, правда, как знание, – большая сила.

Несколько дней назад, когда я слышал, как Милена уходит, как закрыла за собой дверь гостиничного номера, я понял, что надо набраться мужества и спрыгнуть с идущего на высокой скорости поезда. Оставшись один, я стал обдумывать дальнейшие свои действия…

Вдруг машину занесло на повороте – скользкая дорога, подморозило, – и «Газель» влетела в кювет, провалилась передними колёсами в грязь, которая была покрыта коркой льда. Было слышно, как «груз» громко ударился о правый борт кузова.

Мы застряли.

Я тут же выбросил из головы все лишние мысли. Милена смотрела то на меня, то в правое окошко, пытаясь определить, где лучше вылезти из кабины – у себя или через мою дверь, чтобы меньше испачкаться в грязи.

Я попытался сам выбраться, но ничего из этого не вышло, колёса буксовали. С машиной было всё в порядке. Но нам стоило дождаться кого-то, кто поможет вытащить машину из кювета.

– Глянь, что там с грузом, – попросила Милена, выходя из машины. – А я попробую остановить кого-нибудь, чтобы помогли. Надеюсь, у меня это получится быстрей, чем у тебя.

Я открыл холодильник кузова. Гроб съехал к правому борту, крышка наполовину слетела. Её надо было поправить. Я залез в кузов, приблизился к гробу и не удержался, чтобы не заглянуть под крышку. Смерть всегда притягивает к себе жизнь, чтобы дать понять, что будет потом.

К моему большому удивлению, гроб был наполнен сырой землёй – вот почему вес его казался нереально тяжёлым.

Что же там внутри?

Моё любопытство зашкаливало, как шкала дозиметра.

Там, где по идеи должна была находиться голова покойного, я рукой разгрёб небольшой слой земли…

Я не верил, что в гробу труп серийного убийцы. Мне казалось, что во влажной земле могут находиться слитки золота, доллары или ещё чёрт знает что материально ценное.

Я убрал второй слой земли… и меня прошиб озноб! Воздух, насыщенный запахами железа, смерти и влажной земли, вдруг оказался тяжелым, как сам гроб. К этому нельзя было привыкнуть. Никогда!

Но хуже всего – я увидел лицо мертвеца. Оно было обезображено маской смерти – мучительной смерти (лёгкой смерти не бывает – любая смерть мучительна!), мокрая земля набилась в ноздри мертвеца, полуоткрытый рот, в глаза. Для меня это стало большой неожиданностью – я как бы отпрянул назад и приземлился на пятую точку. Увидеть гримасу смерти оказалось большим испытанием. Животный страх – вот то чувство, которое я испытал, когда убрал второй слой земли.

– Что там у нас? – Милена заглянула в кузов. – Крышка гроба соскочила?

От этих слов я вздрогнул. Милена заметила мой испуг и то, что я сижу на заднице. Она громко рассмеялась, а потом спросила:

– Мертвецов боишься?

– Вряд ли. Живых людей, – ответил я машинально.

– Гвозди на крышке гроба надо снова забить, – дала она распоряжение. – У тебя есть молоток?

– В Греции всё есть…

– Тогда будь любезен, заколоти крышку снова.

Молоток лежал в ящике с инструментами тут же, в кузове.

Через пару минут я закрыл двери холодильника, спросил:

– Что там с машинами на дороге?

– Пока никого. Но кто-то же должен здесь однажды проехать?

– Это не трасса Краснодар-Ростов. Можем ещё час прождать на дороге, пока не появится какой-нибудь «Урал».

Глава 2

Нас вытащил старенький МАЗ.

– Будьте осторожны, – дал совет водитель. По регистрационному номеру он понял, откуда мы. – Это не дороги на юге России. Здесь нужна в большей мере не внимательность, а осторожность.

Милена предложила водителю денег за оказанную услугу, но тот отказался. И она вернула двухтысячную купюру в свой кошелёк.

– У нас так не принято. Сегодня ты помог, завтра тебе помогут. Возьмёшь деньги – и у тебя потребуют однажды. А их может не быть в кармане. Так и останешься на дороге. И можешь замёрзнуть, если это будет зима.

Километров через сто решили перекусить. По дороге не попалось ни одной гостиницы – откуда им здесь взяться, если разобраться? А уже начало темнеть.

Остановились на обочине, возле леса. Я достал раскладной столик, маленькие стульчики, минипечь с газовым баллончиком, чтобы не разводить костер.

Из тушенки и бичпакетов быстро сварил вермишелевый суп.

Мы уселись за столик, я спросил:

– В гробу труп. Но зачем в гроб насыпали земли?

– Меня это тоже удивило, – сказала Милена, помешивая пластиковой ложкой суп в пластиковой тарелке, чтобы он поскорей остыл. Всё её внимание было направлено на тарелку с супом. – Когда получала задание, я спросила Шелеста об этом. Но он ничего вразумительного не ответил. Я думаю, кладбищенская земля нужна для какого-то обряда. Ты же, наверное, знаешь, что элита сейчас помешана на чёрной магии?

– Впервые слышу. И что это значит?

– Нашу элиту охраняют не только телохранители, но и целая армия магов и колдунов. И им порой нужны некоторые ингредиенты…

– Ты называешь труп «ингредиентом»?

– Не забывай, кем он был в прошлой жизни.

Я потерял полную связь с реальностью: гроб, труп, чёрная магия, кладбищенская земля, а ещё, наверное, заклинания какие-нибудь… Или эту связь потерял ни я?.. А кто-то другой, а я лишь участник обряда… Или тоже «ингредиент»?

В лесу послышались чьи-то голоса. Я насторожился, как сторожевой пёс. Ложка с супом застыла в воздухе – я вернул её в тарелку, так и не отхлебнув.

– С тобой всё в порядке?

– Голоса слыхала?

Милена прислушалась.

– Уж не призраки ли случайно объявились поблизости? – пошутила куратор, когда ничего не смогла расслышать. Впрочем, как и я сам, когда снова прислушался.

– Наверное, показалось.

– Медведи тут водятся?

– Их тут великое множество. Но медведи не разговаривают между собой. К тому же, они должны, мне кажется, в берлоге уже лапу сосать.

– Может, охотники? – Милена тоже прекратила приём пищи. Стала оглядываться.

Хруст ветвей совсем рядом услыхали мы одновременно. И вскочили со своих мест.

Дальше события развивались как в приключенческом кино…

К нам из леса вышли два человека. Они были без оружия. То есть они не были охотниками. И одновременно возле нас остановился чёрный внедорожник марки «Мерседес» без регистрационных знаков, из которого выскочил парень с пистолетом в руке. Ни с ружьём, как должно быть, если бы он был охотник, а с пистолетом!

– Бежим! – крикнула Милена.

…Возможно, она ошибалась и просто следовала врожденному инстинкту выживания, когда побежала в сторону леса, чтобы скрыться среди деревьев. Я отстал, поэтому пересек пустынную дорогу и побежал в противоположную сторону, где текла не очень широкая речка, и она почему-то не была замёрзшей. Я оглянулся – парень с пистолетом бежал за мной, и он целился в меня! Я поднажал, насколько это можно, когда бежишь по снегу, пусть и не очень глубокому! Не раздумывая, прыгнул в воду – она оказалась очень холодной! – переплыл на другой берег, укрылся в овраге.

Через некоторое время понял, что за мной не гонятся, – не было слышно плеска воды, если бы мой преследователь последовал моему примеру и нырнул в реку.

Потом услышал выстрел.

Один.

Второй.

Третий.

Я выглянул из оврага и посмотрел туда, где стояла «Газель». Парень из внедорожника, который гнался за мной, выпрыгнул из кузова холодильника. Неужели его интересует труп в гробу? И что с Миленой? Где она? Жива ли?..

Но выстрелы, вероятно, испугали незнакомца, и он поспешил к своей машине, сел и быстро уехал в противоположную сторону, откуда мы держали путь. Может, он прострелил колёса «Газели»?

Я стал замерзать… И только сейчас вспомнил про свой травматический пистолет в бардачке. Он мог бы пригодиться, держи я его при себе, а не в кабине… И кто эти люди? Бандиты с большой дороги? Вряд ли…

И вдруг увидел Милену. Она вышла из леса, без головного убора, куртка расстёгнута.

– Рома! – она звала меня.

– Я здесь, – крикнул и пошёл снова к реке, которую нужно было переплыть во второй раз.

Колёса оказались целы. Стрелял не парень, который преследовал меня.

Остатки еды и некоторые вещи мы бросили на обочине, собирать их было некогда. Спешили уехать.

– Ты весь мокрый! Давай, Рома, давай! – Милена торопила меня.

Сели в машину. Двигатель завёлся быстро. Я включил печку.

– А теперь не спеши, Роман Сергеевич! Не хватало нам снова влететь в кювет и застрять!

– Что случилось? – В кабине было тепло, и я чувствовал, оставаясь в мокрой одежде, как согревается тело. Но меня пробирала дрожь. А адреналин гулял по крови. – Мерседес уехал. Кто стрелял?

– Испугался, значит!.. Я сама ничего не могу понять… Это ошибка! Не наша.

– Как ты? Не ранена? И где те, двое?

– Со мной всё хорошо… Я чувствовала, – теперь голос Милены задрожал, – как снег проникает в обувь, как намокают ноги, но воздух здесь – заметил? – такой чистый и живой, что просто пьянит!

– Ты можешь обойтись без лирики?

– Не могу! Дай прийти в себя…

– Кто стрелял, скажи?

– Когда я упала в снег, человек приблизился ко мне, и я выстрелила в него, но промахнулась. Поэтому выстрелила второй раз. Попала. И тут же увидела вторую фигуру – выстрелила в неё. Попала… Снег вокруг их тел окрасился в красный цвет. Они не шевелились.

– У тебя есть оружие?

– Пистолет всегда со мной. По инструкции. Больше, Рома, не задавай никаких вопросов. Хорошо? Мне надо подумать.

– Ладно.

– Крути баранку и постарайся не останавливаться. Как можно дольше.

– Баки у меня полные. И газ, и бензин есть.

– Вот и отлично!

Какое-то время мы ехали в полной тишине. Я не задавал вопросов, как просила Милена. Но в моей голове творилась каша. Я ничего не понимал. Видимо, в неведении оставалась и мой куратор. Она кому-то строчила сообщения – не звонила, нет, потому, что я мог услышать что-нибудь лишнее. И ничего больше не объясняла.

Наконец она вымолвила:

– Стальные яйца – это хорошо. Чугунная голова – не плохо. Но если в этой голове ржавые мозги – это беда!

– Ты о ком?

– О Шелесте. Он не отвечает. Значит, что-то знает.

– Поэтому молчит?

– Советуется с кем-то, как ему быть, раз уж мы остались живы.

– Ты уверена, что нас хотели ликвидировать?

– На девяносто процентов, Роман Сергеевич! Сильная, доминантная личность готова не только трахать подчинённых для какой-то своей поставленной цели, не важно, какой, но сделать больше…

– Например, убить?

– По-твоему, нас хотели просто припугнуть? Какой же ты наивный!

– Откуда я могу знать?!!

– Вот именно – откуда ты можешь знать… – И Милена достала наушники, нацепила их, включила музыку.

До самого утра я так нигде и не остановился.

Милена спала, наушники выпали, лежали у неё на коленях. Сам я спать не хотел, даже намёка на сон не было: адреналин, полученный несколько часов назад, по-видимому, так и не растворился полностью в крови. Злая воля – слепящая тьма, она безлична и не щадит никого.

Наконец на востоке показались первые лучи солнца. Я успокоился окончательно, понял, что нас никто не преследует, но от этого легче не стало.