Текст книги "Тьма. По Цельсию близко к нулю. Политический триллер"

Глава 4

Натянув маску на лицо, я отправился в магазин.

В супермаркете взял хлеба, молока, подсолнечного масла, кофе, яйца. Возле стенда с алкоголем задержался дольше, чем требовалось. Рука чуть было не потянулась за водкой, но я одёрнул себя, пошёл дальше. В корзину положил ещё пачку макарон и бутылку минеральной воды.

На улице пошёл дождь. И мне пришлось укрыться под кровлей пустынной автобусной остановки.

Из-за дождя тёмный асфальт тротуара казался глянцевым. До дому было метров сто, но дождь шёл не переставая, сплошная стена воды, и я мигом промок пока бежал до остановки.

Соседнюю площадь затопило. Должно быть, сточная система забилась обломками асфальта, которые в нее смыло. Промокший с головы до ног, окутанный пеленой измороси, я, точно побитая собака, метался из стороны в сторону, чувствуя, что замерзаю. Весенний апрельский дождь всегда холодный и такой же беспощадный, как и в ноябре.

Подул резкий ветер, и какой-то коричневый лист, кувыркаясь, пролетел мимо. Надо идти, подумал я, дождь может не прекратиться до вечера.

На остановку подошёл миловидный парень. Лет двадцати пяти. А может, меньше. В кожаном френче чёрного цвета и тёмно-коричневой кепке. В одной руке у него был тёмно-зелёный зонт, который он тут же сложил и засунул в подмышку.

– Я тебя знаю, ты классный чувак, – сказал незнакомец, стягивая чёрную маску на подбородок с надписью буквами белого цвета «коронавирус головного мозга».

Меня часто узнают на улице, Тихорецк город маленький, каждый кто-то где-то кого-то видел или пересекался с кем-то когда-нибудь. Но я наблюдал парня впервые. И хотел уже пойти под дождь, чтобы оставить его одного, как парень вдруг перегородил мне путь и начал загонять какую-то шляпу про работу в маркетинговом агентстве и параллельно достал две пачки сигарет из кармана.

– Куришь?

Я отказался.

Парень стал прикуривать и вдруг уронил всё на асфальт: зонт, зажигалку и пачку сигарет. Он попросил подержать одну пачку, ту, что оставалась у него в руке, и протянул мне. Я машинально её взял.

И тут меня окружила компания парней в чёрной одежде. Всего их было четыре человека. Они не показали никаких документов, просто сразу заявили, что я наркоман и барыжу. Я подумал, что это какая-то гопота, они в последнее время постоянно бычили. И решил позвонить в полицию, но мне сказали телефон убрать, потому что – они и есть полиция.

Осознавая всю абсурдность ситуации, я попытался сбежать, но мне заломили руку, пакет с продуктами упал, порвался, и всё содержимое высыпалось в грязь.

– Какого хера! – выкрикнул я, но меня не слушали и тащили в полицейский УАЗик, который стоял за углом супермаркета.

Когда засовывали в машину, я понял, что дождь прекратился, а небо стояло по-прежнему серым, грозовым, а сильный ветер превратился ураганный. Я падал в пропасть, и падению моему, казалось на тот момент, не было конца. И оно не было похоже на то, что я испытывал во время самоизоляции, потому что тогда я не испытывал страха.

Жизнь не поддаётся управлению. Довольно пустяка – и она летит под откос.

Глава 5

По дороге в участок я повторял, что не наркоман и готов хоть прямо сейчас нассать в баночку, чтобы доказать правдивость своих слов. Но надо мной только подсмеивались.

Когда приехали в участок, меня завели в маленький кабинет и сказали высыпать всё из карманов. Я выложил ключи от дома, пачку сигарет «Золотая Ява», зажигалку, банковскую пластиковую карту, две купюры по пятьдесят рублей и какую-то мелочь, носовой платок. Больше у меня ничего не было.

Чужую пачку сигарет «Bond», которую я держал в руках, у меня забрали ещё на остановке. Из четверых парней в гражданской форме со мной теперь находились только двое, тот, кто был в кожаном френче, отсутствовал – его миссия, видимо, была выполнена. Один всё снимал на видео.

Они знали, что в пачке сигарет, которую специально подсунули, был пакетик с наркотиками. Еще там были свернутые пять тысяч рублей, а сигарет не было совсем.

Я испытал шок. За наркотики грозило десять лет, а то и больше. В пакетике находился кокаин. Так мне объяснили. Но что туда насыпали – кокаин или стиральный порошок – я точно не знал. Меня, может, разводили, как лоха.

На пачке сигарет оказались отпечатки моих пальцев, они проверили. Я был напуган, что даже не сказал, что это не моё.

В кабинет зашли ещё два человека. Они были в форме. И разыгрывали из себя «добрых» полицейских. Я пытался с ними разговаривать, как с друзьями – казалось, это выход.

В тот день я был в жёлтых ботинках с железным носом, поэтому рассказал ментам о хорошей русской марке одежды и обуви. Один из «добрых» полицейских заинтересовался ботинками, а «злой», в гражданке, сказал, что этими ботами расколет мне башку, и я буду валяться, как кусок мяса, на прилавке продовольственного магазина.

Потом они велели раздеться догола и продолжили съёмку.

Я не пытался прикрыться. Унижение произошло ещё на автобусной остановке. Изменить ничего я не мог.

Они обратили внимание на размер члена.

– Ого! Да ты гигант, – сказал «добрый» полицейский в форме.

Один из тех, кто меня задерживал, вышел из кабинета и через минуту-другую вернулся в компании молоденькой полицейской. Она была в форме, в звании капитана.

– Лида, такое чудо видела?

Она достала свой телефон и включила видеокамеру. Не сомневаюсь, девушка в форме испытывала ко мне животный интерес, как сука во время течки. А во мне закипала злость.

Я потребовал адвоката.

В ответ послышался только смех. А затем угроза, что я сдохну в этом отделе, и чтобы даже не думал ни о каком адвокате.

Лида получила то, чего хотела, и вышла из кабинета. Мне позволили одеться.

Пока я одевался «плохой» полицейский в гражданской форме дважды ударил меня по щекам и один раз по шее.

Потом они, наверное, поняли, что я не употребляю и не продаю наркотики, начали намекать, что я должен дать им денег. В противном случае – выложат в интернет видео, где я голый и где достаю наркотики.

Я не реагировал на угрозы.

Вскоре вернули мой телефон, заставили войти в «Сбербанк-Онлайн». Менты хотели бабла. На тот момент я не держал больших денег на карточке и на счетах. Боялся, что государство может лишить накоплений, и поэтому все деньги снимал, хранил наличкой дома. В итоге перевести себе большую сумму они не смогли, но двадцати тысяч рублей я лишился.

Этого оказалось мало.

Тогда я сказал, что дома у меня есть ещё десять тысяч рублей. Но такая сумма их не устроила.

– Сколько?!! – воскликнул хороший полицейский. – Минимум двести тысяч рублей. Слышишь меня? Но я готов простить тебе эти деньги, если возьмешь на себя вину моего кента, который убил человека. Прямо сейчас.

Я молчал.

Дома в сейфе, спрятанном за репродукцией одной из картин, я хранил намного превышающую названную сумму денег в рублях и долларах и понимал, что если их найдут – лишусь всего. А обвинение в распространении наркотиков вряд ли снимут.

Потом я разыграл тупую историю: сказал, что якобы серьёзно болен, проблема с печенью, и показал таблетки – на самом деле это были витамины. Может, они поверили, а может, поняли, что с меня нечего взять, в итоге просто отпустили.

Один из «хороших» полицейских долго вёл меня по коридорам во внутренний двор участка. Он молчал. Я молчал тоже. Было страшно, меня трясло. Я не верил, что всё закончилось.

Домой я решил идти пешком, а не ехать на такси. Нужно было прийти в себя на свежем воздухе. В участке я пробыл более восьми часов. Часы показывали почти восемь часов вечера. Дождь прекратился, а ветер стих.

Я шёл медленным шагом. И не знал, какова была моя роль во всей этой истории. Всё казалось странным, надуманным и спонтанным. Люди не равны, так говорит справедливость и Ницше. Закон в России – это воля силовиков и господствующего класса. Справедливость сразу сбрасывается в мусорную корзину. Не только мне очень трудно в этой стране. Не только мне даже дышать здесь трудно… Мысли совсем затуманились. Казалось, что этот день никогда не закончится, но надеялся, что нагрянет огромная волна и всё смоет. Вместе со мной.

Но зря я надеялся.

Дома никого не было. Я обошёл все комнаты. Потом вернулся в кухню.

За окном стояла ночь, черная и беззвездная. Фонари на столбах почему-то погасли – экономят электричество? Я сожалел, что в доме нет выпить. Водка оказалась бы в самый раз. Или даже бутылка пива.

Когда человек перестаёт бояться смерти, его начинают бояться те, кто довёл этого человека до такого состояния. Но я точно боялся смерти и тюрьмы, как и два, и три года назад. В детстве, помню, ребята со двора, постарше, меня, малыша, напугали милицией – я случайно разбил мячиком стекло на первом этаже в своём доме. Сказали, иди, суши сухари, тебя забирают в тюрьму. И я пошёл к бабушке, сказал ей, чтобы она сушила сухари, я еду в тюрьму. Кто-то подслушал, услышал через дверь, как я об этом говорю, и рассказал ребятам. Надо мной долго ещё потешались, а я не понимал, почему они смеются, ведь тюрьма – это серьёзно и не смешно.

Яркий свет фар отразился на оконном стекле. Я глянул вниз. По гравию снаружи прошуршал полицейский автомобиль.

Это снова ко мне. Я в этом нисколько не сомневался.

Глава 6

В дверь громко постучали.

– Кто?

– Откройте, полиция!

– И что дальше? – мой голос звучал не очень уверено.

– У нас разрешение на обыск.

– А вы видели, который час? Почти десять часов вечера?..

– Открывайте! Или мы выломаем дверь!

Понимая, что ничего не могу поделать, как загнанный в ловушку зверь, а выломанная дверь – проблема, которую потом устранять придётся мне самому, я повернул ключ в замке.

Первым вошёл человек в гражданской форме лет за тридцать. Он был облачён в потрёпанную куртку, помятую рубашку и ярко-красный галстук с вертикальными полосками, напоминавший тюбик зубной пасты. И протянул удостоверение. Я взял его в руки, прочитал: капитан юстиции Косяк Василий Дмитриевич. Следователь.

Смешное фамилия привлекло внимание, такое вряд ли забудешь, и я сдержал улыбку, хотя в пору было плакать.

Удостоверение я отдал, спросил:

– А где само разрешение на обыск?

Я ничего не понимал в юридических вопросах, но, как мне казалось, обыск должен проводиться на основании судебного решения.

– Как следователь, я имею все основания для проведения обыска в вашей квартире, не дожидаясь официальных бумаг, – отчеканил он. – Пожалуйста, ваш паспорт.

Спорить не имело смысла. Документ лежал на тумбочке. Я отдал следователю. Он удостоверился в моей личности – Роман Сергеевич Редин – и позвал в квартиру тех, кто ждал в подъезде на лестничной площадке приглашения зайти.

Вошли три человека. Я попросил разуться. И мою просьбу выполнили.

С соседней квартиры позвали понятых. Это были муж и жена. Приблизительно моего возраста, они, видимо, уже легли спать, поэтому, не осознавая, что происходит, быстро согласились стать понятыми. Не так давно они купили квартиру в доме, поэтому я их почти не знал, только здоровался, если пересекался с кем-нибудь из них на лестничной площадке или во дворе.

Начался обыск.

К своему удивлению, я ничуть не волновался, потому что знал, что ищут наркотики, а у меня в квартире их нет. Хотя в голове мелькнула мысль, что сейчас в стране страх такой, какого, наверное, при Сталине не было. Могут подкинуть…

Из шкафов были вывернуты все мои шмотки и коробки. Я волновался только за сейф, спрятанный за репродукцией картины. Найдут – лишусь накоплений. А чего ещё ждать?

Чтобы не видеть творящегося беспредела, подошёл к окну в спальне, где обыск пока не проходил, выключил свет и стал смотреть в ночь. Город упирался верхушками своих домов в чёрное небо, на котором почти не было звёзд, но из-за туч светила Луна. Окна в доме напротив были унылыми и неприятно тёмными, напоминая запавшие глаза рыбы, уже начинающей подтухать. Я чувствовал, как сильно сжаты мои зубы, как волна отвращения подступает к горлу, а негромкая музыка, играющая у какого-то соседа наверху (звукоизоляция в доме была отвратительной), превращается в какофонию различных звуков, постепенно усиливающихся в своей громкости. Я понимал, страна погружается в матрицу иллюзий психически больных ублюдков, решивших погреть руки на повышенном спросе на подлость и мракобесие.

Так оно и вышло. Василий Дмитриевич позвал меня и показал серый бумажный пакет, похожий на пакет с сахаром в магазине. Он был наполовину чем-то наполнен.

– Это мы нашли в шкафу. Что там?

– Я не знаю… Думаю, вы его подбросили…

Пакет вскрыли. В нём находился кокаин. Как мне объяснили. Я почему-то не удивился. Но перед глазами всё плыло, я понимал, что ничего не смогу доказать, поэтому на всё взирал молча.

Затем принесли табурет из кухни и прямо при мне аккуратно разрезали дерматиновую обшивку. В прозрачном кульке тонким слоем был распределён белый порошок. Это был тот самый табурет, который однажды пропал, а потом чудесным образом вернулся домой. Я много раз садился на него и ни разу не почувствовал, что под задницей что-то есть. Так аккуратно было всё сделано.

Два других табурета не тронули – они знали, где искать.

Теперь я понимал роль Виктории Леонидовны Ладяновой во всём этом спектакле. Не понимал – кто и когда подкинул наркотики в шкаф и почему именно я оказался втянутым в эту грязную игру.

Я вспомнил уголовное преследование журналиста Ивана Голунова, которое было прекращено по решению главы МВД Владимира Колокольцева. Об этом писали и говорили во всех средствах массовой информации. Этот случай стал редким примером единения в российском обществе. Единения, вызванного чудовищной несправедливостью. Ведь множество косвенных фактов с самого начала указывало на то, что дело против журналиста откровенно сфабриковано, а наркотики Голунову подбросили по чьему-то заказу.

Эта порочная практика, я слышал, давно существует в правоохранительных органах. Но теперь, когда история Ивана Голунова прогремела на всю страну, я стал свидетелем в отношении себя самого полнейшего беззакония, от которого у меня просто опускались руки.

Обыск прекратили. На всё про всё у них ушло минут сорок. Все участники обыска подписали протокол. У меня создалось впечатление, что следователь и его псы знали о наркотиках в квартире, им требовалось лишь их найти. Представление о реальности порой важней самой реальности. Это спектакль, акт первый, за которым должен последовать антракт. А что случится во втором акте? Какая разыграется трагедия? Ответа я не знал и не особо хотел знать. Но понимал, что пришло время, наступил поздний вечер, когда моя жизнь, резко изменив направление, потекла по иному руслу.

Я участник пьесы.

Следователь обратился ко мне:

– Роман Сергеевич, мне надо с вами поговорить перед тем, как вас забрать в участок. Одевайтесь и не забудьте документы, паспорт, – и он повернулся к понятым: – Спасибо, вы помогли. Можете быть свободными… Вы тоже, – сказал полицейским в форме.

Слово «свободными» громко прозвенело в моих ушах – именно этого чувства, я с сожалением понимал, не будет хватать мне очень и очень долго.

Глава 7

Когда все разошлись, следователь пригласил меня присесть за стол в кухне.

– Чай у тебя есть? Или кофе? – он перешёл на «ты».

– Разве мы не торопимся?

– Подождут…

– Кофе. С молоком?

– Нет, я молоко не пью. Даже в кофе.

Я включил электрический чайник. Мне казалось, что разговор зайдёт о взятке. И я был готов отдать все деньги, спрятанные в сейфе – его так и не нашли, кстати; видимо, не старались.

– Сейчас я тебе кое-что расскажу. Прошу, не перебивай. И ничему не удивляйся.

– Хорошо, – сказал я и налил кипяток в чашки.

– Наверное, ты понимаешь, что ситуации бывают разные. И твой случай особенный. – Я дал ему чайную ложку, он насыпал сахар и размешал его, громко ударяя по чашке. – Наркотики чаще всего подбрасывают тем, на кого уже есть показания агентов, что они торгуют. В половине случаев – ради «палок», а во второй половине – ради денег. Но такой публике часто и подбрасывать не надо: барыга, познакомившись с опером, или участковым, сам им понемногу заносит, и его не трогают, – он отхлебнул кофе и продолжил: – Собственно, в большинстве случаев подброс очень простой: граждане сообщают, что в подъезде лежат обдолбанные, туда выезжает патруль и, как правило, он обнаруживает на кармане у наркоманов небольшую дозу. Если там совсем мало – они добавляют муку, сахарную пудру или любой другой белый порошок. В крайнем случае – героин, реже – кокаин, из ранее изъятых доз. Потом подозреваемых обыскивают с понятыми – это, как правило, те самые граждане, которые вызвали полицию. Когда при обыске находятся наркотики, даже не надо ничего придумывать: нарики просто попались. Если задержанный, придя в себя, готов договариваться, то понятым просто сообщают, что найденных наркотиков не хватило для возбуждения уголовного дела, а негодяев же якобы привлекли к административной ответственности. Редко, но бывает, что наркотики подбрасывают заведомо «чистому» барыге. А ещё бывает так, что есть оперативная информация, что человек торгует, на него люди указывают, и не один раз, а застать с поличным – не получается. Тогда приходится включать мозги. Но есть ряд условий. Во-первых, доза должна быть «железная» – не меньше полкило, чтобы можно было сказать: «Столько не подкидывают». Во-вторых, барыга обычно человек опытный, поэтому надо всё соблюсти, чтобы защита не докопалась…

– Не понимаю, зачем мне эта информация? Можно как-то понятней изъясняться? – меня держали за дурака или подготавливали к чему-то, о чём я после просто пожалею, будет хуже.

– Хорошо. Скажу кратко, в твоём положении, как бы странно это не звучало, можно избежать уголовного преследования. – Он сделал паузу, а я в его голосе почувствовал некое волнение. Нет, не страх, а нескрываемую озабоченность. Он как будто обязан был меня подготовить к какому-то важному разговору или встрече. От этого зависели его премиальные или продвижение по служебной лестнице. – К твоему сведению, обычно так доверительно я не разговариваю с подозреваемыми.

– И сколько это выйдет? Много?

– Подожди! Не торопись, – он махнул рукой и перевернул чашку на стол с остатком кофе, – деньги здесь не играют никакой роли. Я же говорю, у тебя особый случай. Понятно, что ты не барыга и не наркоман – я ясно выражаюсь? Прямо сейчас тебя отвезут к одному человеку, он главный, выше всех нас в этом чудном городе Тихорецке, не местный. Он ждёт от меня звонка. И если ты согласишься работать, то все эти наркотики исчезнут, как будто их никогда не существовало. Понимаешь?

– Это называется вербовка? – задал я вопрос. Свой кофе я допил, грязные чашки поставил в раковину.

– Думай, как хочешь, но выбора у тебя особого нет. Откажешься – пеняй на себя! Тогда дело вести буду я. И мы с тобой забудем об этом разговоре. Как будто его не было совсем.

Я пожал плечами. Выслушивая пространственные, но доверительные речи следователя сразу после обыска, выходило, что во мне уже были уверены. Или ждали, что скажет Василий Дмитриевич Косяк. Новая информация влияет на новое поведение. Контекст меняется. Но чувство, что меня просто раздавили, и я ощущаю себя живым трупом, усиливалось, не исчезало. Людям в форме была известна вся моя подноготная, за мной следили. И вот теперь не существовало выбора. Я должен был соглашаться с условиями и правилами чужой игры.

– Ладно, собирайся, поехали… Нас ждут.

Глава 8

Машина подъехала к полицейскому участку. Василий Дмитриевич провёл меня по тёмному коридору к какой-то двери, возле которой за обшарпанным столом сидел дежурный и клевал носом в стол – время было почти двенадцать часов ночи.

– Шелест прибыл? – спросил Василий Дмитриевич у дежурного.

– Минут пять назад, – подхватился дежурный.

– Заходи сюда, – Василий Дмитриевич показал ещё одну дверь, которую я бы никогда не заметил, – поднимайся на второй этаж и ищи дверь без таблички. Там тебя ждут. И не тупи, соглашайся на всё. В противном случае… в общем, я тебя предупредил.

Я открыл указанную дверь, за ней сразу начинался лестничный пролет, который вёл, в свою очередь, куда-то наверх. Я медленно стал подниматься. Наверху был очередной сумрачный коридор без единого окна, освещенный парой сорокаваттных лампочек, по обеим сторонам коридора находились двери. Я отыскал нужную, безымянную, и сунулся без стука, позабыв, что надо стучаться. Накопившийся за сутки стресс выбил из меня элементарный этикет поведения. Дверь оказалась не запертой, и я зашёл в кабинет, в котором, как показалось, никого не было.

Это была комната, уютная и миленькая: пушистый белый ковер, белый линолеум, два белых плетёных кресла, вообще все белое, кроме нескольких зеленых растений в белых горшках на полу… Однако всё представляло собой голую комнату – так мало находилось здесь предметов. Белый стол, на котором лежала толстая серая папка, белый стул за столом и белый ноутбук. Портрет президента в белой рамке смотрел на меня. Высоко на стене справа маленькое окно – одна белая створка и в нем квадрат чёрного неба: ночь. Кто-то, видимо, поклонялся белому цвету. И тишина! Я почувствовал её, как будто завернули кран, и капли воды перестали выбивать монотонную дробь о нержавеющую раковину.

Первое чувство – я не туда попал. Хотел выйти и поискать ещё одну безымянную дверь, как вдруг из пустоты появился человек. Он пристально смотрел на меня, а я на него. Так продолжалось несколько мгновений, и я сумел рассмотреть за его спиной белую дверь – он вышел оттуда. Там, вероятно, находился туалет. Но льющейся воды не было слышно. Человек улыбнулся:

– Проходи, садись в кресло, – предложил он мне. – Роман Сергеевич Редин?

– Да, – ответил я, усаживаясь поудобней.

Владелец кабинета – или кем он там являлся, не знаю, – прошёл к столу, тоже сел – прямой, как свеча, он сидел в кресле, и ничто в его осанке не указывало на какое-либо напряжение или неудобство, – потом ближе к себе пододвинул папку. Но открывать не стал. Лицо его вдруг показалось измождённым. Улыбка не могла этого скрыть. Может, потому, что время перевалило за полночь? На нём был серый костюм в клеточку. На круглом лице сияли серо-голубые глаза, а рот искривляла улыбка – именно «искривляла», более точного определения нельзя было подобрать, когда более внимательно я сумел его рассмотреть. Темные с проседью волосы, аккуратно остриженные с боков, переходили на макушке в лысину, прикрытую слабым пушком. Ему было лет пятьдесят, и он прямо-таки излучал уверенность и дружелюбие.

Неожиданно для себя я почувствовал, что начинаю расслабляться.

Незнакомец воздействовал на меня, ничего ещё толком не сказав, – а я уже доверял ему!

– Судя по делу оперативной разработки, вы нам подходите, – он открыл папку и стал бегло просматривать в ней листы, аккуратно их перелистывая. Этот процесс у него занял минут пять. Потом он закрыл папку, отложил её в сторону и сказал: – Говорить то, что думаешь, – это наслаждение. В современной России и этого наслаждения большинство граждан лишено. Даже мы. – Он пристально посмотрел на меня, ожидая, видимо, ответа.

Что ответить, я не знал. Последняя фраза относилась, как казалось, не ко мне. Поэтому я молчал.

Не получив ответа, он продолжил:

– В нашем ремесле выживают те, у кого есть приоритеты. И нет принципов. В России живут люди, которые измучены друг другом. Вот их мы и контролируем… Давай сразу на «ты», Рома. Меня зовут Алексей Георгиевич Шелест. Или просто Алексей. Я тут главный. Да, вижу, наши методы тебе не очень пришлись по нраву. Главное, не злись. Если бы ты не подходил, тебе порошок не подкинули. Нам требовались сети, чтобы подчинить своей власти, скажем так. Поэтому тебя основательно проверяли, за тобой даже следили. Скажу больше, я тебя знаю лучше, чем ты сам себя знаешь, я тебя выбрал, точнее, мы с Викторией Леонидовной. Ты ведь достаточно уравновешен, ты, может, сам не знаешь, насколько ты спокойный – как удав. Конечно, ты любопытный, но это не такой большой недостаток. Но не вздумай болтать языком. Он твой враг. Запомни это. Говорить откровенно можно только со мной и будущим твоим куратором, Миленой Викторовной Дудиной, которая всегда будет с тобой на связи. О ней чуть позже. Познакомитесь потом. Есть вопросы?

– То есть я завербован какой-то службой? – я почувствовал, что мой голос не дрожит, а приобрёл уверенность.

– Можно сказать и так. Но я бы сказал по-другому: ты, Роман Сергеевич, получил вторую работу. Тебе её будут оплачивать. Расценки у нас хорошие.

– Что же за служба такая у вас? Если не секрет…

– Потом узнаешь, Рома. Не гони лошадей впереди телеги.

– А задания, какие? Я-то шофёр, только и всего.

– В основном с твоей машиной задания и будут связаны. Ну, может, лампочку нужную придётся вкрутить в каком-нибудь подъезде города Волгограда, например… То есть заниматься станешь тем, чем занимался и раньше. Крутить баранку. Но наша работа – в приоритете! Выполнив её, возвращаешься к своим любимым заказчикам. Ясно?

– Пока вопросов нет, – ответил я, как бы сомневаясь в том, что мне предлагали.

– Это хорошо. В такой работе, как наша, лишние вопросы – дополнительные проблемы. Надеюсь, ты всё понял сегодня, когда полиция проводила в квартире обыск. Верно? А вообще, спрос не ударит в нос, если говорить о деталях. Для этого есть куратор. Спрашивай сразу, на месте, при личной встрече.

– Да, конечно.

– Мне нужны такие люди, Рома, которые, если я скажу поехать в Салехард, спросят только, когда выезжаем и какие вещи взять с собой. Судя по досье, ты нам очень подходишь. И самое главное: ты не особо разговорчивый. Как раз то, что нам надо. Но если язык за зубами держать не станешь, то однажды тебя переедет КАМАЗ, за рулём будет сидеть наш сотрудник, но за решётку посадят другого человека, владельца этого КАМАЗА, и всё будет выглядеть как будто это несчастный случай. Ясно?

Лучше так, чем подброшенные наркотики, и я кивнул головой.

– Очень хорошо. И предупреждаю: если начнёшь видеообращение к народу или президенту на «Ютуб» закидывать или документы сканировать для Навального про то, что у нас творится, то сразу говорю, ты ничего не докажешь и не добьёшься. А могилу себе выкопаешь.

– Навальный… я не его сторонник.

– Знаю, тебя привлекают «левые взгляды». Это нормально. Все мы дети СССР. А вот Навальный – ненормальный! Что он делал и делает, а? Занимается разоблачением коррупции. А что это даёт русскому человеку? Ничего. Не те методы борьбы он выбрал. Разоблачения не приводят к революции. Более того, фильмы Навального – это сказка со счастливым концом почти для каждого русского человека: был у разбитого корыта, а оказался в золотом дворце, где каждый день ешь чёрную икру. К этому надо стремиться, считает плебс в России. Значит, неправильный способ борьбы избрал Навальный. Именно поэтому люди из оппозиции, поддерживающие его, – слабая сила, чтобы противостоять Кремлю… Что сам думаешь по этому поводу?

Немного задумавшись, я ответил:

– Чтобы управлять человеком, надо о нем знать всё или почти всё: от его анатомии до мировоззрения. Вы взяли меня за яйца. А что Навальный? В шахматах есть такое правило: «Взялся – ходи». Это я о нём – вот он и ходит, – и о себе, раз уж оказался перед вами.

– Очень хороший ответ! – он рассмеялся. Это был отвратительный, издевательский смех. – Ты всё правильно понял.

– А если у меня что-то не получится? Бывает же так, – решил я уточнить.

– Сразу ничего не получается. Только дети. И то случайно, – Алексей Георгиевич хихикнул. – Надо стараться, чтобы всё получалось. Ты же знаешь, что сапёр ошибается один раз. У нас ошибаются дважды. Третьего не дано. А теперь подойди ко мне, – попросил он. Я встал со своего места, подошёл к столу. Шелест показал фотографию. На ней была запечатлена девушка азиатской внешности. Очень красивая. Как мне показалось, в ней присутствовала какая-то роковая аура, которая должна была сводить мужчин с ума. Не о ней ли говорила Танька? Наверное, её она и видела. Это не совпадение. – Запомнил? Дудина Милена Викторовна. Твой куратор. Ей тридцать лет. Наш сотрудник, очень ответственный. Скоро вам придётся встретиться. Она сама приедет в Тихорецк. Познакомитесь. Всю информацию будешь передавать ей в устной форме, а она – тебе. Никаких телефонов. По телефону вы будете назначать только время встречи, дату и место встречи. Можете болтать о каких-нибудь банальных вещах, как будто вы влюблённая парочка, но не более того. А порой вообще обходиться без телефонов. Любая ошибка в нашей работе – смерти подобна. Помни об этом.

Я сел обратно в своё белое кресло.

– Вижу, понравилась… Да, красотка! А вообще, и блондинки, и брюнетки хитрожопые сучки. Только брюнетки умные. Как Виктория Леонидовна. Ты сам убедился в этом. Ей, к сожалению, не удалось взять тебя голыми руками, и она применила ноги. Просто их раздвинула. А ты клюнул на это.

– Мне кажется, любой мужик правильной ориентации клюнул бы.

– Любовь – это не всё, что есть в жизни. Женщины – не единственная радость. Слова не мои, Джон Фанте так сказал. И он прав.

– Любовь для меня – это очень серьёзно! – сказал я, а сам подумал: ага, Большой Брат следит, чтобы ты не отвлекался на что-то серьёзное.

– С чувствами никто никогда не мог что-то поделать. Но предупреждаю, не заходи далеко. Любовь порой изнашивает человека до пулевых дыр. В нашей работе. Знай и помни об этом. Хотя ты не мальчик, но я обязан тебе об этом сказать. Я думаю, что в наши дни люди стали менее сентиментальными и романтичными. Но к тебе, Роман Сергеевич, это не относится. Это твой минус. Но именно поэтому ты мне нравишься. И я даю тебе шанс. Воспользуйся им.

Как умный человек, Алексей Георгиевич точно и кратко выражал свои мысли. Но за всеми его словами скрывалось что-то страшное такое, о чём можно было лишь догадываться. А то, что я ему нравился – ничего не значило. Ни для него, ни для меня.

– Я услышал вас, – ответил я. Перейти на «ты» так и не смог. Между нами была большая разница в возрасте. А я имел хоть какое-то воспитание от бабушки.

– Запиши телефон, – сказал Шелест. – Это номер Дудиной, куратора. Она должна позвонить дня через три. Или шесть… Так что будь на связи, – он поднялся из-за стола и подошёл ко мне, – и будь свободен. Василия Дмитриевича я попрошу убрать твоё дело в архив. Но пока не уничтожать, рано. Надо на тебя посмотреть, – и протянул руку. Я протянул в ответ и почувствовал, какая у него влажная ладонь – желание срочно помыть руки испытал моментально. А когда пришёл домой, так и сделал.

Выйдя на балкон, посмотрел на часы: половина четвёртого утра. Скоро рассвет. Крошечные звезды-призраки ярко блестели на небе, а большая Луна заливала всё вокруг своим призрачным светом. От вчерашней непогоды не осталось и следа. Пахло сыростью.