Текст книги "Тьма. По Цельсию близко к нулю. Политический триллер"

Глава 5

Раннее утро. Вчерашняя хандра отступила.

Я вышел из дома. Воздух был влажным и прохладным, небо – чистым и ясным, без единого облачка.

Днём будет жарко.

По дороге в Краснодар я любовался окружающим ландшафтом. Справа простирались обширные поля. Многие уже были скошены; золотистые под яркими лучами солнца, они тянулись до самого горизонта; тут и там попадались огромные соломенно-желтые рулоны скатанного сена. А ещё я думал о своей принадлежности к какой-то секретной организации, о которой совсем ничего не знал. Я понимал, то, что произошло со мной, не рядовое событие. Внешне, казалось, я оставался спокойным, но внутри меня присутствовал страх – он пропитывал моё существо, подчинял себе. Страх – это яд. Этим ядом, видимо, пропитывалось всё, что меня окружало. Задумываться о том, кому и зачем понадобилась моя «Газель», я не хотел. Отдельные части большого механизма так устроены, что, выполняя свою маленькую работу, приводят в действие, может быть, «Титаник», который движется в океане навстречу айсбергу. Капитан отвечает за безопасность корабля, а значит, несёт ответственность за тех пассажиров, которые находятся на борту – сам механизм здесь не причём.

Я услышал, что звонит мобильный. Номер на экране был неизвестен.

– Слушаю, – осторожно ответил я.

Голос на том конце провода принадлежал человеку, казалось, явно не молодому, но был звучным и с хорошей дикцией. Как будто его владелец привык к постоянным публичным выступлениям.

– Это Роман Сергеевич?

– Да.

– К двум часам дня я буду на месте.

– У меня времени много, я успеваю. Не волнуйтесь.

– До встречи. – Он отключил телефон, и я не успел ничего сказать в ответ.

В Краснодаре, как обычно, были многокилометровые пробки. Для любого автомобилиста город являлся исчадием ада, особенно в летнюю жару.

До назначенного места добрался за полтора часа, хотя без пробок это расстояние, как только въехал в черту города, мог преодолеть минут за двадцать максимум.

Место для стоянки нашёл не сразу. Пришлось сделать три круга вокруг детского сада, пока не заметил, что одно парковочное место всё же освободилось.

Был полдень. На солнце стояло пекло. Хорошо, что в «Газели» присутствовал кондиционер. Я включил его и стал ждать.

На меня вдруг навалилась глубокая тоска. Нервы были на пределе. Ещё этот ночной сон…

Я включил радио, настроил на волну «Ретро FM», зазвучала группа «Любэ» с их хитом «Я буду жить теперь по-новому», закрыл глаза и задремал…

В боковое окно постучали. Я проснулся – мужчина, похожий на какого-нибудь профессора из кино, с жидкими рыжими волосами и маленькой рыжей бородкой смотрел на меня. Не хватало только маленьких очков на его переносице.

Открыв дверь, я вылез из кабины. Незнакомец слегка отклонился назад, и ветер приподнял пряди рыжих волос, прикрывавших его плешивую макушку. Худощавый, старше своих сорока лет, так казалось, он посмотрел на меня не то со злобой, не то с отчаянием, как будто я был повинен во всех его бедах и вместе с тем мог его спасти.

Он первым протянул руку:

– Николай. Ну, ты, наверное, уже знаешь.

– Да, говорили. Роман. – Я пожал его руку, и она оказалась мягкой, как у женщины. – Куда едем?

– В Астрахань.

– Туда и обратно?

– Назад ты поедешь один. У меня ящик с инструментами, надо в машину поставить.

Двери кузова были на замке. Я открыл створки дверей – рефрижератор был отключен – и на нас вывалился тухлый запах, пришлось скривиться.

– Ну и вонь у тебя здесь!

– А что ты хотел в такую жару? Я же продукты вожу, и рыбу, и мясо… Это сейчас порожняком иду.

Николай поставил довольно большой ящик с инструментами в кузов – кто-то его подкинул на машине сюда, решил я. Идти пешком или ехать на общественном транспорте с такой ношей не совсем удобно. И было видно, что ящик не очень-то лёгкий.

Выезжая из Краснодара, мы оба молчали.

Когда я выехал на трассу, и дорога стала более свободной от машин, Николай заговорил первым. Он сказал:

– Что ждёт меня на дороге, по которой я не пойду?

– Чего? – не понял я. Для попутчика я, наверное, показался грубым. Но мне было всё равно.

– Как говорил Чак Паланик, то, что тебе не понятно, ты можешь понимать, как хочешь.

Я посмотрел на своего пассажира и не стал ничего говорить в ответ, подумал лишь: «Странный какой-то он». Чака Паланика я тоже читал. Но этой фразы не помнил. Но я, по правде сказать, не всё проштудировал.

– Ты когда-нибудь визуально представлял миллиард? – задал он вопрос и сделал паузу, ожидая ответа.

– У меня не хватит воображения, чтобы это представить. Да и времени свободного особо нет, чтобы этим заниматься.

– А сколько времени занимает миллиард секунд?.. Нет?.. Так вот, миллиард секунд – это почти 32 года. А триллион секунд – это почти 32000 лет. Теперь представь: более триллиона российских денег находятся на Западе. А мы живём в России!.. Говоря о триллионе долларов, нужно понимать, о каких невообразимых суммах идёт речь. Поэтому такое сравнение с секундами, думаю, уместно и понятно. Их богатство – наша бедность. Титаны в политике сменились на лилипутов. Во всём мире. Но их аппетиты возросли до исполинских размеров.

– Неужели всё так плохо? – спросил я, решив пока своё мнение оставить при себе. Я совсем не знал этого Щербакова Николая Андреевича, как мне его представили. Кто он и зачем едет в Астрахань – знать не хотел тоже. А если бы хотел – он вряд ли меня посвятил. На первый взгляд, человек он был не очень приятный. А содержимое сосуда меня не интересовало совсем, как те ящики с продуктами, которые мне часто приходилось перевозить из одного города в другой.

– Россия уверенно занимает прочную позицию в ряду деградирующих стран. И мы – я и ты – в этом участвуем. В деградации. Союз спецслужб, системных либералов и организованной преступности – формула успеха этой власти, – сказал он и внимательно посмотрел на меня.

Предвидя, что человек в машине может оказаться засланным казачком, я спросил у него:

– Сам-то за кого голосовал в 2000 году?

– За Путина.

– А в 2004 году?

– За Путина.

– А я в 2004 году голосовал уже за Зюганова.

– Ну, честно сказать, мне понадобилось ещё четыре года, чтобы разобраться во всём этом грязном белье. Но было уже поздно. Кстати, в быту разница между «правыми» и «левыми», лицемерием и злорадством не так уж и велика. Мы очень похожи. И, достигнув вершины Эвереста, спускаться вниз не спешим. – Он достал сигареты. – Курить в машине можно?

– Да, я сам курю.

Он выпустил дым, приоткрыв окно, и продолжил монолог:

– Существуют богатые, они наверху, и все остальные внизу. Богатые берут на себя заботу об остальных, чтобы ничего не менялось в этом мире, а те, кто не богат, соответственно, смиряются с обстоятельствами, которые возникают в процессе их жизни. Кому не нравится – отправляются в тюрьму. Есть много законных способов утихомирить инакомыслящих, не обязательно для этого использовать водомёты, дубинки и слезоточивый газ. Подавление митингов – самый последний способ справиться с толпой. Закон и порядок – это подконтрольные суды, росгвардия, менты и спецслужбы. Кто такие силовики или чекисты? Это очень обеспеченные люди, и все их трения последнего времени с классическими олигархами – это просто бунт долларовых миллионеров против долларовых миллиардеров. А мы как были у подножия горы, так там и остаёмся. Но исторические законы никто не отменял. Увы и ах: падения авторитарных режимов везде одинаковы: сто тысяч на площади плюс дворцовый переворот. Или миллион на улицах и уже без всяких дворцов. Но мы не видим этого и вряд ли в ближайшем будущем тоже увидим. Потому что слышим с экранов телевизоров: «Вы нас никогда не победите! Мы будем всегда менять правила, а сами не следовать никаким…» К сожалению, Россия как была страной, где существует крепостное право, так ею и осталась. Однако мой внутренний голос подсказывает, время пришло для других людей. Старое умирает, а не приобретает искусственную молодость. И мы, люди не молодые, мчимся в скоростном поезде, в котором нет машиниста и помощника нет.

– Всё так ужасно?

– Для нас с тобой – да. Молодым лет до тридцати – нет. Они могут выпрыгнуть и остаться в живых. Мы же с нашими ещё не старыми, но уже и не такими молодыми костями переломаемся, перемелемся, превратимся в гумус. Выбора у нас не существует. Ты ещё вспомнишь мои слова как-нибудь потом. Поверь, будущий глобальный кризис выступит в роли предвестника возникновения новой общественной формации. На место существующего мирового устройства придёт цивилизация нового типа, в которой экономика не будет играть главной роли, уступив место образованию и науке. Об этом говорил ещё Олег Виханский в 2009 году. И эта цивилизация зародится в России. Да, в недалёком будущем вместо финансовой экономики будет создана глобальная распределительная система. То есть станут распределять ресурсы. А распределять ресурсы смогут только те, у кого окажется тотальный социальный контроль. Новый мир не станет «новым дивным миром». Всё будет относительно хорошо.

– А не утопия ли это? Мне с трудом верится, что всё перевернётся с ног на голову, то есть, наоборот, – поправил я себя, – с головы на ноги. Если, конечно, во всём этом, что я слышу, нет подвоха.

– Многим кажется, что мрак никогда не рассеется, ему суждено сгущаться. Но уже начались внезапные и широкомасштабные изменения, мы их почти не видим, поэтому ничего о них не знаем. Если ты ничего не слышал, например, о взрыве вулкана Везувий, то это не означает, что извержения не было. И не важно, каковы были причины этого взрыва. Важно то, что кардинальные перемены произошли глубоко под землёй, а извержение случилось в тот момент, когда кто-то находился от него далеко, а ты сам ещё не родился. Остальным просто не повезло оказаться рядом.

– Намекаешь, что каждый из нас в центе будущих потрясений?

– Не потрясений, а перемен. Очень быстрых.

Пространные речи пассажира меня не особо вдохновляли. Но он неожиданно умолк. А потом сказал:

– Я посплю.

– Это правильно, – ответил я, внутри радуясь, что он не станет меня отвлекать от дороги хоть какое-то время.

И он уснул так крепко – как будто принял снотворное. Я его не тревожил.

Больший остаток пути мы проделали в полной тишине, если не считать писков, звоночков и прочих звуков, что издавал телефон в его кармане.

Было почти четыре часа утра, когда мы свернули на улочку, где стоял нужный нам дом. Это была окраина города.

Солнце медленно вставало, озаряя всё пространство светом, уничтожая тьму. Я проголодался, хотелось есть – всю дорогу я не останавливался, чтобы зайти в кафе или купить пирожков в придорожном ларьке, если не считать двух заправок.

«Газель» подпрыгнула на глубокой рытвине, подбросив нас на сиденье. Щербаков проснулся, протёр глаза.

– Приехали, – сказал я. И добавил: – Ну, ты и спать! Как убитый!

– А что ты хотел? Я без сна был больше двух суток. Зато теперь отдохну.

– Здесь живёшь?

– Можно сказать, да, – ответил он уклончиво, озираясь по сторонам, и я понял, что выпить кофе меня не пригласят.

Он забрал ящик с инструментами и пошёл к дому, аккуратному, выложенному из тёмно-жёлтого кирпича. За изгородью дома напротив, я увидел, на меня таращилась корова, стоявшая рядом со старой ванной, служившей ей кормушкой. Она с любопытством смотрела в мою сторону, понимая, что я здесь чужой.

С Николаем мы так и не попрощались. Странный человек, странная внешность, странный разговор в самом начале пути.

Глава 6

Возвращаясь домой, я нашёл какую-то радиостанцию, где шла речь о политике. Сигнал был плохой, но я сумел разобрать, о чём говорил интервьюируемый: «Сегодня левый поворот в мире делается под управлением огромных корпораций. Почему и для чего? Возмущение народных масс, бунт и всю эту энергию корпорации пытаются направить против остатков более мелкого капитала и среднего, которые в совокупности занимают всё же огромную долю. Уничтожив его, крупный капитал перераспределит эти средства между собой. А это значит, если левый поворот делается руками Билла Гейтса, такой поворот нам не нужен».

Потом сигнал пропал, пришлось искать другую радиостанцию – ею оказалось какое-то музыкальное радио. Как обычно, зазвучала попсовая музыка. Я подумал: интересно, а кто Билл Гейтс в России? Существует ли такой человек у нас? И (утвердительно): коронавирус – человеческое изобретение, чтобы взять под контроль каждого человека без исключения не только в России, но и в любой другой стране.

Домой приехал, перекусил, принял ванну и завалился спать.

Когда проснулся, посмотрел на стену, где висела политическая карта мира. Некоторое время лежал неподвижно, соображая, который час. За окном было светло. Потом встал, подошёл к стене – да, я старомоден, наверное, в моей спальне висит старая карта, она устарела. Сам не знаю почему, но я её не выкидывал. Она прикрывала дыру на обоях. Но не эта причина была главной, по-видимому. Карта напоминала о раннем детстве. Я часто смотрел на неё тогда, маленьким мальчиком, не разбираясь в географии. Смотрел и сейчас. В детстве – ради любопытства. А в наши дни она напоминала мне окаменевший след динозавра, его кости. На ней был изображен мир 70-х годов ХХ века и страны, которых уже нет: СССР, Югославия, ГДР, Чехословакия… И я вспомнил слова Эдуарда Лимонова, который говорил: «Цивилизации создали Великие Умы, а убивают её люди-желудки, люди-жопы».

Когда дочь была малышкой, я помню, она завела себе воображаемую подружку. Наденька играла с ней в куклы, разговаривала. Про неё она мне рассказывала, когда мы завтракали или ужинали. Однажды я спросил, как её зовут? И она ответила: Маша. А как она выглядит? Наденька задумалась, а потом ответила: «У неё нет лица, я его не вижу, но знаю, что оно есть». По мнению психологов, воображаемые друзья у детей – довольно распространенное явление.

У меня возникло подозрение, что люди-желудки и люди-жопы лиц не имеют совсем. Лица им заменяют маски. Сорви её – увидишь жопу. А кому-то, как Щербакову, и срывать ничего не надо – эту жопу у других людей он чувствует под маской.

Жопа… Не об этом ли он говорил в машине, но использовал совсем другие слова?

Власть – то самое дерьмо, которое заставляет нас относиться к нему всерьёз. И я, кажется, вляпался. Политический эликсир бессмертия не найден. И вряд ли он появится в будущем. Страшно другое – власть, пока ищет этот политический эликсир, отравляет жизнь простому человеку.

Я посмотрел на часы в телефоне: семь утра. Пошёл в туалет.

Сидя на унитазе, так и не смог сообразить, какой сегодня день – четверг или пятница? А может, суббота? Телефон, чтобы уточнить, я оставил на журнальном столике.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

И только исключительно сильный человек может сказать: нет, хватит. Слабые люди держат всё в себе и, не причиняя никому зла, терпят, пока боль не разорвет их на части.

Ирвин Уэлш

Глава 1

Мир переводил дух.

Я вышел на улицу. День выдался жарким, ни ветерка. Какая-то неизвестная птичка выводила трель. Резко взлетел шмель, и я резко отвернулся от него. Однако дни становились заметно короче. Через несколько недель светлое время суток начнет стремительно сокращаться, но сейчас, в этот жаркий благоуханный вечер, зима казалась бесконечно далекой.

Эпидемия коронавируса внесла коррективы в работу развлекательных заведений, но большинство кафе уже работали, и мне хотелось присесть где-нибудь на улице за столик, заказать кружку тёмного пива и солёный арахис – безалкогольное пиво я презирал, равно как и гранатовый сок.

Духота ещё держалось в воздухе, солнце светило ярко, уходя на запад. Дело близилось к вечеру.

Кафе «Тамара» располагалось в километре от моего дома. Я шёл пешком, было всё равно жарко, и моя футболка на спине намокла от пота.

За столиками почти не было посетителей. Я сел подальше ото всех, чтобы не слышать чужие разговоры, повернулся лицом к солнцу, которое, несмотря на вечер, – стрелки часов приближались к 19:00, – поджаривало стену дома, и принялся смотреть на прохожих, обращая особое внимание на девушек в лёгких летних платьях.

Официантка принесла пиво и арахис.

Первую кружку я выпил почти залпом. И попросил принести ещё две.

В последние годы у меня не было постоянной девушки. А если призадуматься, то и раньше тоже не было. Жена? Она не в счёт. Так всё плохо у нас было.

Я попытался сосредоточиться на последней работе, но мысли разбегались совсем не в ту сторону, куда надо. Я закурил, но официантка предупредила, что здесь не курят, и я затушил сигарету.

Было понятно, что ни в какой самой необузданной фантазии я не мог предвидеть ничего подобного, что со мной произошло. Кто я такой? Мутная агентура, которая будет уничтожена сразу, как только сделаю ошибку. Или стану ненужным. Меня жесточайшим образом обманули, но я продолжаю верить. Только чему – непонятно. Всё верно, человеку свойственно верить – даже собственной лжи. Ложь – она успокаивает и превращается в правду для лжеца. Или в оправдание. Сама же правда находится где-то посередине, между кучей дерьма и солнцем в зените. А где моё местонахождение – об этом судить ни мне. Могу лишь предположить, это место не возле яркого солнца. Я же себя, действительно, оправдываю. Потому что не хочу оказаться за решёткой по надуманному обвинению. Хотя, с другой стороны, что такого незаконного или плохого я делаю? Или, может быть, меня готовят к чему-то другому?.. Милена пока не звонила. А когда выйдет на связь, мне поручат что-то другое, незаконное, от чего я всё равно не смогу отказаться. И что это будет?.. Убийство?.. Мало верилось, что миром управляет абсолютная случайность. Но я не находил логики абсолютно ни в чём: ни в своих действиях, ни в чёртовой самоизоляции, которая всех не просто напрягала, а в прямом смысле этого слова удерживала на цепи.

Возвращаться в квартиру не хотелось, где сладковатый трупный запах домашнего уюта смешивался с запахом чеснока и жареного мяса – я приготовил цыплёнка табака, а вытяжка так и не смогла удалить весь смрад моей стряпни; цыплёнок пригорел, я так и не притронулся к нему.

Алкоголь стал действовать, и ко всему происходящему вокруг появилось некое безразличие.

Вечер стал накрывать город. В соседнем переулке было почти темно, если не считать слабого света фонаря.

Я заказал ещё две кружки пива и арахис.

Некоторые люди как будто застревают во времени. Для них прошлое никогда не заканчивается. К ним, видимо, отношусь и я сам. Казалось, мир разделился: с одной стороны, нация паникующих овец, с другой стороны, нация молчащих овец. Нас поровну. И тех и других пасут волки, собаки и пастухи. Итог известен: съедят всех. Если не волки (почти сразу) – то пастухи и собаки (чуть позже).

За соседний столик подсели два мужичка «кому за сорок» интеллигентного вида, с маленькими брюшками, хорошо одетые. «Не местные» – подумал я. Они оба были навеселе. Впрочем, как и я сам. Один из них громко и много говорил, и я превратился в невольного слушателя. Разговор шёл о сегодняшнем дне, так сказать. Это были домыслы, я понимал. Ведь в основе сплетни всегда лежит некий факт, хотя бы зёрнышко правды, каким бы незначительным оно ни было.

Тот, кто казался постарше, говорил:

– На работе жизнь видится через кривое стекло: работодатель всегда прав, если даже не прав. Не согласен – будешь оштрафован или уволен. Что ещё надо, чтобы понять – так жить нельзя, иначе будешь жить ещё хуже. Или не жить: тебя тихо убьют, а если об этом узнают широкие массы, то убийцу оправдают, а в собственной смерти обвинят тебя же самого, скажут – ты самоубийца. Терпение и рабский труд не всегда благодеяние.

– И что ты предлагаешь делать? – спросил напарник. Он, можно предположить, был из стада «молчащих».

– Когда весь заработок уходит на оплату питания и крыши над головой, труд больше не является процессом экономического развития, а становится актом выживания, который на самом деле и есть рабство. Поэтому объединяться предлагаю. Для начала. И ждать. Пока не созреет момент. А он должен созреть совсем скоро… А продажная информация, которой нас пичкают, не работает на построение стабильного общества. Мы же понимаем, что капитализм – самый отвратительный строй. Потому что самые плохие качества человека делают его внешне успешным. К сожалению, ничего другого не придумано. Пока… Поэтому наш мир перестал изменяться. Ему больше ничего не угрожает – ни фашизм, ни коммунизм. Хотя эти две идеологии хотели изменить мир. Но ничего не получилось. С окончанием холодной войны нашему миропорядку нет альтернативы. А это тоже смерть. Точно так же, если вернуться в социалистическое прошлое – сейчас многие об этом мечтают. Но мы в третий раз за последнее столетие переживаем стадию гниения авторитарного режима. Нужна новая система… Я не против социализма… Новая Россия – это новая идеология, отличная от советской и капиталистической системы. Цепляясь за старое – возвращаешься в прошлое. Это невозможно, повторяю. Однако на сегодняшний день, к большому несчастью, такой идеологии нет. И вот тот, кто сумеет её предложить, создать новую систему взаимоотношений государства и социума, а заодно объединить левых, правых, центристов и так далее, за кем пойдёт народ, если говорить проще, – сможет скрепить общество, а не скинуть его в пропасть. Будущая экономика должна быть не ради экономики, или ради обогащения некой не очень большой группы лиц, а ради людей. И в этой экономике будущего будут заложены некоторые принципы умершего на сегодня социализма. Вот тебе ответ, который даёт не только обобщающее объяснение, но и отвечает, почему на нашей работе не всё хорошо и ладно.

– Прямо сейчас мир тоже меняется, разве нет? Посмотри – многие в масках, свободы ограничены, границы закрыты. Создаётся служебный человек, который должен обслуживать элиту.

– Так это нежизнеспособно. А значит, временно. Я о другой системе говорю. О мироустройстве, где нет страха и запретов. Вот о чём речь. Хотя ты прав – создаётся служебный человек. Но не каждый способен долго терпеть ограничения.

– А я думаю, большинство будет терпеть, как терпит сейчас.

– Почему?

– Государственная система любую личность ещё на стадии общего образования превращает в планктон. А прошло уже тридцать лет. В итоге в повседневную жизнь вышли миллионы простейших организмов, которые есть серая масса. Мало кто из этих «серых» окрасится в другой цвет. Их большинство – они-то терпеть и будут. За примером далеко ходить не надо – посмотри на наших детей… Что твой, что мой – всему верят на слово, сами разобраться ни в чем не могут, нужны подсказки.

Спор двух товарищей продолжался бы и дальше, наверное. Но неожиданно на скейтборде остановился подросток лет четырнадцати в чёрной маске и чёрной кепке с надписью AC/DC, вынул из широкого кармана куртки баллончик (одет он был не по-летнему), потряс его забинтованной рукой, подбежал к фанерному щиту, на котором когда-то была реклама, и написал два слова: ВСЁ ЛОЖЬ. Быстро прыгнул на скейт и скрылся в тёмном переулке, где светил слабый свет фонаря.

О близком будущем уже не шептались на кухне между собой, говорили открыто, пусть не в самом трезвом состоянии.

И писали. Пока только в оппозиционных блогах. А желание перемен предопределило судьбу песни «Перемен» Виктора Цоя – она, можно сказать, была под запретом.

Уходя из кафе, я вспомнил слова Хантер Томпсона: «Человеку, который медлит с выбором, достанется выбор, сделанный обстоятельствами».