Текст книги "Шаль ламы. Повесть и рассказы (с иллюстрациями автора)"

Мы не в праве описывать и комментировать сегодняшние события, информация о которых часто предвзята и противоречива. Поэтому отдадимся во власть цитатам от авторитетных граждан о предпосылках этих событий и об оценках возможных последствий. Постараюсь не делать обобщения – думайте сами, решайте сами.

Вот мудрые и дальновидные слова товарища Энгельса из его письма товарищу Плеханову в 1895 году:

«… в такой стране, как ваша, где современная крупная промышленность привита к первобытной крестьянской общине и одновременно представлены все промежуточные стадии цивилизации, в стране, к тому же в интеллектуальном отношении окружённой более или менее эффективной китайской стеной, которая возведена деспотизмом, не приходится удивляться …возникновению самых невероятных и причудливых сочетаний идей».

В одной из предыдущих глав говорилось о нерушимых скрепах загадочной русской души. Было бы очень любопытно поглядеть, изменились ли они и как изменились за несколько столетий. У нас есть такая возможность. Доверимся не какому-нибудь иностранному агенту, а великому пролетарскому писателю2929
  Максимъ Горькій. О русскомъ крестьянстве. Издательство И. П. Ладыжникова,. Берлинъ, 1922.


[Закрыть] :

«…Я думаю, что русскому народу исключительно… свойственно чувство особенной жестокости, хладнокровной и как бы испытывающей пределы человеческого терпения к боли…

В русской жестокости чувствуется дьявольская изощренность, в ней есть нечто тонкое, изысканное…

Если б факты жестокости являлись выражением извращенной психологии единиц – о них можно было не говорить, в этом случае они материал психиатра, а не бытописателя. Но я имею в виду только коллективные забавы муками человека.

В Сибири крестьяне, выкопав ямы, опускали туда – вниз головой – пленных красноармейцев, оставляя ноги их — до колен — на поверхности земли; потом они постепенно засыпали яму землею, следя по судорогам ног, кто из мучимых окажется выносливее, живучее, кто задохнется позднее других.

Забайкальские казаки учили рубке молодежь свою на пленных.

В Тамбовской губернии коммунистов пригвождали железнодорожными костылями в левую руку и в левую ногу к деревьям на высоте метра над землею и наблюдали, как эти — нарочито неправильно распятые люди — мучаются.

Вскрыв пленному живот, вынимали тонкую кишку и, прибив ее гвоздем к дереву или столбу телеграфа, гоняли человека ударами вокруг дерева, глядя, как из раны выматывается кишка. Раздев пленного офицера донага, сдирали с плеч его куски кожи, в форме погон, а на место звездочек вбивали гвозди; сдирали кожу по линиям портупей и лампасов — эта операция называлась «одеть по форме». Она, несомненно, требовала немало времени и большого искусства…

Но где же — наконец — тот добродушный, вдумчивый русский крестьянин, неутомимый искатель правды и справедливости, о котором так убедительно и красиво рассказывала миру русская литература XIX века?..»

Великий правдолюб и человеколюб только забыл сказать об аналогичных зверствах с другой противоборствующей стороны. Например, о многочисленных и не менее жестоких «шалостях» большевички Р.С.Землячки в Крыму, с почестями захороненной у кремлёвской стены.

У любого явления, как известно, есть минимум две стороны. В наш информационный век каждый при желании способен найти любую информацию и, по мере своих интеллектуальных возможностей, оценить её достоверность. Только большинству человекоподобного население это не нужно. Гораздо приятнее заниматься понятными житейскими проблемами, радоваться мелким радостям и горевать о мелких неприятностях. Доверять тому, что «на слуху» у себе подобных и оставаться в греющей душу и тело тесной и огромной толпе «единомышленников». Больше единственной мысли о личном благе обычно и не нужно. Много знаешь – плохо спишь. Что-то говорилось у классиков о «сне разума», но не будем продолжать повторять банальности. Пора заканчивать мои затянувшиеся нравоучения.

Говорят: «Россия тяжело больна». Ни черта она не больна! Народ её в преобладающей части своей поражен генетически. Многие столетия монголо-татарского ига, крепостного рабства и почти такого же «рабства» за семьдесят лет советской истории (несколько волн иммиграции не худшей части населения России) – всё это не могло не сказаться на формировании специфического менталитета россиян. Как давно сказал поэт: «Его грядущее – иль пусто, иль темно». Такое не лечится и никуда не исчезнет, даже через много поколений, как многие века только крепло в разных ипостасях.

Один малоизвестный автору человек, Владимир Федорин, сказал семь лет назад или раньше, когда многие ещё думали, что во всём виноват царь и его жадные бояре:

«Такого крушения мира ещё не было на памяти нашего поколения. Славное крушение, громкое. Наша с вами Россия… предстала вдруг во всей своей нечеловеческой красе. Не в первый раз, конечно, но – не дай бог один раз увидеть. И дело даже не в том, что страна наша с матом и русским авось попёрла на Запад… Просто на месте того, что раньше казалось вполне нормальными лицами, проступили хари, рыла и морды народа-богоносца по фасону 1917-го. Внезапное превращение россиян в агрессивных и кровожадных скотов – пожалуй, самое большое моё потрясение во всей этой истории»…

«Не люблю я Россию и россиян!» – так мог подумать стареющий Владислав Александрович Осятников. Бог ему судья. Любовь – зла, а нелюбовь бывает доброй.

***

Караул устал. Пора ставить точку в этом долгом и запутанном рассказе.

1919 год. Колчак в Сибири. Гражданская война. Трудные голодные годы. Мы знаем, что шаль ламы несколько столетий хранилась сначала в царской сокровищнице, потом в роду Нащивошниковых-Осятниковых. Пока она, разрезанная Юлией Ивановной на восемь частей для продажи на прокорм своих шестерых детей, не сгинула в деревне Клюквино, близ Красноярска, которой давно уже нет ни на одной карте. Надолго не стало и страны с названием Россия, пока не появилась карикатура на неё. А все напасти, которым более или менее противодействовала чудотворная шаль, жадно набросились на страну.

С пропажей шали вернулись на эти земли лихие времена. А дальше, сами знаете или догадываетесь, что было, что стало и что станет – ничего хорошего.

То ли ещё будет! Ой-ой-ой…

Р А С С К А З Ы
почти автобиографические

Член КПСС
эротическая новелла

 
Скоро буду стар и хил,
Время истощит меня,
И похабные стихи
Перестану сочинять…
«Машенька», 1960-е годы.
 

Пророчества незрелой юности порой имеют обыкновения сбываться, и жизнь становится размеренной прозой, в заботах и нуждах о хлебе насущном, пока вдруг не нарушится какой-либо необычайностью, чтобы потом снова обрести прерванный ритм и умудренное созерцание нашего неспокойного бытия.

Случилась эта странная и даже загадочная история в межсезонье, после долгого и необычайно знойного лета, в начале короткого периода ранней осени, называемой у нас «бабьим летом», когда утренняя прохлада, едва прогревшись в течение дня, плавно переходит в вечернюю и ночную свежесть. Зелень в саду матереет и кое-где начинает желтеть. Почти всё, что могло, уже отцвело и лишь разного рода астры, тагетесы и другие позднецветы радуют глаз любителей дачной природы.

Первые сведения о необычном происшествии в злополучном дачном кооперативе, именуемом до сих пор «45 лет Октября», поступили от вечно пьяного сторожа Николая, объезжающего дважды в день в часы тяжелого похмелья охраняемые им угодья на чуть живом и ржавом велосипеде. Как еще он держится в протертом и скособоченном велосипедном седле, никогда не трезвеющий, при своей глубочайшей близорукости и сползающих с носа линзах-очках – один бог знает. Еще удивительнее было то, что именно он сумел сбивчиво рассказать некоторым дачникам, решившим, что Николай окончательно спятил в безнадежном помутнении ума и глаз, в неминуемо близкой белой горячке. Да и кто ж в такое поверит?

А рассказал он, якобы, о том, что при очередном вечернем объезде вверенного ему хозяйства своими глазами (пьяными и почти слепыми) видел, как на участке Семеновых – уже покинутом хозяевами, благополучно съехавшими на приближающуюся зимовку в город – расхаживает странное существо, похожее более всего на мужской половой член изрядных размеров. Что эта тварь там делает и откуда взялась – ни сам Николай членораздельно (извиняюсь за невольную игру слов), ни, тем более, никто другой объяснить не мог. Да и вряд ли кто поверил пьяному бреду слепого сторожа.

Вся эта чушь очень скоро забылась бы, если б не нашла неожиданное подтверждение из другого источника.

На участке, соседствующем с семеновским, в запущенном яблоневом саду последние годы проживала одинокая девица лет 35-и, не более, по имени Анастасия. Близких родственников у нее не было, по крайней мере их никто никогда не видел. Чем она занималась в свободное от дачного отдыха время, тоже никто не знал. Замечали лишь наблюдательные соседи, как, обычно по выходным дням, навещали девицу одинокие приятели-мужчины, часто сменяющиеся в течение лета и надолго пропадавшие в гостеприимном домике хозяйке. Иногда за штакетниковым забором из увитой плющом беседки были слышны (это, если очень внимательно прислушиваться) негромкие и несвязные разговоры, разбавленные характерным бульканьем и позвякиванием посуды, а также невнятным шушуканьем и похихикиванием.

Однажды на ее фазенду занесло каким-то ветром даже малоизвестного поэта-шестидесятника, с седеющими висками и козлиной бородкой (вот уж точно – «бес в ребро»). К вечеру его совсем развезло, но соловьиные трели и дребезжащие блеяния высокой поэзии нет-нет да и просачивались сквозь хлипкий заборик:

«По ночам о тебе не вздыхаю,

Мотыльком в дивных снах не порхаю…»

Тут герой-любовник смачно икнул и, продолжил прерванный стих:

«…Говорят, что храплю я ночью.

И хотя ты совсем не плохая,

Но люблю я тебя не очень».

Сделав паузу и артистично опрокинув бокал, тягуче подвывая и придыхая, поэт добрался до апофеоза:

«Признавая свое поражение,

Я бываю желчен и груб…

Так целуйте, целуйте, женщины

Мою волосатую грудь!»

Всё это незлобивые соседи видели и слышали сквозь пальцы редкого штакетника, а моложавые шалости милой девицы и ее разновозрастных гостей редко кто осуждал: все когда-то были молодыми и холостыми. И даже в почтенных годах и семейном обременении всегда можно найти смягчающие вину обстоятельства.

Однако ж то, что произошло с Настей в тот злополучный день и о чем было ею потом рассказано ближайшим соседкам, не могло остаться незамеченным в сомлевшем от недавнего летнего зноя общественном мнении. А рассказано было следующее.

Прохладным и слегка отрезвляющим утром наша еще вполне симпатичная и приятная взгляду соседка вышла из дома по естественной необходимости, сонно зевая и начиная скучать от выпавшего ей на тот день вынужденного одиночества. Запахнув игриво расходящиеся полы короткого халатика, едва прикрывающего округлости налитых бедер, Анастасия, поспешая, проследовала в сторону невзрачных построек всякого нужного хозяйственно-бытового назначения, расположенных у границы с соседским семеновским участком.

Не задержавшись надолго внутри, сладко позевывая, вышла она на уже пригретую утренним солнышком свежесть природы и медленно направилась вдоль забора, лениво пощипывая темно-алые грозди красной смородины, под стать свежим после сна губкам самой Анастасии. Взор её, еще не замутненный никакими заботами каждодневного дачного быта, невольно обратился в сторону соседнего пустующего участка, не ожидая увидеть там не только ничего необычного, но и вообще – нового и живого.

Каково же было изумление нашей милой девы, приведшее ее ошалевший от неожиданности организм в столбнячное состояние, когда среди соседских деревьев и кустов она довольно отчетливо разглядела некую жуткую фигуру. Теперь уже можно твердо сказать – мужского пола, состоящую из длинных костистых ног, продолжением которых являлось, с позволенья сказать, подобие туловища в форме явно выраженного мужского полового органа соответствующих размеров. В отличие от гоголевского Носа, признаков одежды на существе замечено не было. От места, где должен был располагаться живот, свисало ниже колен подобие кожаного мешка совершенно телесного цвета, слегка покосившегося и отягощенного изнутри двумя дынеподобными телами.

Но самое интересное наблюдалось в верхней половине фигуры. От поясничного места гордо возвышалось членообразное тело, высотою около метра (так потом оценила наша девица), со всеми подобающими складками и изгибами, переходящее через небольшое сужение крепкой и жилистой «шеи» в почти полное подобие человеческой головы лилового оттенка, чуть приплюснутое в затылочной части, лысое и поблескивающее в лучах утреннего солнца. Да позволит мне благосклонный читатель не продолжать сравнения, столь хорошо известные каждому взрослому человеку любого пола.

Наша несчастная Анастасия, даже не успев испытать вполне уместный по данному поводу и в другой ситуации восторг изумления, как представительницы пола противоположного, задрожала мелкой дрожью и закрыла глаза. Прижав к ним для верности ладони обеих рук, она бросилась напрямки к распахнутой двери своего дачного домика, спотыкаясь и царапая нежную кожу об острые сучки и колючий кустарник, повизгивая на ходу: «Ой, мамочка…, ой, милая…».

Взлетев на крыльцо и громко захлопнув дверь, бедная Настя надолго затихла внутри, видимо, используя надежные успокоительные средства, оставшиеся после последнего гостя. Лишь спустя час-полтора крадучись и нетвердой поступью вышла она из дома, прошмыгнула в калитку и кинулась в припрыжку к ближайшей соседке, Татьяне Васильевне, которой сбивчиво и рассказала обо всем увиденном, всхлипывая и вспоминая по ходу своей несвязной речи все ту же «милую мамочку».

Тут, уж было затихшие слухи после памятного происшествия с полоумным Николаем, всколыхнулись с новой силой. Смущенные и в конец растерянные дачники таинственно шептались в разных концах поселка. Мнения разделились: от непоколебимых скептиков до тихо сомневающихся и твердых сторонников самых разнообразных интерпретаций случившегося. Наибольшим доверием пользовались версии о загадочном сговоре между Николаем и Анастасией, о костюмированных проказах каких-то местных шалунов, о печальных последствиях пьянства и разгульной жизни. Были также упрямые аргументы в пользу сторонников дремучей мистики и прогрессивных фанатов научной фантастики.

Как бы там ни было, но двое суток кряду в поселке только об этом и говорили. Никто не отваживался приближаться к участку Семеновых. Лишь двое семилетних приятелей, Вовка и Толик, подслушав разговоры взрослых, тайком прогуливались у означенного забора. Но и они не решались проникнуть в заповедную зону.

Поверить в случившееся и хоть как-то толково объяснить его было не просто. И скромный автор этих строк ни за что не поверил бы всему вышесказанному, если бы не доподлинно знал об этой истории из самых достоверных источников. Но скоро наступит ее развязка и все убедятся в правдивости моих слов…

Почти двое суток наша невольная и многострадальная героиня не осмеливалась даже приблизиться ни к своему, ни, тем паче, к семеновскому участку. На ночлег приютила ее добросердечная Татьяна Васильевна, недавно овдовевшая, более других терпимая и даже по-бабьи сочувствующая одинокой молодой соседке. Обогретая ее гостеприимством и немного поуспокоившись на исходе второго дня, Анастасия отчасти даже возгордилась своей ролью в этой сомнительной истории – кому еще доводилось такого увидеть? А гордыня, как известно каждому боголюбивому гражданину – большой грех и до хорошего не доведет.

Однако же Анастасию менее всего беспокоили проблемы духовные. Стало просыпаться в ней здоровое женское любопытство или, если угодно, пытливая любознательность, привитая многим из нас еще с пионерского детства – неудержимая страсть первооткрывателя и естествоиспытателя. Уж очень любопытным и притягательным казался теперь вспоминаемый ею почти без прежнего страха таинственный незнакомец, «мистер Икс». А что, если все прогрессивное человечество в лице по своему скромной, но не лишенной честолюбия простой русской женщины стоит на пороге величайшего открытия?

Один знакомый перезрелый «ботаник», разгоряченный жаркими ласками Анастасии, нежданно выпавшими на его не избалованный судьбою худосочный организм, рассказывал о знаменитых нобелевских лауреатах, все больше с еврейскими фамилиями. Но какая практическая польза для простых людей от их туманных исследований? А тут, вот оно, живое – бери, трогай, изучай без микроскопа!

Короче, обуяли нашу красную девицу не свойственные ей дотоле честолюбивые мысли и, видимо, какие-то еще труднообъяснимые чувства и мотивы. На ум пришла мерее фантастическая, но не менее волнительная история с известным нам литературным персонажем Лукой Мудищевым, закончившаяся так трагически для его близкой подруги. Об этом она слышала от одного гостя-литературоведа. И, никому не говоря, приняла Анастасия неожиданно смелое решение (коня на скаку остановит – не лысого хрена!»): подкараулить и дождаться появления ходячего чуда, а там – будь, что будет – действовать по ситуации.

В таком смятении мыслей и чувств наша русская Мария Кюри под вечер второго дня крадучись проникла на свой участок и притаилась в том самом месте, где в давно не ремонтированном заборе можно было без труда раздвинуть подгнившие штакетины и беспрепятственно следить за всем происходящим на соседской территории, а, если потребуется – проникнуть туда. Первое наблюдение загадочного явления сторожем Николаем приходилось на такие же предвечерние часы. Похоже, что новоявленный сосед регулярно совершал утренние и вечерние моционы на свежем воздухе.

Ждать пришлось не долго. Медленно подступающая вечерняя прохлада не успела остудить разгоряченное волнением тело нашей отважной героини. Тихо скрипнула давно не смазанными петлями дверь дома. В проеме отчетливо проявился знакомый силуэт. Чинно и не спеша, голые ноги в старых хозяйских галошах (теперь Анастасия могла все отчетливо разглядеть) спустились по ветхим ступеням деревянного крыльца и направились по тропинке, огибающей вкруговую семеновский дом.

С замиранием сердца жадно вглядывалась Анастасия во все подробности уже знакомой ей фигуры нового соседа. В этот раз ее особенно поразил единственный затылочный «глаз», как ей показалось, грустно и отрешенно глядевший в почти безоблачную сиреневую и розовеющую на вечернем закате небесную высь, словно высматривая там что-то очень желанное.

Черные стоптанные галоши шуршали по тропинке совсем близко от изумленной Анастасии, и загадочный феномен стал медленно удаляться к повороту за угол дома. И тут ее словно обожгло от увиденного на открывшейся «спине» уже почти знакомого и близкого ей членистоногого друга – большая и отчетливая татуировка из четырех прописных букв – «КПСС». Зачарованная то ли долгожданным во всей своей красе и мужской стати видом ногочлена, то ли магической надписью, еще недавно такой родной каждому советскому гражданину, Настя остолбенела. Эта, казалось бы, малосущественная на фоне всего остального деталь особенно поразила ее.

«Наш человек!» – вспыхнуло в воспаленном мозгу Анастасии…

Накатило и всколыхнуло совсем недавнее комсомольское прошлое. Быстрой чередой замелькали воспоминания о чудесных днях и ночах политучебы в незабываемых горкомовских лагерях: с вечерними совместными саунами и горячими после парилки и бесчисленных возлияний стройными молодыми телами идейных товарищей (не то, что нынешние пузатые и краснощекие новые русские), с теребящими обнаженные нервы и фигуры купаниями в голубой чаше тесного от скопления юных прелестей бассейна… В закрытых буфетах, при полном дефиците вокруг, не переводилась икорка и прочие деликатесы. Было, о чем вспомнить и что безвозвратно ушло вместе со светлыми идеалами и годами беспечной юности!

Широко раскрытые Настины глаза засияли исходящим со стороны соседского участка, как ей казалось, светом вечернего заката, и ее невольно потянуло к навеявшему столь приятные ностальгические картины субъекту. Свет становился все ярче и нестерпимее, но она этого не замечала…

А тем временем, пока все это происходило под сенью старых яблонь и слив семеновского сада, многие ничего не подозревающие дачники-односельчане могли пронаблюдать редкое в наших краях атмосферное явление. Над опушкой ближнего леса, отделенного от поселка небольшим картофельным полем, в последних лучах заходящего солнца появился большой светящийся шар. Он медленно, но целеустремленно приближался к поселку, обретая знакомые по сомнительным публикациям очертания так называемой «летающей тарелки». Огромная посудина, зависнув, как потом выяснилось, над тем местом, где в это время находилась наша отчаянная героиня со своим чудо-героем, вдруг испустила к земле цилиндрический сноп ослепительно ярких лучей, осветивших голубовато-белым светом все ближайшее окружение…

Через одну-две минуты «тарелка» медленно поднялась метров на сто вертикально вверх и степенно удалилась на виду изумленной публики к той же самой опушке, исчезнув за деревьями леса.

На траве семеновского сада скоро обнаружили идеальный круг обожженной травы и больше ничего – ни живого, ни мертвого. Анастасия пропала вместе с легендарным фаллическим существом…

Потом один знакомый рассказал мне, что сам Семенов был некогда крупным партийным деятелем, исключенным из КПСС за большие финансовые злоупотребления и за порочащий чистоту партийных рядов аморальный проступок в особо циничной форме. Его лишили бесплатной госдачи, и он вынужден был перебраться с семьей в наш подмосковный поселок. Поэтому вполне вероятна такая версия о произошедшем событии: это не очень удачная попытка своего рода «переселения душ» в муляж земного тела представителей неизвестной нам пока инопланетной цивилизации, закончившаяся столь драматически для ни в чем не повинной Анастасии.

Заведенное, было, по горячим следам уголовное дело о таинственном исчезновении гражданки Утехиной Анастасии Эдуардовны очень скоро закрыли по указанию свыше, «за отсутствием явно выраженного состава преступления», а история бесследно пропавшей девицы пополнила число подобных артефактов бурно развившейся в недавние перестроечные годы уфологической науки.

С обгоревшего круга раза два или три брали пробы для анализов приезжавшие по осени в поселок товарищи в гражданской и военной форме, пока круг этот не замело свежевыпавшим снегом. А весною из почерневшего дерна резво поползла, потянулась к солнышку яркая зелень молодой травы. По месту этому, не заросшему пока высокими сорняками, забегали суетливые трясогузки. Загалдели шумные воробьи. Ранняя выдалась нынче весна и напирала со всех сторон.

Живучая наша природа не терпит пустоты. Скоро все заросло и забылось…

Да, уважаемые господа-товарищи, каких только странностей не происходит время от времени на нашем многострадальном постсоветском пространстве. О многом мы, наверняка, не знаем, о покрытом мраком доживающей последние годы фундаментально-прикладной науки при строгой секретности нашего ещё не вполне «открытого» общества.

Март 2003