Текст книги "Шаль ламы. Повесть и рассказы (с иллюстрациями автора)"

Первый день года – не холодный, не теплый, не дождливый и не ясный. Позднее вставание, завтрак из недоеденных салатов. Обычное дело, как всегда и везде.

На исходе 4-го января сквозь внезапно озябший вечерний воздух плавно и беззвучно объявился мягкий новогодний снежок. Он медленно, но густо ложится на не успевший замерзнуть живой и влажный газон, по которому еще недавним днем бродили олени и беспечно скакали пушистые серые белки. Редкий абориген кошачьей породы отказывал себе в удовольствии, крадучись и прижимаясь к зеленой траве, изобразить коварного хищника и спугнуть проворных зверьков.

К утру серо-зеленая окрестность полностью обновилась, сделавшись сплошной белизной пологих гор на фоне набухшего мрачного неба с бахромой прозрачных кружев голых деревьев. Хвойных пород тут почти нет, прячутся странные, неколючие елки по глубоким ущельям да северным склонам – не наша, чай, Фигляндия или родная Сибирия – с кедрачом, сосной да елью, пихтой да лиственницей и с предками моими от петровских и более ранних времен. Даже не близкая Канадия, до южных границ которой часа два-три неторопливой езды.

Заросли подлеска, что напротив дома вдоль неглубокого овражка с каменистым ручейком, преобразились в изящную гравюру неизвестного средневекового мастера, на которой тонким пером отчетливо прорисованы вычурные изгибы стволов и ветвей под рельефным орнаментом навалившего за ночь снега. Иллюзорная плоскостная графика с рыхлой рельефной реальностью делает новый мир январского утра сказочным и обманчивым.

К середине дня снег набух и подтаял. Серость тягучих будней стала, как прежде, до вчерашнего снегопаданья, преобладать и шириться по всей округе.

Чередование сна и яви, лета и зимы, иллюзий и реальных житейских забот становится перманентным состоянием. Непреодолённая до конца разница по времени с Москвой, непривычное окружение – раздражение на все вокруг без всяких видимых причин нарастает и ищет выхода…

Суд над Бориным племянником благополучно и скоро завершился. Могли дать год тюряги (она тут недалеко, как лесная дача, под колючей проволокой) и на три года лишить шоферских прав. Но хороший лойер помог: отпустили бедолагу. Со всеми расходами – больше тыщи гринов. Племянник и впрямь был несчастно-злосчастный. Жена давно бросила, укатив с его же родным братом. Вторая жена, знойная и рыжая красавица, попалась в молле на краже губной помады. Польстилась на изобильную доступность – рука сама и потянулась. Думала, забудется и решила навестить родную землю, русскоязычную эстонскую Прибалтику. Ан нет – сидит там теперь без визы обратно в Американию.

В общем, не легко приходится нашим братьям и сестрам на чужбине.

Попутно возникает интерес, как такие разные русские тут живут, выживают и обживаются? На извечный вопрос: «Зачем сюда приехал?» – каждый норовит ответить по-своему.

Мой старый приятель, уехавший больше десяти лет назад до описываемых событий и обитавший с немалым достатком в своем обширном доме в унылом поселке равнинного штата Нью-Джерси, сказал бы, что здесь безграничные возможности и не грозят еврейские погромы. И будет по-своему прав. Теперь Валерка Дубов живёт в шикарном на пару зелёных лимонов собственном небольшом дворце в красивом пригороде Сан-Диего на юге Калифорнии.

Две старые подруги осели в Калифорнии и ни о чем вроде бы не жалеют. Одна из них при последней встрече выглядела довольно грустно, хотя и живёт в собственном трёхэтажном доме на окраине Сан-Франциско. Третья давно затерялась в нью-йоркских небоскрёбах и бруклинах, не мог ни сыскать, ни расспросить. Позже разыскал, но уже в Калифорнии, в Пало-Альто в своём доме, недалеко от знаменитого Стэнфорда. Один знакомый пропал еще раньше и, говорят, процветает в Чикаго.

Несколько лет назад был жив еще совсем древний знакомый, племянник известного товарища Ильфа, соответствующей кочевой национальности. Так тот спокойно доживал с еще более древним братом в нью-йоркском посаде Бруклине.

Что характерно, «бывший наш народ» и не без пятого пункта, оказался весьма уживчивым к здешним равнинам и холминам, особенно к продуктовому изобилию.

Семья моей старшей дочери больше пяти лет обитала в Итаке. Родили второго ребенка, сменили три квартиры и мечтают уехать от наскучившего великолепия здешней природы хоть куда-нибудь. Попутешествовали сначала в Бруклин, потом в Лос-Анджелес, и осели в собственном доме на берегах Гудзона к северу от Нью-Йорка. У младшей дочери, после жизни со мной в Нью-Джерси, складывается фантастическая судьба в Пенсильвании, но это сюжет для отдельной истории о стране больших возможностей…

А что Боря? Почти месяц в моё пребывание в Итаке был в запое, и ему тоскливее всех. Мечтает о своих Люберцах, но привязывает жизнь и к хорошему, и к разному.

Кладбища тут, спору нет, красивые – замечтаешься. Но, как не крути, помирать лучше на родине, если есть кому схоронить да на могилку наведаться.

Вот такой, понимаешь, январь накатил-налетел. Впереди еще почти три недели растительной жизни в прозрачном и чистом воздухе самой передовой державы –Американии, страны-перевертыша нашего шарика с заоблачными красотами и миражами.

Нагрянули небывалые двадцатиградусные морозы и поколенные снега, как в нашей России-матушке. Горное ущелье с неукрощенным зимним льдом сорокаметровым водопадом обметалось сединой. Полыньи-промоины почти таежной реки. Скоро, скоро к родному дому…

В тот раз пришлось познакомиться с местным бдительным копом. Гуляя однажды вблизи нашего дома с внуком Стёпкой, замечаю приближающегося к нам блюстителя порядка. Он заподозрил во мне опасного субъекта рядом с беспомощным малышом. Когда я на своём английском сбивчиво объяснил ему «ху ис ху», он успокоился, и мы обменялись (в меру моего языкознания) взаимными любезностями. Дружески расстались, вручив друг другу какие-то мелкие сувениры. Америка везде, особенно в провинции, отличается повышенной безопасностью.

Конец этой унылой истории вышел неожиданным и трагикомичным.

Перед моим ночным, почти утрешним выбытием из итакской жизни, под вечер зашел Боря: попрощаться и предложить подбросить меня к автобасине, по причине своей бессонницы, необременения моего зятя и просто по доброте душевной. С ним был еще один колоритный персонаж, из наших же, скупающий подержанные авто и делающий свой бизнес на перепродаже. Оба, уже тепленькие и всеми правдами с неправдами соблазнявшие меня к прощанию «по-русски».

Хотелось лечь пораньше и быть в форме перед дальней дорогой, но отбиться не удалось и пришлось уважить по рюмке-другой. Хвастливый и лоснящийся местный предприниматель никак не хотел уходить и по-русски же стыдил мое малодушие в отношении к спиртным напиткам. Наконец, распрощались. Боря обещал подбросить меня под утро с моим объемным багажом к автостанции. Но вышло иначе.

Не успел я погрузиться в последний на этом месте, непродолжительный и чуткий сон, как тревожно зазвенел ночной телефон. Подошла дочь и несколько минут взволнованно говорила на местном наречии. Звонили из полиции и сообщили, что Боря, будучи за рулем и изрядно пьяным, попал в какую-то аварию, но сам жив и просит приехать мою дочь в качестве переводчика…

Вот и поспали! Дочь быстро укатила. Ожидаются самые неприятные известия: кого сшиб, задавил, как сам? О последствиях лучше не думать.

Дочка скоро вернулась, и кое-что прояснилось: Боря сладко спал, обняв руль, на обочине какой-то дороги, когда проезжавшие мимо копы заметили огонь и дым под его машиной. На счастье, успели вовремя вытащить его и потушить пожар. Пьяного и угоревшего доставили сначала в полицию, потом в больницу. Облепили трубками и заставили сделать анализ на алкоголь. Очухавшись, он посрывал с себя капельницы и стал рваться домой. Попутно ударил раз-другой копа в интимное место, пока на него не надели наручники.

Все обошлось «малой кровью» и утром Борю отпустили домой. Будет суд по двум статьям: пьяный за рулем (хорошо, хоть в стоявшей машине) и сопротивление полиции, то есть нанесение ударов по чувствительной части коповских гениталий. Знакомый лойер обещает, что все можно списать на его инвалидность и временную невменяемость. Но выльется «в копеечку».

Хуже для Бори то, что дочка моя с семьей скоро переберется «на дикий Запад», в далекую Калифорнию, и останется Боря совсем один со своими сомнительными родственниками и приятелями…

За мою бытность в Америке мне не раз придётся встречать Новый год практически в одиночестве. Ничего. Привык и находил в этом даже приятные моменты. Характер «волка-одиночки» и тут выручал меня. Однако, жить приходилось вдали от соплеменников, и связь с Борей оборвалась.

2003—2004…

Прощание с Таллином
записки по впечатлениям разных лет

– Хелло! Москва? Здесь Хардо из Таллина. Как у вас? Светлое будущее приближается с неотвратимостью?

Такими словами всегда начинал свой телефонный разговор с московскими коллегами – социологами-жилищниками, Хардо Аасмяе, ставший потом мэром Таллина, и, кажется, уже умер…

Прежде чем рассказать о моих практически ежегодных, а порой и чаще, поездках в Эстонию, хочу вспомнить первое посещение Таллина. Это случилось, кажется, после второго курса института. Я направлялся с сокурсником и его родителями в путешествие по псковским и новгородским землям. Встретиться решили в Таллине. В ожидании попутчиков, мне пришлось пару раз ночевать в тамошней дешёвой гостинице (или даже в Доме колхозника) в самом конце улицы Лай, радом с крепостной башней Толстая Маргарита. В многоместной комнате соседствовал с эстонцем-алкоголиком. Первое впечатление не оказалось обманчивым – в Эстонии много любителей крепкого спиртного. Но, к счастью, в будущем мне больше не пришлось сталкиваться с этим контингентом…

Ошибаюсь – самое первое «знакомство» с Таллином случилось гораздо раньше, в моём младенческом возрасте. Были голодные послевоенные годы. Маму, со мной, годовалым малышом пригласил к себе брат отца, дядя Володя. Он после войны несколько лет жил в Таллине. Там тогда, видимо, снабжение было получше, и семьи военных не бедствовали. Как потом рассказывала мама, жили они на окраине города, в районе традиционных для Эстонии и вообще Запада – особняков, среди почти парковой зелени. Дядя Володя был добрый малый, и к снохе с племянником отнёсся с доброй симпатией. Зато жена его с тёщей восприняли бедных родственников совсем иначе… Короче, мама долго не выдержала и скоро вернулась в Москву. А у меня о Таллине не осталось даже детских впечатлений. Зато в зрелом возрасте я с лихвою наверстал упущенное.

Всякий раз, проезжая на поезде границу Псковской области с Эстонией, я изумлялся метаморфозам окружавшей местности. Полуразвалившимся, запущенным придорожным строениям, заросшим бурьяном, приходили на смену чистенькие и аккуратные постройки среди таких же аккуратных дорог и благоустройства. Подальше от железной дороги, вместо убогих русских деревень, можно было разглядеть небольшие чистенькие хутора в окружении обработанных поле и садов. На каждом поле виднелись небольшие кучи камней, собранных с распаханной территории – камениста, скупа и не благодатна почва Эстонии, требовавшая в её обработке усердного труда.

Даже «дикая» природа полностью преображалась. Чистенькие, словно ухоженные, невысокие леса, очевидно, полнились всякой дичью (иногда из окон поезда можно было даже разглядеть зайцев и крупных пернатых), непуганой псковскими браконьерами.

А что уж говорить о сказочном средневековом Таллине! Таких городов в бывшем Союзе было раз-два и обчёлся, или даже вообще не было. Он завораживал при каждом его посещении с неизменной прогулкой от вокзала к центру, минуя крепостные стены и улочки нижнего города…

Основным поводом для частых поездок в Эстонию были командировки к нашим товарищам по научным исследованиям – эстонским психологам.

Компания друзей-эстонцев была небольшой, но тёплой – сдружились с ними за почти двадцать лет совместной, тесной работы. Они были «перевозчиками» западной средовой психологии, сначала в Эстонию, а потом – на просторы почти всего Союза.

Тоомас Нийт был самым молодым, но «международным лидером» эстонской компании. Невысокого роста, пухленький, как Винни-Пух, он происходил из интеллигентной эстонской семьи. Эго мать – известная эстонская поэтесса. Несмотря на его «скромную» внешность, около него всегда были симпатичные, высокорослые девушки. В браке он имел четверых детей (типичная ситуация для малочисленной эстонской нации). Недавно узнал, что он рано умер в 2006-м году.

Мати Хейдметс был, пожалуй, профессиональным и организационным лидером. Как и другие его коллеги, писал много содержательных научных статей. Он, в отличии от всех знакомых эстонцев, являлся членом КПСС, что помогало ему карьерно двигаться в Таллинском Пединституте.

Юри Круусвалл отличался широким научным кругозором, не ограничивая себя средовой психологией, часто писал на «скользкие» в то время социальные темы, а в последние годы работал на кафедре философии. Русский язык Юри знал лучше других (в детстве была русская няня), но, часто шутя, любил всё понимать буквально; выражение «ничего себе» трактовал как «всё другим», а, немного проголодавшись, говорил: «хочется кого-нибудь перекусить.

Помимо рабочих встреч в Таллине и Москве, знакомство продолжалось на организованных эстонцами регулярных научных конференциях. Чаще других местом таких конференций было небольшое местечко под Таллином – Лохусалу. После одного такого сборища у московского коллеги Марка Савченко сложились такие стихи:

 
ЛОХУСАРИКИ– 83
 
 
Здесь были Отцы Конференции,
Все трое огромной потенции,
Но в выборе блюд за пару минут
Имели они преференции.
 
 
Здесь был академик из Таллина,
Пиджак на нём модный приталенно.
Велел он дружить и в браке не жить.
Таков академик из Таллина.
 
 
Здесь был людоед с людоедкою,
Он критикой славился едкою,
И свой аппетит с 5 до 6-ти
Нагуливал с твёрдостью редкою.
 
 
Здесь был и ходатай от практики,
Любитель здоровой дидактики.
Среду он хвалил и денег сулил
За смычку теории – практики.
 
 
Здесь был теоретик пропорции.
Горилку делил он на порции.
Всегда при часах, пшеничных усах.
Таков теоретик пропорции.
 
 
Здесь был и философ из Нижнего.
Белья он купил себе нижнего.
Иначе беда: погубит среда
Систему из города Нижнего.
 
 
Был помянут и ваш покорный слуга с супругой:
 
 
Была здесь прелестная женщина,
А муж у неё – деревенщина.
Дудел про среду: ду-ду и ду-ду.
Она же прелестная женщина.
 
 
Была здесь коллега из Львова.
Она не сказала ни слова,
Но взглядом окрест одобрила съезд.
Мы просим позвать её снова.
 

Компания регулярных конференций была пёстрая, но затейливая. Помимо прочих мероприятий, сближение осуществлялось в традиционных эстонских (принято говорить – финских) саунах. Эстонцы почему-то в русских банных компаниях не участвовали, ограничивались обслуживанием. Принятая в Эстонии разнополость совместных саун, в русском исполнении выглядела своеобразно. Компания обнажённых мужчин почти не пополнялась обнажённым женским контингентом. Лишь иногда заходило несколько русских девушек, покрытых с ног до головы простынями. Не знаю, как другие, а я в такой ситуации чувствовал противоестественный дискомфорт.

Забавный народ эти эстонцы. У них всегда всё было не как у людей. Могли бы жить, как все, но не получалось.

Люблю их как детей. Эстония – это большой магазин игрушек или маленький Диснейленд. Территория государства равна Московской области. Реки – чуть больше наших ручьев с умилительными водопадиками и пешеходными мостиками. Вместо гор – холмы и сланцевые терриконы. А знаменитые острова? Легендарный Сааремаа – много лугов, можжевельников и булыжников по морским берегам. Это слишком тонко и непостижимо для русского характера. Леса – ухоженные парки с нереальным количеством всякой дичи. Что ни поле – то певческое. Говорят, есть настоящие озера (граничащие с Россией) – не довелось повидать с эстонской стороны.

А чего стоят их города! Деревень вообще нет; есть крохотные поселения с типовыми супермаркетами и костелами. Были еще хутора, превратившиеся в дачи. А эстонские города – дети немецкой экспансии – обиталища сказочных персонажей Андерсена и братьев Грим (своих детских писателей-классиков у Эстонии, кажется, нет). Не исключение Таллин, выросший также при немцах. Только побольше и погрязнее других. Впрочем, любой эстонский город чище и стерильнее любого русского. Большинство русскоязычного населения проживает обособленно в районе Копли – таллинских Черёмушках.

Стерильность – самое подходящее слово для Эстонии. Пожалуй, только чопорные шведы могут тягаться с ними. Те и другие – индивидуалы до мозга костей (что само по себе не плохо). Только шведы еще подпортились социальной уравниловкой «человеческих лиц». Эстонцы упорно этому сопротивлялись все годы советского режима.

Честно говоря, Эстония не хуже и не лучше большей части западной Европы – ну очень похожа! Можно подумать, что я не люблю Эстонию. Это совсем не так. Просто она примитивна, как блин на европейской сковороде. В ней все понятно и рационально. Нормальному человеку там живется не плохо, а нормальному русскому – скучно.

У меня было много друзей эстонцев и относился к ним с большой симпатией. Но жить в Эстонии не смогу никогда. Мне тесно в кукольных границах ее городов, ландшафтах ее островов, природных парков и заповедников. В границах всей Эстонии.

Любое гипертрофированное национальное начало у эстонцев, евреев или русских вызывает у меня сочувствие и ироническую улыбку – не более того. А люди они хорошие. Европейского ума и трудолюбия им не занимать. Это вызывает уважение и даже зависть. Работать с ними приятно и интересно.

Я не собираюсь хвалить русских с их «немытой Россией». У нас говна, наверное, больше, чем у любой другой нации. Но не об этом речь…

Вернемся в Таллин. Сладкие виды со смотровых площадок Вышгорода – пряничные картинки типового европейского города – вид сверху.

По молодости все это очень впечатляло. После безликой Москвы и почти не ведая еще красавца Ленинграда, я, как завороженный, бродил по улицам Лай и Пик, кружил закоулками вокруг Ратушной площади, выходил на оживленную Выру, пересекал чистенький сквер перед гостиницей Виру, замирал перед красными светофорами вместе с дисциплинированными таллинцами, окунался в изобилие непривычных товаров Каубамайи, заходил в уютные цветочные магазины с диковинными растениями, посещал фирменный кондитерский магазин «Калев» с первой в Союзе жевательной резинкой, долго брел до центрального рынка и, насладившись местной экзотикой, медленно возвращался в какую-нибудь гостиницу, не забывая заглянуть в книжные и трикотажные магазинчики. У меня были годами отработанные маршруты по центру и окраинам Таллинна. Я знал, где недорого продается тот или другой вид местной экзотики – от качественного белья и детской одежды «Марат» до ликера «Вана Таллин». Почти всегда у меня на пути оказывался погребок в крутом откосе Вышгорода – «Каролина» со стаканчиками ароматного красного глинтвейна.

Да мало ли было соблазнов в Таллинне после грязной и серой Москвы 70-х годов! Одно из первых в Союзе варьете с изящным подобием стриптиза. Лучшим считалось варьете «Таллин» рядом с площадью Победы, Выйду, где милые девушки увлеченно занимались почти в домашней обстановке своим искусством – танцевальными номерами с, как сейчас говорят, элементами легкой эротики. Я сидел за передним столиком и наблюдал за беременной танцовщицей, восторженно и ревниво глядящей с подмостков сцены на своих подруг.

А эстонский сервис! Это не заграница, а гораздо круче. Убедился в этом после поездок в ГДР. Основы этикета я постигал в Эстонии.

Ах, Таллин! Сколько там было чудесного трикотажа фабрики Марат! Русские «туристы» увозили его чемоданами в свои убогие родины…

Спустя почти 10 лет, после большого перерыва и разных пертурбаций в стране, начавшимся полным развалом науки – снова в Таллин. Теперь столица независимой Эстонии пишется с двумя «н» на конце – Таллинн. Видимо, для национального своеобразия и гордости двух «л» не хватало.

Тот же поезд №34, почти то же время, только на пару часов дольше из-за пересечения государственных границ.

Очень противно на границе. Разбудили ночью, под утро. Особенно долго мурыжили на нашей стороне. Эстонцы проверяли быстрее, но мои вещи вежливо попросили показать – маленький шмон. Газовый пистолет не заметили.

В купе «эстонские» русские, уже попривыкли и в Россию не хотят. Есть проблемы, но у нас хуже.

Подъезжаем к Таллину. Перемен почти не заметно. Новый торговый и общественный центр «Кристина».

Первый день в Педуниверситете. Юбилей. Торжества в актовом зале. Шаркают ногами вместо аплодисментов – шок! Как с трудом узнал потом, это какая-то старая, кажется, немецкая университетская традиция. Нудное и странное мероприятие.

После обеда и небольшой прогулки концерт в церкви. Хоровые пения. Любопытно, но тоже нудно.

Начало конференции. Первые доклады на английском. Почему-то не так скучно, как 9 лет назад. После ужина в кафе гуляли по ночному Таллину. Я проявил незаурядные познания старого города, чем вызывал изумление попутчиков.

Второй день работы. В конце дня мое короткое выступление. Переводил Костя Кияненко. До меня многие выступления усыпляли почтенную публику. Я разбудил даже «столпов мировой средовой психологи». После выступления подбежал Роберт Соммер (наш главный классик), долго жал руку, что-то лепетал (кей стади, кей стади…). Я польщен и как дурак «сенькаю». Понимаю, что придется писать статью. А я-то думал, просто съезжу, прогуляюсь, с друзьями повидаюсь, Таллин посмотрю…

Вечером банкет, а-ля-фуршет, потом с Мати, Тоомасом и Юри допиваем и доедаем в «нумерах». Разошлись поздно, в 2—3 ночи.

Утром иду гулять по городу. Сначала с Костей посмотрели новый порт, дошли до центра, поднялись на Вышгород, фотографировали. Встретили всех прочих наших. На Ратушной площади мне показали жуликов (крадут деньги и документы) – очень прилично выглядят. А я показал всем «новую» старую улочку в глубине квартала (найти очень трудно). Расстались. В одиночестве отправился в сторону рынка и бродил по давно знакомым местам. Изменений немного, но кое-что построили, кое-где расчистили, добавилось рекламы, реконструировали рынок – а в целом, все как раньше…

Вернулся в гостиницу. Сборы в обратную дорогу, и двигаюсь на поезд. Границу пересекали поздно вечером – это легче. Вещи не шмонали, видимо, оказалась солидная компания… А утром – Москва.

Совсем недавно планировалась ностальгическая конференция в Таллине. Но состояться ей было не суждено. Сначала разгорелась пандемия, потом иные международные последствия…

Теперь, какие на хер визы! Какая на хер Эстония!

1983—2023