Текст книги "Лига добровольной смерти"

Детектив Лундстрем с помощником Деем и Говардом слушали молча. Из рассказа подсудимого вырисовывалась жизнь человека, преданно любящего мать, но беспомощного в обществе, в котором жизнь и смерть равноценны, что говорит об одичалости времени, которое играет человеком, как существом без воли и самостоятельности.

Материя первична, говорят философы, а сознание вторично. Сознание и подводит, думал Говард. Человек забывает, насколько важно соблюдать правила поведения, контролировать свои поступки. Забываем о самодисциплине. Надеемся на везение и совершаем непоправимое, а оно, как бумеранг, возвращается к нам и бьёт очень больно. Дурная бесконечность.

– Как удалось втянуть в это дело врачей пансионата Лиги Добровольной Смерти? – задал вопрос Лундстрем.

– Деньги… Они сыграли свою роль. Доктор Фрида Коэн согласилась за сто тысяч евро подтвердить ложный диагноз болезни Питера Тургесена. Мол, у Питера рак печени в последней стадии. И ещё пятьдесят тысяч евро потребовала за передачу печени для пересадки больной… Даниель принял её условия.

Говард поражался цинизму той же Фриды Коэн. «Чего возмущаться, – подумал Рон. – Люди бывают таковы, каковы бывают времена. Следуют тёмному инстинкту, дают волю своим необузданным страстям и порокам, без угрызений совести, ни до преступления, ни при свершении преступления, ни после».

Он размышлял о том, что никакое сомнение, если оно и пробудилось, не удерживает человека от замысла. Подобно Даниелю люди без раскаяния совершают опасные деяния, и не думают об уголовной ответственности, если на горизонте замаячила выгода. Их эгоизм и самонадеянность разрывают даже узы семьи, вследствие чего они сами подвергаются гонениям. Брат идёт против брата, дети против родителей, родители против детей, муж и жена преследуют друг друга… Санджер забыл о клятве Гиппократа, поставил на чаши весов две жизни – матери и Питера Тургесена. Чаши стояли ровно.

– Не жалейте меня, – сказал Санджер. – Я понимаю, что совершил преступление. Желание лёгким путём одолеть теснившее горе и нажить большие деньги на завтрашний день, – всё это и соблазнило. Понадеялся, авось пронесёт. И готов понести наказание. Понимаю, что любовь к матери не измеряется такой ценой. Узнав о моём поступке, мама проклянёт меня…

Слушая признание Санджера, думал Говард о постыдной участи, которая ждёт доктора как расплата за содеянное. Понимал, что невозможно и примирение между матерью и сыном. Узнав о злодеянии, женщина отвернётся от своего ребёнка. Всё вместе переплелось, превратилось в трагедию. Не задумываясь об исходе, люди порой настолько запутываются, что доводят ситуацию до трагического её завершения.

Глава 19

Статью о бесчувствии душ, когда в погоне за наживой человека лишают жизни, только бы избавиться от него и завладеть его состоянием, Говард опубликовал в «Свенска Дагбладет». Опубликовал с продолжением в двух номерах. Как промолчать после всего увиденного и услышанного, когда на твоих глазах творится безнравственность. Разум восстаёт и требует наказать виновных, чтоб другим не было повадно идти на преступление.

Размышляя о пережитом и том, что удалось расследовать при помощи Лундстрема, Говард склонялся к заключению, что поступки людей, как ни странно, не изменились со времён Рима. Шекспир сходится во времени, когда описывает, как Гонерила перед лицом своего мужа завистливо оспаривает у только что овдовевшей своей сестры её нового любовника Эдмунда. И этот же Эдмунд, изгнав отца и брата из их владений, стремится лишить власти зятей короля Лира, для чего тайно вступает в половую связь с обеими сестрами.

В основу своих размышлений о злодействе и падении нравов Говард положил смерть Питера Тургесена. Суд вынес строгое наказание Даниелю Сведенборгу и доктору Санджеру. Заслуженную кару понесла Фрида Коэн. Судья признал прямую причастность Коэн к гибели Тургесена. Открой она правду о болезни клиента, проведи обследование, что и должно быть, бизнесмен Тургесен остался бы жив.

История наделала много шума. Сильный удар пришёлся по репутации Лиги Добровольной Смерти, которую разгневанные читатели предлагали называть не иначе как Лига Принудительной Смерти. По-другому и не назовешь, коль специалисты Лиги из корыстных побуждений становятся пособниками преступников и торговцев человеческими органами.

Поступок доктора Фриды Коэн, противоестественный и превосходящий всякую меру, до глубины души возмутил даже самых кротких обывателей, и серьёзно обеспокоил тех, кто отстаивал право на эвтаназию и доверял ЛДС. Выходит, не ошиблись правозащитники, предупреждая о возможности злоупотреблений на почве эвтаназии. Вспомнили репортажи Владимира Колчина, в них он предвидел подобный исход: растёт спрос на человеческие органы, появится и предложение.

Прислушиваясь к мнению общественности, Говард решил расследовать и докопаться до сути того, что случилось в пансионате. Его догадка о сознательном нежелании администрации Лиги перепроверять истории болезни клиентов укрепилась. Бизнес есть бизнес. И на крови в том числе.

Разумеется, требуется тщательная проверка. Нельзя смешать в кучу добро и зло, то полезное, что удалось доктору Тоссу, и то, что случилось по вине желавших иметь выигрыш от благой идеи. Наказание должны понести виновные, а не все одинаково. Неискусный мститель – тоже зло, следствие безграмотности, а в данном случае – журналистской поспешности.

Прибавило решимости письмо из Петербурга.

«Здравствуйте господин Говард.

Прочла по Интернету вашу статью в газете «Свенска Дагбладет» о безрассудной кончине бизнесмена Питера Тургесена. Статья и побудила написать Вам письмо, поделиться личным. Когда читаешь или слышишь о чужом горе, воспринимаешь произошедшее легче, тебя вроде не касается. Совершено преступление, но пострадал не ты или кто из близких, а тот, далёкий тебе. Однако так полагает человек с каменным сердцем. Чужая беда должна послужить нам уроком, чтобы задумались, и не нашлись другие, способные соблазниться желанием повторить содеянное.

Ваш протест – лишь первый шаг. Важно сделать второй и третий. В том порочном кругу, который вы обрисовали в статье, нет места добродетели. Люди с природной склонностью к уголовщине должны быть изгнаны из нашей жизни, ибо они приводят общество в растерянность и замешательство. Среди злодеев оставаться добрым и правдивым трудно. Подвергаешь себя погибели.

Репейник, о котором Вы рассказали (имею в виду Лигу Добровольной Смерти) крепко вцепился в меня. Говорю о собственном несчастий, сына и дочери. Между тем, что изложено в статье, и моим горем много сходства. Через адвоката подала заявление в суд, хочу, чтобы наказали виновных и хотя бы в малой доле восстановить справедливость. Тем самым вразумить других, чтоб действовали осмотрительнее. Понимать должны, что смерть – жестокая несправедливость. Её нельзя оправдать, какими бы благими намерениями ни огораживали. Нет прощения деянию, если вследствие гибнет человек, которого по сговору ложным путём подтолкнули к смерти.

Мой муж – Цветков Леонид, 45 лет от роду, председатель правления банка «Горизонт», ушёл из жизни, поддавшись на доверительные призывы Лиги Добровольной Смерти. «Сохраняйте присутствие духа и улыбайтесь. За вас уже подумали специалисты, выход есть из тупика жизни. Стоит лишь обратиться в пансионат Лиги… Звоните и приходите… всё будет хорошо»…

Хорошо то хорошо, да ничего хорошего, как поётся в песне. Муж и поверил. Сломана моя жизнь, сын и дочь остались без отца. Мы не бедствуем. Слава богу, за детьми закреплены квартиры, у меня особняк в Репино на берегу Финского залива. Леонид оставил солидные сбережения, чтоб дети могли спокойно учиться, а потом начать собственный бизнес. Но им не хватает, и долго будет не хватать отцовской заботы, отцовского плеча.

У мужа врачи признали СПИД. Ознакомившись с историей болезни, Леонид не пожелал быть отверженным в обществе. Больных СПИДом, как Вы знаете, люди опасаются и стараются обходить за километр, как прокажённых. Не захотел представлять постоянную опасность для детей, когда сына или дочь ни поцеловать, ни приголубить.

Представьте моё отчаяние, когда узнала, что врач, который обследовал мужа, допустил грубейшую ошибку. В графе «Болен СПИДом» вместо минуса, то есть «-», что человек не болеет, он по невнимательности, а может, рассеянности, поставил «+». Следовательно, болен. Малюсенькая ошибка обошлась в человеческую жизнь и большое семейное горе.

То, что врачи в России действуют непрофессионально, поступают халатно, и не наказываются, широко известно. Гибнут здоровые граждане, гибнут дети, о чём говорят по телевидению, пишут в газетах, но власть закрывает глаза, суды проявляют гуманность. Круговая порука вседозволенности превратилась во зло вселенского масштаба. Кричим о преданности Отечеству, забывая при этом, что для того, чтобы любить Отечество, нужно что-то для него сделать полезное.

Мучаюсь и не могу понять: почему врачи Лиги не повторили анализы, чтобы подтвердить или отвергнуть диагноз? Не удосужились подумать? У меня такое мнение, что на первом месте у руководства Лиги, администрации пансионата деньги, которые уплатил муж за исполнение своего завещания. За свою смерть.

Говорим о консилиуме, без заключения которого не принимается окончательное решение. Выходит, консилиум берёт за основу документы, составленные специалистами медицинского центра. Отдаю отчёт, что подобный исход, как это произошло с мужем, – досадное исключение. А Фрида Коэн? Тоже горькое недоразумение?

Разрушается вера в справедливость, неподкупность врачей. Начинаешь думать, что вокруг засели подлецы, у кого на первом месте чистоган. В том числе и в такой организации, как ЛДС. Значит, мир прогнил насквозь. Порок, проникнув во все сферы общественной жизни, утверждает себя и затыкает рот каждому челобитчику. Под властью порока гражданин лишается величия, впадает в отчаяние от произвола, который ему приходится терпеть.

К сожалению, пороки зашли слишком далеко. Деньги превращаются в образец суетности, символ благополучия. Нет злодеяния, которое нельзя прикрыть деньгами, придать ему вид добродетели; трус, маскируясь деньгами, выставляет себя человеком мужественным, подлец рядится под человека благородного. Посмотрите на женскую красоту: она продаётся за доллары.

Затеяла суд с одной целью: достать виновников смерти мужа и отца моих детей и осудить по закону. Никто меня не остановит. Не остановит по той причине, что притворство и алчность обступили честь и совесть. И в таком святом деле, как медицина. Смею полагать, что и эвтаназия обставлена бессердечной и бессмысленной необдуманностью поступков.

Из корысти люди губят доброе начинание, которое задумывалось как гуманное начало. И только тогда, когда мы выведем зло на чистую воду, только тогда сможем быть уверенными, что нам удастся его победить, сгубить под корень. И не одно это. Восстановив справедливость, мы будем вправе считать себя верными принципам добра, и уповать на высшую, более объемлющую истину, а не играть в орлянку, как Вы написали, и ждать, что тебе выпадет: орёл или решка.

Не останавливайтесь. Вы должны разобраться и призвать к законности и ответственности. Речь о человеческих судьбах. Речь о человеческой жизни, которая выставляется на торг. Наказание за преступление, уже совершённое, должно следовать в каждом конкретном случае. Этим сможем предотвратить повторение зла. Нельзя допустить, чтобы Лига по вине корыстолюбцев превратилась поистине в фабрику смерти.

Марина Цветкова».

«Остерегайся скандалов, – подумал Говард за рулём «Вольво», – но если скандал неизбежен, веди его так, чтоб враги твои боялись тебя».

В пансионате Лиги Добровольной Смерти пройти к директору не разрешили.

– У вас блек-карта, – сказал Говарду дежурный.

– Какая, какая карта?

– Блек-карта. Службой безопасности вам проход на территорию пансионата запрещён.

– Но я пришёл не в казино! Хочу побеседовать с директором пансионата господином Гюнтером Линдом! Вот моё журналистское удостоверение. Есть закон о праве журналиста на объективную информацию. Вы нарушаете закон.

– Минуту… – Дежурный связался по телефону с помощником директора, доложил о госте, выслушал ответ и сообщил: – Господин Линд проводит консилиум. Он не может вас принять.

– Главный врач, разумеется, тоже на заседании консилиума.

– Вы правы.

– Хорошо. Приеду завтра. Пусть главный врач назначит мне время для встречи.

Связавшись со службой безопасности, дежурный доложил:

– Журналист газеты «Свенска Дагбладет» Рон Говард права качает. Настаивает на встрече с Густавом Стаббом… Завтра… Так и передам… – Повернувшись, внимательно посмотрел на Говарда и сообщил: – Главный врач пансионата ждёт вас завтра в четырнадцать нуль-нуль.

– Благодарю, – ответил Говард и покинул помещение.

На следующий день Рон снова явился на проходную. Его без слов проводили в приёмную главного врача. Густав Стабб оказался человеком радушным. Во всяком случае, таким старался быть. Глядя на него, Говард невольно вспомнил юрисконсульта Карла Дюваля, так похожего своим поведением на Стабба, и едва сдержался, чтоб не рассмеяться. Может, клонируют специалистов, чтобы обезопасить коллектив от слабых духом.

– Что привело к нам снова? Не забываете пансионат Лиги. Не забываете… Лучше бы дали рекламу, а мы хорошо оплатим.

Говард едва сдержался от этого «оплатим» и ответил:

– Привело к вам письмо читательницы нашей газеты.

– Можно прочесть?

– Да, конечно.

Чем внимательнее читал письмо доктор Стабб, тем больше мрачнел.

– Вы, полагаю, сторонник того, чтобы врачи Лиги перепроверяли медицинские заключения о болезни клиентов и обнародовали, – сказал Стабб.

– Так должно быть, – ответил Говард. – В противном случае, нет гарантии, что не повторится история сродни Питеру Тургесену. Лига обезопасит себя от подтасовки медицинских документов, спасёт ни в чем неповинных. К этому призывает и Марина Цветкова из Петербурга, муж которой стал жертвой непростительной халатности.

– В её доводах есть, конечно, резон. Но не получится ли так, что наша бдительность обернётся Лиге во вред? Мы не вправе разглашать тайну исповеди. Да-да, исповеди. Клиент является к нам со своим горем как в последнюю инстанцию, а специалисты Лиги подобно сыщикам станут копаться в личном деле. Люди приходят к нам со своими бедами, своими правдами и неправдами. Словом, с тем, в какую сторону их толкнула жизнь. Вы же рекомендуете перепроверять их заявления, представленные протоколы и эпикризы, а после заявлять, кто прав, а кто виноват.

– Эпикризы? – переспросил Говард.

– Заключение врача о состоянии здоровья больного, диагноз и прогноз заболевания. Господин Говард, мы не исправительная колония. Мы – приют успокоения и отдохновения. Не все клиенты приходят в пансионат как праведники. Кого толкнули на крайность конкуренты, кто оказался заложником в семье, другого довела до предела терпения болезнь… А специалисты Лиги, администрация, следуя вашим советам и наставлениям, тут как тут: перепроверяют банкрота и отправляют на скамью подсудимых… Хорошенькая перспектива. Не в наших правилах, скажу откровенно, такое. Разбирательство и доносительство – прерогатива других организаций. Суда, к примеру, следственных организаций… Лига – тихая и надёжная обитель для отчаявшихся, если выражаться образно. У нас человек получает возможность сохранить себя незлобивым и чистым. У нас он спасает себя от преследований.

– Вольно или невольно Лига становится пособником бандитов, чёрных риелторов и трасплантологов.

– Обещаю, впредь будем осмотрительнее, – сдержанно ответил Стабб, стараясь закончить разговор. – Учтём требования прессы и госпожи Цветковой. С ней, как понимаю, встретимся в суде. Не успели избавиться от Коэн, новое разбирательство грядёт. Прямо-таки чёрная полоса наступила в нашей работе…

– Может, на пользу. Проанализирует администрация положение дел, сделает выводы.

– Поговорим в следующий раз. У вас, Говард, будет возможность поблагодарить меня за помощь, – сказал Стабб, протянув тонкую жилистую руку хирурга. – Будьте внимательны и осторожны. Народишко вокруг скверный и продажный. Из малого раздуют такое… – Стабб нажал кнопку, и на пороге кабинета появился подтянутый мужчина в форме, коротко подстриженный. – Макс проводит вас до проходной, оградит от придирчивой охраны. После неприятностей, которые свалились на нашу голову, мы стали очень бдительными. – Стабб улыбнулся.

За проходной Говард остановился перевести дух и снять напряжение, посмотрел на небо. На западе холодные тучи заслонили простор, и на их фоне поля и леса в солнечном свете с востока, застыв в покое, ярко полыхали осенними красками.

Во время беседы с главным врачом Рона не покидало ощущение, что его из пансионата не выпустят. За дверью кабинета Стабба в полной готовности стоят в ожидании приказа дюжие молодцы, которые скрутят Говарда и потащат в глухое подземелье. Ощущение опасности не оставляло Рона до тех пор, пока не оказался за порогом контрольно-пропускного пункта.

Когда Говард покинул кабинет главного врача, Густава Стабба пригласил на беседу директор пансионата.

– Чего добивается Говард? – с раздражением в голосе спросил Гюнтер Линд. – Копает, копает…

– У него на руках скверное письмо из Петербурга. Касается банкира Леонида Цветкова, – ответил Стабб.

– Кто такой?

– Председатель правления банка «Горизонт». Поступил к нам как больной СПИДом.

– Вспомнил. Состоятельный господин. Из числа новых русских, которые не знают цену деньгам. Расходы оплатил без лишних разговоров. Мы анатомировали его тело…

– Внутренние органы оказались здоровые, ушли на медицинские цели за солидную сумму…

– Кто из врачей попался?

– Нет-нет, отправка донорских органов прошла благополучно. Супруга обратилась с иском в суд по другой причине. Врач, который обследовал Цветкова, допустил грубую ошибку. Поставил неверный диагноз. Цветков был здоров.

– В чём и мы смогли убедиться… Но наша вина в чём? К врачу, который подписал заключение о болезни, пусть и предъявляет претензии. Дурака учить, что решетом воду носить… Труп, как помню, мы кремировали…

– Совершенно верно…

– Урну с прахом отправили…

– Говард и Цветкова настаивают на том, чтобы врачи Лиги проводили тщательное медицинское обследование пациентов с целью подтвердить или отвергнуть указанный в эпикризе диагноз. Случай с Фридой Коэн…

– Чёрт побери, Фриду! Долго будем оправдываться… – зло ответил Линд и бросил карандаш. – Живём, как на вулкане!

– Теперь начнётся судебное разбирательство по делу банкира Цветкова… Говард такое раздует… За донорскими органами погнались. Ему только повод нужен…

– Прикажешь признать, что в пансионате Лиги сидят шарлатаны и проходимцы? Последнее, Стабб, значило бы, что мы должны поставить крест на всей нашей работе. Нашей с тобой, Густав! Нашей, батенька! Соображаешь, что имею в виду? Боюсь уже говорить открыто даже в своём кабинете, вдруг прослушка установлена.

– Ты, Гюнтер, повторяй громче: работали хорошо, будем работать ещё лучше! Пусть слушают, – сказал Стабб с улыбкой, пытаясь успокоить Линда.

– С Цветковой разберёмся и как-нибудь отбояримся, – ответил Линд. – А Говарда нужно убрать. Он пансионат в покое не оставит. Вцепился мёртвой хваткой. Честный и неподкупный… Завещание Хилеви Уилсон на контроле?

– На контроле…

– Умная бабёнка. Не зря обозлилась на Говарда. В завещании Хилеви требует наказать его. Мера возмездия – «удар молнии». Мы должны заставить этого журналиста изменить собственное мнение о Лиге. Хватит того, что Колчин обвёл, как мальчишек. Обхитрил нас этот русский. Все поверили в его желание работать в пансионате.

– И как заставим Говарда молчать? Используем «удар молнии»? Зачем тогда отпустили его?

– Зачем отпустили его? – ответил Линд и улыбнулся с ехидцей. – Пусть не думают в полиции, что здесь у нас работают торговцы смертью. Как нас пытаются выставить. Явился в пансионат журналист с запятнанной репутацией и ушёл без каких-либо враждебных проявлений к нему со стороны руководства пансионата. Зато в другой раз…

– В другой раз мы свяжем этого Говарда по рукам и ногам…

– Зачем же сразу, Густав? – перебил главного врача Линд. – У нас есть много способов для развития ума. И для его угасания. Удар молнии – крайняя мера…

– Значит, мы должны заключить Говарда под стражу…

– Вынуждены, Густав. Вынуждены! Убрав Говарда, мы устраним угрозу разоблачения тем, что выставим предполагаемое преступление несуществующим. Пусть поработает наша служба безопасности. Готовьте, Стабб, распоряжение об исполнении воли госпожи Уилсон.

– За чьей подписью? – уточнил Стабб, зная осторожный нрав Линда.

– За подписью директора пансионата, разумеется. Втягивать в это дело доктора Тосса не будем.

– Совет Лиги как посмотрит? Отправляя Говарда в корпус «X», сильно рискуем. Полиция бросится на поиски…

– И почему обязательно в корпус «X»? У нас имеются и другие не менее надёжные места…

– Зря нервничаешь, – сказал Лундстрем, выслушав рассказ Говарда о встрече с главным врачом пансионата. – Сколь верёвку ни вить, а концу быть. Есть новость, которая заинтересует тебя.

– Какая ещё, Гарри?

– В Парижском суде рассматривается случай, подобный тому, что произошёл с Питером Тургесеном.

– Опять родственные разборки… Хватит, наверное?

– Терпение и выдержка, журналист Говард. Поспешности свойственна раздражительность и нетерпение. В деле замешана Лига Добровольной Смерти. Может, это и есть то недостающее звено в цепи событий, которое поспособствует пролить свет на работу Лиги.

– И остановить этот конвейер смерти…

– Меня заинтересовал иск некой Беатрис Сорель в связи с безвременной кончиной её брата, Пьера Ростана. Я включён в комиссию по расследованию обстоятельств смерти Пьера, поскольку это произошло на территории Швеции в пансионате Лиги Добровольной Смерти. Сестра подала в суд жалобу на жену Пьера, утверждая, что та из корыстных побуждений хитростью заставила мужа покончить с собой.

– Лететь в Париж?

– Подключайся к работе. И начни разговором с Гретой Ростан. Учись у Колчина. Уж он не упустил бы шанс.

– Что-то много летаю последнее время…

– Один русский поэт сказал: «И вечный бой! Покой нам только снится»…

– Извини за откровенность. Ты смотришь на мои вояжи, как на забаву?

– Я смотрю на твои вояжи, Рон, как на необходимость. Долг журналиста довести дело до логического завершения. Упустим, и зло укоренится. Появятся новые страдальцы. Главный редактор Нильс Хадсон воспринял просьбу Говарда без восторга.

– Ты, конечно, понимаешь, что опростоволоситься не можешь. В противном случае, мы рискуем репутацией газеты.

– Привык отдавать отчёт тому, что делаю. Хочу расследовать ситуацию, которая по мнению Гарри Лундстрема во многом напоминает трагическую историю с Питером Тургесеном.

– Командировку разрешаю. Хотя момент не слишком подходящий. Дел в редакции невпроворот. Отсутствие заведующего отделом скажется, безусловно. И другой аргумент, который меня смущает. Не сложилось бы у наших читателей впечатление, что мы критикуем Лигу из корыстных побуждений. В погоне за сенсацией.

– Понимаю, и буду иметь в виду при расследовании.