Текст книги "Лига добровольной смерти"

Впервые за годы работы журналистом Говард ощутил свою необходимость. Перед ним стояла ясная цель. Любым способом он должен доказать пагубность бесконтрольной эвтаназии, и что за этим следует. Он должен убедить сторонников Лиги Добровольной Смерти, что такая система помощи больным и обездоленным может существовать лишь при строжайшем контроле со стороны государственных органов. В противном случае при клятвенном заверении администрации Лиги в искреннем служении обществу эвтаназия превратится в средство наживы и насилия.

Необученные солдаты, думал Говард, тоже совершают поступки героические, но не со знанием дела, а по случайности. Сам он, необученный в медицине, не мог допустить оплошности, должен был разобраться и предельно чётко обнажить сущность проблемы. Понимал, что с ликвидацией Лиги Добровольной Смерти вопрос не будет закрыт. Алчность не искоренить одним махом.

Придуманное ремесло повторят другие и в другом месте. Записных проходимцев, жадных до денег, нельзя устранить ни увещаниями, ни судом. В развращённом обществе зло остаётся недосягаемым, оно смеётся над строгостью законов и ускользает от всякой ответственности. Но это не значит, что надо смириться и уступить злу. Сопротивление играет прогрессивную роль, так как отрицает порождение преступления, очищает общество от угнетения. Не успеешь завершить начатое тобой, придут следом другие и доведут дело до конца…

Глава 22

Мощный разряд электрошокера свалил Говарда в тот момент, когда Рон распахнул дверь автомобиля и собрался сесть за руль. Дюжие мужчины в спецовках дорожных рабочих подхватили безвольное тело, перенесли к ожидавшей поблизости машине, запихали в фургон и скрылись с места происшествия.

На перекрёстке машина свернула к речке Фюрис, направилась в сторону подъёмных мостов, проскочила по одному из них. Изрядно поколесив по пригороду Упсалы, машина подкатила к проходной пансионата Лиги Добровольной Смерти. Шофер в нетерпении посигналил, железные кованые ворота открылись, и фургон с пассажирами скрылся за высоким забором.

У подъезда Дома последней ночи машина остановилась. За то время, пока раскатывали по городу, Говард пришёл в себя. Он вышел из фургона, оглянулся по сторонам. Молчаливые стражи не дали ему долго раздумывать, подтолкнули вперёд, повели в приёмный покой, и передали ожидающим на входе мужчинам в белых халатах.

В холле царил порядок: мягкая мебель, цветы, пост для дежурного персонала, стойка, а за ней диван и стулья, шкаф с лекарствами первой необходимости. Потолок холла украшала красивая лепнина: нежно-белый орнамент из цветов с бутонами.

– Добро пожаловать, – сказал худощавый мужчина в очках, когда удалились сопровождавшие Говарда похитители. – Эрик Теглер, ваш лечащий врач. Провожу в комнату, где будете жить. – Доктор вёл себя спокойно и буднично. – Мобильный телефон, колющие и режущие предметы у вас изъяли… Но мы должны перепроверить.

Молчаливые два санитара подошли к Говарду, ощупали с головы до пят складки одежды, попросили открыть рот, и заглянули в него. Не обнаружив ничего подозрительного, медбратья отошли в сторону.

Доктор Теглер повёл Говарда к лифту. За ними последовали два медбрата. Два молодца, одинаковых с лица, подумал о них Говард. Сделаешь шаг в сторону, навалятся с двух сторон и скрутят, заткнув рот кляпом. «Вольные с невольными не якшаются», – вспомнил Рон замечание соседа однажды в разговоре. Вольные с невольными…

– В какой корпус меня доставили? – спросил Говард доктора.

– Дом последней ночи. Здесь у нас тихо и уютно… Никто не досаждает…

Комната на третьем этаже, в которой Говарду предстояло коротать дни или часы, оказалась просторной и светлой, с добротной мебелью. Широкая деревянная кровать аккуратно застелена. У изголовья резная высокая спинка овальной формы, две большие мягкие подушки в накрахмаленных белых наволочках взбиты и уложены одна на другую.

В рабочем углу комнаты дорогой плазменный телевизор, поодаль от него – компьютер с монитором и лазерным принтером. «Разрешают пользоваться, – подумал Говард, – следовательно, не опасаются. Вся техника под контролем»…

– Осваивайтесь, – сказал доктор Теглер. – Поговорим позже. Но сначала должен обследовать вас.

– Вроде здоров… – ответил Говард.

– И похвально. Однако порядок у нас для всех один. Медицинский осмотр – в обязательном порядке.

– Хотел бы спросить…

– Вопросы зададите доктору Густаву Стаббу. Мой совет вам, – Теглер улыбнулся: – не спешите доказывать свои права, не лезьте на рожон. Познакомитесь с обстановкой в доме, с порядками, а уж после и поговорите с главным врачом…

Оставшись наедине, Говард постарался спокойно проанализировать положение, в котором оказался не по своей воле. Кому понадобилось это похищение? Бандитский захват средь бела дня. Видимо, у тех, кто задумал операцию, не оставалось иного выхода. Но должны же были предположить, что Говарда хватятся. Поднимет тревогу руководство редакции «Свенска Дагбладет», Гарри Лундстрем поставит на ноги свою службу.

Выходит, у похитителей есть план. Не случайно отправили не в корпус «X», чтобы прихлопнуть его, как муху, и замести следы, но решили помедлить с исполнением приговора. Может, постараются выдать случившееся за личное намерение Говарда. Как сделала это Хилеви Уилсон. И подумал: «Хилеви Уилсон… Уилсон… Надо же такое придумать. И кому: жене! Кричишь о преступности в пансионате Лиги, а сам в семье проглядел мир и согласие».

Коль так устроена жизнь, должен быть готов к любому повороту событий. Не исключён вариант, когда из Говарда могут сделать преступника. Мол, проник в пансионат, учинил переполох, а охрана, выполняя положение инструкции по безопасности территории, открыла по неизвестному огонь на поражение. Просто и правдоподобно для следствия, а мёртвое тело… вот оно, забирайте.

Однако не пошли на крайние меры сразу, размышлял Говард, есть время пошевелить мозгами, есть возможность поиграть в кошки-мышки, разузнать кое-что из того, что скрывается от глаз посторонних. Правы те, кто говорит, что жизнь порой закручивает такие истории, какие и фантастам не придумать. Главное сейчас, – выйти на связь с Лундстремом, известить его о ситуации, в какой оказался.

Ситуация не простая, но если выпал случай, Рон постарается грамотно воспользоваться им, коль сам ничего путного не придумал, чтобы пробраться в пансионат, и действуя осторожно, разузнать как можно больше и не обмишуриться. Не попасть впросак. Что жизнь его зависла на волоске, осознавал. В нём пробудился азарт, а с ним честолюбивое притязание. Вспомнил Владимира Колчина и не сдержал улыбку. Предусмотрительный, способный на актёрскую импровизацию и притворство, Говард хладнокровно приготовился к поединку, чтоб не выдать собственное намерение и выполнить задуманное не хуже Колчина. Нет дела без риска.

Анализируя ситуацию, в которой оказался, Рон пришёл к простому и ясному выводу: жизнь в современном обществе напоминает катание на чёртовом колесе. Обстоятельства то бросают человека в пучину неизвестности и порока, то возносят до небес, отчего даже дух захватывает. И надо удержаться, не потерпеть крушение и не покалечить тело и душу.

В так называемом демократическом обществе под видом свободы развивается уродство морали, когда всё больше людей мало задумывается над благородной целью, ради чего стоит жить и бороться. В массе своей люди сегодня озабочены лишь выколачиванием денег, накоплением их на банковских счетах. Для достижения такой цели многие идут на крайность – брат предаёт брата, и отец сына, дети восстают на родителей, когда из корысти умервщляют любого, потому как из сердца исходят злые помыслы. Происходит мутация души и разума, когда понятия «не убий», «не укради» становятся анахронизмом.

Думал и посылал проклятие: «Побей их Антонов огонь! Побей!». Антонов огонь, говорил когда-то отец, отделяет помертвевшие части тела и спасает человека. В противном случае погибнет всё тело…

Кого не ожидал Говард увидеть в своей комнате, так это директора пансионата. В дверь постучали, затем она распахнулась, и на пороге появился Гюнтер Линд собственной персоной. Окинул придирчивым взглядом комнату, остался доволен её убранством.

– Кофе, напитки приносят по первому звонку, – сказал Линд. – Звонок и местный телефон на письменном столе. – Линд указал на кнопку звонка, нажав при этом на неё. – Осуждаете нас? Осуждаете… По глазам вижу.

– Обдумываю…

– И правильно. Слушай других, но сам живи своим умом.

Раздался осторожный стук в дверь, вошла женщина с наколкой на голове, в белом переднике. Впереди себя официантка толкала столик на колёсах. На столике было расставлено привычное в таких случаях угощение.

– Кофе, чай? – спросила мужчин.

– Спасибо, Анита, – сказал Линд. – Мы сами управимся.

– Пожелаете что, дайте знать…

Когда женщина ушла, Линд расставил чашки, сахарницу с кусочками тростникового сахара, сливочник.

– Что будете пить?

– Кофе покрепче, – ответил Говард.

– Я тоже выпью кофейку.

До того, как перейти в пансионат Лиги Добровольной Смерти, Линд работал рядовым хирургом в городской больнице. Он обладал упорством, быстро набрался опыта и числился неплохим врачом. Однако Гюнтер мечтал подняться по служебной лестнице, разбогатеть и ни от кого не зависеть, никому не завидовать. Верил, что судьба пошлёт ему случай, который обязательно должен произойти по стечению внешних обстоятельств, и Линд добьётся того, чего жаждал иметь.

Судьба явилась в облике доктора Рагнера Тосса, который предложил Линду престижную должность директора пансионата и высокое жалованье. Через пять лет, освоившись на новом месте, Гюнтер Линд понял, что заслуживает большего, время действовать. Нельзя же работать на таком хлебном месте, и остаться без гроша в кармане. У него появились кое-какие идеи по расширению сферы деятельности пансионата, сулившие солидные прибыли.

Приблизив к себе главного врача, Линд наряду с тем, что делали врачи пансионата официально и открыто, потихоньку начал поставлять донорские органы клиникам с высокой репутацией. Доверяя Густаву Стаббу, с ним поставил дело основательно. От продажи донорских органов поступали солидные денежные отчисления на банковские счета, его, Линда, и жены. Линд мог позволить себе с семьёй жить на широкую ногу, тихо приобрёл особняк в пригороде Лондона.

– Вы, конечно, думаете, что в пансионате работают люди без сердца. Лишённые сострадания и человечности. Это не так, Говард. У большинства из тех, кто трудится здесь, есть семьи, детишки. Поверьте, дело наши специалисты исполняют с чувством ответственности и неустрашимости. Да, с чувством неустрашимости. Каждого из нас могут обвинить в жестокости, поскольку в нашем деле грань между праведным поступком и посягательством на жизнь порой невидима.

– Благие устремления нередко начинают переходить на преступный путь, когда появляется корысть, – ответил Говард. – Когда благие намерения забивает жажда наживы. Служение делу превращается в бизнес, обнажая наши преступные действия.

– И вы туда… Хотите жить, как та кошка, которой хотелось бы наловить рыбки, но не хочется замочить лапки. Вы судите о нашей работе по наитию, когда суждение возникает спонтанно, вне всякой связи с действительностью. Мы, Говард, выполняем тяжёлую работу. Мы, как те каменщики, которые долбят скалу, потом тешут камни, ровняют для укладки здания. Мы долбим человеческую закостенелость, добиваясь прозрения и понимания при укладке нового направления практической медицины – пересадки донорских органов. Исполняем свою работу, хочу заметить, с большей чистотой разума, нежели вы. Вокруг обман, нет единения. Читайте Ветхий завет, Талмуд. Мы боремся с таким злом, как недоверие. Ага, вырезаете здоровые органы у человека – убиваете!

Боремся с таким непониманием, осознавая: пусть не сейчас, но через годы труд наш поймут и оценят. Колебаться в нашем устремлении – значило бы потерять самообладание. Полагаете, я не мучился и не страдал, когда приступил к делу? Решимость выполнять то, что выпало на долю, придаёт мне наша действительность, беспомощный мир, похожий на тяжелобольного.

– Но гибнут люди! Питер Тургесен, к примеру! Или Пьер Ростан!

– Давайте постараемся понять друг друга. Личности, которых упомянули, к сожалению, сами о себе не позаботились. Они что, неразумные дети? Видите ли, наивные и доверчивые.

– Их обманули и предали. Вернее, продали.

– Поживите у нас, ознакомьтесь с работой пансионата. Загляните в кабинеты хотя бы в корпусе, в котором находитесь. Новейшая аппаратура, опытные врачи, медперсонал. Миллионы евро тратятся на то, чтобы клиенту помочь, освободить его от горести и душевных мук. И учтите: берутся эти миллионы не из бюджета Евросоюза…

– Вы хотите склонить меня на свою сторону?

– Пытаюсь разъяснить вам, талантливому журналисту, что заблуждаетесь, и помочь без предвзятости посмотреть на работу Лиги. Вы смотрите на происходящее в пансионате как на явление с точки зрения обывателя, и глубоко заблуждаетесь. Если наша работа приносит ожидаемый результат, то тем самым подтверждается правильность наших действий. И это придаёт нам силы, не позволяет бросить начатое.

– Но уход человека из жизни не оправдать никакими благими намерениями!

– Спорное суждение. В нём истина и заблуждение перемешаны, свалены в одну кучу. Поживите у нас, повторяю. В пансионате для клиентов созданы все условия для пребывания. Пусть на короткий срок, но мы стремимся доставить человеку комфорт и покой, чтобы забыл клиент прошлое, и спокойно посмотрел на небо. В пансионате чистое бельё и вкусная пища, люди окружены заботой. Неужели вам больше импонирует то, что эти несчастные в реальном быту бросались бы под поезд, вешались и стрелялись, обитали на свалках. Или, удалившись в глухие дебри, помирали, как больное зверьё? Мы помогаем мученикам. И главное – мы не тащим их в пансионат насильно, они, больные, являются к нам по доброй воле и в здравом уме.

– Видимо, придётся пересмотреть отношение к Лиге…

– Предположим, что в ваших словах есть доля истины, – продолжал разговор Линд, отпивая по глотку кофе. – Предположим! Что дальше? Признать, что здесь окопались торговцы человечиной? Убийцы невинных жертв? Но всем известно, что клиники Европы получают из пансионата донорские органы для пересадки больным не подпольно. Имеется регламент допустимости. Сущность происходящего важно не только обнаружить, но и подтвердить правильность начинания! Задача ваша как исследователя и состоит в том, чтобы не мешать нам, а распознать полезность нашей работы и поддержать печатным словом. Не спорю, общественность придёт к пониманию важности нашего труда, но через какие тернии придётся врачам Лиги до этого пройти? И за что? За наше добро и нам же рожон в ребро…

– Какими путями врачи пансионата находят доноров?

– И это всем известно! В любой стране вы найдёте желающих продать почку, печень и даже сердце, только бы на вырученные деньги семьи могли погасить взятые в банке кредиты. Или заплатить за дом, так как доходов нет, заработок по причине банкротства фирмы пропал. Зайдите в Интернет: предлагают донорские органы, девственность, новорожденных детей.

Мы таким клиентам отказываем. Обрекаем на нищенство, на смерть, ничем не оправданную. Проще говоря, потворствуем злу, а не помогаем избавиться от него, считаем не вправе производить подобные операции. Будь на то моя воля, сам бы оперировал стоящих у власти чиновников, которые допускают произвол, вырывая у них здоровые органы. Может, этим заставили бы вникнуть в жизнь обездоленных.

– Моё мнение может быть ошибочным, – сказал Говард, понимая, стоит ему высказаться прямо, что думает о Линде и Густаве Стаббе, и с ним будет покончено в спешном порядке.

– Человечеством, Говард, правит врач. Не злато и бриллианты, не доллары и фунты. Всё это – есть средство для достижения задуманного. Все ходят под Богом – президенты, короли, олигархи. Чистильщик у Бога – врач. Да-да, именно врач спасает больного президента или олигарха. Спасает, а может отправить на тот свет. Привыкайте к реальности, Говард. Не витайте в облаках. Взгляните серьёзно на медицину в благословенной Европе. В той же России. Где больницы не отличаются от больниц послевоенной поры. Но в послевоенную пору врачи накопили опыт, спасали в большинстве случаев пациентов от смерти. Сейчас же медперсонал – укол нормально сделать не могут! В Лиге специалисты высокого класса, с опытом работы, каждый старается принести обществу пользу, а вы нам мешаете. Вы нас просто преследуете.

– Выпал случай написать о Лиге, воспользовался…

– И чего добились? Не оставили нам выбора. Но положение можно поправить. Предположим, вы опубликуете статью, в которой расскажете о пансионате и как бы между прочим признаете, что заблуждались, допустили искажение фактов по незнанию. Знаете, сколько врачей пострадало, когда в медицине начали практиковать переливание крови? Обвинения сыпались схожие: кровопийцы, кровь переливаете из корыстных побуждений, за деньги! Подумайте! Учить вас не надо. Вы – опытный журналист.

– Подумаю…

– Подумайте! Положение, в котором оказались, таит в себе большую для вас опасность. И для нас тоже, не сбрасываю со счетов.

– Если бы вы хотели убрать меня, то убрали бы без промедления…

– Правильно! Скажу прямо: это не входит в наши планы. Рассчитываю на здравый смысл и взаимопонимание. Поверьте, к вам, журналисту «Свенска Дагбладет», у меня хорошее расположение. Так что раскиньте мозгами. Завтра может быть поздно.

– Встану на вашу сторону, а что потом?

– Потом? Суп с котом! – ответил Линд и засмеялся.

«Перед тобой люди, которые выставляют добродетель, – подумал Говард, – а в душе у них порок и беззаконие». Сомнений не оставалось: Линд намерен склонить Говарда на свою сторону, а затем сделать Рона марионеткой в глазах общественности, которая станет плясать, когда её дёргают то за одну, то за другую нитку.

– Вы считаете меня вашим врагом… – сказал Говард с долей огорчения.

– Если честно, я вас побаиваюсь. От вас исходит опасность. И я благодарен госпоже Хилеви Уилсон, которая предупредила нас, рассказав и о вашей склонности к авантюрным действиям.

Змея подколодная, за что мстит? И есть ли предел такой злобе? Сколько желчи нужно накопить, чтобы постоянно сводить счёты, находя малейший повод. Жажда отмщения за причинённую когда-то несправедливость сделала женщину негодницей, которая готова испоганить и свою душу. Рон лихорадочно думал, как вырваться из капкана.

– Докажу вам свою искренность, – сказал в задумчивости. – А то, что человека тянет на подвиги, так это журналистская привычка лезть на рожон. Не всегда от большого ума…

– Хочется верить. Впрочем, выхода у вас нет.

– Наша беседа носит доверительный характер?

– Конечно! Иначе не пришёл бы.

– Не отвернётесь от меня?

Линд засмеялся, довольный собой:

– Доверьтесь сначала. Докажите, что встанете на нашу сторону.

Говард счёл за лучшее промолчать, памятуя намерение попасть в пансионат. «Следуй своей дорогой, – подумал, – и пусть люди говорят что угодно»…

– Надеетесь, что вас станут искать? Напрасно. Здесь мёртвая зона. Что сюда попало, то пропало. Хотите совет? Не приближайтесь близко к огню, можете обжечься.

– Предлагаете сотрудничество, так?

– Правильно! – ответил Линд и, сняв очки, начал протирать стёкла носовым платком. – Предлагаем именно сотрудничество. Подумайте. И не откладывайте ответ в долгий ящик.

– Не заставите резать глотки?

– Обижаете. Мы не кровожадные. Если и приходится перерезать глотки, то сначала врачи дают обезболивающее. Я бы хотел, чтобы между нами возникло понимание.

Когда Линд ушел, Говард посмотрел на себя в зеркало: русые волосы, чёткий чуть вытянутый профиль лица, прямой нос, синие глаза… «Блуждает человек, пока в нём есть стремленье», – вспомнил Гёте и улыбнулся.

«Коль Линд пытается переубедить меня и склонить на свою сторону, – думал Говард, – значит, не во всём чувствует себя уверенным, боится разоблачения. У меня есть время для того, чтобы подумать, осмотреться и найти выход».

Не лишённый чувства самолюбия, а если оно затронуто, уж там он не уступит, Говард, оказавшись в одиночестве, думал о том, что ждёт его. И хотелось не пропасть в безвестности. Работа предстояла опасная, и чем всё закончится – этого не дано предвидеть. В любую минуту могут ворваться исполнители приказа дирекции, применят силу, прибегнув к самосуду. Согласиться на предложение Линда и выиграть дни, добиться правосудия… Но на кого положиться? Кто поможет? Кто придёт на выручку? Связаться с Лундстремом нет никакой возможности, чтоб хотя бы словом дать знать о себе…

Ночью Рону приснился сон.

Отец собрался на рыбалку. Не терпелось показать сыну, как ловят радужную форель. В пору отпусков Эйнар старался выбраться на природу, увозил Рона и бродил по лесу, слушая пение птиц, шум ветра в вершинах раскачивающихся сосен.

– В море не нарыбачился? – пристыдила мужа Инга. – На неделю появился, и убегаешь. Захотелось свежей форели, купи в магазине.

– Купи… Рыбалка на реке как… как причастие. Поймать форель на быстрине сноровка нужна, терпение. И отстранение от всего окружающего, что отвлекает.

А природа кругом… Зелёные берега, лес подступает, вода у ног плещется. Остановишься среди деревьев, вертишейка голос подаёт: «тя-тя-тя»… будто щенок в кустах тявкает. Кукша-молчунья пролетит, среди ветвей спрячется и высматривает: кто ты такой, зачем явился… На реке по мелководью турухтаны из семейства бекасовых расхаживают. Наклонят голову с красивым пышным воротником и ступают важно, под ноги смотрят. У турухтана спина и грудь дымчато-бурые, брюшко чёрное, ушки из перьев по бокам головы. Идёт по воде и просит жалобно: «пить – пить – пить»…

– Откуда такие познания? – удивилась Инга. – По лесу мало ходишь. В море больше…

– Отец часто брал меня в лес, когда я в таком возрасте был, как Рон. Хочется и мне сына на природу свозить. Пусть запоминает. В городе такую красоту не увидишь. В городе постоянная спешка, на облака некогда посмотреть. Ты поедешь с нами?

– Думаешь, одних отпущу? Как бы ни так! Мне тоже хочется увидеть этого…

– Турухтана…

– Да, турухтана. Послушать пение птиц, подышать речным воздухом. Форели горячего копчения отведать, а не той, что в магазине залежалась.

– Едем, сынка? – окликнул Рона отец.

– Едем, папка! – Подбежав, Рон обнял отца в знак благодарности. С отцом он всегда делает для себя открытия.

– Сосед просит взять его… – сказал Эйнар виновато. – Ты как смотришь, жена?

– Места на реке всем хватит. Хотя отдыхать с чужим человеком удовольствие не столь уж великое. Постоянно на себя оглядываешься, как бы случайно не выставить себя на посмешище…

Поселились рыбаки на базе отдыха. В уютном доме нашлось всё необходимое для проживания: постели, душевая, но приготовление обеда, – тут полная свобода личных действий. Закоптить рыбу, поджарить на мангале мясо, – пожалуйста, старайся сам. Такое положение рыбаков и охотников устраивало. Для того и приехали, чтоб почувствовать себя на свободе, никого не обременять, и показать своё кулинарное мастерство. Коптильня для рыбы, сложенная из кирпичей, жаровни, столы под навесом, – всё к услугам отдыхающих на природе.

Прихватив рыбацкие снасти, банки с наживкой, мужчины отправились по тропке к реке. Рон поспешал за отцом. В резиновых сапогах, красной противокомариной рубахе и бейсболке козырьком набок, Рон то забегал вперёд, то отставал, прыгая за лягушкой, которая норовила ускакать в заросли цветущего тысячелистника.

Возле обгоревшей от удара молнии сосны сосед Якоб сел в лодку, выплыл на вёслах на чистую воду ближе к другому берегу. Отец с Роном прошли в сторону переката, и облюбовали место на плёсе под старой раскидистой ракитой.

Освободив леску спиннинга, Эйнар насадил на крючок пару зёрен варёной кукурузы, и передал настроенный спиннинг сыну.

– Забрасывай подальше и медленно вращай барабан катушки, наматывая леску. Ощутишь поклёвку, не спеши, тяни рыбину спокойно, без рывков. Не то сорвётся форель.

– Ясно, папа…

На перекате форель выбрасывалась из воды, трепеща и извиваясь, норовила лететь по воздуху в стремлении преодолеть преграду на пути к нерестилищам. Неповторимое это зрелище – летящие рыбины над гребнем белопенного водопада.

Ниже по течению, где облюбовали место отец и сын, река смирилась и катила полные воды спокойно, что свидетельствовало о глубине в этом месте. Воздух светился синевой, и даже сосны казались синими.

В отдалении на чистой воде в лодке стоял Якоб, и время от времени взмахивал спиннингом.

Первым поймал форель отец. Подтянул добычу к берегу, позволил ей хватить воздух, и уже спокойно выбрал леску, выбросил рыбину на траву. Рон заволновался, хотелось посмотреть на улов, но тут ощутил рывок, сделал подсечку, позабыв обо всём на свете. Сначала показалось, что рыбина сорвалась. Наматывая леску, Рон снова ощутил рывок.

– Не спеши, сынка, – подсказывал отец, не вмешиваясь в работу. – Дай слабину… Теперь тяни… тяни…

Наматывая леску на катушку спиннинга, Рон с бьющимся сердцем подтягивал рыбину на поверхность. Форель упиралась, ходила из стороны в сторону. Показалась спина, рыбина изогнулась и ударила хвостом. Рон снова потянул добычу к берегу. Вынырнуло серебристое брюхо, отец схватил подсак, зацепил тяжёлую рыбину и выбросил на песок. Форель вскинулась раз, потом другой, и затихла, пошевеливая жабрами.

На радости Рон схватил скользкую рыбину, но не удержал в руках. Форель снова резко вскинулась, перевернулась на песке.

– За жабры бери! – подсказал отец, и, поспешив на помощь, снял форель с крючка, бросил рыбину в приготовленную раскладную корзину, собранную из колец проволоки. – С почином, сынок!

– С почином? – не поняв, переспросил Рон.

– Так поздравляют рыбаки. Ещё говорят: мал почин, да дорог. Древние кельты считали: кто съест первую пойманную рыбу, тот наберётся ума.

В азарте Рон забросил спиннинг, позабыв о времени и где находится. Его внимание замкнулось на конце лески с крючком в тихо струящейся речной глади. Не заметил, как поднялось солнце, река заиграла бликами. На отмели у берега посвистывали кулички.

Причалил сосед Якоб, сложил вёсла, подтянул лодку на песок.

– Как улов, рыбаки?

– Восемь штук поймали! – радостно сообщил Рон. – Несколько сорвалось!

– У меня улов меньше. Но форели, скажу!.. Каждая килограмма на два! Может, на базу пора?

– Сматывай, сынок, спиннинг, – сказал отец Рону. – Пойдём, пожалуй. А то мама заждалась…

– Последний разок заброшу? – попросил Рон.

– Ну, последний раз… – согласился отец, желая продлить сыну удовольствие.

На лужайке возле дома рыбаков ожидала Инга. По тяжёлой ноше в руках мужчин, догадалась, что удача не обошла стороной.

– Сынок, ты-то поймал, надеюсь?

– Поймал, мама! – с восторгом ответил Рон. – И не одну! Папа, скажи!

– Правда, сын, – ответил Эйнар. И добавил, обращаясь уже к жене: – Удачливый у нас парень, мать!

– Коптить сейчас будете? Или под вечер, когда отдохнёте?

– Зачем ждать вечера? Лучше сейчас! – ответил Рон, поглядывая на отца. – Папа, ты как считаешь?

– Сейчас, конечно, – ответил Эйнар, хитро подмигнув сыну. – К вечеру форель должна быть на столе. Я почищу рыбу, а Якоб с Роном растапливают коптильню.

В жаровне потрескивали берёзовые поленья. Эйнар тем временем пластал рыбин, убирал кишки, жабры, натирал солью спины форелей, посыпал внутри ароматной приправой.

Дождавшись, когда в коптильне набралось достаточно жарких углей, поставил решётку, уложил рыбин, добавил к тлеющим угольям ольховых стружек и наглухо закрыл крышкой. Из щелей жаровни вырывался наружу дымок, струился горячий воздух.

Тем временем Инга как заботливая хозяйка накрывала под навесом стол, расставила тарелки, принесла хлеб и соусы, бутылки с холодным пивом и соком. Для пущего удовольствия мужчин принесла бутылку водочки.

Рыба получилась нежная и сочная. Рону мама положила целую форель, на какую сын указал. Отвернула кожицу, раскрыв красное мясо с белыми прожилочками жира, подвинула хлебницу с нарезанным хлебом. Рон отламывал куски форели, уплетая за обе щеки.

Посмотрев на сына, Инга рассмеялась:

– Дома тебя не заставить поесть, а на свежем воздухе и аппетит разыгрался.

– Пусть ест на здоровье, – ответил Эйнар. – Рыба свежая, только выловленная. Когда форель сам поймал, во стократ вкуснее. Ел бы и ел. Правда, сынок?

– Правда, папа. Такой рыбы не пробовал. В Упсале не подают. Скажи, дядя Якоб, разве не прав я?

– В город рыбу привозят. А тут… Тут прямо из реки…

– Хорошо, что мы выбрались на рыбалку, – сказала Инга. – Спасибо, отец.

– Спасибо, пап, – добавил Рон. – На всю жизнь запомню…

К вечеру, когда от солнца золотым расплавом заблестели стволы сосен, отец и сын ушли к реке порыбачить и побродить по берегу с зарослями таволги. Вдруг Эйнар остановился и, указывая на сосну, сказал:

– За нами наблюдают…

Сначала Рон ничего не увидел и подумал, что отец шутит.

– Присмотрись внимательнее. Сова лапландская на суку сидит.

Тут и Рон заметил неподвижно сидящую серую сову. Большеголовая неясыть внимательно смотрела на людей.

– Глазищи у неё… словно два блюдца, – сказал Рон.

Сова уставилась на мальчика, словно хотела спросить: зачем явился в мои владения?

– Говорят, что днём совы плохо видят, – поделился Рон услышанным в школе.

– Ошибаются люди. Охотится неясыть больше ночью, но в пору белых ночей ищет добычу и днём. Хватает иной раз зайчонка или птицу. На глаза попадается редко. Так что нам повезло.

– Красивая… – сказал Рон.

Когда они возвратились к дому, Якоба на месте не оказалось.

– Не говорил, куда ушёл? – спросил Эйнар жену.

– Нет… Думала, отдыхает в доме. Может, на речку отправился?

– Подождём…

К вечеру Якоб не возвратился. Когда долго думаешь об одном и том, в голову лезут всякие мысли. Эйнар забеспокоился.

– Пойду искать…

– Папа, я с тобой… – попросил Рон.

– Пошли, сынок.

Над рекой клубился туман. В белой пелене утонули берег и лес. На том месте, где предположительно сидел Якоб, валялись примятые окурки, обёртки от конфет. Не оказалось поблизости и причаленной лодки. В беспокойстве Эйнар с Роном прошли берегом по течению реки. Дальше начиналась топь.

– Якоб! – Остановившись, крикнул Эйнар. – Я-коб!

– Якоб! Я-коб!.. – ответило эхо.

– Дядя Якоб! – повторил зов Рон.

– Дядя Якоб!.. – снова ответило эхо.

Они долго стояли в молчании. Ни голоса, ни птичьего крика в тумане не услышали.

Отец с сыном в нерешительности пошли на базу. Ступали молча, говорить было не о чем.

– Его мы не нашли… – мрачно сказал Эйнар жене, она ожидала на крыльце.

– Может, заблудился…

– Поблудит и вернётся. Не мальчик…

– А вдруг домой укатил?