Текст книги "Лига добровольной смерти"

Глава 8

Как можно догадаться, с доктором Тоссом встречался Владимир Колчин. Он затеял серьёзную игру и должен был завершить её с перевесом в свою сторону как опытный журналист, не подличая и никого не подставляя. Свою придуманную историю жизни Колчин обставил со всеми мерами предосторожности, понимая: слова и заверения к делу не пришьёшь, последует негласная проверка деятельности Платона Лебедева в Москве, а также в Санкт-Петербурге, где Платон учился. Руководство такой организации, как Лига Добровольной Смерти, не обвести вокруг пальца.

Позаботился Колчин о собственной безопасности. Договорился с офицерами Генерального штаба Министерства обороны придать ему группу опытных бойцов морского спецназа. Там вспомнили прошлое офицера Колчина, пошли навстречу. «Морские котики» прикроют в случае чего, помогут при надвигающейся опасности выбраться из пансионата. Таким тонкостям спецназовцев учить не приходилось, в каких только переделках ни побывали. Детали операции продумали тщательно, изучив местность и обстановку, в какой предстояло действовать.

Оформив документы и получив разрешение на выезд, команда спецназа вылетела в Упсалу заранее. Предстояло в короткий срок обжиться на новом месте, подыскать работу и затаиться до поры и времени, чтоб по сигналу тревоги прийти на выручку своему агенту, обеспечить ему надёжный отход. Благо, пограничные заставы России на близком расстоянии с моря и воздуха.

Расследование захватило Колчина, а делать что-либо в полсилы не в его характере. Работая в пансионате Лиги, Владимир старался войти в доверие, а способности доказать на деле. Он понимал, на какой континент ты бы ни уехал, проблемы с нравственностью сегодня везде одни. Рассуждаем и спорим о делах Лиги, а брачные агентства – разве не бизнес на жизнях красивых женщин?

Их продают неведомо кому, а хозяева невольниц поступают с несчастными, как им заблагорассудится. И редко когда доходит до суда…

В коллективе русского приняли. Расторопен, не завистлив, слов на ветер не бросает. Настырность и желание заглянуть в каждый угол расценили как профессиональную целеустремлённость. Тем более что забот у директора распорядительной службы хватало. В его подчинении охрана, кафе и столовые, снабжение отделений и лабораторий всем необходимым, встречи и проводы гостей, проведение официальных приёмов и брифингов.

«Сдюжим, – думал Колчин, внимательно изучая порядки, заводя знакомства и тормоша подчинённых, заставляя их быть исполнительными и заботливыми. – Не такое выдерживали»… Менять профессию журналиста Колчину доводилось в Ираке и Сербии, в Афганистане.

С первых дней пребывания в пансионате Платон Лебедев сдружился с невропатологом Жаном Летерье из Реймса. Близки оказались характерами. Как говорится, родственные души. Жан никогда не поддавался унынию, находил выход из трудного положения и не мог долго расстраиваться или злиться. Вспыхнет иной раз, заведётся с полуоборота, обругает обидчика или недотёпу медсестру, а через минуту уже забыл огорчения, смеётся, рассказывает анекдоты. Подобное поведение некоторые расценивали как легкомыслие молодого человека, списывали на молодость.

– Перестань ребячеством заниматься, – поучает Жана доктор Эрик Теглер, коллега по работе. – Научись строже обращаться с подчинёнными. Твою доброту воспринимают за слабость характера и неуверенность в делах. Иной и работу выполняет спустя рукава, надеясь на ротозейство начальника, его беспечность.

– Почему надо быть держимордой? – вскипает каждый раз Летерье. – Не понимают доброты – их беда. Я уважаю этих людей, ценю их достоинство и надеюсь, что они поймут меня. Держать человека под колпаком страха – значит, унижать его, не давать возможности вытравить в себе раба. Помните, как Христос ответил фарисеям? По наружности кажетесь людьми праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония.

– Эх, молодёжь… – отвечает с грустной улыбкой Теглер. – Скачете по верхам, а того и не видите, что под ногами зыбкая топь. Не удержитесь, и поглотит вязкая тина бытия…

– Зачем кланяться каждому встречному? – не сдаётся Жан.

– Запомни: лев боится петушиного крика… Царь зверей, а кукареканья не выносит.

– Как это понимать?

– Понимай в меру своего разумения. Оглядывайся, когда права качаешь…

– А… – махнул рукой Жан. – Воду в ступе толчём!..

Разговорившись однажды, Платон узнал от Летерье, что в пансионат Лиги Добровольной Смерти Жан попал случайно. Окончив Медицинский институт во Франции, в родном Реймсе достойную работу по специальности Жан не получил. Какое-то время трудился на станции «Скорой помощи».

И тут наткнулся Жан в Интернете на сайт ЛДС. Пансионату Лиги требовались опытные врачи, в том числе и невропатологи. Созвонившись с дирекцией и переговорив, Летерье получил согласие на переезд в Упсалу.

– Мне здесь нравится, – сказал Жан. – Город в зелени парков немного напоминает мой Реймс. Собор и вовсе во французском стиле, как Реймский. Такие же шпили, фасады, кафедральный зал внутри со скамьями и нефами. Зайду иной раз, присяду на скамью и задумаюсь… Встаёт перед глазами композиция «Встреча Марии с Елизаветой» – справа от центрального входа в Реймский собор. Вспомню, и видится мама…

Жить в пансионате привык. Здесь столько интересных людей! Пусть они больны, пусть разочаровались в жизни, но они многое успели, им есть что рассказать. Пилот Алексей Жарков, к примеру. Кстати, он русский. Командир экипажа Ту-154. Самолёт потерпел аварию возле Новороссийска. Погибли пассажиры, пилоты, а он один уцелел. Радоваться надо, в рубашке родился, но Жарков не может смириться с гибелью людей. Считает себя виноватым и страдает.

– Со специалистами пансионата ладишь? – спросил Платон.

– Что нам делить? Чужое горе? Люди, скажу прямо, очень талантливые. Хирурги, терапевты, психологи. И совестливые. Им мало известных правил общения и ухода, они придумывают свои во благо клиентов пансионата.

– Чем же привлекает Лига? Солидным жалованьем?

– Зря так думаешь. Евро, конечно, нужны, – спокойно ответил Летерье. – У меня, допустим, есть возможность перевести маме пятьсот евро, а то и тысячу в месяц. Мне здесь много не требуется. Счёт имею в банке. Но главное – то, что мама в Реймсе, ни в чём себе не отказывает. Поверь, для меня это очень важно.

Летерье замолчал, видимо, вспомнил мать, представив, как одна тихо снуёт по квартире – пылесосит, смотрит телевизор, а телефон хранит и хранит молчание…

– Лига, как говорит наша русская Клеопатра, это Молох, ненасытная сила, беспрестанно требующая полной самоотдачи обслуживающего персонала, – продолжил разговор Летерье. – Если хочешь знать, самопожертвования. Не обладаешь такой ответственностью, эгоизм в душе, – лучше уйди. Кое-кто считает, что мы заложники этой силы. Совсем не так, мы служим людям, облегчаем их страдания.

– Всё ли уж так благополучно в Лиге, как подаётся? – Платон попробовал зайти издалека и вызвать Летерье на откровенность.

– Конечно, случаются неувязки, возникают проблемы. Как и во всяком живом процессе. В пансионате закон: не позволяй себе усомниться в правильности избранного пути. Сомнение – блуждание во тьме. Но здесь я могу убедиться, к чему годен по нравственности своей, проверить ум и успокоиться, осознав, к чему обязан стремиться, а в чём мои старания напрасны.

– Каждый должен понять, на что он способен, и не терзаться сомнениями…

– Правильно! – воскликнул Летерье. – Одному предназначено быть великим учёным, а другому надлежит осознать, что его призвание – дворник, уборщик дворовой территории. И не комплексовать, не зеленеть от зависти. И будет порядок. Ты прилетел из России, полагаю, реализовать свои возможности, подняться на ступеньку выше того, что свершил ранее.

– Философию чистого разума развёл! – засмеявшись, ответил Платон Лебедев. – Я приехал сюда, чтобы не жалеть после. Мол, проморгал вероятность удачи. Как бывает? Не свершит человек что-то из задуманного, а потом мучается сомнениями.

– И я о том говорю! Не прилетел бы сюда из Франции, и жалел бы в своём Реймсе: упустил момент.

– Но люди в Лиге разные! Может, кого и не устраивают порядки. Или то, что здесь твориться…

– Как в любом коллективе! Разумеется, есть сомневающиеся, есть и те, кто против миссии Лиги. Но они помалкивают в тряпочку. Они не праведники, не живут по принципу: ты друг мне, Платон, но истина дороже. – И засмеялся, довольный образным сравнением, имея в виду имя собеседника. – Место преступления – наш разум, – говорит доктор Теглер. И он прав. Какие волнения, какие взлёты и падения свершаются в нашем сознании!..

– Кто такая, как ты выразился, русская Клеопатра? – поинтересовался Платон.

– Ты бы её видел! Прекрасная женщина – красивая и глубоко верующая. Живёт, радуясь и получая удовольствие. И доставляя удовольствие другим.

– Египетских ночей любви мне только не хватает, – ответил Лебедев.

– Зинаида позволяет пережить их клиенту, который пожелал провести последнюю в своей жизни ночь с женщиной.

– Так она занимается любовью с клиентами пансионата?

– Только с клиентами Дома последней ночи. Для неё это как благословение. Одни утверждают, что Зинаида, проводя с клиентом последнюю его ночь в любовных утехах, пытается открыть для себя суть человеческой души, и, отдаваясь, проделывает это едва ли не с исследовательской целью, чтобы распознать мужчину в минуты, когда он полностью раскрепощён. Другие считают, что занятия сексом имеют для русской Клеопатры особую прелесть, позволяют испытать совершенно неповторимые чувства. Не знаю, где истина.

– Заинтересовал ты меня…

– Познакомить тебя с Зинаидой?

Льёт обложной дождь, на улицу не выйти. Деревья и кусты поникли, верхушки берёз, похожие на пряди девичьих волос, опускаются ниже и ниже, но не поддаются. Стряхивая тяжёлую влагу, ветви распрямляются и раскачиваются, словно переваливаются из стороны в сторону.

У окна во всю стену сидит в кресле мужчина и неотрывно смотрит на берёзы. Ему лет сорок пять, он седой, а в глазах усталость. Пилот Ту-154 смотрит на поникшие берёзы, и сердце его сжимается от страдания. Бывшему командиру экипажа самолёта кажется, что деревья застыли в печали, горюют по невинно погибшим в авиакатастрофе. И не деревья то застыли, а женщины с поникшими головами стоят в скорбном молчании.

Жизнь для мужчины пуста и бессмысленна, он весь в ожидании решения консилиума. Смерть станет избавлением от невыносимых душевных болей, очищением и отпущением греха.

Детский отчаянный плач, крики о спасении, зов матерей, обращённый к Господу, – это неизбывно звучит в ушах, сжимает мозг и хочется бежать, бежать… Только бы не слышать голосов.

Когда смерть близка и неожиданна, каждый человек оказывается раздавленным ужасом. Но в самолёте, который падал, ужас на лицах пассажиров сменило страстное желание жить. Люди молили о спасении, они надеялись на чудо…

Заметив страдание на лице мужчины, Платон Лебедев не смог безучастно пройти мимо. В пансионате царит атмосфера сочувствия и поддержки. Если кто заметил, что клиент подавлен или пришёл в отчаяние, он спешит на помощь, старается отвлечь и успокоить.

– Скверная погода, – сказал Платон, чтобы завязать разговор.

– Нелётная… – ответил мужчина. – Низкая облачность, дождь…

– Жарков? – догадался Лебедев.

– Жарков. Командир экипажа разбившегося самолёта со ста шестидесятью пассажирами на борту. Наверное, читали в газетах о трагедии, а то смотрели по телевизору. Показывали обломки фюзеляжа, разбросанные по земле вещи… Погибли в основном дети. Летели на отдых…

– Экипаж сбился с курса и врезался в гору… – вспомнил Платон тот трагический случай.

– Сбился с курса… Да тем курсом мы летали десятки раз, и хорошо знали маршрут! С закрытыми глазами я мог вести самолёт и не ошибиться… Техника отказала! Сначала правый двигатель дал сбой и перестал работать, затем не выдержал нагрузки левый. Сбился с курса… Техника изношенная до предела, а владельцы авиакомпании слышать ни хрена не хотели, им бы деньги за билеты содрать. Количество рейсов увеличивается, экипажи имеют такую лётную нагрузку, что за голову хватаешься… Сколько падает самолётов, а кто из руководства какой-то авиакомпании ответил? Отправлен за решётку хотя бы один директор или диспетчер? Сваливают на человеческий фактор и отделываются лёгким испугом, изверги… Жаль, нет больше Сталина…

Чувствовалось, что Жаркову хочется поговорить с незнакомцем, излить наболевшее.

– Самолёт технари купили на Украине. Развалюха, как говорится, но выгадали несколько миллионов долларов. Доллары поделили, а Ту-154 поставили в график полётов. Гоняли до последнего. Утром проверка, как это положено перед рейсом, автопилот бездействует. Тормозные щитки не работают. Устранить необходимо неисправности, но начальство успокаивает, мол, поломка не ахти какая, вчера обошлось, повезёт и сегодня, сгоняем туда и обратно по маршруту, а завтра загоним самолёт в ангар. Рапортуют по шаблону: технический досмотр машины произведён, никаких неполадок не обнаружено.

Горючее в тот день заправили полностью. На душе тяжесть… Не хочется лететь и всё тут. Мне бы отказаться, сославшись на технические неполадки, а не посмел. Побоялся спорить, пожалел экипаж – с работы могут вытурить. Пассажиров, детишек, их не пожалел… Люди погибли, а я уцелел. Скажи, как такое могло случиться?

– По теории вероятности. Один из миллиона случай, когда в подобной аварии кто-то остаётся цел и невредим…

– Вылетел через расколовшееся лобовое стекло. Как футбольный мяч…

– Так определено Высшим Разумом. Бывает такое: человек спешит на теплоход, а попадает в полицию. И опаздывает. Судно уходит без пассажира и терпит кораблекрушение. Все, кто находился на борту судна, пошли на дно. А тот, кто опоздал на теплоход, остался живой…

– Так-то оно. И всё же случайностей не бывает. Правильно подметили: каждый наш поступок предопределён Высшим Разумом. Только мы не придаём значения, не анализируем свои действия. Я остался в живых, чтобы ответил кто-то за невинные души, испил горькую чашу до дна в назидание другим.

В полёте отказал правый двигатель. Связались с авиадиспетчером, доложили обстановку. Нам в ответ: «Разворачивайтесь на шестьдесят градусов к югу и постарайтесь сесть на ближайшем аэродроме. Там готовы принять вас».

На развороте заглох левый двигатель. Самолёт начал падать. Пассажиров буквально вдавило в кресла. Многие потеряли сознание. Кое-кто взял детей на руки, начал молиться. Последний раз вышел на связь с пассажирами.

«Уважаемые пассажиры! – сказал им в утешение. – Мы постараемся сделать всё, чтоб обеспечить посадку. Пристегните ремни, сохраняйте выдержку».

Попытались связаться с диспетчером, но ответом было молчание. Бортовая система электропитания бездействовала. Оставалась надежда дотянуть до моря и сесть на воду. Сколько удастся продержаться, никто сказать не мог. Подтверждаю: паники не было.

Но тут поднялся встречный ветер, и начал прижимать самолёт к земле. Напряжение в кабине пилотов на пределе.

«Держать глиссаду! Держать глиссаду!» – повторял я.

Впереди выросли горы и быстро приближались. Мы падали…

– Вам не за что винить себя. Комиссия, как помню, установила, и суд это признал, что экипаж действовал правильно.

– Если есть человек, знающий истинную причину беды, сказанное другими уже ложь.

– Погибших не вернуть…

– Слабое утешение. Я виноват, потому как не отказался от полёта. Понадеялся, авось долетим, а там встанем на ремонт.

– Заблуждение – результат поспешных непродуманных выводов и субъективных предубеждений. Вам жить и жить…

– Для чего жить? Люди забудут трагедию, потерявшие родных и близких попривыкнут к горю, но я не смогу от себя спрятаться или отвернуться! Не могу больше просыпаться от крика тех, кто погибал. Вы не представляете, какое это мучение!.. А сыну каково? В академии косятся: сын того пилота, который угробил сто шестьдесят жизней. Смерть отца будет ему оправданием…

Платон не знал, что ответить Жаркову, как уговорить его, чтоб изменил решение. Великая мука – нести на себе такую тяжесть, осознавать вину, просыпаться по ночам от крика беспомощных людей в падающем самолёте. Наверное, в подобной ситуации смерть со всеми явилась бы лучшим исходом.

Вспомнил Платон отца семейства Калоевых – малолетних сына и дочери, красавицы жены, погибших при столкновении двух самолётов над Боденским озером. Произошло столкновение по вине авиадиспетчера. Отец погибших Калоев разыскал этого человека в Швейцарии, явился к нему, чтобы поговорить с ним, погоревать вместе, а диспетчер отказался от встречи, грубо оттолкнул осетина. И Калоев вонзил обидчику нож в горло…

Калоева судили, но ему было безразлично. Он снял с души мучившую его боль, чистым предстал перед женой и детьми, каким был в их жизни – кормильцем, наставником и защитой.

– Ждать осталось недолго, – сказал Жарков. – И я успокоюсь…

Платон промолчал. Слова утешения оказались бы грубыми и неуместными.

– Доктор Летерье обмолвился, что вы из Москвы, – прервал молчание Жарков. – Если окажетесь дома, может, навестите моих, жену и сына? На улице Кибальчича живут. Дом два. Жену Ольгой зовут. Сын – Михаил. Запишите адрес и телефон.

– Обязательно заеду.

– Передайте на словах: они для меня были и остались самыми дорогими людьми. Оленька и сын. Пусть знают, что до последней минуты я думал о них. И пусть простят за то, что оставил семью…

После разговора с Жарковым Платон Лебедев ходил сам не свой. Хотелось помочь пилоту, вразумить его. Жалел этого бескомпромиссного и совестливого человека, преданного профессии, привыкшего отвечать за свои поступки. Жарков не озлобился после случившегося, не возненавидел мир, в котором уживаются правда и ложь, щедрость и алчность. К сожалению, ложь часто принимают за истину, с её помощью извлекают выгоду и живут спокойно.

Трудности преодолевать надо, думал Платон и порывался сказать это пилоту Жаркову. Не оказываться во власти обстоятельств, а преодолевать. Личность тем и отличается, что она поднимается над невзгодами, подчиняет их своему разуму. Поспешность и отчаяние, необоснованность мыслей, из которых строится умозаключение, приводят к ложным выводам.

Но потом решил, что попытки остепенить Жаркова, могут прозвучать навязчиво и пафосно. Сердце искреннего человека исходит болью, надрывается в бесплодном стремлении пробить стену отчуждения между живыми и мёртвыми, а он исстрадавшейся душе лишь добавит мук своими увещеваниями.

Размышлениями Платон решил поделиться с Летерье.

– Платон, таких людей, как Жарков, на свете много, – сказал Летерье. – Ты сам знаешь. Они идут на баррикады, взрывают себя последней гранатой, чтоб не оказаться в плену. Нам трудно их понять, потому что это личности психически и эмоционально развиты выше. Они терпеливы и благоразумны, но если приняли решение, от него не отступятся.

– Должен быть выход! Нужно найти возможность помочь человеку образумиться, осознать пагубность своего положения и вырваться из порочного круга!

– Как? Ты требуешь ответа, а его нет!

– Здравый смысл в конце концов побеждает, но мы поступками похожи на жену Сганареля, которая любит, чтобы её били.

– Таков уклад жизни. Переселить Жаркова на Марс? Так планета не освоена. Жарков, ему подобные, будут востребованы в обществе, в котором люди станут жить по законам равенства и справедливости. Читай «Город Солнца» Кампанеллы, и попробуй претворить прочитанное в жизнь.

– Пробовали…

– Во Франции, в Германии, в России… Чем завершилось? Кровопролитием, братоубийственной войной. Как в дни Парижской коммуны.

– С «Интернационалом». Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем…

– Вот-вот: разрушим до основанья… По-другому мы не можем. Выход, конечно, у Жаркова есть. Нужно услышать внутренний голос совести и пойти наперекор смерти. Надо осознать, за что ты платишь такую цену. Может, реальным делом воздашь больше? Жарков не сделает этого. Он вынес себе приговор. И никто его не отменит.

Глава 9

По коридору лёгким шагом приближалась красивая женщина. Она ступала легко и свободно, не обременённая раздумьями о том, что ждёт её завтра. Именно неуверенность в завтрашнем дне связывает по рукам и ногам богатых и бедных, люди мечутся в поисках разрешения неопределённости, загоняют себя в угол вместо того, чтобы жить насущным. Жить в полную силу так, как будто наступивший день последний.

– Русская Клеопатра? – шепнул Платон стоявшему рядом Летерье. – Красивая и независимая…

– Угадал… Мадам Зинаида! – окликнул Летерье проходившую женщину. – Задержитесь на минуту! Позвольте представить нашего нового директора распорядительной службы. Он из Москвы.

– Из Москвы? Очень приятно. – Женщина подала руку, внимательно взглянула на Платона. – Зина. Родом из Петербурга.

Глаза у Зинаиды голубые-голубые и словно в ожидании. Ещё чуть-чуть, и женщина засмеётся, готовая приголубить и ободрить добрым словом. Лицо Зинаиды чистое, губы чувственные, чуть припухлые. Многие женщины мечтают иметь такие, на пластические операции идут, а Зинаиду одарила природа. Как и стройной фигурой, высокой грудью, бёдрами.

– Нравится работа в Лиге? – спросила Зинаида и улыбнулась, показав белые зубы.

– Нравится. Иначе не перебрался бы сюда из России. – И подумал: «Какие у неё белые зубы»…

– Всякий поступок – есть проявление характера, – ответила и улыбнулась понимающе. – Но поспешно судить не буду, поскольку не знаю обстоятельств, побудивших вас перебраться сюда.

– А вы каким образом оказались в пансионате? Красивая женщина и в одиночестве… – не удержался Платон.

– Одиночества не ощущаю. Я служу здесь. Помогаю обрести клиентам чуточку радости. Клиенты пансионата – люди в большинстве добрые, но потерянные. Их лица ищите в их душах.

– Интересно рассуждаете. Хотелось бы поговорить, но не на ходу.

– Приходите вечером в библиотеку. Люблю копаться в старых книгах. Вы мне понравились. Кроется в вас что-то загадочное, решительное, – сказала без кокетства и удалилась.

– Восхитительная женщина. Но с ней надо быть настороже, – сказал Платон. – Она не остановится на полпути, если что задумала. Не повернёт назад…

– Поговаривают, будто Зинаида лично умертвила не то двух, не то трёх клиентов пансионата. По их, правда, просьбе, – ответил Летерье. – Милосердие и смерть… Хотя, возможно, при столкновении таких противоречий и рождается сострадание к падшим. Рождается величие личности, желание больше делать добра.

После школы, которую Зина Калугина окончила на Васильевском острове в Петербурге, поступила девушка в Университет текстильной промышленности, экономики и дизайна. Будущее казалось ясным и определённым. Если бы не проклятая перестройка.

На знаменитом Металлическом заводе, там работали родители, месяцами не получали зарплату. И, как в гражданскую, когда рабочим пришлось перейти на выпуск примусов, в цехах вместо турбин для ГЭС собирали пылесосы. Народ продавал последнее, чтобы свести концы с концами.

– Верба-вербочка, от стужи корчилась, от дождя она к земле склонялась… – пела мама в горестные минуты и плакала. – Не жалею я того, что кончилось, жаль, что ничего не начиналось…

Смотрела дочка на неё, и душа разрывалась от любви к матери, родной и единственной. Скажи кто, что требуется отдать сердце, чтоб мама оказалась в благополучии, без давящей нужды, Зина, не задумываясь, отдала бы собственное.

– Платье тебе к Новому году купить не можем… – говорила мать. – Ты уже невеста, и такая красавица…

– Похожу в старом. Перебьёмся, мамочка! – беспечно отвечала Зина. – Не бери в голову…

Трудная жизнь не угнетала девушку. Окаянные дни не будут длиться вечно, полагала Зина и верила в лучшее. Молодость беспечна. Чтоб не сидеть у родителей на шее, устроилась Зина работать на Карбюраторный завод. Пошла в бухгалтерию по своей будущей специальности.

Долго не задержалась, не смогла равнодушно смотреть, как обманывают рабочих, не доплачивают им за выполненные наряды. Зина попыталась однажды вразумить женщин.

– Мы обкрадываем рабочих! Не по-человечески поступаем!

– Не по-человечески? – взвилась старший бухгалтер. На её лице отразилась гримаса боли. – А по-человечески платить такую зарплату, как у меня? Жена директора завода кошке на корм больше расходует! У меня двое детей! Их прокормить надо, обуть и одеть! Не по-человечески… Много ты, девонька, понимаешь…

Женщины притихли, но Зину возненавидели.

Приходит Зина в Университет на лекции, а подружка опять в обнове. Сапоги дорогие, кофточка по моде. Хотя живёт без отца, а мать рядовой инженер в энергоцехе.

– Откуда у тебя такие доходы? – поинтересовалась Зина.

– Откуда? – подруга оглянулась по сторонам и шепнула: – Платят богатые дяденьки. За ночь, случается, до пятисот долларов выгорает.

– Так ты проститутка? – испугалась Зина и прикрыла рот ладошкой.

– Не проститутка, а девушка лёгкого поведения. Приходи в субботу к восьми часам вечера в ресторан гостиницы «Европа».

В гостиницы Зина Калугина не заглядывала. Знакомых, кто останавливался бы в дорогих отелях, у Зины не было. Самой туда наведываться не представлялось нужным. В школьные годы подобные прогулки считались предосудительными, могло и влететь от классного руководителя. А то и директора школы. В студенческую пору по гостиницам ходили девчонки отчаянные, кто знал себе цену.

Один раз Зина зашла в «Асторию», но почувствовала себя чужой. Сидят люди в ресторане за столиками, беседуют, пьют кофе или пиво, едят. Среди приезжей деловой публики Зина как с другого мира.

К мужчинам Зина относилась с полным спокойствием. Не понимала их. Однажды возвращалась из Москвы, приметила в вагоне парня: статный, мужественный. Таких видела на плакатах да в зарубежных фильмах. И потеряла покой, так он глянулся.

Всю дорогу посматривала на парня, обменивалась взглядами. Когда вышли из вагона, умирала от волнения. Парень подошёл и заговорил… Лучше бы он молчал. От его слов, глупых и примитивных, влюблённость у Зины сразу улетучилась. Она прошла мимо, не взглянув на красавца.

В условленное время Лариса (подруга по Университету) встретила Зину на входе в гостиницу. Из того как подруга ведёт себя, как разговаривают с ней охрана и на рецепшен, было видно, что Ларису знают.

– Поднимемся на пятый этаж. «Крыша» открыта. Ресторан так называется, – пояснила подруга, уловив недоуменный взгляд Зины. – Самый популярный в городе. Дорогой, правда. Но мы с тобой не платим! – и засмеялась.

– Денег у меня нет, а на чужой счёт не привыкла…

– Денег с тебя никто не требует. Заплатишь другим. Твоего кавалера зовут Мехмет. Он из Турции. Строит гостиницу на Петроградской стороне. Баксы имеет.

– Баксы?

– Доллары, тихоня!

– Мама говорит: на чужой каравай рот не разевай…

– Учись разевать и кусать больше. Иначе тебя съедят. При выборе блюд не жмись, глядя на цены. Так вот, не жмись, покажи, что себя уважаешь.

Мехмет оказался мужчиной общительным. Говорил с акцентом, как разговаривают на рынках азербайджанцы. Внимательный и вежливый в обращении, он ухаживал за Зиной, был предупредителен и готов выполнить любое её желание.

Ужин подходил к концу. Пол, он прилетел из Лондона, вдруг заторопился.

– Деловая встреча в отеле «Невский палас». Лара (так он называл Ларису) помогает мне как переводчик. Английским владеет свободно. – Надо же, подумала Зина, Лариска знает английский. В Университете подобного за ней не замечали.

– Зиночка, а мы прогуляемся по Неве на теплоходе, – предложил Мехмет. – Возражения не принимаются.

– О йес, йес! – воскликнул Пол. – Это хорошо – прогулка по Неве!

Вечер удался. Теплоход медленно двигался по реке от бастионов Петропавловской крепости до залива. Звучала музыка, непривычно было смотреть с реки на громады домов вдоль набережных. Купола Спаса на крови, золотые купола Исаакия, Летний сад и бронзовый Пётр I на вздыбленном коне, – всё знакомое, но открывалось как бы заново. Адмиралтейство с корабликом на тонком шпиле, величественные сфинксы у Академии художеств предстали перед взором Зины в ином виде. Как у Пушкина: «Мосты повисли над водами, тёмно-зелёными садами её покрылись острова… И не пуская тьму ночную на золотые небеса, одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса»…

Понравилось Зине и угощение. Особенно вкусным показался торт со сливками и свежей клубникой. Ела такой торт впервые и думала, как по возвращении домой похвалится перед мамой.

После прогулки Мехмет привлёк Зину к себе и предложил:

– Зайдём ко мне в номер. Угощу хорошим вином.

Отказывать Мехмету в такой вечер Зине стало неудобно. Галантный, обходительный и щедрый, а она боится. Зина поехала в «Европу». За рулём «ауди» сидел Мехмет, и домой пообещал отвезти.

В номере отеля Мехмета словно подменили. Он набросился на Зину с поцелуями, стал раздевать её. Зина осознала случившееся, но было поздно. Она упиралась, как могла, ударилась в слёзы.

– Мехмет, не надо! Не надо, Мехмет! – умоляла Зина. – Пожалей меня!.. Девственница я…

Но турок возбудился ещё сильнее, в ярости ударил Зину по лицу, и, ничего не соображая, сорвал с девушки последнюю одежду.

Онемев от страха, Зина почувствовала, как что-то твёрдое коснулось нежной ее плоти. Зина вскрикнула от боли, затем затихла, словно подранок. Ощущая в себе мужской член, который двигался резкими толчками, а Мехмет извивался и стонал, пытаясь достать ту глубину желания, к которой стремился, Зина смирилась и ждала одного: скорее бы всё закончилось.

Замычав, Мехмет рванулся изо всех сил, стиснул Зину и откинул голову назад. Зина тихо плакала.

Очнувшись, Мехмет потащил из-под Зины запачканную кровью простынь, бросил в угол как ненужную вещь.

– Одевайся, – сказал холодным тоном.

Одевшись, Зина вышла из ванны и остановилась, опустошённая и подавленная. Молча сунув Зине двести долларов, Мехмет выпроводил Зину за дверь. Не попрощавшись, не сказав ни слова в утешение. Видимо, старался быстрее отгородиться от случившегося. Побаивался, что девушка вызовет полицию, тогда не сдобровать, врачи по свежим следам определят насилие, тюрьмы не миновать.

В коридоре Зина дала волю слезам. Идти домой она боялась, не знала до конца, что скажет матери, но представляя, какой это будет удар для неё. На лестничном переходе Зина опустилась на ступень, снова разрыдалась.

Мимо проходила уборщица с ведром и шваброй. Увидела убитую горем девушку. Женщина остановилась, поставила ведро на пол, погладила Зину по голове. Зина заплакала ещё горше.

– Уходи, девонька, – сказала женщина. – Уходи скорее. Приедет полиция, заберут тебя в отделение, изнасильничают по очереди. Вместо уплаты штрафа. На такое они, подлюги, теперь горазды. Всяческую совесть потеряли. Словно и не матери их рожали…