Текст книги "Лига добровольной смерти"

Закрыв лицо руками, Анна заплакала навзрыд, перепугав официантов кафе. Затем постаралась взять себя в руки.

– Виновата в смерти дочери. Виновата! Судите меня. Видела его похотливые приставания, но скрывала. Думала, обойдётся. Не забила тревогу, когда он выпроваживал меня из дому под надуманным предлогом. И предсказание было, не придала значения…

Анна имела в виду случившееся в саду незадолго до исчезновения дочери. На зелёной лужайке, где часто проводила время Эльза, появились «ведьмины круги» тёмного цвета, а посредине их кучками разрослись поганки. По народному поверью просто так ведьмины круги не возникают. Нужна причина.

– Теперь понимаю: отразились горестные переживания Эльзы, – сказала фрау Анна. – Дочь уединялась и плакала от унижения и безвыходности. Можно посмеяться над моими предположениями, но я теперь склонна верить в приметы.

– Прошу вас подумать и явиться в суд, – сказал Говард. Конечно, с его стороны это было лёгким нажимом, но исключительно из чувства справедливости. – Переговорите с господином Лундстремом или Вилли Рейхардом. Надо подтвердить, что написанное Эльзой, не досужий вымысел девочки. Как это преподносят Кайтель и его адвокат.

– Приду и под присягой расскажу, как было. У человека всегда достаточно времени для того, чтобы очистить совесть и начать новую жизнь.

На суде адвокат Циммерман попытался помешать процессу.

– Записки погибшей – подлог! Здесь утверждают, что несчастная покончила с собой. У меня есть сомнение. Вдруг её столкнули в ванну? Как можно осмелиться прыгнуть в раствор с кислотой?.. Это, какие нервы надо иметь, а Эльза… Девочка тринадцати лет…

– Имеется заключение юристов Лиги и службы безопасности, – ответил сдержанно судья.

– Защищали честь фирмы! Требую провести дополнительный опрос свидетелей!

– Расследование проводится независимой комиссией, – опять беспристрастно ответил судья. – Но почему вы отвергаете письменные показания погибшей?

– Она была невменяемой! Посмотрите на поведение Эльзы: прогулы в школе, гулянки на дискотеках. Вымогательство денег у господина Кайтеля…

– Суд разберётся, – ответил судья. – Вопросов к господину Кайтелю достаточно. В деле не учтены все обстоятельства, которые являются причиной рассматриваемого происшествия. Не допрошены свидетели, а их показания прольют свет, дадут достоверные подробности. Аргументы должны быть ясными, точно выверенными, а доказательства того, кто прав, а кто виноват, исчерпывающими.

Разговор в доме Кристин Шиер у Вилли Рейхарда и Лундстрема с родителями поначалу не заладился. Отец и мать отделывались общими фразами. Да, девочки дружили, но потом, как это у них случается, повздорили и разбежались. Наблюдательный Лундстрем не мог не заметить, как переживает мать девушки.

– Вас что-то гнетёт, не так ли? – спросил Лундстрем.

– Почему? – насторожилась хозяйка.

– Временами у вас такое печальное лицо.

– За Кристин переживаю. Что говорить? Эльза теперь далеко. Учится в Швеции.

– Девочка покончила с собой, – ответил Рейхард. – Разве не слышали?

– Погибла?.. – Женщина застыла в изумлении. – Такая рассудительная… Как всё случилось? Не укладывается такое в голове.

– Бросилась в ванну с кислотой.

– Господи Иисусе!..

– Мы и побеспокоили вас поэтому, – вмешался в разговор Лундстрем. – Довести надо человека до полного отчаяния, чтобы свершил подобное. Может, Кристин что-то подскажет.

– Она сейчас в школе, – ответила женщина, поражённая новостью. – Но я позвоню ей на мобильный…

Кристин вскоре появилась, статная, непосредственная, с оформившейся грудью. Глядя на нее, Лундстрем подумал, что девочка напоминает набоковскую Лолиту.

– Сорвали с занятий, – сказала Кристин с явным неудовольствием. – Завтра контрольная…

– Господа из полиции, – сказала мать в растерянности.

– Из полиции?

– Мы не станем утомлять расспросами, – ответил Лундстрем. – Познакомьтесь. Это детектив Вилли Рейхард. Он местный. А мы прилетели из Швеции.

– Доченька, оказывается, Эльза Кайтель погибла!..

– Мама!.. – выкрикнула Кристин. – Что ты говоришь?..

– К сожалению, мама сказала правду – сказал Рейхард. – По этой причине и прилетели к нам господа из Швеции. Кристин, вы дружили с Эльзой. Она посвящала вас в свои тайны. Что можете сказать о бывшей подруге?

Кристин стояла растерянная, её щёки покрылись румянцем. Сдерживая волнение, Кристин посмотрела на застывших в ожидании родителей.

– Говори, дочка, не бойся, – постарался поддержать отец.

– Мне нечего бояться… Эльза… Мы с ней разошлись давно. Ей не повезло в жизни. Росла без отца, которого часто вспоминала. Рассказывает о нём и плачет…

– А герр Кайтель?

– Кайтель? – Кристин вдруг вспыхнула, но постаралась держать себя в строгих рамках. Видно было, что юная особа научилась владеть собой. – Фрау Анну спросите…

– Анна и посоветовала поговорить с тобой.

– Чего ещё вздумала? Нечего мне рассказывать. Не бывала у них после отъезда Эльзы. Когда уезжала Эльза, она клялась, что ноги её не будет в доме родителей. И я туда не заходила…

Больше разговаривать Кристин не пожелала. Детективы ушли ни с чем, решив, что разговор лучше продолжить в суде.

– Не зря вас предупреждал мой шеф, – сказал Вилли Рейхард, – народ у нас не разговорчивый. О соседях или знакомых лишнего не скажут. Даже если знают. Им с ними жить. Немецкая натура: держи язык за зубами. Лучше плохой мир, чем ссора. Не придерживаешься таких правил, отвернутся от тебя окружающие, признавать перестанут, в трудный час руку помощи не подадут. Считай, пропал. Уезжай в другой район, а то и вовсе из города.

– Надо любыми путями вызвать Кристин на разговор, – сказал Лундстрем. – Знает она что-то важное, но боится сказать. Держит язык за зубами. – И посмотрел с улыбкой на Вилли Рейхарда. – Родители, как почувствовал, тоже в курсе, но не склонны к искренности. А у девушки чувствуется характер, видимо, успела пережить многое.

– У меня тоже сложилось подобное впечатление, – ответил Рейхард. – К слову. Экспертиза подтвердила подлинность писем Эльзы Кайтель. Тут никакого подвоха.

– Переговори с глазу на глаз с фрау Анной. В разговоре с Говардом она согласилась дать показания в суде. Поговори для подстраховки. Вдруг всплывёт что важное.

– Встречайтесь без меня, – ответил Рейхард мрачно. – Ей я уже поднадоел. У нас так говорят: докапываясь до истины, не вырой себе яму.

– Вилли, вы не правы. К вам фрау Анна относится с доверием. Это я успел заметить во время первой нашей встречи. Её гнетёт страх. А как Курт выиграет процесс? Что тогда?

– Без денег и крыши над головой фрау Анна не останется. Она – законная жена Кайтеля. В Германии права личности строго охраняются. Тут у Кайтеля ничего не выгорит. По суду придётся половину отдавать. Важно другое. Кристин бы раскрылась…

– Полагаете, много знает?

– Опыт подсказывает. Придётся искать подход.

– Она несовершеннолетняя! Примет ли суд её показания?

– Суд принимает во внимание показания даже пятилетних детишек. Иногда эти показания и оказываются самыми объективными. А Кристин уже четырнадцать. Давать показания в суде имеет полное право.

Тут Лундстрема сзади тронули за локоть. Он обернулся и остолбенел. Перед ним стояла Кристин Шиер. В джинсах и короткой футболке, которая не прикрывала пупок.

– При родителях не могла говорить. Боюсь причинить им боль, выставить на посмешище, – сказала, волнуясь. – Но, узнав о смерти Эльзы, решила рассказать всё, как было. Мы с Эльзой были самые преданные подруги, не расставались в школе и дома. Потом вмешался этот… Курт Кайтель…

– Что тебя с ним связывало? – забеспокоился Рейхард. – Это важно для правосудия!

– Не хочу огласки того, что произошло. Отцу и маме хоть уезжай… Кайтель развратный тип, – ответила Кристин тихим голосом. – Ненавижу его. Но я сама виновата. Попалась на приманку. – Чистое лицо девушки обрело холодное выражение.

Лундстрем поспешил успокоить девушку:

– Говори. Мы не дадим тебя в обиду. Чего так боишься?

– Проделок Курта Кайтеля… Боюсь рассказывать об этом.

– Успокойтесь, – сказал Лундстрем. – Подумайте. Вы вправе промолчать. Только поймите, молчанием способствуете Кайтелю. Он уверует в безнаказанность и вседозволенность. Будет искалечена ещё одна чья-то жизнь.

– Дорогая Кристин, возьми себя в руки, подумай, – стараясь ободрить девушку, заговорил Вилли Рейхард. – Если решишься на признание, приезжай завтра в полицию. Мы будем ждать тебя. Возьми мою визитку. От твоих показаний зависит справедливость, доброе имя Эльзы. А справедливость Кайтель и его помощнички пытаются втоптать в грязь. Пытаются сделать Эльзу сумасбродкой, что уже кое-кто заявляет. Адвокат Циммерман побрехушкой окрестил.

– Я приеду…

– Спасибо за решимость, девочка, – сказал Лундстрем. – Понимаю, горько вспоминать плохое. Но никто тебя за признание не осудит, люди поймут. Лучше горькая правда, чем сладенькая ложь.

Глава 14

Как и предполагали детективы, история соблазнённой Кристин Шиер оказалась подсудной. Девушка стала очередной жертвой сексуальных домогательств старого развратника, который забывает обо всём, лишь бы удовлетворить свою похоть.

Когда Кристин появилась в доме Кайтеля, хозяин сразу обратил на девушку внимание, но сделал безразличный вид. Освоившись, Кристин не сторонилась Кайтеля, непринуждённо с ним беседовала. Курта интересовало, как молодёжь воспринимает реальность, как истолковывает процессы глобализации, чем собирается в этой жизни занять себя. Разговор Кристин умела поддерживать, проявляя интерес и желание не казаться серенькой мышкой.

Первый раз Курт Кайтель приятно удивил девушку, подарив ей золотой браслет со вставками граната. Провожая, на выходе из дома сунул браслет в кармашек платья и пожелал спокойной ночи. На прощание сказал с улыбкой:

– Пусть это останется нашей маленькой тайной.

Дорогих подарков Кристин никто не дарил, и она была благодарна дяде Курту. Носила браслет, вызывая удивление и зависть среди подружек в школе.

В день рождения Кристин Кайтель одарил девушку деньгами. Достал из бумажника купюру в пятьсот евро и протянул со словами:

– Подарок надо, но пустяком отделаться перед такой хорошенькой стыдно. Купи сама, что пожелаешь…

Неопытная и наивная, Кристин поверила искренности Кайтеля, радуясь везению и щедрости богатого мужчины. Подступал возраст, когда хочется выглядеть не хуже девочек из обеспеченных семей. По пути домой Кристин зашла в бутик женской обуви, купила модные туфельки. Не думала, что за кажущейся добротой скрывается корысть, и придёт время, когда вынуждена будет расплачиваться.

– Дальше случилось так, что мы оказались наедине… – Рассказывала Кристин. Рейхард вёл запись протокола. На скулах у него перекатывались желваки. – В доме никого. Теперь понимаю: Кайтель устроил это преднамеренно. Отпустив прислугу, а фрау Анну и Эльзу отправил на концерт в филармонию. Курт начал меня… это… ласкать, упрашивал верить ему…

Настойчивость пугала девушку, а Кайтель позволял себе больше и больше, убеждая Кристин, что без её согласия, он не тронет, не сделает ничего плохого. Гладил обнажённую грудь Кристин, потом, приглушив свет, чтоб девушка не смущалась, прижал к себе пленницу, расстегнул брюки, показал пенис, и попросил взять в руки.

Кристин оказалась в его власти. Кайтель видел это как человек опытный и разбирающийся в людях. Понимал и отбросил последние опасения, умолил сделать ему мастурбацию.

Во второй раз Кайтель повёл себя настойчивее. Усадив Кристин на стул, попросил снять трусики и раздвинуть ноги. Ласково трогал её, касаясь пальцем промежности.

– Не бойся… – успокаивал в нетерпении. – Ты самая хорошая… Проси, что желаешь, сделаю… куплю…

Отказать настойчивому Курту девушка не решалась, и терпела, сжимая в ладонях член мужчины. Кайтель судорожно двигался, пока не брызнула на ноги Кристин сперма.

Шаг за шагом Кайтель приучал Кристин к терпению и покорности. Приучал переносить то, чего требовал от неё, заставляя принимать его просьбы как неизбежность, которая рано или поздно встанет перед ней. Подкатывало половое нетерпение, и Кайтель приглашал девушку, ставшую по сути его наложницей, заманивая в постель подарками или деньгами.

И настал вечер, когда Кайтель лишил Кристин девственности. Оказавшись с нею наедине, Кайтель начал жадно целовать её тело, позволяя себе больше и больше.

– Я только чуть прикоснусь к твоей… – сказал, целуя. – Станет больно, скажи. Трогай и ты меня. Мне так нравится, когда ты касаешься моего члена…

Кристин уже пообвыкла, примирилась с тем, что Курт просил брать его пенис. Он предложил Кристин заняться оральным сексом. На сей раз девушка заупрямилась. Страх оказался сильнее ухаживаний и просьб. Курт поднялся, достал из ящика туалетного столика большой конверт с деньгами.

– Здесь пятнадцать тысяч евро, – сказал с улыбкой. – Подарок тебе за наш с тобой вечер.

Таких денег Кристин не видела и в руках родителей. Она уступила приставанию Курта, полагая, что побалуется, как уже случалось, и успокоится. Сказывалась, конечно, и боязнь, а вдруг Кайтель обидится из-за того, что не подчинилась его просьбе, потребует вернуть деньги. Кайтель все настойчивее упрашивал отдаться ему.

Надеясь на лучшее, Кристин раздвинула ноги. Кайтель добрался до вагины, двинул членом. От боли девушка попробовала вывернуться. Но было поздно. Зажав Кристин рот, Кайтель отдался полностью похоти.

Очнувшись после случившегося, Кристин расплакалась и готова была бежать в гинекологическую клинику, чтоб хоть как-то оправдаться в случае чего перед родителями.

– Не ходи туда, – попросил Кайтель. – Пожалей меня… Хочешь, дам ещё денег в знак нашей любви…

Он достал ещё пять тысяч припасённых евро, что свидетельствовало о готовности к подобному исходу. С тем Кристин и ушла.

Деньги Кайтель приготовил для подстраховки. Осознавал, что идёт на преступление, соблазняя Кристин, но рассчитывал и на снисхождение, случись скандал. Появлялся повод для оправдания. Мол, не силой заставил, денег попросила. А коль так, сама и виновата, подловила его, подтолкнула тем самым к близости. Наступило отрезвление, мужчина уже не радовался случившемуся.

Большие деньги не принесли Кристин ни радости, ни успокоения. На первых порах ей чудилось, что родители догадываются о грехе дочери. Уединившись, Кристин размышляла о случившемся и убеждалась, что Кайтель, пользуясь богатством, купил ее для собственного развлечения. Она не находила себе места, закрывалась в ванной, долго тёрла себя мочалкой, сдирая кажущуюся грязь. Выходила, но спокойствие не наступало. Чудилось, что руки пахнут спермой Кайтеля, её тошнило.

Поздно было винить себя, а также Кайтеля, который воспользовался её неопытностью. Со временем раскаяние и стыд улеглись, исчезло отвращение, и мир обрёл прежние краски. Кристин повзрослела, образумилась и никому больше не доверяла. Она как бы родилась в другом мире, в котором каждый сам по себе и отвечает сам за себя, находясь в беспрерывной борьбе противоречий.

– Как родители отнеслись к твоему несчастью? – спросил хмурый Рейхард.

– Что родители… Им нужны были деньги, и они смирились…

– Браслет, подаренный Кайтелем, сохранился? – задал вопрос Лундстрем.

– Да…

– Передайте его нам. После суда возвратим. Пригодится как улика.

– Подтвердишь признание об изнасиловании на суде? – спросил Рейхард.

– Меня ждёт наказание?

– Суд тебя оправдает. Как жертву насилия.

– Хорошо, я приду на заседание суда. Или на допрос. Как скажете…

Когда Кристин ушла, Говард, молча слушавший исповедь несовершеннолетней девочки, долго сидел в задумчивости. Он попытался разобраться в том, о чём поведала Кристин. Располагая богатством, Курт Кайтель не стал овладевать девушкой насильно. Купил её, будучи уверенным, что перед деньгами не устоит неокрепшая душа. Поступил как соблазнитель, думая об удовлетворении похоти, отбросив понятие ответственности, правила порядочности.

Думал и утверждался в мысли: Кайтель заслуживает кары. Его плотское желание – горе другого. Правильно говорят: в богатстве ты – либо гений, либо – скотина.

Появление в доме детектива Лундстрема и следователя Вилли Рейхарда в сопровождении наряда полиции Курт Кайтель воспринял с кажущимся безразличием. Чувствовалось: он готов к подобному повороту событий.

– Посмертные записки вашей приёмной дочери подлинные, – сообщил Вилли Рейхард. – Данный факт подтвердила судебная экспертиза. Есть показания фрау Анны о вашем поведении с падчерицей.

– И что из этого следует?

– Следует то, что вы насиловали несовершеннолетнюю Эльзу! Довели её до самоубийства своим поведением как извращенец. И должны быть изолированы от общества во избежание повторения подобного.

Тем временем Лундстрем с полицейскими осматривал кабинет Кайтеля, его спальню. Не трудно было понять, что Гарри что-то ищет конкретно.

– Зря роетесь! – крикнул Кайтель. – Ничего не найдёте!

В шкатулке среди золотых вещей Лундстрем обнаружил то, что так настойчиво искал: два золотых браслета со вставками граната.

– Третий из них дарили Кристин. Запаслись для доверчивых простушек.

– Доказательства моей вины! – выкрикнул Кайтель. – Записки Эльзы, бредни Анны – это наговор с целью завладеть моими капиталами! Факты нужны, Рейхард! Не то завтра выгонят вас с работы! Доказательства предъявите! Их, полагаю, у вас нет!

– Доказательства? – сдерживаясь, ответил Рейхард. Лундстрем и Говард в разговор не вмешивались. – Девочке было четырнадцать лет, когда вы принудили её к сожительству. Эльзе меньше – тринадцать, когда вы изнасиловали бедняжку. Будь моё право, Кайтель, я бы стрелял извращенцев. У меня самого растёт дочь, и я теперь боюсь, что найдётся такой, как вы, и в похоти искалечит ребёнку моему жизнь. Вам нужны доказательства? Извольте! – И повернулся к стоявшим у двери полицейским и понятым: – Пригласите Кристин Шиер!

Когда вошла Кристин, миллионер сразу обмяк, но постарался держаться до последнего, и закричал:

– За деньги продалась! Не принуждал я её силой!

– Правильно! – ответил Рейхард. – Силу вы не применили. Соблазнили несовершеннолетнюю, используя большие деньги, понимая, что девушка не устоит перед дорогими подарками и тысячами евро.

– Вы наговариваете! Факты!

– Кристин, покажите браслет…

Девушка достала золотой браслет со вставками граната. Точно такой, какие нашёл Лундстрем при обыске.

– Откуда у вас браслет?

– Кайтель подарил, когда я гостила у Эльзы Кайтель…

– Кристин, вы свободны. – Когда Кристин закрыла за собой дверь, Рейхард сказал: – Соблазняя наивную девочку, вы всё продумали, Кайтель, упустив из виду одно: вы развращали девочку, используя деньги, а это такой же способ искалечить неокрепшую душу, как садизм. Вы получали половое наслаждение, причиняя девочке моральное унижение.

– Это шантаж! Вы сговорились! Требую рассмотреть дело в суде! Давать показания отказываюсь! Это насилие!

– Насилие? Одну из девочек грязными домогательствами вы довели до смерти. Испоганили жизнь другой. Как прикажете понимать? Невинные забавы? Или желаете услышать, что скажут родители Кристин Шиер, которым вы тоже заплатили за молчание?

– Отвечать не стану…

– Ваше право, Кайтель. Суд решит, кто прав, а кто виноват. А пока… Прошу доставить обвиняемого в следственный изолятор.

На лбу Кайтеля выступила испарина, он метнулся к двери, но полицейские преградили ему путь.

– Надеть на господина Кайтеля наручники!

На запястьях миллионера защёлкнулись замки металлических оков.

– Теперь можешь писать статью о насильнике и пострадавшей Эльзе, – сказал Лундстрем, когда они отъехали от дома Кайтеля. Говард в ответ расплылся в улыбке.

– Черт побери! – Говард довольно хлопнул в ладони. – Испытываю удовлетворение от мысли, что мы не оставим этого Кайтеля на свободе. Юная Эльза была бы счастлива, услышав о возмездии.

– Не зря, Рон, мы сюда прилетели. Нет, не зря…

Глава 15

По возвращении из Мюнхена Говард не застал дома жену. В квартире царил порядок, блестела протёртая от пыли мебель, в вазе пламенели розы. Чистоту Хилеви любила наводить, и часто отчитывала Рона за разбросанные его рубахи. На кухне жена тоже похозяйничала: посуда в шкафу расставлена заботливыми руками. Как и статуэтки из фарфора, их она собирала.

Осмотревшись, Рон подумал, куда поставить Мейсенский кофейный сервиз на двадцать персон, его привёз в подарок Хилеви. Все эти чашки с блюдцами, кофейник, сахарницы, вазы…

Хилеви ждала его, но задержалась, наверное, в агентстве, проводит внеплановую экскурсию. В летний период такое случается довольно часто, и вот-вот появится. Иначе позвонила бы.

Переодевшись с дороги, Рон зашёл в свой кабинет, уселся в любимое кресло, повернулся к письменному столу и остолбенел. На столе поверх стопки чистой бумаги лежала короткая записка:

«Рон, прости! Я подала на развод. Хилеви».

И ни слова объяснения причин, которые могли послужить основанием для подобного шага, ни слова в оправдание. Думай, что тебе в голову взбредёт. Обвинение невольно падало на Рона. Коль ушла Хилеви, рассуждал Говард, то имела на то веские причины. Опыт – лучший учитель. Тем более, если испытал всё на собственной шкуре.

Новость повергла Говарда в растерянность. Неожиданное, резко расходящееся с привычным укладом их жизни решение Хилеви не вязалось со здравым смыслом, ошеломило. Говард метался по квартире, путаясь в догадках и предположениях, порывался бежать, чтобы поговорить с женой. Она должна привести убедительные аргументы для доказательства своей правоты. Только не знал, куда бежать и кому звонить.

Скажи Хилеви о расторжении их брака, Рон воспринял бы за глупую шутку и рассмеялся. Столько лет вместе, достаток в доме, казалось, полное понимание. Случались размолвки, но в какой семье их не бывает. Поругались и помирились, а тут на тебе: развод. Правильно сказано: мужчина становится философом, когда женщина его покидает. Постарался успокоиться, решив, что случившееся с ним – явление закономерное. Изолированно от людей события в обществе не происходят, и подумал: «Ты ничего не потерял. Ты потерял рога»…

«Бьётся синица в окно – жди перемен», – вспомнил Говард слова бабушки, явственно представив тот случай, когда синица ударилась в окно квартиры. Отлетела и с налёта снова бросилась на стекло желтоватой грудкой с чёрной полосой. Чёрная полоса в жизни Рона и наступила…

Говард постарался проанализировать случившееся и найти первопричину поступка Хилеви. Это же довести надо женщину до такого отчаяния, чтоб пошла на такой шаг. Не могла жена принять решение о разводе, не подумав, как следует, и, не представляя последствий для них обоих, для родителей, которые будут переживать.

Но чем больше Говард анализировал ситуацию, тем отчётливее прорисовывалась истина. Оглядываясь на годы совместной с Хилеви жизни, Рон вдруг пришёл к простому и ясному выводу: подобное должно было случиться. Не сейчас, так через год или два. Это раньше он не задумывался, а вернее гнал прочь возникающую иной раз мысль о том, что они чужие, хотя и прожили долго под одной крышей. Каждый сам по себе, но старались не замечать этого.

Сказать друг другу им было нечего. Хилеви не интересовалась делами мужа, ни разу не поздравила его с удачной публикацией. Статьи Рона Хилеви попросту не читала. Пределом её желаний был собственный дом, тихое семейство.

Рон особо не нуждался в Хилеви, хотя до свадьбы добивался руки, торчал под окнами её дома, и вызывал на свидание. Хилеви была старше на пять лет, понимала разницу в годах, но под конец уступила. Она не выглядела простушкой: осиная талия, полные бёдра; лицо белое, нос уточкой, но это не портило, восполняли всё глаза: большие карие глаза и тонкие чуть приподнятые у висков брови.

Прожив вместе, они незаметно отдалились. Хилеви не касалась дел мужа, не заводила разговор, а Рон не спрашивал о занятости жены. Воспоминания о годах молодости Хилеви хранила, но без оглядки на них и вздохов. Лишь однажды напомнила Рону, как в молодости однажды зимой он лёг на сугроб перед окнами её квартиры и заявил, что окоченеет, но не сдвинется с места, если Хилеви не впустит его. Она открыла дверь, и с той ночи началась их близость.

Сказывалась привычка? Как и привычка не замечать удобств своего жилища, добротной мебели, которую подбирали с таким старанием. Хотелось, чтоб столы и стулья, сервант, просторный шкаф в спальне были из дуба или хотя бы из бука. Пусть неподъёмные, зато красивые и основательные.

Конечно, у Хилеви имелись основания для развода. И виноват, в первую очередь, Рон, если судить по большому счёту. Жена мечтала о детях, думала по ночам о них, и тайком плакала в подушку. Проснувшись, иной раз Рон ловил жену на переживаниях, касался её мокрых щёк, но, поцеловав, успокаивался. А Хилеви думала о несбывшемся, представляла, как носятся дети по комнатам, слышала их звонкие голоса, и плакала ещё горше. Дети – невозвратная часть жизни, притом большая часть, без которой остальное не имело смысла и значения. Она ждала и надеялась, что муж очнётся и выполнит то, что предначертано природой. Хилеви преклонит голову перед ним, мужем и отцом её детей, возродится из небытия. В противном случае, их супружеская жизнь – не что иное, как обман, фата Моргана.

У Хилеви был любовник – последняя её надежда. Наверное, два этих явления – муж и любовник, следующие друг за другом, неподготовленный человек воспримет не иначе, как месть мужу за прегрешение. Вывод будет ошибочным, и говорит больше о том, что так думают люди недалёкие, не способные к логическому мышлению.

На самом деле Хилеви подвигла на подобный шаг надежда. Не получилось с Роном, а вдруг с другим воплотится её мечта стать матерью. Надежда умирает последней. Надежда… Понятие, которое мы так и не прояснили до конца. Трудно устранимое, оно вопреки воле человека прочно удерживается в сознании, подталкивает к действию, и заканчивается иногда трагически. В повседневной занятости забываем, что причины всех наших несчастий внутри нас. Надо научиться слышать голос собственного сердца, никому и ничему не завидовать, и не разъедать разум завистью.

Ингмар, любовник Хилеви, считался другом дома, приходил по выходным в гости, чувствовал себя уверенно за праздничным столом. Иногда по-приятельски похлопывал Рона по плечу и давал советы, как правильно жить. Слыл человеком состоятельным, имел свой бизнес.

С появлением Ингмара жена оживлялась, становилась разговорчивее. Наблюдая тайком за Хилеви, иной раз Рон ловил себя на мысли, что у него появляется странное ощущение – не то ревность, не то смутная тревога за происходящее. Нет, он не винил жену за такое легкомыслие, он старался понять Ингмара. Неужели человек, пользуясь возможностью, а точнее, попустительством Хилеви, не понимает, что разрушает семью? Ладно, Хилеви побоялась упустить свой шанс, пошла на измену, но Ингмар? И почему полагает, что Рон ничего не видит, ни о чём не догадывается? Либо уверовал, что Рон ни на что не способен, безвольный тип. Умный мужчина осознал бы, что Говард видит и понимает происходящее, но владеет собой, умеет справиться с чувствами, подтверждая тем самым силу воли, крепость характера, не позволяя себе ни одного грубого слова.

Ингмар часто водил Хилеви в кино. Сам Рон сто лет не покупал билет на сеанс в кинотеатре. Со студенческой юности, если говорить конкретно, когда после лекций, сговорившись, братия бегала смотреть «Звёздные войны» или фильм «Тёмный рыцарь» о приключениях Бэтмена. Остепенившись и уйдя с головой в журналистику, Говард забыл дорогу в кинотеатр, забыл о существовании такого вида отдыха, считая походы в кино анахронизмом. В век компьютеров и Интернета можно купить новый фильм на компакт-диске и спокойно посмотреть в домашней обстановке.

Однако следовало понять, что атмосфера в кинотеатрах давно изменилась, показ кинофильма с совершенной техникой и современной системой стереозвука делает тебя соучастником происходящего на экране. Расположившись удобно в креслах, зрители хрустят попкорном, пьют кока-колу. До начала сеанса в холле можно посидеть в уютном кафе, убив двух зайцев: и кино посмотрел, и в ресторан идти нет надобности.

Хилеви обожала кинотеатр. Одной ходить в кино было одиноко и грустно, словно она брошенка, Хилеви приглашала за компанию Ингмара, этого медлительного увальня, беспечного обывателя, охотника выпить и поесть.

Где эти двое пропадали весь вечер, Рона не интересовало. Он догадывался, что Хилеви крутит роман, но пропускал мимо своего понимания. Рассуждал примерно так: потешится и успокоится.

Можно укорить Рона в том, что у него отсутствует самолюбие и гордость, мол, не мужик, а тряпка, о которую вытирают ноги. Выскажи кто подобное, Говард в гневе и покалечил бы обидчика.

Он умел держать себя в руках, осознавая происходящее, сознательно уступал, прикидываясь простаком. Должен был дойти до конца. А что о нём подумают, какое мнение вынесут, – это его не интересовало.

Однажды Хилеви возвратилась из кино и устроила скандал.

– Мы с тобой совершенно чужие! – кричала, швыряя вещи. – Ты не обращаешь на меня внимание. Есть я, нет меня – тебе безразлично. Лишь бы не мельтешила перед глазами. Были бы дети, может, они связали нас, а так… Пустота в доме…

Виновато отшучиваясь, Рон успокаивал жену:

– Покричи, покричи… Давно не ругались… – И попытался погладить волосы жены, но Хилеви оттолкнула его и убежала на кухню.

Продолжаться так до бесконечности не могло, у кого-то одного терпение должно было лопнуть. Разругавшись при очередном приступе одиночества, Хилеви хлопнула дверью и ушла.

Оставшись один в квартире, Рон постарался не злиться, решил дождаться возвращения жены, поговорить с ней серьёзно. Не устраивает совместная жизнь, надо подумать о разводе, но не портить друг другу нервы. Однако время шло, а Хилеви не возвращалась. Говард начал беспокоиться, как бы чего ни учудила. Ждал и терял выдержку. Придя в ярость, разнёс в щепки стол в гостиной, выбросил в окно новенький телевизор.

К счастью, телевизор упал на газон, а не на тротуар, по которому сновали прохожие. Тем не менее, явилась полиция, составила протокол и оштрафовала Говарда за нарушение общественного порядка и покоя граждан.

Полиция уехала, в квартире зависла мертвая тишина. И тут вошла Хилеви. Ей бы поступить благоразумно, а она набросилась с упрёками.

– Ты чужой! Где я бываю по вечерам, не спрашиваешь!

– Не ори! – угрожающе попросил Рон, закипая гневом

– И так молчу! Ты не замечаешь… не замечаешь того, что я встречаюсь с Ингмаром!..

Коротким резким взмахом Рон ударил жену по переносице. Из сломанного носа Хилеви хлынула кровь.

– Ещё повысишь голос, убью! – Рон находился на грани нервного срыва, мало что соображал. Если бы Хилеви в этот момент не удержалась и обозвала его, он убил бы её.