Текст книги "Цесаревич и балерина: роман"

Глава четвертая

На заднем дворе Гатчинского дворца молча кололи дрова отец с сыном. Это были император Александр III и его прямой наследник Николай. Император, доколов полено, посмотрел на сына, который вдохновенно махал топором. Движения его были экономичны и точны.

– Молодец, Ники! – Император залюбовался сыном. – Вот если бы ты также ловко науки щелкал… Как у тебя дела в полку?

– Служим верой и правдой.

– Преподаватель тактики Драгомиров уже пустил про тебя байку: «Сидеть на престоле годен, но стоять во главе России неспособен».

– Пусть братец мой Жорж встанет. Я посижу.

– Можно и посидеть, лишь бы матушка-Россия шагала… – Император стянул с себя гимнастерку. – Припекает… Март уже на дворе. Вон как коты по крышам забегали… Да и у тебя по лицу прыщи пошли… «Хотимчики». Тебе надо развеяться, Ники…

– Что ты имеешь в виду?

– Как бы это деликатнее, – хохотнул император. – Влюбиться…

– Я уже шесть лет как влюблен.

– В эту каланчу? Я думал, что ты ее забыл…

– Если я молчу, это не значит, что я ее забыл.

– Свет на ней клином сошелся? Ай-яй-яй. Клин выбивают клином. Сердце не камень… Мне тут докладывали, что в Вербное воскресенье вас видели в толпе.

– Ну и что? Мы с Сандро прошлись бульваром. За нами, как смертные дроги, катила пустая карета. Пугая барышень…

– Не очень-то из пугливых оказались ваши мамзели. Крутили, чем только могли, а у вас – уши топориком. Сразу хвостами завиляли, – гоготнул император. Из широкого голенища сапога он извлек плоскую флягу и, запрокинув бычью шею, с бульканьем выпил, а затем протянул сыну:

– Выпей, с устатку.

– Не хочу.

– Полно прикидываться красной девицей. Нечто я не знаю, как вы там в полку хлещете. Шампанское их лоханями лакаете, а потом с пьяными рожами всю ночь воете на луну. Встанут на четвереньки и воют. Волков из себя изображают.

– У каждого свой манер. – Ники закурил. – Вы, папенька, как наберетесь, по полу катаетесь. За ноги всех кусаете.

– Да это я так, посмешить вас немножко. Вы же, как аспиды… Шерсть дыбом… И потом, там у вас процветает… Нехорошо это. Все время быть в мужской компании… Твой дядя…

– Я бы не хотел в который раз слушать про своего дядю и о его дурном влиянии.

– Он мой брат. Я страдаю, что у него в полку адъютанты чуть ли не в его женах ходят… Я понимаю… Всю жизнь в кавалерии, дальние походы, но зачем он тебя по борделям таскает с этими крашеными аристократами?

– Неужели во всем государстве нет более важных дел, чем каждый раз промывать косточки своим кавалергардам. Это достойные люди! – Николай, выразительно посмотрев на отца, с досадой принялся колоть дрова.

– Отложи топор… Я боюсь, эдаким манером ты много наломаешь дров. Водку – ведрами. Ночные оргии. Сегодня – один бордель, завтра – другой. Я этому положу конец.

– Зачем вы унижаете меня? Зачем вам это нужно?

– Это не мне нужно. государству Российскому. Не забывай, кто ты!

– Достаточно скромная персона.

– Не смей унижать себя. Тебе предстоит править Россией. Надо себя готовить к этому. Помимо железной воли должно иметь железное сердце. Нам не безразлично, кто будет сидеть с тобой рядом на троне.

– Я хотел быть обручен…

– Ты обручен с Россией! Жену мы тебе подберем! «Любовь»… Слишком большая роскошь для монарха. Есть долг! Перед Всевышним и своим народом. Я хорошо знаю по своему отцу, когда на старости лет ударил его бес в ребро. Была погублена не только семья. Трон зашатался.

– Воля ваша, я могу вообще избегать женщин. Подальше от греха…

– Без них тоже не проживешь… Да и велик ли грех – погреться с одной из мамзель?

– Какой еще мамзель?

– Которую вы охмуряли с Сандро прошлым воскресеньем. Охране больше понравилась брюнетка.

– Я даже не знаю, как ее зовут.

– Зато я знаю. Матильда Кшесинская.

…Крохотный зал школьного театра был набит до отказа. Среди зрителей – почтенные лица императорского двора. Сиятельные вельможи. Сверкает позолота орденов. Желтеют эполеты погон. Торжественность зала легко объяснима: в почетном ряду сидит император Александр III с семьей. Он редко выезжал из дома. Многие озадаченно посматривали на императора. Мария Федоровна испуганно поглядывала на мужа, который был любезен, обходителен и абсолютно трезв. Ксения украдкой бросала взгляды на Сандро. Николай слегка прижимал локоть Ксении, и та благодарно кивала ему головой.

Концерт задерживался. Из боковой кулисы показались два старца, которые весьма ловко сошли по ступенькам со сцены в зал. Невольно вспыхнули овации – приветствовали патриарха балета Мариуса Петипа и легендарного учителя танцев Иогансона. Поклонившись залу, старцы подошли к императору. Огромным платком вытирая лицо, император согласно кивал головой старцам на их извинения и объяснения задержки концерта.

– Ничего, подождем, – говорил император. – Душно немного.

– Школа ветшает… Сто пятьдесят лет ей, – жаловался Петипа.

– Здание прекрасное. Думаю, что простоит еще сто лет, – сказал Александр III. – Вы изложите на мое имя, что необходимо школе… Постараемся помочь.

За кулисами творилось невообразимое. Ученики, беспрестанно повторяя движения, рассеянно слушали замечания дрожащих от страха педагогов.

Матильда подошла к занавесу. В глазок разглядела своего отца, брата и сестру, сидящих в зале. Но ей было интересно увидеть государя. Как это ни странно, почти не удивилась, увидев сидящих рядом с императрицей того курносого и недалеко от него красавца «гардемарина». Растерянно обернувшись, она позвала Олю, пробегавшую с костюмом в руках. Молча подвела ее к глазку. Пришел черед подруге обомлеть от увиденного.

– Они из царской семьи? – проговорила Ольга.

– Курносый – наследник престола. Я вспомнила его фотографии. Там он без фуражки. Даже перерисовывала.

– Мамочка моя… Я от страха обмочусь на сцене, – пролепетала Ольга и, чуть ли не шатаясь, ушла.

– Кшесинская, отойдите от занавеса, – раздался окрик надзирательницы.

Матильда начала быстро креститься…

Юный срывающийся голос объявил: «Па-де-де из балета “Тщетная предосторожность”. Исполняют выпускники Александр Облаков и Матильда Кшесинская».

Сандро подмигнул братьям. Ники приготовил бинокль. Император искоса взглянул на сына холодно и трезво…

Матильда в этот вечер, казалось, превзошла себя. С таким азартом и блеском она выполняла сложнейшие комбинации, вихревые верчения, с необыкновенной легкостью прыжки. Все ей удавалось. Особенно эффектно вышла концовка: они с партнером точно и синхронно замерли в финальной позе. Зал словно взорвался в едином порыве восторга.

– Вот бестия, – вытирая платком испарину со лба, сказал царь. – Талантлива. Ничего не скажешь. И недурна.

После концерта выпускников собрали в большом зале. Портрет императора Александра III во весь его богатырский рост украшал стену, отражаясь в зеркалах. В театральных костюмах, некоторые даже в гриме, ученики стояли в трепетном ожидании, прислушиваясь к нарастающему грохоту в коридоре. Все отчетливее доносился скрип императорских сапог. Наконец дверь распахнулась. Ученики дружно захлопали.

– Спасибо вам за доставленное удовольствие. Спасибо вашим педагогам, которые преумножают славу Императорской школы танца. Примите поздравления и от всей моей семьи.

Все вновь захлопали. Император двинулся ближе к ученикам и, подойдя к Матильде, остановился:

– Прекрасно… А я ведь хорошо знаю вашего отца. Король мазурки. Как он? Еще танцует?

– Да.

– Молодец. Он такие кренделя ногами выделывал… В программке написано: «Кшесинская-вторая», а есть еще и первая?

– Да. Сестра моя, Юлия. Есть еще старший брат Иосиф. Тоже в театре танцует.

– Так вы можете свой театр открыть. Ну что ж… Кшесинская-вторая… будьте славой и украшением нашего балета.

Матильда смущенно перевела взгляд на портрет императора.

– Что вы все время на портрет поглядываете? Приукрасили? Не похож?

– Нет, не похожи.

– Хуже?

– Нет. В сто раз лучше! – искренне вырвалось у Матильды.

Все вокруг рассмеялись. Император выглядел гигантом рядом с крошечной Матильдой, но казался легким и грациозным. Когда он хотел нравиться, куда-то исчезали его грубоватость и мужиковатость.

– Я вас представлю императрице.

Матильда присела в глубоком поклоне. На глазах у нее блеснули слезы восторга.

– Ну, полноте… Встаньте. Я хочу посмотреть на вас. – Императрица улыбнулась, показывая аппетитные ямочки. – Я обожаю балет… Правда, в последнее время вокруг него кружатся почтенные старцы, важные сановники. Я лучше вам представлю нашу молодежь… Это Михайловичи: Александр, Сергей, Георгий… Александра мы зовем Сандро, он родился на Кавказе.

Матильда, пожимая руку Сандро, невольно улыбнулась: для нее он был «гардемарин».

– Это Владимировичи: Кирилл, Борис и вот этот мальчик – Андрей…

– Ой, как бы мне не запутаться, – улыбнулась Матильда.

– А это мои дети, Александровичи, – подхватил император и подвел Ксению, а затем и Николая.

Матильда с нескрываемой влюбленностью смотрела на курносого. Слегка улыбаясь, он едва заметно подмигнул ей.

– Может, останетесь на ужин? У нас традиция такая. Столы накрыты, – проговорила едва слышно Матильда курносому.

– Мы вас сегодня не отпустим, – галантно подхватил Матильду под локоть Кирилл.

– Они все в вас влюблены, – проговорила Ксения и выразительно посмотрела на Сандро.

– Я в них тоже, – с невыразимым очарованием улыбнулась Матильда.

…Стоя в вестибюле, царица сердито выговаривала мужу:

– Я не разрешаю тебе оставаться. Это неприлично.

– Обещаю. Бокал шампанского, и всё. Мы ненадолго останемся с Ники, а вы поезжайте. И забери всех шалопаев. Только мы вдвоем с Ники посидим немного. Дело у нас есть.

– Какое может быть дело в этом заведении?

– Очень важное. – Император был явно в игривом настроении…

…Александр III, увидев Матильду в окружении галантных князей, громко обратился к ним:

– Что вы облепили ее? Как пчелы майский цветок… Сегодня я ее кавалер. Не возражаете? – и протянул руку.

– Нет, – смело посмотрела ему в глаза Матильда. – Я в восторге, Ваше Величество!

Гремит музыка. Праздничный ужин в разгаре. Льется шампанское. Оживленные разговоры. Всюду слышится смех. За отдельным столиком – император с Николаем.

– Вот смотрю я на тебя… Не нравишься ты мне. Напустил на себя меланхолию. Сколько можно вздыхать по этой долговязой немке?

– А ты кто, папа? – вспыхнул Николай. – А я? Между прочим, моя бабка была внучкой Фридриха Великого.

– Зачем так далеко? – усмехнулся отец. – Возьми своего прадеда Павла. Вы чем-то даже похожи… Мало ли какая в жилах кровь, но плоть и кровь в нас российская. Я разговариваю с тобой, как с будущим кесарем. В тебе должна быть сильная плоть и сильная кровь, а у тебя вон какой нездоровый цвет лица. Тебе род продолжать, а чем ты его будешь продолжать?

– Папа, ты вроде еще не пьян, – вспыхнул наследник.

– Кровь портится, если ее не горячить. Между прочим, от этой игрушки в королевских панталонах решались судьбы целых народов, полыхали войны. Посмотри только вокруг! Какие розанчики… Хоть бы вот эта Кшесинская… Смотри, как ножками перебирает. Как молодая кобылица. А как улыбается. Вон какие зубы!

– Папа, когда жеребца приводят к кобыле, это называется случка?

Император громко расхохотался и выпил.

Мариус Петипа, бережно поддерживаемый Матильдой, подошел к высокому гостю.

– Присаживайтесь, – любезно предложил император.

– Благодарю, – любезно улыбнулся Петипа. – Малечка, мой любимая учениц. Никак не могла решиться. Напоминать Вашему Величеству. Что-то ей обещал…

– Обещал? – несколько смутился царь.

– Да, – обворожительно улыбаясь, сказала Матильда. – Вы обещали мне мазурку.

– Ах вот оно что! – засмеялся царь. – Вы мне позволите вместо себя предложить сына?

– Охотно.

– Я бы не рискнул, папа.

– Но тогда рискну я, черт побери! «Старые безумцы еще безумнее молодых», как любил говаривать Ларошфуко, – произнес император.

– Attention! Внимание! – Петипа вышел на середину зала, ведя за руку Матильду. – Дамы и кавалеры! Попрошу на середину зал! Танцуем мазурку!

Начался невообразимый шум. Безудержное веселье. Вулканическая энергия охватила всех. Матильда стояла в первой паре с государем и нетерпеливо перебирала ногами в ожидании музыки. Оркестранты кое-как устроились подле большого зеркала. Вдоль стен, держась за поручни, теснились родители вперемежку с воспитательницами и педагогами. Петипа весь светился юношеским азартом, перемежая русскую речь французскими названиями танцевальных движений:

– Кавалеры! Вот на это движение, – Петипа слегка обозначил его. – Все вместе сильный крик «Odbiane», отбиваем. Alle!

Выпускники нестройным хором выполнили команду.

– Bien. Хорошо. Haidamazura! Anсor!

– Haidamazura! – рявкнули юноши.

– Bien! Настоящий польский шляхт. Allez!

Грянул оркестр. Матильда победно и горделиво вскинула головку и подала руку императору. Проплывая в танце мимо цесаревича, бесстрашно и зазывно взглянула на него. Николай смущенно улыбнулся. Царь лишь погладил бороду. Мазурка ликующе гремела. Матильда, о чем-то по ходу танца переговорив с государем и оставив своего кавалера возле императорского столика, неожиданно встала на одно колено перед цесаревичем и шутливо выкрикнула «odbiane», покручивая несуществующий ус. Подняв со стула Ники, вовлекла его в круговерть танца. В зале захлопали. Николай, оказалось, совсем недурно танцевал. Александр III, кажется, переживал минуты блаженства и для храбрости хлопнул вторую рюмку. Дождавшись, когда Николай с Матильдой поравнялись со столиком, привстал и с удивительной грациозностью весело рявкнул:

– Odbiane! – и принял в огромную ладонь маленькую руку Матильды.

Зал с восторгом стал ждать «императорский танец», но царь, дружески помахав рукой всем, бережно усадил Матильду за свой стол…

Никто не знал, о чем они говорили втроем. Но всем было ясно, кому обязана школа. Кем вызвана царская милость и любовь…

…Вальс Штрауса кружил Матильду и Николая. Столы опустели. Оркестранты собирали инструменты. За роялем сидел один из выпускников и музицировал. Надзирательницы и классные дамы явно нервничали, но присутствие цесаревича заставляло их растягивать в улыбке сонные физиономии…

…Матильда с Николаем ели мороженое.

– А что вы больше всего любите? – Матильда одолевала вопросами Ники весь вечер.

– Я много что люблю.

– И все-таки?

– Ну, не знаю… Пожалуй, больше всего люблю полковые праздники. Скажем, праздник в день Преображения. Наша полковая церковь в честь этого дня… Спасо-Преображенская… После здравицы разносятся команды…

– А в чью честь здравицы?

– За папеньку, маму, вашего покорного слугу… Коней люблю… – проговорил устало Николай. – Это такое счастье, когда под тобой умная лошадь. Красивая кобылица…

Матильда прыснула стыдливым смехом.

– Я что-то не то сказал, – смутился Николай.

– Я думаю, что это и вправду счастье, когда под тобой умный конь. И ты управляешь им, как тебе хочется. Когда я была маленькая, папа посадил меня, видно, на глупого. Он едва не сбросил меня.

– Это целая наука, – сказал, увлекаясь, Николай. – Прежде чем сесть на коня, надо приучить его к себе. Некоторые лошади не переносят жесткой щетки, а с этого все начинается. С конского туалета… Есть такая порода, которая начинает фыркать, дрожать, бить копытом и даже кусаться…

– Вас ждут. За вами приехали, – неслышно подошла классная дама.

– Где ждут? – встрепенулась Матильда.

– Во дворце, по-видимому. Как вам у нас понравилось? – сладко улыбалась классная дама.

– Я очень хорошо поужинал с воспитанницами. Благодарю. Спокойной ночи, – неожиданно холодно закончил разговор Николай и, круто повернувшись, покинул зал, даже не попрощавшись как следует с Матильдой.

– Торопитесь, – строго приказала классная дама, едва цесаревич закрыл за собой дверь. – Надо убрать зал. Завтра с утра здесь урок. И бегом вниз, в повозку! Кучер там всех извел. Ему до утра вас не развезти по домам… К тому же лошадь голодная…

Матильда едва переступила порог дома, как на нее с радостным лаем набросилась собачонка.

– Тише ты, всех разбудишь. – Матильда подхватила собачку на руки.

Слышался шум швейной машинки из комнаты мамы.

– Ты чего не спишь, мама? – спросила Матильда полушепотом.

– Да все перешиваю ваши платья. Юльке ходить не в чем. Кружева сгнили. Все твои трико штопаны-перештопаны. Ну что? Говорят, сам царь похвалил тебя. А братец твой говорит, все поперек музыки танцевала.

– Прекрасно танцевала, – донесся полусонный голос Юли. Матильда вошла в спальню. – Все знаю. Весь вечер охмуряла наследника.

– Кто сказал?

– Заходил сосед. Пьяненький скрипач из оркестра. Долг вернул.

– Папа, наверное, немного повеселел.

– Все равно ходит злой. Работы нет. Прошла мода на мазурку. Танцуют вальс нынче.

– Кстати, наследник неплохо мазурку танцует.

Заглянул Иосиф:

– Матрешка, ты так задом крутила… Просто неприлично.

– Дурак. Закрой дверь.

Матильда продолжала:

– Малахольный все же он… Завел на целый час разговор про лошадей. Будто мы с ним в конюшне или в казармах, а в конце и вовсе заторопился, выпятил губу и чего-то пробормотал – вроде того, что он хорошо поужинал. Что его там во дворце, не кормят, что ли?

Юля невольно рассмеялась.

– Скажи спасибо, что видела его. Будущий царь. Внукам будешь рассказывать.

– Говорят, у него еще не было никого, представляешь…

– Видно, ключик не подобрали.

– Похоже, с одного поворота не открывается. И все же – открыть можно. Нужна только большая связка ключей. Ничего, Юля… Придется попотеть. Подберем ключик. И откроем…

– Матрешка… Ты просто сумасшедшая. Это все равно что луну с неба снять. Откуда в тебе эти наполеоновские замашки? Ты просто обезумела.

– Не так я безумна. Сама посуди. Ведь не случайно нас усадили за один стол. Государь неспроста распорядился. Кстати, он так смотрел на меня, будто раздевал. Отец, видно, орел, а сыночек…

– Может, у него невеста? Я даже где-то в газетах читала.

– Не знаю. Мне показалось, лошади его больше интересуют, чем женщины…

– Может, он из этих?

– Этого нет. Этих я за километр чую. Их полно у вас в театре, да и в школе уже есть.

– А я что-то ни одного не знаю.

– Святая ты, Юлька. Завтра покажу тебе. Знаешь кто?

– Черт с ними! Лучше скажи, каков цесаревич вблизи?

– Никакой. Маленький. Курносый. Тихоня… Пожалуй, только глаза хороши. Как у газели. Девчоночьи. Ты что, уже спишь?

Юля, что-то пробормотав, уронила голову…

…Матильде не спалось, конечно. Бесцельно металась по комнате, а затем, на цыпочках пройдясь узким коридором, зашла на кухню и достала из резного шкафа штоф с красным вином. Поудобнее устроившись за кухонным столом, поставила перед собой вино. Вынула игральные карты, которые нынче ложились не так, как хотелось, рождая тревогу и смуту…

Матильду знобило. Душа полнилась неведомым страхом. Что с ней нынче было? Сон или явь? Ей решительно не верилось, что его рука лежала на ее ладони. Целый год она, подобно Франциску Ассизскому, вглядывалась в «пустые небеса»… Цесаревич мерещился ей за темными окнами Аничкова дворца… Лишь золотой нимб виделся над головой незримого лица в ореоле и дрожании хрустальных люстр Мариинского театра. Являлся в морозном воздухе силуэтом земного божества в снежной пыли умчавшихся царских саней… И вот «божество» весело болтало с ней с мороженым в руках и кружило в вальсе…

Матильде не верилось, что это было с ней. И вообще, было ли? Может, это мираж или колдовские чары, как это бывает в балетах? Хорошо помнила, что был школьный экзамен, и она танцевала на сцене, но дальше? Разум отказывался понимать. Наверное, все же сон. И доказательство – как ее дома встретили родные. Ведь никто даже в обморок не упал, а так все буднично, будто каждый день она танцует с цесаревичем и ведет светские беседы с государем. Даже собака, на что умная, и та спокойно грызла свою косточку и даже ухом не повела, что небеса выбрали его хозяйку и вознесли на Олимп. «Будьте украшением и славою нашего балета». Ведь именно так сказал ей государь. Неужели и этого не было? Матильду охватила форменная истерика. Плечи ее содрогались. Прорывался плач, похожий на волчий вой.

Матильда, всхлипывая, зажгла лампу и вновь разложила карты, не понимая себя: отчего, вместо того чтобы от случившейся нечаянной радости скакать на одной ноге, она билась в истерике? Всю правду скажут карты. И вышло так, что удержит она в руках «синюю птицу» и выпадет неземная любовь. Ее карта аккуратно легла на благородного принца, и теперь их имена будут произноситься вместе не одно столетие. При этом стоит отметить – с постоянной двусмысленной улыбкой.

Об этом, правда, Матильда не знала. И карты молчали.

Посещение государем Императорской школы танца двор счел несколько фривольным, но более всего занимало, чем так всех пленила юная воспитанница Матильда Кшесинская. Сидела за одним столом с Его Величеством и танцевала весь вечер с наследником… Сразу пошли разговоры. Этой фаворитке непременно будет оказана протекция, на афишах скоро появится ее имя…

В бенефис танцовщика Папкова с премьером Николаем Легатом была выписана воспитанница Кшесинская-вторая в па-де-де. Матильда, узнав об этом, расстроилась. Каждый год после выпускных экзаменов выписывают старшеклассниц в спектакли текущего репертуара Мариинского театра. Если бы даже государь не отметил ее, все равно это па-де-де она бы танцевала. Теперь все будут думать, что танцует она благодаря царской милости.

В балетной школе на каждом углу сплетничали о Матильде и цесаревиче. Почти все стали ей льстить. Только одна Варвара Ивановна Лихошерстова как ненавидела Матильду, так и продолжала. За что Матильда даже была ей благодарна. Остальные все изменились. Даже Оляша, друг верный, избегала ее; а швейцар Гурьян, встретив ее у дверей, торжественно произнес: «С добрым утром, ваше превосходительство».

– Совсем выжил из ума, – зло прошептала Матильда, подойдя к раздевалке.

А дома и того хуже. Отец какое-то время вообще не разговаривал с ней.

– Минуй нас, царская немилость и царская любовь! – изрек старик и хлопнул дверью перед лицом дочери.

Юлия подошла к стене, где висели распоряжения дирекции, распорядок репетиций. Там толпился народ, доносились возмущенные голоса.

– Что там все читают? – понизив голос, спросила Юлия у артистки миманса, отошедшей от стены. Но та, облив презрением, лишь мотнула головой.

– Безобразие! – еле сдерживая возмущение, процедила артистка.

– Что там написано? – переспросила Юлия.

– Что у вас, глаз нет? Идите и почитайте. Кшесинская-вторая, видно, будет первой… В кружевных постельках.

Вконец растерявшаяся Юлия с испугом увидела приближающуюся Матильду.

Матильда с подружками по классу шла кулисами Мариинского театра на репетицию.

– Где здесь верхний зал? – робко спросила она у пробегающей танцовщицы.

Та что-то неопределенно буркнула, а подружки, поглядывая на Матильду, негромко рассмеялись.

– Вам что, смешинка в рот попала? – спросила Матильда.

– Матрешка, посмотрела бы ты сейчас на себя в зеркало, – улыбаясь, сказала Маша Андерсон.

– А что во мне смешного?

– Смешно, – поджала губы Марина Скорсюк. – Такую испуганную гимназистку из себя изображаешь. «Вот, мол, смотрите, я пришла в театр. Такая кроткая овечка». Ты же тут не первый раз!

– Одно дело – к папе в гримерную и совсем другое – идти на первую репетицию. Вы разве не волнуетесь? Злые вы. Даже знаю почему.

– Скажи… А потом мы тебе скажем.

– Ты куда, матушка? – спросила Юлия сестру.

– Идем на первую репетицию. Будем в театре танцевать па-де-труа в бенефис господина Папкова, а Матрешке выписали репетицию с самим Николаем Легатом! – ответила Марина Скорсюк, будто и вправду радовалась за подругу душевную.

– Теперь я все поняла, – упавшим голосом проговорила Юлия. – Смотри, что делается у доски расписаний… Ты еще не успела войти в театр, сделать первый шаг, а уже изваляли в дерьме. Будто режиссерская контора не танцы выписывает, а приговор.

Матильда хотела подойти к жадно читающей толпе, но сестра удержала ее. А вскоре к ней подбежали подружки, выбравшиеся из толпы.

– Ну, и что вы там прочитали? – холодно спросила подруг Матильда. – Что молчите? Землетрясение? Холера?

– Там расписание репетиций. И много раз выписана Кшесинская-вторая… Люди тут годами сидят!

– Что выписано? Жизель? Эсмеральда?

– Кошечка в «Спящей».

– Из-за какой-то драной кошечки готовы разодраться… Подруженьки милые, в глаза мне боитесь посмотреть?

– А чего нам бояться? Ты уж думаешь, если тебя похвалили… – Марина Скорсюк зло взглянула и, резко отвернувшись, пошла. Вслед за ней и Маша Андерсон.

– Ведь были лучшими подругами. Господи! Ну что это такое? – едва не плача, сказала Юля.

– Это? Это – театр, – холодно и зло ответила Матильда.

Бенефис господина Папкова собрал много народу в театр, но более всего мир балетоманов жаждал увидеть на сцене юную воспитанницу школы Кшесинскую-вторую. Слухами о ней полнился город. Театр был словно наэлектризован. За кулисами показался министр двора Воронцов-Дашков. Рядом с ним стоял директор императорских театров Всеволожский.

– Как можно было волей монарха назначать «гордостью русского балета» еще не вышедшую из стен школы Кшесинскую-вторую? Старик Петипа возмущен, – проговорил устало Всеволожский.

– Он сильно постарел и поглупел. Как известно, у стариков характер портится, но сколько можно терпеть его выходки… Придрался к этой бедняжке Кшесинской-второй, что у нее юбка, видите ли, коротка. Возможно. Но у девочки прелестные ножки. Обещал ее сгноить в глухом кордебалете. Та в слезы. Заело старика. На девочку, видите ли, обратил внимание сам император! Значит, она стоит того, – строго взглянув на директора, закончил Воронцов-Дашков.

…Все ждали приезда императора. В ложах толпились великие князья. В зале царило торжественное оживление, а за кулисами – смятение, тревога, вспыхивали скандалы. Возможно, оттого, что в театре стало известно, что Петипа, возмущенный двором, очередной раз подал в отставку…

Бенефициант Папков, весьма средний танцовщик, в гримерной у Николая Легата едва не плакал:

– Коля… чей бенефис?

– Твой!

– Но выходит, что бенефис этой соплячки. Кшесинской-второй.

– Успокойся. Я ведь с ума не схожу, когда меня… премьера… поставили с этой пигалицей.

– Как она?

– Неплохо обучена. Крутится. Прыгает. Кстати, прыжок невысокий. Ножки подкачали. Полноваты. Это я ей посоветовал укоротить юбку.

– А чего все с ума сходят?

– В школе увидел ее император… Похвалил. А дальше закрутилось… Чиновников не знаешь? Не в России живешь? Читай, брат, Гоголя, Салтыкова-Щедрина.

– Не сорвет она мне бенефис?

– Не волнуйся. Иди, готовь банкет…

…Балетоманы при встрече друг с другом многозначительно улыбались.

– Как вас занесло на эту рухлядь?

– Я посмотрю Кшесинскую-вторую и уйду.

– Что же в ней вас интересует?

– Интрига. Я одним глазом взгляну на нее и сразу определю, кому из них она предназначена. – И балетоман, улыбаясь, кивнул в сторону ложи, где в полумраке виднелись силуэты великих князей.

В царской ложе показался великий князь Владимир Александрович. Десятки биноклей осторожно наводились на брата императора. Большого любителя балетных ножек…

– Хочу посмотреть на юных дочерей многочисленной семьи Терпсихоры. Мне рекомендовали лорнировать Кшесинскую-вторую, – объявил великий князь, усаживаясь в малиновое кресло.

– Она еще, бедняжка, не успела переступить порог театра, как всех раздразнила. Петипа просто в ярости, – доложил великому князю Всеволожский. – Он говорит, что если эта воспитанница «гордость русского балета», то кто же тогда мы?!

– Наслышан, как государь посетил балетную школу… И на солнце бывают пятна, но Петипа тоже хорош. Нечего из мухи делать слона. Двор не может потакать любым его капризам, но обижать его, конечно, не следует. Аккуратнее надо, ведь эдак можно загубить и сломать судьбу Кшесинской-второй. У вас там, за кулисами, натуральные джунгли…

…Медленно гасла люстра. Дирижер взмахнул палочкой.

Матильда стояла за кулисами. Рядом с ней – Юлия.

– У меня ноги ватные. Потри немножко, – обратилась Матильда к брату, стоявшему за ее спиной.

Иосиф делал сестре подобие массажа, когда показался Николай Легат. Подойдя к Матильде, он отечески обнял ее. Дождавшись музыкального вступления, подхватил девушку, и они легко выбежали на сцену, улыбаясь публике.

Какое-то мгновение Матильда танцевала, не слыша музыки, оглушенная страхом и волнением, а когда, осмелев, сделала несколько туров, едва не упала – нога подвернулась. В зале поднялся легкий шум. Великий князь даже опустил голову, боясь смотреть на сцену. Дело приняло бы совсем печальный оборот, если б не опыт Николая Легата, который, стальными руками подхватив Матильду, успел что-то шепнуть ей, и та, понемногу придя в себя, закончила танец эффектной концовкой. Зал сочувственно и, пожалуй, чрезмерно захлопал, подбадривая дебютантку, но Матильда, кланяясь, понимала, что это хотя и не провал, но и победой ее выступление не назовешь.

Вбежав в кулисы, по радостным лицам кордебалета она ясно поняла, что провалилась… Ждали от нее чего-то необыкновенного – а тут дебют как дебют. Ни шатко ни валко…

…Совсем другое настроение царило в ложах во время антракта.

– Что-то в ней есть… – заключил балетоман свое суждение. – Во всяком случае, какой-то скрытый эрос и аристократизм. Думаю, она будет любима придворными кругами, хотя еще очень сырая… Зелен виноград.

Владимир Александрович был расстроен ее выступлением, и, когда к нему склонился служащий Дирекции императорских театров, шепотом проговорил:

– Найдите хорошего рецензента. Неплохо пишет… как его… я их фамилии не запоминаю, но довольно известный борзописец… От него вечно чесноком пахнет.

– Знаю. Из «Петербургского листка».

– Распорядитесь… чтобы Петипа успокоился, Кшесинскую следует в кордебалете придержать. Ей надо привыкнуть к сцене и не быть красной тряпкой перед носом разъяренного быка.

– Вы имеете в виду Петипа?

– Я имею в виду балетную чернь. На моем веку столько дарований было задушено атласной лентой. С улыбкой… Кружась на пуантах…

Матильда с Юлей вышли из театра последними. Было светло. Близились белые ночи. Неподалеку от театра стояла роскошная карета. К сестрам направлялись великие князья.

– Позвольте поздравить, – Сандро протянул огромный букет, – и пригласить в ресторан. Следует отметить…

– Мой провал?

– Наша ложа в восторге!

– Но я чуть не растянулась на сцене.

– Вы же не кукла заводная. Это даже прибавило очарования.

– Это что-то новое. В следующий раз постараюсь грохнуться в оркестр.

Все дружно засмеялись.

– Спокойной ночи, – сказала Матильда.

– Может быть, вас довезти?

– Мы пешком с сестрой. С этими танцами, оказывается, я ни разу не была на воздухе.

– Может, бокал шампанского? – предложил Сандро.

– Потом… В следующий раз… Хорошо?

И не успели Матильда с сестрой пересечь Екатерининский канал, как от чугунной ограды отделилась странная фигура. В неопрятной одежде, мятой шляпе, из-под которой выбивались длинные волосы, угадывалось нечто художественное. И ущербное.