Текст книги "Цесаревич и балерина: роман"

Часть вторая

Глава шестая

Виндзор. Резиденция королевы Англии. На центральной башне реет британский флаг. Наследный принц, выглянув из окошка кареты, тяжело вздохнул. Флаг не приспущен, а это значит – его ждут. Предстоит нелегкий разговор с бабушкой. Принц прекрасно знает не только тему разговора, но и как он будет происходить. Сначала королева Виктория внимательно будет его разглядывать, а затем, погрозив пальцем, осуждающе и многозначительно улыбнется. Мол, сама была молода и кружилась на балах, но пришла пора наследному принцу стать мужчиной. Государственным мужем. Вскоре, видимо, ему придется занять трон великой империи, так как надежды на выздоровление его отца, Альберта Эдуарда, нет. Эдди Альберт Виктор должен, наконец, выбрать невесту. Это его монархический долг.

Обычно королева перед своим любимым внуком раскладывала целый пасьянс невест и сопровождала каждую кандидатуру тем или иным комментарием, и весьма остроумным. Внук в такие минуты просто влюблялся в бабушку… Но на этот раз Эдди знал, что пасьянса не будет. Знал, на ком остановилась королева. Ее воля – закон…

Два высоких индуса торжественно растворили тяжелые двери, и на пороге показалась семидесятилетняя королева. На желтоватом лице светились недюжинным умом выпуклые из-за базедовой болезни глаза. Постоянно брезгливое выражение лица говорило о властности. Безобразная полнота при крохотном росте была почти комична, но стоило ей сделать плавное движение рукой, кивнуть головой, как ее грузная фигура сразу делалась гармоничной и почти привлекательной.

Эдди достойно выдержал ее испытующий взгляд и совсем не удивился, когда бабушка без обиняков объявила:

– Приехала из Дармштадта моя любимая внучка. Мое солнышко Аликс. Представлять ее тебе не надо. Вместе росли.

– Красивая была девочка…

– Стала просто красавицей. Ее руки добиваются все женихи Европы.

– И России, как я слышал.

– Это еще бабушка надвое сказала. Такая у русских есть поговорка. За точный перевод не отвечаю. Ты улавливаешь суть?

– Вполне. Она мне давно нравится, только я ей не нравлюсь.

– Эдди, ты хоть и порядочный шалопай, но сердце у тебя доброе. Я тебя за это люблю, и Аликс тоже должна полюбить. Так вот, завтра она будет здесь… И ваша встреча должна завершиться помолвкой. Только после этого я смогу ее отпустить в Россию. И русский жирный царь у меня получит кукиш с маслом. В этом случае за точность перевода отвечаю. И словом, и жестом, – королева, смеясь, показала фигу.

Эдди, увидев принцессу Аликс в окружении свиты под гулкими сводами Виндзорского замка, даже не решился подойти к ней, а укрылся за лестничной балюстрадой. Принцесса показалась ему богиней, сошедшей с небес. Казалось, совсем недавно они вместе играли в теннис, катались на велосипедах по живописным окрестностям Виндзора. По правде говоря, она, с ее длинными руками и ногами в корочках незаживших ссадин, была похожа на мальчишку и одновременно на милую обезьянку. Если прочие девчонки болтали без умолку и любили сладкое, то Аликс производила впечатление глухонемой. Даже трудно было предположить, что у нее есть голос… Признаться, Эдди никогда и не думал о ней, как об обычной девочке, которую можно хлопнуть по спине, и она сразу поймет, что в нее влюблены… То, что видел Эдди сейчас, его совершенно потрясло. Как и откуда пришла к ней эта победительная женственность?

– Как вам оперетта? – спросила королева, оглядывая ласковым взором своих «приговоренных к помолвке» внуков. Королева делала все, чтобы они в эти дни не расставались друг с другом. Расписала по часам их совместный досуг. Нашлось место и веселой оперетке.

– Я очень много смеялся, – сказал Эдди и вопросительно посмотрел на Аликс.

Королева с удовлетворением отметила этот вопрошающий взгляд. Он о многом говорит. Есть в ее любимице нечто, что заставит любого монарха перед решением государственных проблем вопросительно взглянуть на эту замкнутую красавицу с поджатыми губами. И ждать, когда она разомкнет уста. Это то, что нужно Англии. Это то, что нужно Эдди. Ее прямая спина не согнется от тяжести. Природный ум найдет единственно верное решение. Эта молчунья сможет править страной.

– А ты, солнышко мое? Неужели даже на оперетте сидела строгой и серьезной?

– Это просто вид у нее такой, – ласково объяснила приехавшая вместе с Аликс ее старшая сестра Виктория, которую назвали тем же именем, что и бабушку. После внезапной смерти матери именно она всячески опекала Аликс.

Аликс была болезненно стеснительна, она хорошо себя чувствовала только в привычной обстановке. За столом возникло напряжение.

– Я слышала, что Аликс всерьез увлеклась философией. Многие в Оксфордском университете были поражены, сколь обширны знания у моего солнышка.

– Она дома так интересно рассказывает!

– С удовольствием послушаем и мы.

Королеве хотелось, чтобы Аликс преодолела в себе врожденную робость, болезненную скромность. Аликс молчала. Лишь посмотрела укоризненно на сестру.

– Теперь она меня отругает, – виновато улыбнулась Виктория. – Прости меня, Аликс… Но я позволю себе рассказать, что меня поразило. Аликс как-то рассказывала про Сократа… Своим ученикам перед казнью мудрец говорил: «Смерти бояться не надо. С ней душа освобождается, как от темницы, в которой ей было тесно, но душа бессмертна и останется навсегда таковой».

– С этим вполне можно согласиться, – величаво кивнула головой королева. – Хотя этого богохульника, признаться, я не люблю и доверяю афинскому суду… Сократ, безусловно, развращал молодежь, если не растлевал. Называл Солнце камнем, а Луну землей. Приглашал своих учеников продолжить беседы в загробном мире. Ибо душа бессмертна. Но я сомневаюсь, что где-то там он и до сего дня ходит босиком и задает свои вопросы. Впрочем, ведь доподлинно и неизвестно, был ли Сократ? – Королева была грустна и серьезна, когда говорила о жизни и смерти. Видно было, что собственные преклонные годы заставляли ее не один раз в течение дня задумываться о бренности жизни.

– Если бы не Аликс, то я так и не узнала бы, – воодушевилась старшая сестра, заметив, что и королеве не чужда эта тема, – что вознесение на небеса еще до Спасителя нашего было. Оказывается, туда, в поднебесье, раньше были взяты Евнох и Илия… Моисей был вознесен на небо. Ему даже было даровано вернуться снова на землю.

– Это не имеет никакого отношения к философии, – наконец произнесла Аликс со страдальческой гримасой.

– А к религии? – неуверенно спросил Эдди. От скуки у него слипались глаза.

– Скорее, к чудесам, – чуточку оживилась Аликс. – Это… некий мистический опыт, нечто похожее на разговоры с усопшими.

– Видно, совсем я старушкой становлюсь, но я верю в столоверчение, – призналась королева.

– Спиритизм, – брезгливо поморщилась Аликс, и ей стало неловко… Сестра ей добра хочет, бабушка ее любит, но отчего так грустно? Стоит ли расстраиваться из-за того, что псевдофилософские беседы глупы и тяжеловесны и слишком легковесна та дребедень, которую показывали в театре? Эдди мил и прост. Ему хочется довериться, как брату, и еще он очень похож на любимую ее собачку. Аликс была сердита на себя, это ее замкнутость вынуждает людей тормошить ее, думая, что ей скучно. А просто ее мысли были далеко-далеко… Жаль, конечно, огорчать бабушку и расстраивать ее планы, но она и сама в полном смятении и страдает от того, что ее помимо ее воли неумолимо влечет в эту огромную заснеженную страну. В обледенелом Санкт-Петербурге ее ждет русский царевич…

С Темзы тянуло сыростью. То и дело налетал порывистый ветер. Аликс прятала точеный, слегка покрасневший носик в мех воротничка. На мосту Ватерлоо даже днем не гасили фонари из-за сильного тумана. На заснеженном берегу под мостом возле слабого костерка копошились бродяги. На реке было мало судов. Лишь одинокий буксир тарахтел близ моста Тауэр.

– Я, кажется, заболеваю, – хлюпнув носом, сказала Аликс, но на предложение Эдди вернуться в Букингемский дворец отвечала отказом. Ей было так приятно бесцельно бродить среди разношерстной толпы. Особенно ее тянуло туда, где шла бойкая торговля. С разрешения охраны Эдди и Аликс посетили блошиный рынок. Это было нарушением инструкций, но начальник охраны проявил снисходительность. Дежурному офицеру были даны, по-видимому, предписания – по возможности уступать просьбам кронпринца.

Аликс впервые в жизни уловила совершенно новые для себя запахи. Она даже не представляла себе такого богатства оттенков и ароматов воздуха. Оказывается, очень вкусно пахнет дым. Особенно от жареных каштанов… Мокрое, прелое сено. Ароматы кондитерской. Среди множества запахов Аликс уловила основной – запах бедности… Ей захотелось раздать все свои драгоценности и уйти в затворницы, замаливая свою вину перед этими несчастными людьми. В этом она была схожа со своей сестрой Эллой… И даже здесь, среди этой жалкой толпы, одно лишь воспоминание о сестре, вышедшей замуж за брата русского царя, вызвало в ней единственное желание – скорее сесть в поезд и нетерпеливо отсчитывать города и станции, которые встретятся на пути к желанным российским границам…

Эдди с трудом уговорил Аликс согласиться принять от него подарок. Смущаясь и покрываясь пятнами, она торопливо примеряла ожерелье, неохотно поглядывая в круглое зеркало. Выйдя из ювелирной лавки, Аликс, придерживая в руке бархатный футляр, благодарно поцеловала Эдди, ткнувшись холодным носом в напомаженную щеку. В одном из антикварных магазинов Аликс имела неосторожность восхититься изящным туалетным столиком в стиле ампир. Эдди мгновенно позвал приказчика и уже готовился подписать чек, но тут уж Аликс наотрез отказалась.

Королевская охрана, вконец измученная за день опасными прогулками кронпринца и его долговязой немки, расслабилась только перед воротами Букингемского дворца.

А Аликс все шмыгала носом.

– В таких случаях я принимаю ножные ванны и рюмку коньяка, – говорил Эдди, поднимаясь по парадной лестнице дворца.

– Надеюсь, обойдется. Просто я ужасная мерзлячка.

– Как же ты тогда собираешься ехать в Россию?

Аликс опустила ступни в фарфоровую чашу, наполненную водой, и даже пригубила коньяк. В камине пламенели янтарные угольки.

– Ты очень добр ко мне, Эдди, – проговорила Аликс. – Не смотри на меня так. Прошу тебя.

Эдди отвел влюбленные глаза и какое-то время смотрел на тлеющие угли.

– Меня считают ветреником. – Эдди неопределенно пожал плечами. – Влюбчивым.

– Я слышала об этом. К сожалению, я совершенно не влюбчивая. И до сегодняшнего дня у меня и друга не было… Прости, Эдди, мою невольную искренность и даже самонадеянность. Сегодня ты мне показался больше, чем кузеном. Хотелось тебя назвать родным братом.

– У тебя есть брат. Разве ты с Эрни не откровенна?

– Брата своего я обожаю. Но многое из того, чем я хотела бы поделиться… – Аликс неожиданно смолкла.

– Договаривай.

– Ну, пожалуйста. Я и так, кажется, сказала лишнее. Не смотри на меня так…

В морозной синеве парил сокол. Пятнистые охотничьи псы резво носились вдоль зубчатых стен Виндзорского замка. Послышался близкий звук трубы. Готовилась королевская охота.

Эдди в эти последние дни перед отъездом Аликс был непривычно серьезен и печален. Аликс всячески старалась приободрить его. Молча шли они аллеями парка, примыкавшего к королевской резиденции. Неподалеку виднелась часовня. Рядом – могильные родовые склепы с потемневшими скульптурными изваяниями. Аликс, зная о подавленном состоянии Эдди, не решилась посетить часовню и старые могилы, но кронпринц сам предложил взглянуть на печальные руины, где они бегали детьми.

Подойдя к часовне, Аликс неожиданно расплакалась, едва не впала в истерику. Но быстро взяла себя в руки, ведь и причин не было для бурных слез… Аликс была крайне впечатлительна. Ей мигом вспомнилось то страшное, что было связано с этой часовней… Казалось бы, смерть старшего брата Фритти прошла стороной – Аликс было около года, она не помнила брата. Но в семье шли постоянные разговоры о нем и той болезни, которая унесла его в могилу. Гемофилия. От нее в их роду умирают мальчики, и рожать их крайне опасно. Но оказалось, не только мальчиков, но и девочек подкарауливала смерть…

Впервые в эту часовню Аликс пришла, когда ей было лет шесть. Со слезами на глазах она склонилась перед иконой Божией Матери и молила, чтобы не умирала ее младшая сестренка Мей, но Бог не услышал ее молитв. В этой же часовне Аликс просила Боженьку оставить в живых мать. А потом стояла у свежевырытой могилы, куда положили маму…

Аликс двинулась к тяжелой кованой двери и с трудом приоткрыла ее. Оглядела мрачные каменные своды. Здесь она когда-то встретила необыкновенного пастора. Это был единственный человек, с которым ей было легко. Ему хотелось раскрыть душу… А священник был поражен редким умом шестилетней девочки…

Нахлынувшие воспоминания прервал вошедший дряхлый горбун-привратник. Он узнал Аликс и рассказал, что пастора давно нет в живых, а перед уходом в иной мир он вспоминал шестилетнюю принцессу… Говорил, что не знает, кто она была – девочка или посланник небес.

Аликс тщетно старалась удержать набежавшие слезы и высыпала из кошелька все содержимое в скрюченную темную ладонь привратника.

– Сколько любви, отчаяния, боли в этих строках, начертанных на камнях, – проговорил Эдди, глядя на каменные плиты, поросшие мхом. – Есть и в стихах.

Аликс за эти дни так привязалась к милому и доброму Эдди, что ей даже показалось, что они были бы неплохой парой, если бы…

– Попадаются даже очень сильные строки. – Эдди лукаво взглянул на Аликс. – Если мне память не изменяет, ты тоже писала стихи.

– Это было скверно. Большей частью я списывала с молитвенников. Лишь слегка переиначивала.

– Прочти.

– Я все забыла.

– А я помню. Теперь признаюсь. Какое-то время я бредил тобой. Мне было, кажется, двенадцать лет. Я хранил твои вещи. Брошь сломанную, башмак без шнурков и еще какие-то безделицы. Среди них самое ценное, пожалуй, твоя школьная тетрадь. Со стихами.

– Эдди, признайся, ты шутишь?

– Почти… Называется «Вечерняя молитва»:

 
Тебе приношу все печали
И каждую новую боль
Вверяю твоему любящему сердцу
И взираю лишь на тебя,
Тогда исчезают мои тревоги
В молитве перед твоим престолом.
 

– Это моя молитва! Эдди! Как она сохранилась? Это было так давно… Я еще едва умела буквы выводить… Как ты это сохранил? Ведь мы были совсем несмышлеными детьми.

– И были счастливы… Хотя бы тем, что не знали о существовании смерти. Вечная жизнь… В небе ни единого облачка…

– В детстве тоже не так все безоблачно. Много горечи и тогда было… Может, чуть меньше, чем сейчас…

– Без горечи жизнь, наверное, вообще непредставима. «Несчастлив тот, кто никогда не был несчастным», как говорили твои античные философы…

Эдди умело вальсировал, чего не скажешь об Аликс. Она не успевала перебирать ногами и семенить должным образом. Музыканты даже замедлили темп специально под неуклюжую принцессу. Для Аликс это была чистая мука. К тому же ей приходилось сутулиться и пытаться маскировать свой немалый рост. Конечно, она замечала, с какой вежливой снисходительностью наблюдают гости за ее мучительным вальсированием. А королеве Виктории это обстоятельство не казалось большой бедой. В «тяжелой ноге» проступал мужской характер внучки. Так и должно ступать к королевскому трону, а семенить ножками по паркету – это удел придворной челяди и лакеев. Сидеть на троне – тяжелое дело. Чем тяжелее зад, тем прочнее трон.

Во время прощального вечера королева Виктория была явно не в духе. С помолвкой ничего не вышло. Но ничего, королева своего добьется, просто нужно время. Аликс сама поймет, приехав в Россию, что там ей делать нечего. Уж не говоря о том, что Аликс никогда не примет чужой веры… Что же касается бедного Эдди, то королева сердита на него всерьез. Шляпа! Целых две недели ходил, как послушный теленок! Не мог увлечь! Эдди, как и следовало предположить, совсем потерял голову. Но это не беда. У него счастливый характер, он быстро утешится другой юбкой…

Обычно на музыкальных вечерах королева была в приподнятом настроении, а сегодня с потухшим и безразличным видом слушала знаменитого скрипача. Несколько оживилась, когда за фортепиано села Аликс. Вначале Аликс аккомпанировала скрипачу, а затем сыграла вальс Шопена и что-то еще… очень славянское.

– Я люблю слушать, как играет Аликс, – говорила королева за вечерним чаем. – С тех давних пор, когда ее ножки еще не доставали педалей. Мы ей ставили скамеечку.

– У нас мама хорошо играла, – проговорила старшая сестра.

– Солнышко… а вот ты играла последнюю вещь. Похоже, что-то русское?

– Это Чайковский. – Аликс отчего-то стала оправдываться: – Элеонора прислала из России ноты. С дарственной надписью Петра Ильича Чайковского.

– Ужасно длинно. И, что еще хуже, ужасно красиво.

– Длинно потому, что это написано специально для антракта, во время которого следует сменить декорацию.

– Ах, это написано для оперы?

– Балета. «Спящая красавица». Сестра пишет, что, по слухам, готовится фантастическое зрелище.

– Сестра твоя уж не знает, чем заманить тебя в Россию. Я, конечно, понимаю, там есть «магнит более притягательный», как говаривал датский принц Гамлет, а вот у английского принца, как я поняла, с магнитом туго.

…Бедный Эдди. Бедная Англия. Аликс вновь стала покрываться пятнами. Ее сестра, измученная бабушкой, сидела окаменев. Эдди налил себе чая, не дожидаясь услуг камер-лакея. Королева откинулась на кресла, и всем стало ясно, что сейчас будет произнесена длинная тирада. Почти королевский указ.

– Человек полагает, а Бог располагает, – неспешно начала королева Виктория. – Аликс, надеюсь, ты не изменишь своей вере. Подобно твоей странной сестре, утонувшей в снегах России. Как она могла выйти замуж? Словом, я не только не люблю ее надменного мужа, но и всех Романовых. Они держатся так, будто это высокая честь – выйти за кого-то из них замуж. Признаться, Россию я иногда путаю с Китаем. Та же азиатчина и сплошное сектантство. Надеюсь, что русские в конце концов оставят в покое тихий Дармштадт и перестанут заманивать невест в свои дворцы и бесконечные снега. Разве ж это не азиатчина – выезжать каждый вечер на балет? Просиживать штаны в Мариинском театре. Разве это дело, достойное мужчин? Разглядывать в бинокль полураздетых женщин. Двор там просто помешан на балете. Ведь такого умопомешательства нет нигде в Европе. У нас в Англии, благодарение Богу, балета вообще нет. Мариинский театр, если его немного поскоблить, тот же самый дремучий крепостной театр. С теми же девками и помещиками… Так же тащат к себе… какую-нибудь приглянувшуюся Парашу… Все эти великие князья знают актерок по именам. Почитается хорошим тоном, если у какого-нибудь сиятельного графа в любовницах ходит танцорка. Так заведено. Никто в России не отменял крепостного права. И не отменит в ближайшие двести лет! Религии нет. Есть православие. Ужасная вера. Она призвана душить жизнь во имя смерти. Чистое сектантство. Жирные попы. Жирный царь. Только народ тощий… Я не хочу тебя отдавать варварам. Как ты будешь править этим народом? Чужая ты там! Чужая! Они тебя всю жизнь будут ненавидеть!

Видимо, эти слова оказались последней каплей, переполнившей горечью душу Аликс… Бормоча сквозь слезы извинения, она почти бегом рванулась к дверям, так и не прикоснувшись к холодному чаю.

Настал час отъезда Аликс. Слуги грузили в кареты картонные коробки, кожаные чемоданы. Лаяли собаки, мешая погрузке. Виктория, старшая сестра Аликс, складывала белье в саквояжи, когда в спальню вошла королева.

– Я посмотрела на ваше белье и во что вы одеты…

– У нас было много прекрасного белья, – вспыхнула Виктория.

– Знаю. Но ваша мать все ваше белье разорвала на бинты во время войны. Как говорится, о мертвых или хорошо, или ничего, но пусть Господь простит меня, это было безумие.

– Вы многого не знали…

– Я все знала про нее! Она моя дочь. Кто-то называл ее больной, кто-то сумасшедшей, а некоторые даже считали ее святой… Наверное, каждый был прав по-своему. Все в ней было. Можно и святой назвать, ведь она была безмерно добра к окружающим. Вечно занята какой-то благотворительностью, ездила по тюрьмам, приютам. Делала самую неприглядную работу. Прости, но от нее всегда пахло тюремной сыростью и какой-то ржавчиной. Возилась с глухонемыми и слепыми… Мне порою она сама казалась ослепшей, но ее чудные глаза светились таким умом и состраданием, что невольно становилось стыдно… А ее работа в военных лазаретах, ее бесстрашие… Это долго не могло продолжаться, она просто сгорела. Ангелы небесные своими легкими крылами ее должны были донести прямехонько к вратам рая. Надеюсь, они так и сделали. Оставь эти тряпки, дорогая. Я распорядилась, чтобы вам положили хорошее белье. Оно уже в карете.

– Право, и это неплохое.

– Бедные вы мои сиротки. Видит Бог, нет у меня более сильного желания, как сделать счастливой Аликс. Сердце мне подсказывает, что в Россию она едет вопреки своей воле. Она очень в этом похожа на свою мать, которая словно искала своей погибели.

Из раскрытого окна донеслись звуки рояля.

– Она играет мою любимую вещь… Думаю, это не случайно. Конечно, она, бедняжка, очень страдает, но не может освободиться от злых чар дьявола… – Королева Виктория выглядела жалкой и старой. Невозможно было представить, что ее именем будет названа целая эпоха.

Сидя за роялем, Аликс обменивалась короткими репликами с Эдди.

– Я тебе совсем не нравлюсь? – спросил он.

– Ты очень хороший. Я даже чуточку влюблена в тебя.

– В нашем детстве чуточку не считалось. Откровенность за откровенность. Идет?

– Идет.

– Ты, конечно, знала… или догадывалась…

– Знала. И догадывалась, – перебила Аликс. – Мне очень жаль, что я расстроила планы бабушки… Мне больно видеть печаль в твоих глазах, Эдди.

– Бабушка надеялась видеть их на наших пальцах. – Эдди вертел в руках обручальные кольца.

– А можно, я примерю? – В Аликс проснулось женское любопытство.

Кольцо оказалось впору, и, любуясь им, Аликс неопределенно крутила головой. С лица ее не сходила восторженно-растерянная улыбка.

Молодые люди молча шли мимо кладбищенской ограды.

– И я здесь буду когда-нибудь лежать… – Эдди остановился у массивного родового склепа.

– Это будет нескоро.

– Кто знает…

– Это правда. На все воля Божья… Скажем, зачем я еду в Россию? Зачем я учу русский язык? Отсчитываю дни? Отчего не задуло «свечу любви», как говорит моя сестра? Кем послан мне русский царевич? И зачем?

«Кто ты, мой ангел ли хранитель,

Или коварный искуситель…»

Почему я тебе сейчас читаю выученные с таким трудом русские строки? Почему я с тобой так откровенна?! Почему признаюсь в том, в чем не решалась признаться своим сестрам?

…Эдди слушал стихи на непонятном русском языке. Он был взволнован и искренне переживал за кузину, которая пребывала в полнейшем смятении чувств. Она не понимала природы этого наваждения. А вдруг в нее вселился сатана и Эдди должен освободить кузину от злых чар?

– Я совсем недавно была на конфирмации. Приняла лютеранство. Изменить клятве я не могу. Не смогу принять чужой веры. Знаю, что многие помолвки вступающих на трон были расстроены именно из-за этого. Ко мне бог несправедлив. Если я выполняю его волю и помолвка с русским цесаревичем состоится, то перемена веры неизбежна. Зачем он послал мне такие испытания?

Аликс знала, что каждому ее слову Эдди внимал с благоговением. И ей хотелось говорить. Ей надо было выплеснуть наболевшее…

В сопровождении конной гвардии королевский кортеж растянулся по живописной дороге к столице. Торопливо освобождая путь, подданные приветливо махали руками, стараясь в маленькое окошко увидеть свою великую королеву, которая привела к невиданному могуществу империю…

– Что пишет из России твоя сестра Элеонора? – брезгливо спросила королева свою тезку, Викторию.

– Пишет, что счастлива. В каждом письме.

– Как она может быть счастлива? С этим мужем? Говорят, что он даже не спит с ней. Предпочитает своих денщиков. Кто истинно счастлив, тот не торопится уведомить об этом в каждом письме. Но я понимаю Элеонору. Ей тяжко там одной… Она, наверное, с тоски воет на луну. Вот и взялась за бедную Аликс… Чтобы была под боком родная душа.

– Не знаю, но Аликс бредит этим русским царевичем.

– Блажь. Как можно ради даже, допустим, самых искренних чувств отказываться от руки и сердца Эдди, будущего короля? Стать английской королевой! Владеть империей! Что это такое, знаю не понаслышке… Не вижу, кто может делать эту ломовую работу. Только Аликс. Зачем она едет в Россию?

– Этого хочет папа. Он обожает охоту. В России, говорит, замечательная охота. Этого хочет Эрни. Он любит балы, офицерские пирушки.

– Ваш братец там вконец сопьется. Там пьют ведрами, – усмехнулась королева. – Они пусть едут, но зачем туда тащить Аликс? Чтобы она кончила сумасшедшим домом? Я никогда при Аликс об этом не говорила… И тебя попрошу молчать. Хотя, конечно, тайна сия тебе известна…

– Знает об этой тайне Аликс… Ведь у нас от гемофилии умер младший брат.

– Да, гемофилия. Наше семейное проклятие. По мужской линии болезнь. Я не хочу, чтоб Аликс металась от горя в далекой России и проклинала меня. Я и сама себя проклинаю. Это я несу в себе дурную кровь… В Англии трон может занять женщина, а в России действует указ Павла Первого, по которому править государством женщине запрещено.

– Дикость какая! – всплеснула руками Виктория.

– Тому есть причина. Почитай, весь восемнадцатый век Россией правили взбалмошные и распутные императрицы… Бедная Аликс. Потеря ребенка в семье – большое горе и драма, но в августейшей семье это трагедия трона. Аликс плохо кончит, если свяжет свою судьбу с Россией. Вернее, Россия плохо кончит, связав судьбу страны и трона с Аликс.

– Возможно, – пыталась защитить свою сестру Виктория. – Но все отступает перед истинной любовью.

– «Истинная любовь похожа на привидение: все о ней говорят, но мало кто ее видел»… Не устаю восхищаться Ларошфуко. – Королева прикрыла тяжелые веки.

Королева Виктория даже в очках плохо видела, но то, что ей нужно было увидеть в прессе, всегда находила. Просматривая газеты, привезенные английским послом в России сэром Робертом Морьером, она то и дело тянулась за красным карандашом. Посол, стоя на почтительном расстоянии от рабочего стола королевы, мучительно ждал конца аудиенции. Длилась она непривычно долго. Еще никогда Ее Королевское Величество столь жадно не выпытывало о мельчайших подробностях жизни русского двора. Ее интересовало все, вплоть до нарядов публики на прошедшей балетной премьере «Талисмана». Вдруг шуршанье газет прекратилось. Королева застыла. А потом красным карандашом несколько раз обвела заметку из газеты.

– Вы это читали?

– О предстоящем визите герцога Людвига IV Гессенского с семьей в Россию?

– Говорят ли при дворе о предстоящей помолвке принцессы Алисы Гессенской и цесаревича Николая? Или только в газетенках, подобно этой?

– Нет дыма без огня. Газетчики использовали придворные слухи. Ведь они тем и промышляют… Сплетнями да скандалами.

– Должен быть закон о печати, – как бы между прочим буркнула королева.

– Его нет. Тем более в России.

– Что вы скажете о цесаревиче?

– Весьма невзрачен… Позволю себе сказать, ординарен. Сказать о нем решительно нечего. Что-то такое… без запаха и цвета. При этом много бражничает со своими бесчисленными кузенами. Говорят, лучше всего он чувствует себя на лагерных сборах. А зимой? Все тот же Мариинский театр. И конечно – балет…

– Они там и вправду помешаны на балете?

– Абсолютно. Танцовщицам дарят роскошные особняки. При этом любовниц подбирают уже со школьной скамьи. Так, например, у всех балетоманов сейчас на устах некая полька, Матильда Кшесинская. Говорят, и впрямь прехорошенькая, но с характером. Одним словом, гордая полячка уже известна в великокняжеских кругах.

– Совершенно не удивлюсь, если в этой сумасшедшей стране в один прекрасный день посадят на трон танцорку, – ухмыльнулась королева.

– Вряд ли. Есть указ императора Павла…

– Из-за хорошеньких ножек полетит в камин указ императора Павла… Там, где молчит закон, все дозволено. Нечто подобное может произойти, к примеру, с этой… Запамятовала.

– Кшесинской.

– Должно быть, неглупая головка на плечах. Во дворе ее быстро научат кружева интриг плести… Ведь именно подобная особа морочила голову самому Наполеону. Полячки очень непростые дамочки. Уверяю вас, она сможет сидеть на троне не хуже блудниц прошлого.

– И все же, как пишут русские газеты, у Аликс нет соперниц на пути к трону, – осторожно улыбаясь, обронил дипломат. Он заметил, что его собеседница с трудом борется с дремотой. «Конечно, сильно постарела, сдала. Иначе чем объяснить эту дикую чепуху, что она молола про бедную воспитанницу балетной школы. К сожалению, всех нас это ждет… Старческий маразм». Посол потоптался немного подле дремлющей королевы и вышел.

Глава седьмая

От мелькания точеных ножек балерин рябило в глазах. Престарелый генерал-адъютант, министр императорского двора Воронцов-Дашков был крайне утомлен. Кавалерийскому генералу что танцорки, что лошади. Такие же взмыленные. Такие же бессловесные. Та же усталая печаль в глазах. Конечно, кое в чем разница есть. Лошади на одной ноге крутиться не могут. Даже в цирке… Отупевший от танцев старец прервал свои глубокомысленные сравнения и сонными глазами оглядел тех, кто сидел рядом с ним в балетном классе. Сиятельнейшие и древнейшие фамилии Российской империи. От их военных мундиров с иконостасами орденов и медалей в полутемном классе было чуточку светлее. Сладкое выражение физиономий взирающих на воспитанниц (все им во внучки годились) резко контрастировало со злыми лицами измочаленных вконец рабынь танца.

– Какая тут…

– Матильда Кшесинская?

– Да.

– В самой середине. На цыганочку похожа… С высокой грудью. Талия в рюмочку.

– Вижу, – приставив лорнет, старичок благодарно улыбнулся еще более древнему экземпляру дворянского рода. – Да… талия у нее…

Едва урок кончился и «комиссия», вежливо попрощавшись, наконец покинула класс вместе с педагогом, воспитанницы, тяжело дыша, разбрелись по классу. Кто-то, бессильно опустив голову, повис на поручнях, а кто-то лежал прямо на полу, устало прикрыв веки.

– По велению Его Императорского Величества, – министр двора окинул взором всех, кто сидел за длинным столом кабинета инспектрисы Лихошерстовой, – я должен вас уведомить, что те, кого комиссия нынче наметила, должны танцевать на императорских балах. Ожидаем визит высоких гостей. От себя добавлю, что среди них принцесса Алиса Гессен-Дармштадтская, и вы, наверное, догадываетесь, что это будущая наша царица. Обратились мы и к военным, чтобы отобрали умело танцующих кавалеров для скучающих дам. Пусть заморские гости знают, что мы умеем не только воевать, но и на балах изрядно веселиться.