Текст книги "Цесаревич и балерина: роман"

Августейшая семья обедала. Император обычно за столом шутил, но сегодня был мрачен и даже к серебряной стопочке не прикоснулся. Камер-лакей, случайно встретив тяжелый взгляд государя, едва удержал поднос с супницей. Оленька опоздала и почти бегом устремилась к своему стулу, не выпуская куклу из рук. Император не пропускал случая, чтобы не сделать младшей замечание относительно ее куклы, которую следует оставлять перед входом в столовую. На этот раз он промолчал. Лишь крутил мякиш ржаного хлеба. Дети и мать осторожно переглянулись:

– Что-нибудь случилось? – осторожно спросила императрица Мария Федоровна.

– С чего ты взяла? – глядя в одну точку, пробормотал государь.

– Ты в дурном настроении. Возможно, мне показалось?

Императрица хорошо усвоила: при всех обстоятельствах выручают разговоры о погоде:

– Скорее бы кончились эти ужасные морозы.

– Впереди еще крещенские, – и государь, наконец, потянулся к налитой водке.

За столом слегка оживились, а когда отец семейства опрокинул и вторую, хрустнув соленым огурцом, стало ясно, что тучи идут стороной.

– Ой, и вправду, – оживилась Мария Федоровна. – Сегодня солдаты привезли елку. Прямо из лесу. Такая прелесть!

– А когда наряжать ее будем? – вырвалось у Оленьки.

– Спроси у папы.

Мария Федоровна влюбленно смотрела на мужа, и он приподнял тяжелые веки. Взгляд его был полон нежной ласки. Императрица почувствовала, что у нее горят уши. Рот расползался в улыбке, на щеках заиграли ямочки.

Время обеда было строго ограничено. Оно заканчивалось, когда из-за стола поднимался император. Можно было и остаться голодным, если не уложился во времени. Поэтому ели молча и сосредоточенно, ни на что не отвлекаясь. Но сейчас Александр III, откинувшись на спинку стула, не торопился, видя у детей полные тарелки. Никак не мог справиться с дурным настроением… Но все же невольно улыбнулся, увидев, как Оленька украдкой кормит свою куклу. То ли дело Мишаня, любимец отца. В свои десять лет самостоятельный и совсем бесхитростный. На минутку оторвавшись от тарелки, Миша посмотрел немигающими глазами на отца, отец подмигнул ему и в ответ получил широкую простодушную улыбку своего баловня.

Ксения и старший сын Николай сидят за столом рядом. Несмотря на разницу в возрасте в семь лет, брат с сестрой словно одной нитью связаны. Их объединяет и то, что оба безнадежно влюблены. Ксения рассеянно тычет вилкой, аппетит пропал: с часу на час во дворце должен появиться великий князь Александр Михайлович, по домашнему – Сандро. Наконец-то вернулся из кругосветного путешествия на корвете «Рында»! Ксения влюблена в Сандро давно. А он, в свои двадцать три года успевший вкусить успеха у женщин разных континентов, не придавал особого значения вздохам маленькой кузины. Изредка под тропическими звездами Сандро рассматривал мятую фотографию, на обратной стороне которой детским почерком большими буквами было выведено: «Твоя морячка – Ксения».

Цесаревич тоже любил давно и верно. Вот уже шесть лет он встает и засыпает с ее именем. Она – принцесса, внучка королевы Англии. Зовут ее Алиса Гессен-Дармштадтская. Это если коротко. Полное ее имя Аликс Виктория Елена Луиза Беатрис. Алисой она была названа в честь своей матери, принцессы Алисы Английской, третьей из девяти детей королевы Виктории. Второе ее имя – Виктория – в честь бабушки, да и остальные три ее имени не с потолка взяты. Впервые увидел цесаревич принцессу на свадьбе ее старшей сестры в Петербурге. Ей было тогда двенадцать лет.

Ксения, обернувшись к брату, хотела сказать что-то очень важное, но отпрянула, уловив на себе изучающий взгляд отца… Около цесаревича всегда стоял пустой стул, на нем обычно сидел младший брат Георгий. Хотя он был на три года моложе Николая, казался значительно старше. Не один раз император подумывал, кому он сможет передать Россию, кто сможет твердой рукой править ею. Цесаревич Николай мягок слишком, да и боится он трона. Вкуса к власти нет. То ли дело Георгий – зрелый муж, умница. Да вот беда – гаснет день ото дня. По совету врачей который год живет на Кавказе, в своем дворце в Абастумани близ Боржоми. Ему прописали горный воздух. Казалось, было сделано все возможное и невозможное, но жестокая болезнь не отпускала. Туберкулез. Мало кто знал об этой трагедии венценосной семьи. Все светила медицины пытались спасти сына, но болезнь не отступала… С этими невеселыми мыслями император поднялся со стула, вслед за ним встали и дети.

…В полутьме царских покоев государыня как бы невзначай обратилась к супругу:

– Друг мой, нынче за обедом ты был не в духе. Ничего не случилось?

– Ничего. Если не считать, что утром в саду нашли мертвого ворона.

– Ах! Застрелили?

– Просто умер. От старости… Я приказал набить чучело. Поставлю у себя в кабинете.

– За что такая честь?

– Не знаю. Пусто теперь будет в окне.

– Ребенок ты, Саша. Большой ребенок…

Балалайка, казалось, вот-вот сомнется в огромных лапищах императора Александра III. Однако, как ни странно, толстые его пальцы весьма деликатно касались струн. Хоть и робко, но складывалась песня, которую император давно хотел разучить. «Степь да степь кругом. Путь далек лежит. В той степи глухой замерзал ямщик…» – хрипловатым баском помогал неуверенным пальцам государь и пугливо посматривал на учителя музыки. Игре на балалайке учил императора Вася Андреев. С виду невзрачный и неказистый, а дотронется до балалайки – глаз от него не отвести. Чародей и кудесник.

– Ваше Императорское Величество… Тут малость того… Не ту нотку взяли. Тут фа надобно-с.

– Виноват, – с солдатской покорностью проговорил самодержец всея Руси и, промокнув платком лысину, уткнулся в ноты.

Государыня Мария Федоровна любила музыку, но долгое время даже не могла прикоснуться к вокальному циклу Шуберта, а все из-за немецкого языка. Стоило ей только услышать немецкую речь, как становилось дурно, начинали преследовать кошмары. Принцессе датской Дагмар было семнадцать лет, когда немецкие сапоги с грохотом прошли по тихому Копенгагену. Душевная травма тех дней оказалась столь сильна, что боялись за ее здоровье… Дагмар была любима своим народом и не скрывала ненависти и презрения ко всему немецкому. Но как же странно распорядилась судьба! Мало того, что сама Дагмар соединилась с домом Романовых, с династией, в жилах которой течет германская кровь. Еще и первенец ее Ники полюбил немку. В то время, когда ее родина Дания завоевана и истреблена германцем… И хотя Аликс, в которую влюблен Ники, не вполне немка – она внучка английской королевы, императрица солидарна с мужем. Не бывать этому браку.

Мария Федоровна перебирала ноты, прислушиваясь к балалайке. Потом пошла в музыкальный салон, и вскоре оттуда послышались звуки рояля и ее ангельский голос.

Ники любил слушать мамино пение еще с тех времен, когда она пела ему колыбельные. Он прислушивался к материнскому голосу и вертел в руках томик Гете. Ксения дала почитать и засохшим цветком заложила то место, которое, по ее мнению, выражает нынешнее настроение брата. Если бы сестренка знала, что роман «Страдания юного Вертера» когда-то оставил его совершенно равнодушным! Однако запись в дневнике юного Вертера, которую сиренью заложила сестра, и вправду будто о нем самом: «Я увижу ее! – восклицаю я утром, просыпаясь и весело приветствуя яркое солнце. – Я увижу ее! Других желаний у меня нет на целый день. Всё, всё поглощается этой надеждой».

В коридоре послышались тяжелые шаги императора.

– Ах, какая это прелесть – балалайка!

Александр весь светился и радостно улыбался. Было в этот миг в его лице что-то детское.

– Вот выучу все хорошенько, и вам покажу, сколько успел. У меня, можно сказать, уже собирается репертуар. «Среди долины ровныя»…

– «Камаринская», – смеясь, подсказала императрица.

– Это я уж и не говорю. С нее начал балалайку, а сегодня разучивал «Степь да степь». И не так много уроков взял… Вася Андреев такой умница, доложу. Собрал вокруг себя таких же самородков. Этих балалаечников у него уже, считай, целый оркестр… Покамест ходят по деревням. Песни собирают, что в народе сохранилось. Одну такую показал. Ах, какая прелесть! Конечно, он переложил ее очень ловко на свои серебряные струны… Вот она, Россия-матушка. Мурашки бегут.

– А мне очень нравилось, как ты играл на корнете, а я за роялем.

– У нас неплохо получалось… – Государь влюбленно смотрел на свою изящную жену.

– Особенно фривольное. Из опереток Оффенбаха и Штрауса. Может, и мне в руки взять балалайку, – кокетливо улыбнулась императрица.

– Зачем?

– Пойдем по деревням. Как эти… Гусы-ли.

– Кто? – расхохотался император. – Ты, наверное, хотела сказать «гусляры».

– Мне все равно, лишь бы рядом с тобой…

Александр обнял жену, ласково провел рукой по волосам.

– У тебя сегодня глаза совсем грустные… Что у тебя на душе?

– Кошки скребут. Это я правильно сказала? – проговорила Мария Федоровна.

– Правильно. Я что-то Ники не вижу давно… Опять пропадает у Сергея?

– Мне жаль его… Он так ждет принцессу из Дармштадта.

– А что? Она уже не едет?

– Едет. Не в этом дело. Просто появился сильный враг. Ну, не то чтобы враг… но серьезная дама.

– Кто?

– Королева Англии.

– Минни, ты знаешь, я не люблю загадок. Что произошло?

– Меня просили не говорить тебе об этом.

– Тогда не говори, – усмехнулся император.

– Я думаю, не такой уж это будет большой грех, – решилась Мария Федоровна и с горящими глазами, будто речь шла о таинственных кладах, поведала страшную тайну.

Впрочем, речь шла и впрямь о секретном письме, посланном английской королевой Викторией своей тезке в Дармштадт, где жили ее внучки, принцессы Гессен-Дармштадтские. Девочки рано осиротели, старшая, Виктория, была им вместо матери. Средняя сестра Элла жила в России и ждала днями младшую, Аликс, в гости, мечтая выдать ее за наследника российского престола… Вот это и обеспокоило английскую королеву. Ей не хотелось младшую и потому особенно любимую внучку видеть на российском троне. Королева Виктория в своем письме писала: «О замужестве ее в России не может быть и речи»… Элла пустила бы в ход все средства, лишь бы выдать Аликс за какого-нибудь великого князя, если б у нее не получилось с наследником… Самое главное – английская королева решила действовать энергично. До приезда в Петербург она срочно вызвала Аликс в свою резиденцию в Виндзоре. И теперь Аликс ждет помолвка с английским внуком королевы Виктории, принцем Эдуардом Альбертом Виктором.

В то время, когда бедный Ники строил радужные планы, его любимая принцесса Аликс тайно выехала в Англию…

Император Александр III, вначале слушавший жену с добродушной снисходительностью, будто она рассказывала ему о приключениях Робинзона Крузо, постепенно становился все серьезнее. А когда жена облегченно вздохнула, освободившись от тяжкого бремени тайны, император задумчиво проговорил:

– Значит, эта жаба решила поженить своего внука на внучке? В Англии скоро сын женится на матери или брат на брате! И как они не боятся? Ведь кровь не обновляется. Оттого там все и больны кровью. Сама королева английская разносит эту болезнь. Сразу и не выговоришь… Гемофилия. По мужской линии, почитай, все там смертники. Все эти коронованные принцы ходят, как стеклянные. Достаточно пустячной раны, и вдребезги. Перочинным ножиком порежешься – и смерть. Кровь не остановить. А ведь эта жирная наседка… из-под ее юбки такой выводок. Сумела рассадить их по всей Европе. На золоченые троны. Что ей Россия? Она думает, что утерла нам нос? Нет худа без добра. Как говорится, баба с возу – кобыле легче.

– Ники жалко… Такая душевная рана.

– Затянется рана. Думаю, ближе к осени послать его с Георгием в кругосветное путешествие.

– Закончить наш сегодняшний разговор о власти я бы хотел словами апостола Павла из послания к римлянам. «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога. Существующие же власти от бога установлены», – обер-прокурор Святейшего Синода Русской православной церкви Константин Петрович Победоносцев, неприятно хрустнув фалангами сухих пальцев, искоса из-под темных очков холодно взглянул на своего ученика – цесаревича Николая. По обыкновению, лицо ученика оставалось спокойным и непроницаемым. Победоносцев поиграл желваками, так и не поняв, нашла ли отклик в душе наследника сегодняшняя беседа по правоведению.

– Некие силы проповедуют отделение церкви от государства, – Победоносцев наискосок пересек учебный класс. – Государству, говорят они, не должно быть дела до церкви, а церкви до государства. У этих, с позволения сказать, реформаторов получается, что человечество должно вращаться в двух обширных сферах автономно. В одной будет пребывать тело, а в другой – дух.

Победоносцев подошел к классной доске и начертил схему.

– Между этими замкнутыми пространствами получается как бы противостояние. Как между небом и землей. Сомнительная вивисекция! Как нельзя оторвать тело от духа, так нельзя лишить духа в живой плоти! Государство и церковь. Православие и самодержавие. Не-рас-тор-жи-мы. Соединены вот так! – и Победоносцев яростно сцепил сухие пальцы вытянутых перед собой рук.

Цесаревич невольно заслушивался логически выстроенными доводами обер-прокурора. Беспощадные и гневные филиппики в адрес прежних самодержцев были убедительны, в них клокотала обида за русский народ, и все дышало истинным и неподдельным патриотизмом. Затем Победоносцев раскрыл брошюру и прочитал вслух из своей знаменитой статьи: «Начиная с Александра I, высший свет относился с презрением к родному отечеству и, прежде всего, к православной церкви. Было рабское поклонение римско-католическому культу, даже во времена Николая, безусловно, русского по своей душе. Православная церковь чахла… Это было до тех пор, пока на российском троне не появился Александр III, при котором общество впервые явственно и разумно обратилось к своей истории, стараясь сохранить в себе здравый инстинкт. Если до действующего монарха учение о церкви и вере представлялось схематизмом и догмой застывших правил, то в наши дни мы вернули церкви живое ощущение жизни». Обер-прокурор, оторвавшись от чтения, печально посмотрел в окно.

Николай был заворожен даром убеждения своего учителя. Но через какое-то время, поразмыслив, понимал, что в страстных и логичных речах обер-прокурора не вся правда. Для цесаревича церковь всегда живая и ее каноны дышат жизнью. Зайди в любую русскую избу – ровно светит лампада и освещает любовным огнем лик Спасителя. Независимо от того, о чем говорят и спорят в высшем свете. И пусть обер-прокурора занимают распри между Сенатом и Синодом. Вряд ли на Руси найдутся те, кто мог бы разделить государство и церковь.

Зато как легко на уроках фортификации у милейшего Цезаря Кюи… Его занятия чем-то напоминают французскую оперетку «Мадемуазель Нитуш»: по сюжету, под сутаной почтенного органиста скрывался сочинитель фривольных куплетов. Вот и крупнейший специалист по фортификации инженер Цезарь Антонович Кюи больше всего на свете любит музыку и почти полностью отдается сочинению опер и симфоний. Во время его уроков Николай умел перевести разговор на музыкальные темы и получал истинное наслаждение, когда «заводил» своего учителя. А тот, позабыв свой предмет, со страстью, почти взахлеб, говорил о музыке.

На уроках истории у прославленного Василия Осиповича Ключевского было всегда интересно, но особенно тогда, когда шли разговоры на свободную тему. В последний раз говорили о новом сочинении графа Алексея Константиновича Толстого «Царь Федор Иоаннович». Николай никак не мог отделаться от мысли, что это сочинение графа написано про него… При мыслях о будущем не раз им овладевал необъяснимый страх. Ему суеверно казалось, что если он займет российский престол, то на нем династия Романовых оборвется. Как оборвался род Рюриковичей на несчастном царе Федоре Иоанновиче:

 
Последний я потомок. Род мой вместе
Со мной умрет…
Я хотел
Всех согласить, все сгладить – Боже, Боже!
За что меня поставил ты царем!
 

Эти последние строки трагедии Ключевский читал чуть ли не со слезами на глазах.

Как-то, рассказывая о правлении императора Павла, Василий Осипович, между прочим, поведал о некой легенде. Якобы в шкатулке у императора хранилась запись – зловещее предсказание: династия Романовых прекратит свое существование в 1917 году. Николай несколько раз осторожно возвращался к этой шкатулке, но историк лишь отмахивался и отделывался легким смешком. Мол, бабьи сказки. Но цесаревича это предсказание потрясло… Он всерьез думал, что династия Романовых оборвется именно на нем. В 1917 году. Конечно, лишь больное воображение могло соединить некую наверняка выдуманную шкатулку и блаженного Федора Иоанновича в одно темное пятно. Но Николай верил. И сама мысль о российском троне каждый раз отодвигалась с тайной надеждой, что минует его чаша сия и все образуется как-то само собой. В конце концов, все в руках Божьих…

Императрица Мария Федоровна, в последний раз поглядев на себя в зеркало, распорядилась пригласить великого князя Александра Михайловича, ожидающего аудиенции. Проще говоря, Сандро. Для нее он всегда останется с этим именем. Оно закрепилось за ним в Тифлисе, где он родился и вырос. Его отец великий князь Михаил Николаевич, младший сын Николая I, был наместником на Кавказе, и его сын Александр стал Сандро, на грузинский манер. С отроческих лет Сандро заболел морем и твердо решил стать моряком. И хотя отец был категорически против, упрямый подросток все же добился своего. Великим князьям нельзя было учиться с простыми смертными, и, вместо того чтобы поступить в Морской корпус, Сандро пришлось штудировать трудное морское дело на дому. Только успешно пройдя учение, он получил разрешение совершить кругосветное путешествие на корвете «Рында»…

В парадном зале дворца рядом с чопорной гофмейстериной стоит Ольга Долгорукая. Увидев Сандро, фрейлина вспыхнула и, не поднимая глаз, пробормотала, что их высочество цесаревич Николай изволят находиться на занятиях, но вскоре у детей августейшей семьи будет небольшой перерыв в уроках. Сандро беззастенчиво разглядывал хорошенькую фрейлину, пока она не зарделась маковым цветом… Улыбнувшись, красавец двинулся в сторону покоев императрицы.

Императрице было приятно, что Сандро чуть ли не с корабля – и сразу в Аничков дворец. Ее, конечно, смешила детская влюбленность в этого рослого красавца ее цыпленка, Ксении. Даже представить себе не могла, что когда-нибудь придется стать тещей Сандро. К тому же ей казалось, что Сандро порядочный ловелас. Правда, при этом он очень душевно и трогательно относился к ее больному сыну Георгию. Каждый раз, когда ему случалось быть на Кавказе, всегда находил время заехать в Абастумани. Сандро это делал чуточку и для Ксении, обожавшей брата. Марии Федоровне было любопытно взглянуть на Сандро, тем более что он обещал отпустить бороду.

Едва он вошел, как государыня посетовала, что нет обещанной бороды. Взяла с него слово, что в следующий раз он вернется из морского похода с бородой. Отметила, что ему к лицу морская форма, что он возмужал и стал опасным сердцеедом. Заразительно смеялась, слушая морские байки и комические случаи, вздыхала, когда дело касалось экзотических растений и туземцев с копьями… И только когда разговор зашел о больном ее сыне, красивое и беспечное лицо императрицы стало растерянным и по-бабьи жалким.

– Когда я в последний раз к нему приехал, Жорж стоял на крыше своего дома.

– Боже! А что он делал на крыше?

– Снег сгребал лопатой.

…Николай еще издали услышал звонкие детские голоса из овального зала. С горящими глазами дети продирались к коробкам, обложенным ватой и тонкой стружкой. Там хранились елочные игрушки. Предстояло нарядить дворцовую елку.

Среди фрейлин была и Ольга Долгорукая, одна из тех, кто более других прошлым летом возилась с цесаревичем, и дело зашло далеко. Неизвестно, куда бы их завела страсть, если бы не случилось конфуза. Фрейлина лежала в объятиях цесаревича и кусала губы, ожидая главного… Ники сам с нетерпением ожидал главного, но, едва ощутив жгучее блаженство, вмиг обмяк и в наступившей жуткой тишине осторожно сполз с кровати.

С тех пор цесаревич и фрейлина стараются держаться в отдалении друг от друга.

Николай собрался было покинуть зал, но в это время в окружении пышной свиты показалась императрица.

– Ники! Тебя нашла Ксения?

– Нет. А где она?

– Думаю, на седьмом небе. Одним словом, где-то там, на облаках. Тем более, Сандро обещал ей из следующего плавания привезти кита или слона.

– Сандро приехал?! Как он выглядит?

– Плохо. Нет обещанной бороды.

– Мама, я очень рад. У тебя хорошее настроение.

– Не очень. На Кавказе Сандро виделся с Джорджи. Ты не хочешь вместе со мной поехать к нему?

– Когда?

– Как можно скорее. Ты должен навестить больного брата.

– Днями приезжает Аликс… – пробормотал Николай.

– Читала в газетах. Пишут, что вы с ней помолвлены. Хорошо, что это не попало на глаза отцу. Я спрятала газеты.

Николай, слушая о приключениях морского волка Сандро, посматривал на сестру. Лицо ее светилось неподдельным счастьем, и лишь изредка набегала тень, когда Сандро мурлыкал о заморских женщинах и соблазнах. Детская душа Ксении замирала от страха и восторга, когда кузен рассказывал о разбушевавшемся море, об охоте на бенгальских тигров… Николаю почему-то жаль было сестренку, полюбившую человека почти на десять лет старше нее. Само собой, этот опытный и умный циник не мог ничего ей предложить, кроме снисходительно-отеческого внимания. Едва Ксению позвали на занятия, как Сандро принялся взахлеб рассказывать о своих бесчисленных победах над женщинами. Помимо гейши, которая по японскому обычаю на какое-то время становится женой русского офицера, в каждом порту, куда причаливала «Рында», с Сандро неизменно происходила та или иная куртуазная история.

Не обошлось и без прославленных баядерок. К ним пробирались, рискуя жизнью в непроходимых джунглях. Брели глинистыми тропами, заваленными деревьями после пронесшегося тропического урагана… Баядерки как раз Сандро разочаровали. Казалось, индийские танцовщицы, едва прикрытые туникой, должны были предстать перед публикой почти обнаженными. Но нет, вышли в плотных и невзрачных одеждах. Лениво покачиваясь, угрюмо застывали в тяжеловесно-томных позах. Что с того, что после танцев давались пространные ученые объяснения. Оказывается, это равнодушие мнимое, а за ним, видите ли, прячется огромная жажда любви. Богатые независимые женщины могут обнажаться как угодно, а танцовщицам нельзя. Невольно вспомнились баядерки Мариинского театра. Петербургские танцовщицы казались более настоящими и уж во всяком случае более пленительными и доступными. К тому же Сандро знал петербургских танцовщиц по именам, а кое с кем участвовал в шумных застольях и ночных забавах. И, даже будучи в кругосветном путешествии, Сандро знал, что в Мариинском театре готовится премьера «Талисмана». А в балетной школе в классе Иогансона на будущий год выпускается такая «картофелина»… Уже идет много о ней разговоров, и балетоманы облизываются, а они знают толк в этом деле.

– Да все эти балетоманы педерасты, – зевнул Николай.

– Согласен. Я имею в виду лейб-гвардию! Весьма недурно разбираются в тонкостях. Большие знатоки.

– Что они знают, что понимают. Всю жизнь в казармах, среди лошадей… И сразу знатоки стали в балете, – пожал плечами Николай.

– При чем тут балет? Они знатоки в женщинах. По запаху могут распознать, какая из них может горячить кровь и поднимать в атаку усталые чресла…

– Балет вообще для старичков, – усмехнулся Ники.

– Балет любит и стар и млад. Впрочем, ты меня отвлек… О чем я говорил?

– Ты говорил о предстоящем выпуске.

– Да. Так вот. Там одна воспитанница есть с такой талией и грудью… Настоящая парижанка! Дочь Феликса Ивановича Кшесинского. Матильда.

Глава пятая

Начальник царской охраны генерал-адъютант Петр Александрович Черевин не любил вечерние променады цесаревича со своим кузеном Сандро. Ладно еще, когда днем, горяча коней, эти шалопаи весело катили на расписных санях вдоль набережной Невы. Медленным шагом проезжая берег Фонтанки, сворачивали на Театральную улицу и возвращались в Аничков дворец… Вот и вся недолга. Но охрана все равно не спускает глаз. Кто знает, откуда выскочат бомбисты. А то еще разлюбезные кузены моду взяли: сойти с саней и, как они говорят, «немножко пешком пройтись», совсем как бурсаки.

Во время вечерней прогулки высочайших особ офицер охраны со своими подчиненными старались быть незаметны и располагались таким образом, чтобы никто из подозрительных типов не мог приблизиться к наследнику на близкое расстояние. При этом надо было умудриться не мозолить глаза цесаревичу. Была строжайшая инструкция, как подобает в таких случаях вести себя и охране, и высочайшим особам, которым, к примеру, строжайше запрещалось растворяться в толпе. Цесаревич же постоянно пренебрегал этим правилом. Уже сколько жалоб поступило государю, что во время вечерних прогулок цесаревич со своими кузенами любит потолкаться в толпе зрителей, вышедших из театра. Вот и сейчас молодые люди бредут по темной Театральной улице как раз в такое время, когда кончаются спектакли…

Проходя мимо Императорской школы танца, Сандро сетовал, что пока он плавал, его bloc-notes оставался с пустыми страницами. Ни одной воспитанницы нет в его донжуанском списке. Но если бы он даже целыми днями простаивал под окнами интерната, то все равно был бы плохой улов. Школу превратили не то в тюрьму, не то в монастырь. Не хватает только звона кандалов и тюремных вышек. Бедные воспитанницы ходят в каких-то рубищах. Всегда сумрачные и голодные. Нигде в мире такого нет. Танцовщицы должны быть смешливыми и доступными. И как тут не вспомнить парижские казино и ресторанчики на Монмартре. Николай, поеживаясь от холода, с усталым безразличием слушал уже порядком ему надоевшие разговоры об одном и том же. Эта жеребятина была в моде. Такие же разговоры и в Преображенском полку.

Цесаревич был влюблен. Душа его воспаряла. Эту же императорскую школу он видел в романтическом ореоле. В незрячих окнах кое-где желтел свет. По-видимому, это была жилая часть. Цесаревич представил себе ряды кроватей в чистой спальне воспитанниц… Все уже спят. Только две подружки шепчутся о своих девичьих секретах… Его сестра Ксения так же с ним шепчется. А этот ловелас даже не догадывается, как неприятно слушать его непристойности брату невесты, да к тому же невеста, в сущности, еще ребенок. В ней столько чистого, и лицо непорочного ангела… Николаю была неприятна сама мысль, что сестренка будет стоять под венцом с этим бабником.

В одном из темных полукруглых окон балетной школы дрогнул слабый отсвет свечи. Николаю воображение опять нарисовало трогательную картинку, как из святочных рассказов. …Днем на уроке одна из воспитанниц обронила крестик, вот и не идет сон, переживает. Да и привыкла она, помолившись, засыпать с маминым крестиком. Потерять его нельзя, плохая примета. И вот бедняжка, сдерживая слезы, со свечкой в руках шарит по полу балетного класса, пугаясь своего отражения в огромных зеркалах… Дрожащий свет показался цесаревичу радостным. Непременно радостным! Воспитанница нашла свой крестик! Николай, смущенно улыбаясь, поднял воротник шинели…

Кончился спектакль. Из театра валил народ. Дежурный офицер вконец растерялся. Кузены растворились в толпе. И уже вели беседу с двумя хорошенькими барышнями… Театральный разъезд, знакомый Николаю и Сандро по гоголевским страницам, невольно рождал любопытство. Им хотелось послушать споры, разные толки, но, кажется, все вышли в благостном состоянии духа. В отличном настроении. Другого и быть не могло после легкой и непритязательной комедии «Сорванец», где в главной роли нынче выступала сама Мария Гавриловна Савина. Это ее коронная роль. Споров особенных не было, а восторги не смолкали. Говорили об «изящном комизме», восторгались тем, что у Савиной всегда «идет ум об руку с чувством»… Молодые люди время от времени переглядывались, громко смеялись, если замечали в толпе что-то забавное… Сандро нашел, что в Петербурге стало гораздо больше красавиц, и, если по чести, то некрасивых и вовсе нет. Дежурный офицер, видимо, не выдержав, крайне вежливо, но твердо напомнил об инструкции и утвержденном маршруте.

У Сандро было много замечательных свойств, но Николая особенно привлекала его восторженная вера в будущее. Его интерес к науке и прогрессу. При этом совершенно неожиданно все было окрашено в такие романтические тона! Видно, недаром родился в Грузии, под небом благословенного Тифлиса. Правда, его монологи походили на грузинские тосты. Длинно и красиво. Некоторых раздражало, а Николаю нравилось… Сандро даже внешне преображался, когда говорил о море, о кораблях. Вернее, о судах, которые движимы паром. Флоту, гонимому ветром и парусами, идут на смену паровые котлы. Россия даже обогнала в этом англичан. У них трехкратное сжатие пара, а у нас уже четырехкратное. Общая скорость до двадцати узлов. Вот сейчас мы строим (он так и сказал: «мы») на Сормовском заводе двухпалубные пароходы «Воля» и «Богатырь»… Николаю в этот момент зримо виделось, как Сандро шагает по цехам, спускает корабли со стапелей. В его рассказах оживало будущее. Пятый океан – небо. И там побывает Россия-матушка. Будут летать птицеподобные летательные машины. В Красном Селе капитан первого ранга Можайский который год бьется над своим воздухоплавательным снарядом… Пока преследуют неудачи. Его моноплан взлетает, но не может удержаться в горизонтальном полете. Последний раз чуть, бедолага, Богу душу не отдал, его детище врезалось в забор. Но рано или поздно его стальная птица удержится в воздухе. Будет плавно и горделиво парить в бездонных небесах России. А телефон? Сейчас пока только одна станция телефонного соединителя на весь город, а будут тысячи.

Николай, слушая его, подумал, насколько интереснее Сандро, когда говорит о прогрессе! А ведь полчаса назад вел пустые разговоры о балеринах и их ножках. Все это так мизерабельно. Недостойно его самого.

– Будут тысячи станций. И звук, а может, и живая фотография дойдут туда, где много людей, – продолжал увлеченно мечтать Сандро. – Ведь чудо дивное, когда мы, полным семейством, не выходя из дома, по телефону слушали из Мариинского театра оперу «Русалка». Думаю, придет время, и сможем слышать и видеть друг друга хоть за тысячу верст! Разве не в диковинку было, когда подле Аничкова моста поставили первую машину для выработки электричества, а теперь их уже три! А будет тридцать три, и больше, и тогда электричество побежит не только по одному Невскому… Может, и до деревни дойдет? Подумай, Ники, какой великой страной станет Россия к тому времени, когда мы будем сопровождать тебя в Успенский собор, а ты будешь держать царский скипетр.