Текст книги "Великая степь"

Спустя два дня, когда руки у Кремера дошли (в самом прямом смысле) наконец до тела прапорщика Рюханова, мнение майора кардинально изменилось. Прапорщиков на свете много, но этот был в своем роде уникальный… Причем уникальность оказалась сродни кое-каким свойствам таинственной конечности.

Гамаюн об этом не узнал. Его группа к тому времени вышла за пределы радиосвязи.

III. Рейд

Они уходили на рассвете, по холодку.

Уходили по-простому, без прощаний. Как в обычный рейд. Обычный состав колонны плюс два бензовоза. Боезапас – двойной. Людей – даже меньше, чем обычно. Шестьдесят семь штыков. Лучшие – Звягинцев никому уходить не препятствовал. Но доукомплектовал Отдел своими орлами из группы оперативного реагирования, ныне расформированной…

Необычным было одно – никто не знал конечной цели маршрута.

… Замыкающий БТР нырнул в облако пыли, поднятое передними машинами. Ворота КПП медленно закрывались. Гамаюн оглянулся на Девятку, хоть и знал – дурная примета. Спящий городок казался вымершим. Лишь там, где у сороковых домов местность повышалась, двигалось крохотное белое пятнышко.

Гамаюн поднес бинокль к глазам. Женщина в белом платье, машет рукой. Лица не разглядеть, далеко. Кого-то из бойцов провожает, подумал Гамаюн. Его провожать некому.

Там, на холме, стояла Женька Кремер…

Сергей Кулай по прозвищу Пак уехал накануне, сразу по окончании переговоров с Нурали. Путь его лежал на юго-восток, а задание он получил самое странное.

Дожил, думал Пак. Сподобился. Еду по степи, собираю фольклор. Сказки, легенды, анекдоты. Да, про тосты не забыть бы. Вдруг в тостах что-нибудь про восьмипалых онгонов прозвучит… А мы: раз! – и на диктофончик…

Сергей издевался над собой и над Гамаюном, отправившим его тернистой тропой Фрезера, Афанасьева и товарища Шурика. Издевался, чтобы скрыть тревогу. Просто так, ради пустого интереса, Карахар ему ничего не поручал. Никогда.

Гамаюн вел колонну к юго-западу, параллельно озеру. Уверенный – похитители пошли туда. Там местность достаточно изрезанна – и у них имелись все шансы остаться незамеченными с вертолетов, что вели поиск до глубокой ночи.

Он долго прорабатывал предполагаемый маршрут отхода похитителей. И, заодно, – расположение гипотетической базы врага. Получалось – километров триста к юго-западу по прямой. Там горы спускаются к озеру, там можно спрятать все, что угодно. В гладкой, как стол, степи от кочевников особо не замаскируешься – слухи о таинственных пришельцах уже поползли бы…

Но триста кэмэ по прямой – это четыре с лишним сотни в объезд. Подобные расстояния предполагают некий транспорт – и, пожалуй, не лошадей. Раньше Гамаюн предполагал, что их техника не вызывала у степняков панического ужаса по одной причине – удачно наложилась на степные легенды о Драконах. Теперь – усомнился. Могли быть не только легенды. Мог быть и реальный опыт таких встреч…

Техника же имеет обыкновение оставлять следы. Места, где никто и ни на чем проехать бесследно не смог бы, – исследовали с особым тщанием. Ничего. Существуют, конечно, аппараты на воздушной подушке – весьма удобные для ровной местности. Они следов не оставляют… Но в предгорьях торчат из бесплодной земли острые обломки скал, большие и малые каменюги, – и юбке летящего-скользящего над землей аппарата быстро бы пришел конец…

Можно, конечно, предположить что угодно. Открывай любой НФ-роман и предполагай вволю: неприятели (в мыслях Гамаюн стал называть их онгонами) скользят над степью в глайдерах с гравитонной тягой. Или в скутерах – с позитронной. А бортовое оружие – лазеры, фазеры, мазеры, скорчеры, бластеры, станнеры… Плюс старый добрый аппарат инженера Гарина. Предположить можно все. Хотя сомнительно – для скользящих на глайдерах и палящих из бластеров размах онгонов мелковат. Мышиная возня. Мелкое интриганство. Можно было бы раз и навсегда прихлопнуть Девятку, будь на то силы и средства. Значит – нет. И скутеров нет, и скорчеров…

Зато должен остаться след… Но и следа пока не обнаружилось. Гамаюн слегка изменил курс. Направление – Сухой ручей.

Там он надеялся получить информацию…

Их было трое – выехавших в степь через час после колонны.

Вовка-Череп, приятель террориста-неудачника Кешки. Марусик (не прозвище – фамилия), сын прапорщика с девяносто пятой части. И Олег Звягинцев – восемнадцатилетний оболтус, верховодивший в этой компании.

Выехали на охоту – со дня на день ожидался массовый проход сайгаков. Однако стада задерживались или шли чуть стороной – троица выехала на разведку.

На КПП их пропустили за обещание поделиться добычей, яичная диета полковника Радкевича стояла всем поперек горла. Опасений за судьбу охотников дежурные не испытывали – даже старенький “Минск” Черепа (в просторечии – “макака”) мог дать изрядную фору скакунам степняков. А “Ява” Марусика и “Хонда” Олега – тем более. Хотя на деле из троих мотоциклов наибольшей надежностью отличалась именно “макака” – руки у Черепа были золотые. Жаль, сам дурак полный…

Съездили зря, сайгаков не нашли. Впустую прокатались два часа, сжигая сбереженный зимой бензин – привезли одного зайца на троих. На КПП посетовали на неудачу, отдали лопоухого – возиться, обдирать и потрошить никому из троицы не хотелось. Договорились с парнями из наряда, что через несколько дней, в их смену, попытают счастья снова – те не возражали. Риск, что кто-нибудь из начальства засечет охотников в момент вьезда или выезда – минимальный.

Ни дежурные, ни сами охотники не знали, что в следующий выезд им попадутся не сайгаки. Совсем другая дичь…

– Ну как оно, Лизавета? Вообще?.. – спросил Гамаюн, когда все гостинцы-подарки были вручены и все новости с Девятки рассказаны.

Вопрос прозвучал, мягко говоря, расплывчато. Неконкретно. Как еще расспросить о семейной жизни девушку, вышедшую за мужчину, с которым ее разделяют не только века и эпохи, но и многое другое? Язык, обычаи, весь уклад жизни, вся впитанная с младенчества шкала ценностей… А соединяет лишь одно – то, что от века соединяет мужчину и женщину…

– Ничего, нормально… – протянула Лиза Кремер.

Гамаюн посмотрел на нее с тревогой. Она тряхнула светлыми волосами и поспешила тревогу рассеять:

– Все в порядке. Интересно даже… Верхом научилась ездить – а раньше так все сбивала, ой… Доить научилась – овец, верблюдиц… И еще много чему научилась.

Она сделала паузу и добавила с неожиданной гордостью:

– А мужа мыться научила – каждый вечер. Вот!

Гамаюн улыбнулся. Кремеровская кровь не водица, быть ее сыновьям ханами и нойонами. И мужу Лизы наверняка предстоит еще учиться, учиться и учиться…

… Нельзя сказать, что на расположившемся у Сухого Ручья кочевье их приняли радушно. Скорее настороженно. Хотя новоявленным родственникам Кремера хан и не присылал дротик войны перед последней стычкой, но… Ладно, в степи гость есть гость – даже если он Карахар. Удара в спину можно не опасаться.

И именно здесь они напали на след.

Кочевники издалека видели Дракона Земли – одинокого, отбившегося от стаи. Вчера вечером, издалека – силуэт на вершине кургана. Судя по описанию – бортовой «Урал» или ЗИЛ. Интересно… Две грузовые машины пропали на уничтоженном Четвертом Посту. Пять или шесть – раньше. До того, как машины перестали надеяться на скорость и начали ходить в конвоях и колоннах, с мощным прикрытием. В любом случае глайдерами и бластерами не пахнет… Гипотеза: так называемых онгонов мало, раз приходиться им загребать жар чужими руками. И техническое оснащение не блещет – раз столь активно используют трофеи. Надо думать, странные восьмипалые парни оказались здесь так же, как и Девятка. Неожиданно. Неподготовленными… Не повезло им… Но откуда они свалились? Из непредставимо далекого прошлого? Из еще менее представимого будущего? Не важно. Важно одно: найти и уничтожить… Незачем сочувствовать врагу. Врага надо уничтожать.

Направление движения засеченного кочевниками Дракона как будто укладывалось в схему Гамаюна. Машина двигалась параллельно линии, соединявшей Девятку и район предположительного расположения базы. Базы онгонов…

Хотя обольщаться не стоило. Сам Гамаюн, почувствуй в подобной ситуации за собой наблюдение, – резко изменил бы курс и сбил наблюдателей с толку.

Сухой Ручей они покинули быстро.

Лиза уговаривала задержаться, переждать хотя бы самую дневную жару. Аргачи, ее муж (в отсутствие отца он остался на кочевье за главного) – к уговорам не присоединился. Гости были из тех, уходу которых втайне радуешься.

Колонна запылила степью.

Карахар спешил.

Место оказалось отвратное.

Уже не степь – пустыня. Для большинства пустыня ассоциируется с гигантским пляжем без моря – бескрайний желтый песок и палящее с небес солнце. На более возвышенных и бесплодных местах прибалхашской равнины песка не имелось. Камень. Мелкая каменная крошка, из которой кое-где торчат каменюги побольше – какие с кулак, какие с добрый бочонок размером. Фактически, это были неимоверно древние горы – умершие так давно, что надо быть Кювье, чтобы увидеть былые вершины в этих плоских, чуть приподнятых над степью пустынных участках… Трупы гор. А труп – всегда мерзкое зрелище.

Здесь почти ничего не росло. Редкие, в нескольких метрах друг от друга, низенькие колючие кустики умудрялись как-то извлекать влагу из камня – и все. Ни травинки, ни былинки. Но и эти мертвые земли использовались как пастбища для неприхотливых верблюдов. За обладание ими рассекали воздух кончары и дротики. Кровь орошала бесплодный камень – плодороднее он не становился.

От похожих мест подсознательно ждешь какой-нибудь гнусности. Так и вышло – накрылась рулевая тяга на одном из бензовозов. Запчастей Гамаюн захватил в достатке, но признак настораживающий. Стары, ох как стары Драконы Земли. И перспектива на ближайшие годы одна – придется закупать лошадок и учить ребят ездить. Организовывать кавалерию. И осваивать производство холодного оружия. Дальнобойных арбалетов. Мечей из хорошей стали. Доспехов, не боящихся кончаров и джеридов…

…Тягу меняли. Ткачик подошел к командирской машине.

– Старшой, разговор есть. Раз уж привал незапланированный вышел… Отойдем?

Они отошли. О необходимости серьезного разговора экс-мичман задумывался давно. А после отключения, путча и переговоров с Нурали убедился в его неизбежности. Начал Ткачик без каких-либо предисловий:

– Есть мнение, подполковник. Не у одного меня – у многих. И пришло время его обсудить. Мнение такое: Таманцев руководить Девяткой не может. Не то и не так он делает и кончится все плохо – для всех. Его подковерные игры были хороши там и тогда . Здесь надо брать ответственность за все на себя. За кровь – в том числе. Мы могли пресечь весь этот путч в зародыше – арестовав Боровца и еще двух-трех человек. И вправив мозги другим. Таманцев дал произойти всему, что произошло, по одной-единственной причине – хотел убрать Орлова – насовсем. И списать все на “орлят”. Он и тебя мог в ходе путча – насовсем. И списать по той же статье… Легко. Просто Милену вовремя похитили… Штабной стратег Звягинцев ее бы в степи не разыскал – ясно каждому. А что будет по возвращении… Любого – что с Миленой, что без… Ты уверен, что голова Карахара не послужит Таманцеву разменной монетой в каком-нибудь торге с Нурали? Я не уверен.

– Что ты предлагаешь? – спросил Гамаюн. Хотя и без того понимал – что. Но расставить точки над i стоило.

– Сместить Таманцева. Сразу по возвращении. Пока они со Звягинцевым сдуру не уложили в степи лучших людей Отдела. Пока генерал не законопатил на Посты всех, кто думает, что лучший вариант – это ты во главе Девятки.

Слово прозвучало. Ткачик ждал ответа.

– Знаешь, морпех, – медленно сказал Гамаюн, – есть такая книжечка… Называется Устав. И выполнять его надо не потому, что иначе влепят наряд или загонят на губу. Просто если ты решишь, что самый умный и самый сильный, и кирпич ладонью рубишь, и уставы не для тебя писаны – это конец. Не завтра, так послезавтра появятся другие, которые решат: ему можно, а мне нельзя? А почему? Я не дурнее, а ладонью аж три кирпича рублю… И пошло-поехало.

Похоже, железной уверенности в голосе Гамаюна кавторанг не услышал. Потому что не прекратил разговор:

– Значит, устав надлежит переписать. Уставы сочиняют, чтобы они учили побеждать. А не для того, чтобы дать себя зарезать во славу параграфа…

Резкий свист прервал разговор. Лягушонок помахал рукой – поломка исправлена. Можно ехать.

– Ладно, морпех. Поговорим еще… А вообще-то – неплохо для начала вернуться.

Худа без добра не бывает. Поломка бензовоза это подтвердила. Одна из машин, высланных, пока стояли, во все стороны для разведки – нашла след.

Это было озеро – вытянутое, как клинок кончара. Безжизненное соленое озеро, наливающееся талой водой только по весне. Сейчас вода высохла – белесо-серая корка соли, вся расколотая пересекающимися трещинами. Под коркой – изрядно нагревшаяся на солнце жижа. Не то ил, не то просто грязь. Вполне вероятно, что это месиво обладало целебными свойствами, и можно было открывать здесь бальнеологический курорт.

Пассажиры машины, влетевшей, судя по следам, в предательскую топь, возможностью открытия курорта не заинтересовались. Вытянули, надо думать, на сухое место лебедкой. И поехали в объезд.

– Ночью ехали, – сказал Ткачик. – Причем без фар.

И добавил не слишком уверенно:

– Вертушек опасались…

Нестыковка, подумал Гамаюн. Едва ли похитители Милены не подозревают о существовании иных методов засечения целей с воздуха, кроме визуальных… Судя по тому, как грамотно разобрались с сигнализацией периметра – едва ли.

Гамаюн был прав. И не прав – одновременно.

Похитители Милены – те, у кого сохранилась хоть какая-то объективная возможность что-либо подозревать – занимались сейчас отнюдь не этим. Совсем иным. Они извивались, пришпиленные к земле копьями с узкими зазубренными наконечниками – а вдоль ряда их распластанных на земле фигур шел невысокий коренастый человек и деловито разбивал головы палицей-перначем. После чего шевеления и извивания прекращались.

Голову человека украшал шлем – грубо выкованный стальной шишак с опушкой из меха степной куницы.

IV. Версия

– Сдается мне, Макс, – это не все, что ты хотел мне предъявить… – Таманцев кивнул на разложенный по широкому лабораторному столу натюрморт.

Зрелище было малоаппетитное. Центральное место занимала емкость с заспиртованной восьмипалой рукой. Конечность эта, и без того скорее функциональная, чем эстетичная, – вследствие опытов Кремера приобрела окончательно сюрреалистические формы. Остальные экспонаты, размером поменьше, майор извлек из тела покойного прапорщика Рюханова. В основном из разнесенной выстрелом в упор головы.

При всем несовершенстве, чтоб не сказать убогости, оснащения лаборатории Девятки – Таманцев в выводах Кремера не сомневался. Мертвый Рюханов лишь внешне походил на известного многим прапорщика шестнадцатой части. Внутри же трупа обнаружилось много интересного. Отталкивающего – но интересного.

По сути, прапорщик был симбионтом – хотя это определение достаточно условно. И расплывчато. Симбиоз предполагает более-менее равноправное партнерство живых организмов, не способных к раздельному существованию. Хотя, конечно, граница между симбиозом и паразитизмом весьма неопределенна и размыта…

Но ясно одно – раньше прапорщик Рюханов великолепно обходился без поселившегося у него в мозгу существа (?) размером с кулак ребенка, давшего метастазы в другие органы. Прапорщик ходил на службу, а после службы употреблял спиртные напитки, а после употребления заваливался спать, а проспавшись… Короче говоря, в конце концов прапорщик отправился на Третий Пост, на месячное дежурство. Где погиб от удара острого предмета в область сердца и обзавелся загадочным симбионтом – если, вопреки греческому корню слова, возможен симбиоз с мертвыми. Или паразитом – если можно паразитировать на трупах.

Кремер не имел понятия, как это загадочное существо сумело замедлить темпы разложения и заставило работать органы мертвого тела – пусть и весьма отличным от нормального способом. Майор даже не был уверен, что это именно существо, а не созданное по невиданной технологии устройство. Но в одном он не сомневался – и разнесенный девятимиллиметровой пулей симбионт прапорщика, и оторванная гранатой чья-то конечность имеют единую природу. Естественную или искусственную – другой вопрос. Хотя руки у тела Рюханова имели предписанное семейству гоминид отряда приматов [9]9
  Полная классификация для интересующихся биологией: Царство – животные; тип – хордовые; подтип – позвоночные; класс – млекопитающие; отряд – приматы; семейство – гоминиды; род – Homo (хомо); вид – хомо прапорщикус вульгарус (прапорщик обыкновенный).


[Закрыть] количество пальцев.

Таманцева очередная непонятность не озадачила. Ну, стала реальностью легенда о гаитянских зомби. Ну и что? После Прогона небывалых вещей для генерала не существовало в принципе. Они, совместно со скептицизмом и рационализмом, остались там – в машинном зале, где между устройств компьютера-призрака бродили призраки людей.

Таманцева интересовало другое. У Кремера было на уме и еще что-то. И, насколько он знал майора, – что-то важное. Что-то более важное, чем ходячие трупы прапорщиков и восьмипалые конечности.

– С чего ты решил? – слегка наиграно удивился Кремер.

– Элементарно, Ватсон. Во-первых, ты раза три поглядывал вон на те бумажные рулоны в углу, с темой восьмипалых зомби никак вроде не связанные. Горделиво поглядывал, как курица на собственнозадно снесенное яйцо. Во-вторых, судя по доносящемуся порой абмре, в соседнем помещении пребывает некий господин Панкратов – никто другой с такой силой “Русским лесом” пахнуть не может. Он, когда подшофе, – то есть всегда – предпочитает держаться от меня подальше. А сейчас терпеливо ждет. Вывод: накопали вы с ним что-то важное. И мертвого прапорщика не касающееся – в медицине и патологоанатомии Панкратов ни уха ни рыла. Может, товарищи ученые, просветите? Что тут ваш коллективный разум породил?

И Кремер с присоединившимся Панкратовым просветили.

Кремер разложил на столе большой лист. Карта. Карта Девятки и прилегающих окрестностей, крупномасштабная. Не план и не схема – именно карта.

– Мы допустили большую ошибку, – сказал майор. – Тогда, осенью, после Прогона. Поспешили. Когда два события – в нашем случае Прогон и хроносдвиг – расположены так близко по времени, то самая простая гипотеза – объявить одно из них причиной, а другое следствием. А стоит найти хоть одно тому доказательство – и версия превращается в постулат. В аксиому. И других причин искать уже не хочется…

– Ты нашел другую причину? – спросил Таманцев.

Кремер был прав, поиском иных объяснений, кроме нештатного срабатывания “двойки”, генерал не озабочивался. Когда следствия наседают со всех сторон и мечтают нашпиговать тебя дротиками – как-то не до поиска причин.

– Я предлагаю поискать, – сказал Кремер. – Поискать в физическом смысле. И в конкретном месте. Как мы осенью определили эпицентр хроносдвига? Очень просто – посчитали зону переноса за окружность, взяли за граничные точки места обрыва ЛЭП и двух дорог. И по трем точкам вычислили центр окружности – задачка из геометрии для шестого класса. Причем подсознательно подгоняли задачку под ответ, под местоположение “двойки”. Однако не сошлось – линии пересеклись от нее чуть в стороне. Эту погрешность мы отнесли на схематичнсть плана Девятки, по которому проводили привязку нашей геометрии к местности. Версия: упомянутая схематичность привела не к погрешности, а к кардинальной ошибке. Те, кто вычерчивал в свое время план, не предполагали, что по нему будут проводить подобные изыскания. И внесли намеренные искажения – уменьшили размер бухт озера и увеличили размер суши – она, собственно, только и интересовала картографов…

– И ты произвел точную съемку… – догадался Таманцев (Кремер кивнул). – И эпицентром оказалась квартира какого-нибудь прапорщика Задрищенко, как раз проводившего испытание новейшего самогонного аппарата из свинченных на “двойке” деталей…

Если эти слова произносились как шутка, то она не удалась, – тон у генерала был слишком мрачный.

– Нет, – сказал Кремер. – Посмотрите сами…

И развернул второй лист – прозрачную кальку. Совместил с картой. Сережа Панкратов исполнял в этой сцене роль дружелюбного и бессловесного привидения. Молча стоял у стола, придерживая край норовящего свернуться обратно рулона.

И тактично дышал в сторону…

Вычисленный с точностью до десятков метров эпицентр пришелся не на “двойку”. И не на “единичку”. И не на другие технические сооружения – локаторы прежнего поколения, частично демонтированные. И не на жилой городок.

Эпицентр угодил в озеро. Ровно посередине бухты, разделявшей водозабор и “двойку”.

– Ну и как это понимать? – спросил Таманцев. Почему-то генералы обожают задавать именно такой вопрос подчиненным.

Кремер укрепил края кальки кнопками и потянулся за следующим рулоном.

– Ответ стоит искать на стыке наук, – сказал он. – С геометрией покончили, пустим в ход гидрологию…

Сережа по-прежнему безмолвствовал. К гидрологии, как и к геометрии, он отношения не имел.

Новая калька изобиловала цифрами и кривыми линиями – нанесенными разными цветами.

– Это промеры глубин, – сказал майор. – Синие – до Прогона. Красные – после. Приглядитесь внимательно, товарищ генерал-майор…

(При свидетелях он именовал Таманцева на “вы” и по званию.)

Озеро стало значительно глубже – это Таманцев знал. Но…

Самая глубокая точка прилегающей акватории сохранила неизменную глубину. И – полностью совпадала с обозначенным на предыдущей схеме эпицентром хроносдвига.

– Та-а-к… – протянул генерал и невольно бросил взгляд на последний рулон кальки. – Ну и что там за туз у вас в рукаве заготовлен? Из какой на этот раз области?

– Из той, где все карты на руках у Сергея – я в радиоэлектронике не спец. Речь идет о “боковых лепестках”…

Скулы Таманцева закаменели. Информацией о “боковых лепестках” частотного спектра, используемых “соседями” в своих играх с мозгами, владели три человека. Он сам, Камизов и ушедший в степь Гамаюн. Майору Кремеру знать об этом не полагалось .

И уж тем более – спившемуся интеллигенту Сереже Панкратову.