Текст книги "Великая степь"

Генерал встревожился зря.

Речь шла о других “боковых лепестках” – тем же термином именовались ненужные, направленные вбок и даже назад выбросы диаграммы направленности радарной антенны “двойки”. Побочный продукт.

Пресловутые “лепестки” стали вечной головной болью проектировщиков “двойки” – наводимые ими помехи сбивали работу как военной, так и бытовой аппаратуры в окрестностях. Доходило до смешного – порой по экранам телевизоров в городке – быстро, не прочитать – пробегали числовые матрицы в шестнадцатеричном коде. Кончилось тем, что все приборы связи и слежения были оборудованы синхронизаторами, завязанными на рабочую частоту “двойки” – и переставали работать на прием в краткий миг излучения импульса суперлокатором. На беды телезрителей внимания решили не обращать – не так уж часто случались пробные включения.

Но работы по искоренению “лепестков” продолжались – и программной их частью занимался как раз Сережа Панкратов.

Третья калька, вычерченная по его данным, представляла собой как раз диаграмму направленности “двойки” в режиме 3-2-0 Прогона. Генерал не удивился, увидев, что эпицентр хронокатаклизма лежит в узком заштрихованном секторе наложения двух самых больших “лепестков”…

Сережа мямлил и запинался, излагая свои соображения о том, что могла породить интерференция двух паразитарных сигналов. Генерал почти не слушал, затем спросил:

– Как связаны “боковые лепестки” частотного спектра и диаграммы направленности?

– Ну… это… – замялся Сережа. – Исследованиями никто не занимался, просто старались подавить… Но в паразитарном сигнале идет наложение нескольких частот… Можно попробовать составить график… Я ведь специализировался не…

Таманцев отключился от его лепета. Камизов… Его якобы не проводившиеся при Прогоне опыты… Якобы демонтированные приборы… Как они с Гамаюном могли купиться на такое? Испугается соседушка глаз больших шишек, как же… Много эти шишки чего понимают… Смотрят тупо на мигание светодиодов, слушают вполуха объяснения и ждут не дождутся банкета – произнести речи перед камерами да нажраться водочки, когда камеры отключат…

– Спасибо за информацию, Сергей, – сказал генерал. – Ты свободен.

Панкратов с видимым облегчением юркнул в дверь.

– А теперь скажи мне, Макс – что ты думаешь найти? Там, на дне?

Кремер помолчал и ответил одним словом:

– Аппаратуру.

– По всем расчетам – не получается из “двойки” машины времени, – сказал Кремер. – С другой стороны – путешествия во времени вполне осуществимы. Наше здесь присутствие – самое веское доказательство. Вывод: кто-то рано или поздно овладеет этим искусством. Даже если допустить, что имел место некий катаклизм природного происхождения. Уже в двадцатом веке люди были способны вызвать ядерным взрывом искусственное землетрясение или цунами. А что будет в тридцатом? Раз путешествия во времени возможно – управляемый процесс, прости за каламбур, – вопрос времени. Овладеют… Или овладели – при подобном подходе к хронологии времена глаголов путаются. Овладели и начали путешествовать по временам с неясными нам целями. Однако: на протяжении нескольких тысяч лет в писанной истории человечества никаких встреч с хронопутешественниками не зафиксировано. Надо понимать, маскируются. Конспирируются… Вопрос: а как бы ты, Саша, не выдал своего присутствия при таких вводных?

Генерал думал недолго:

– Смешался бы с местным населением. Одежда, язык, обычаи… Сеть постоянных резидентов с железными легендами. И хорошо подготовленные агенты-челноки.

– В этом способе есть большой минус. Передвигаться придется на лошадях, пользоваться местным оружием… А это чревато. Заболев местной болезнью – или подыхать, или лечиться неизобретенными методами – с риском засветиться. А как замаскировать хроноаппаратуру, если она достаточно больших размеров?

– А какие альтернативы? – генерал заинтересовался. Почувствовал, что дискуссия не умозрительная – Кремер ведет разговор к окружающим Девятку странностям.

– Я долго думал над этим вопросом… А на ответ меня натолкнуло прозвище, которым местные наградили Лешу: Черная птица, повелевающая Драконами Земли… Драконы Земли! Степняки не разбегаются в панике от БТР – для них это Драконы Земли, твари огнедышащие, смертельно опасные – но вполне реальные. Никакой мистики и потусторонщины… В этом, мне кажется, и спрятан ответ. Изучить местные мифы – и маскировать людей и технику под их персонажей… Для каждой эпохи и каждого места – свой имидж. Ангелы на огненной колеснице, или парящий в небе Дракон, или ладья бога Ра…

– Так-так. Тогда я знаю, как маскировались иновременные пришельцы в двадцатом веке: снежные человеки и барабашки. А техника – Несси и летающие тарелочки…

– Зря иронизируешь. НЛО – идеальное прикрытие. А Несси… Тебе она, часом, не напоминает одну живущую в окрестностях зверюшку? В уменьшенном масштабе – один к сотне. Вплоть до горбов, которые наблюдали у Лох-Несского дива… Если допустить, что ВВ кто-то, где-то и когда-то построил, или еще построит – то проводить испытания на модели вполне естественно. На модели, способной погружаться не только под воду, но и в прошлое…

– Насколько я помню, Несси не то действительно всплывала, не то просто мерещилась чуть ли не два столетия. Не многовато для испытаний?

– Да, но в промежутках между всплытиями ее никто не мог найти. Как ни прочесывали Лох-Несское озеро сонарами и эхолотами. Пробные броски в прошлое на разную удаленность вполне могли занять год или два абсолютного времени. И вся туристская индустрия, что лихо наживается на монстре, все спекуляции в желтой прессе, все наукообразные труды – лишь отклики на эти опыты…

– Вот оно, значит, что… Несси, значит – пробная модель. Айдахар – подлодка-малютка. А ВВ – крейсер класса “Петр Великий”? Ерунда. Верблюд – животное. Если его ранить – кровь течет… После наших снарядов – текла. Да и ведет он себя больно тупо для управляемой людьми машины. А убитых айдахаров ты вскрывал… Где там экипажу разместиться? В желудке? В кишечнике? Давай лучше вернемся к этой дыре на дне. Что ты там найти рассчитываешь?

– Хорошо, – сказал майор Кремер. – Оставим пока мифических животных в покое. Излагаю версию. В двадцатом веке в глубоком месте невдалеке от Девятки пребывала некая аппаратура для перемещений во времени. Стационарная. Скорее всего – законсервированная. По крайней мере активно не работающая. Возможно, по причине строительства Девятки – наши радары мигом бы засекли выныривающие из озера НЛО. А лет сто назад тут была глушь, медвежий угол, условия для использования идеальные. При Прогоне “боковые лепестки” наложились как раз в нужном месте. И каким-то образом активировали эту чужую технику. Сработала она совершенно нештатно – и вот результат… По сути, произошла катастрофа – и для нас, и для владельцев аппаратуры… Такой расклад объясняет все, что сейчас вокруг творится.

– Так уж и все… Ладно. Пошли по порядку. Восьмипалые?

– Сомнений нет – это и есть владельцы хроноаппаратуры. Я не знаю причины их восьмипалости. Либо чудеса генной инженерии пошли этим путем и все обитатели будущего не похожи на нас, либо это маскировка под местный фольклор. Под восьмипалых онгонов, духов войны.

– Оживающие прапорщики – в принципе, деталь неважная, – задумчиво сказал Таманцев. – При соответствующем уровне технологии, их, надо понимать, сотворить несложно… Но Водяной Верблюд?

– Машина. Скорее всего – биоробот. Возможно, посланная как раз изъять канувшие в прошлое приборы…

– Нет, Макс. Тут-то твоя версия и поползла по швам… Эта махина при желании могла поднять со дна все, что хочешь; под самым нашим носом – и ничем мы помешать не могли. К чему тогда вся возня вокруг Девятки? Все интриги, стравливание со степняками, заговоры? Чего проще – приплыл и забрал. К тому же ВВ, ты сам говорил, ошивается здесь уже несколько поколений, не проявляя и признака разума…

– Возможен другой вариант. Катастрофа ударила по онгонам (давай называть их так для простоты) куда сильней, чем по нам. И по ВВ – тоже. Допустим, мы имеем дело с кучкой хроноробинзонов, сидящих тут без связи со своей эпохой. Контроль над ВВ они явно утратили – вполне возможно, что Верблюд необратимо поврежден. Их единственный шанс – это аппаратура на дне, под дулами наших береговых батарей. До нее онгоны и добираются – как могут. А могут они не многое…

Таманцев задумался, еще раз прогоняя все факты. Явных противоречий не обнаруживалось. Более того, факты, которых Кремер не знал, идеально ложились в схему. Судя по всему, онгоны злоупотребляли пси-связью – вполне возможно, без всяких приборов. Их подводное оборудование вполне могло управляться по тому же принципу… Защита от непрошенного пользователя стопроцентная – никто всерьез такими способностями на исходе второго тысячелетия не владел. Но тут влез Камизов со своим психотронным оружием…

– Твою версию проверить недолго, – сказал генерал. – Водолазное снаряжение есть, айдахаров разгоним… И прочешем эту яму. Только и всего…

Таманцев не сказал этого вслух, но подумал, что перспективы с хронотехникой в руках откроются интересные… И вовсе не обязательно возвращаться. Зачем? И здесь можно неплохо устроиться. Особенно если уничтожать врагов в прошлом – до того, как они стали врагами… Тот же Нурали…

Генерал не знал, что утром этого дня заклятые враги пресветлого хана, ак-кончары – все, до последнего человека – перешли вброд крохотную степную речку, безымянный приток Кара-Су.

Это была граница владений Нурали-хана.

В своих рассуждениях о природе онгонов майор Кремер строго руководствовался логикой, здравым смыслом и известными фактами. И оказался во многом прав.

Но не во всем.

Потому что само существование онгонов в его мире (теперь – в его) было алогичным. Парадоксальным.

Онгонов считали, и справедливо, духами войны, беспощадными и жестокими, – но они никогда не убили ни одного человека. Вообще никакого живого существа. Просто не могли. По-другому были устроены… Наоборот, онгоны воскрешали других. Чтобы убивали те.

Онгоны жили так долго, что казались вечными. Хотя были смертны и порой погибали. Новые не рождались, функция воспроизведения себе подобных у онгонов отсутствовала. Для способных жить века и тысячелетия – ни к чему. Они жили почти вечно, но при этом никогда не появлялись на свет. И не должны были появиться – породившая восьмипалых пространственно-временная реальность не существовала (и не существует, и не будет существовать). Случается подобное с реальностями, активно играющими в хроноигры со своим прошлым… Онгоны никогда не появлялись (не появятся) в этом мире – однако жили. Парадокс. Бывает.

Где-то (ставшим нигде) и когда-то (ставшим никогда) их создали не жившие (и не будущие жить) люди – как копии персонажей степного фольклора, свирепых духов войны. Онгонов. Но основой для фольклора, для легенд об онгонах, – послужила катастрофа, забросившая часть их на пару тысяч лет ранее расчетной точки… Тоже парадокс. Случаются и такие.

V. Милена

Она не выныривала долго и мучительно из глубин беспамятства, как то любят расписывать авторы типа Мери Мейсон. И не вспоминала напряженно: что же с ней произошло? Мозг включился мгновенно и тут же вспомнил все.

Был бой. Странные люди атаковали Школу. Милена пыталась сопротивляться и пропустила удар. А что произошло дальше? И что теперь?

Темнота. Глаза и лоб чем-то прикрыты. Липнущим к лицу, давящим на веки. Она пробует поднять руку, сбросить с глаз пелену – бесполезно. Все тело упруго стянуто. Рука, преодолев меньше четверти пути со все возрастающим усилием, отброшена обратно. С другой происходит то же самое. И с ногами… Невидимые путы эластичны, но надежны. Плен. Ее захватили. Захватили напавшие на Школу…

Звуки слышатся слабо, как сквозь слой воды. Двигатель машины. Грузовик. Прорвались и уезжают? Привычной тряски нет – плавное покачивание, словно спеленавший ее кокон подвешен на множестве резиновых нитей.

Рот свободен, но Милена не кричит. Не зовет на помощь. Она выгибает шею и пытается дотянуться зубами до своих пут. Ничего не получается, но она повторяет – снова и снова. Милена не терпит, когда с ней что-то делают.

Она привыкла – наоборот.

Сомневаться могут лишь живые.

Будь Хрусталев жив – он наверняка сомневался бы, приняв командование над группой глинолицых. Причины для сомнений имелись, и достаточно веские.

Потери оказались напрасными. Расстрелянные при прорыве периметра не в счет, это неизбежный расход. Даже Волковец, четырежды ходивший в Девятку и возвращавшийся, а на пятый раз словивший головой пулю зеленого салаги – тоже неизбежный расход. Но – граната черпака убила командира группы. Единственного из них, кого можно было по-настоящему убить. И – непонятный случай дезертирства. Отчего Рюхач рванул обратно в Девятку, Хрусталев не понимал.

Он вообще мало что понимал – сейчас. Воспоминания о прошлой жизни (точнее – просто о жизни) никуда не ушли, но казались сном – зыбким и нереальным. Совершенно неважным сном. Все тогдашние мысли и желания поблекли и выцвели – Хрусталев удивлялся бы их смехотворности, если бы сохранил способность удивляться. Все было неважно. Кроме одного – получаемых Хрусталевым приказаний. Четких и недвусмысленных, звучащих прямо в мозгу. В мертвом мозгу.

Приказ – и Хрусталев принял команду над группой.

Приказ – и погнал машину к предгорьям.

Сомнений не было, хотя поводов для них хватало. Приказ не выполнен, объект не схвачен. Вместо него забрали Милену – и Карахар перевернет Степь вверх дном, но возьмет похитителей за глотку.

Но Хрусталев не сомневался. Он выполнял приказ.

Машина неслась сквозь ночь. К горам.

Звук двигателя смолк. Покачивание прекратилось.

Приехали?

Милена мгновенно вышла из полудремы. Убедившись, что с путами ничего сделать не удастся, она отдыхала – расслабилась и не думала ни о чем. Экономила силы. Они понадобятся. Так быстро Милена сдаваться не умела.

Это была не просто остановка – действительно приехали. Она зарычала про себя – ее извлекли (откуда?) небрежно, но уверенно. Передали с рук на руки. Опустили вниз, ударив плечом о что-то жесткое (о борт машины?). Наконец, поставили на ноги – спеленутую, ничего не видящую, с трудом удерживающую равновесие на затекших ногах.

Голос. Монотонный, на одном дыхании:

– Сейчас мы пойдем, идти далеко, ты пойдешь с нами, пойдешь сама, попробуешь бежать, сломаем ноги и понесем…

Голос замолк. Холодные пальцы коснулись лица – Милена отдернулась. Затылок придержали. Липнущая к лицу пленка соскочила. Она могла видеть. Подняла веки – и тут же зажмурилась. По глазам резануло всходящее солнце.

Снизу копошились, освобождая ноги. Милена снова подняла веки – медленно, осторожно.

Люди в камуфляже. Деловитая суета – что-то выгружают из машины. Разбирают поклажу. Лица у всех замаскированы. Движения чуть заторможены. Оружие странное – похожее на ружья для подводной охоты. Стоящий перед ней говорит коротко (голос тот же):

– Пошли.

Она всматривается в лицо. И, странное дело, сквозь глинистую бесформенность медленно проступают черты лица. Лицо кажется отдаленно знакомым.

Приглашения идти не повторили – просто толкнули в спину. И она пошла.

Руки ей так и не развязали.

Шли долго. Местность повышалась и повышалась, лощины уже вполне могли называться ущельями, а холмы – небольшими, но горами.

Спутники Милены двигались с монотонностью заводных игрушек. Она начала уставать, сбивалась с шага. И ей почти не пришлось притворяться, чтобы изобразить давно задуманное.

Она споткнулась, упала. Глинолицые шли как шли – остановились с задержкой, секунды через три-четыре. Еще одна пауза – и двое ближайших шагнули к ней. Но она уже встала сама – неловко, со связанными за спиной руками, перевернувшись на спину, потом набок. Короткая безмолвная заминка – и группа возобновила движение. Милена после “пошли” не слышала ни слова – ни обращенного к ней, ни произнесенного между глинолицыми…

Ушибленное при падении плечо ныло, но она была довольна. Все расчеты и ожидания сбылись. Противник медлителен, реагирует на все с запозданием. В чем причина – выяснять некогда и незачем. Хотя похоже, что парни (все свои, с Девятки) под действием какой-то сильнейшей наркоты. И – под чужим внушением. Грех не воспользоваться их заторможенностью. Потому что – главный результат инсценированного падения – крохотный складной нож с серебристым крестиком на ручке перекочевал из ее ботинка в сжатый кулак…

Милена не сомневалась, что стрелять в нее не будут. Никто не тащит человека в такую даль, чтобы пристрелить. Будут ловить… А в пятнашки и прятки с этими тормозами она уж как-нибудь сыграет.

Пора начинать, пока дорога не измотала ее окончательно.

Вопрос: что она будет делать одна в незнакомых местах – Милену не смущал. Встретит людей – нормальных людей. Язык знает, не пропадет. Жена Карахара – это, знаете ли, титул. Любой, кроме этих отморозков, трижды задумается, прежде чем поссориться с Черной Птицей, повелевающей Драконами Земли.

Потому что головы поссорившихся стоят в степи ровными пирамидками.

Вовка Хрусталев дороги не знал. Но вел отряд уверенно – на каждом повороте или развилке ломать голову не приходилось – ответ откуда-то приходил, точный и ясный. И Вовка, никогда раньше не терпевший начальство и приказы – был бы счастлив от этой ясности. Если бы сохранил способность быть счастливым…

На одной из развилок пленница остановилась. Прислонилась спиной к скале. Дышала тяжело. Сказала:

– Не могу. Устала. Шага не сделаю, хоть несите…

На самом деле силы у Милены оставались. Крохотное лезвие ножа именно сейчас яростно пилило стягивающие запястья эластичные узы.

Хрусталев замер, не зная что делать. Ответ к нему пришел через несколько секунд. Он набрал в грудь воздуха (вдыхали глинолицые редко, лишь когда надо было что-то сказать) и проговорил монотонно:

– Передохни, недолго…

Сказал и застыл неподвижной статуей. Остальные глинолицые – тоже.

…Все оказалось напрасно. Путы ножу не поддавались. Они пружинили, прогибались – и тут же отбрасывали лезвие обратно. Милена стояла, с трудом сохраняя видимость спокойствия. Весь план оказался пустышкой. Ей хотелось прыгнуть и вцепиться зубами в неподвижную маску лица стоявшего напротив человека.

Не прыгнула. Не вцепилась. Потому что неожиданно вспомнила, кто это такой. Вспомнила фамилию сержанта-контрактника, бывшего героем скандальной истории с офицерской женой. И отправленного Гамаюном от греха подальше на Третий Пост.

Тут же в голову пришел план. Странный, дикий. Возникший от безнадежности. Но ничему не вредивший.

Наркотики? Под внушением?

Сейчас проверим…

– Сержант Хрусталев! – отчеканила она самым что ни на есть командным голосом. – Ко мне!

Хрусталев шагнул к ней. Замер. Снова шагнул. Что-то сломалось в нем – там, внутри, где хитроумная техника онгонов поддерживала подобие жизни. Точно так же что-то сломалось в Рюханове, подслушавшем разговор из тайного своего убежища в Девятке – разговор двух черпаков о жене прапорщика…

Хрусталев остановился. Глиняная маска на лице пошла трещинами. Синеватые ее куски падали под ноги.

– Ко мне! – рявкнула Милена.

Над командой, отданной таким голосом, задумываться невозможно. Можно лишь исполнять. Хрусталев уже не умел задумываться. Он подошел – строевым шагом. Вытянулся по стойке смирно.

– Развязать! Немедленно! – она развернулась, приподняла вытянутые руки.

За спиной щелкнуло. Руки почувствовали свободу.

Конечно, это не прошло незамеченным. И безнаказанным. Одна из глинолицых статуй ожила. Шагнула к Хрусталеву, вскидывая странное оружие, чем-то похожее на ружье для подводной охоты…

Стрела – длинная, больше метра длиной, с черным оперением – ударила в глаз. Широкий наконечник-срезень вышел из затылка. Вернее, затылка как такового не осталось – сила удара разбила кость и выбросила наружу содержимое черепа.

Милена не видела полета стрелы. И не поняла ничего. Только что глинолицый чуть замедленно поднимал оружие к голове Хрусталева – и уронил его, и повалился с торчащим из глазной впадины оперением. Хрусталев остался стоять.

А потом все смешалось.

Стрелы летели, казалось, ниоткуда. И отовсюду. Попадали в глинолицых. Но особого вреда не причиняли – кроме угодивших в голову. Странные ружья отвечали на ураганную стрельбу – гораздо реже. Милена вжалась в камень – с запозданием. Но в сторону ее и Хрусталева не стреляли. Первая стрела оказалась и последней.

Все происходило молча. Лишь щелкали тетивы, приглушенно хлопали ружья, и ударялись стрелы – громко в камни, с мягким хрустом – в тела. Перестрелка не затянулась. Атаковавшие быстро поняли, где уязвимое место глинолицых – фигуры в камуфляже одна за другой падали, чтобы больше не подняться.

Потом раздался первый крик – короткий, гортанный. Со скал спрыгивали нападавшие. Их оказалось много, по два десятка на каждого из уцелевших глинолицых. В ход пошли копья, мечи, секиры, палицы. Через пару минут все было кончено.