Текст книги "Гражданский арест. Статьи, не попавшие в Сеть (сборник)"

Непогашенные векселя

[26]26
  Независимая газета. 07.05.1992.


[Закрыть]

Лет десять назад, в самую густопсовую пору застоя, мелькнул на советском экране фильм Коста-Гавраса «Пропавший без вести». Мелькнул по недосмотру начальства или, вернее, по дурости оного, по той самой дурости, которая позволяла нам время от времени познакомиться, пусть и в урезанном виде, то с «Конформистом», то с «Мефисто», то с «Признаниями комиссара полиции прокурору республики». Да и кое с чем другим, что смотреть нам явно не полагалось, да и сейчас бы не следовало. Потому что наводят эти фильмы на аналогии, а иногда и на противопоставления. И далеко не все из противопоставлений и аналогий успели утратить актуальный смысл.

Фильм Коста-Гавраса попал к нам под маркой борьбы с Пиночетом. Аларкон снимал тогда «Ночь над Чили». Альенде было жаль, коммунистов, конечно же, – нет. И понятно поэтому, что народ на «Пропавшего без вести» не пошел. А если и пошел, то испытал даже некоторое облегчение. Мол, у нас все-таки людей в застенках не убивают. А у нас тогда их и впрямь не убивали. Да только фильм не о том.

Напомню вкратце его сюжет. В первые часы переворота чилийские военные убивают молодого американского журналиста. Однако гибель его пытаются скрыть: они заинтересованы в добрых отношениях с США. Не желает ставить палки в колеса авторитарной модернизации на латиноамериканский лад и посол США – вспомним тогдашнюю формулу: «Этот человек мерзавец, но это наш мерзавец!» – он спускает дело об убийстве журналиста на тормозах. Конец истории? Нет, начало. Потому что на поиски сына – или его останков – прибывает из США отец погибшего, рядовой американский гражданин, мелкий или, в крайнем случае, средней руки бизнесмен. Затеянному им расследованию сразу же начинают чинить всяческие препятствия: американца уговаривают, отговаривают, ему грозят, ему морочат голову и местные власти, и посол, и вытребованный рядовым избирателем из Белого дома в чилийскую ночь сенатор от штата. Идет неравный и безнадежный бой.

И обыкновенный американский гражданин практически в одиночку переворачивает вверх дном еще не остывшее от переворота латиноамериканское государство. Изобличает двуличие сенатора и посла. Заставляет трепетать перед собой чилийскую охранку. И получает наконец (победитель не получает ничего!) свою горестную награду – останки сына. И уходит с гордо поднятой головой, увозя прах в США. И напоследок заявляет сенатору и послу, что положит конец их политической и соответственно дипломатической карьере. И, надо полагать, своего добьется. Он налогоплательщик. Он избиратель. Он гражданин США. А они его наемные слуги. Или, как выражаются у нас, слуги народа. И нерадивых слуг он уволит.

О том, что власть для народа, а не народ для власти, мы помнить-то помним, но на практике постоянно и верноподданнически забываем. Забываем о том, что власти мы выдаем векселя, а она обязана их по первому требованию погасить. На всю «сумму», на которую их набрала. Мы забываем о том, что перед нами – в первую очередь перед нами, а в критических обстоятельствах только перед нами – несет власть ответственность и за себя, и за свои дела.

Когда жуликоватые кооператоры из артели «Лютик», набрав кредиты и авансы, распускают «Лютик» и учреждают какую-нибудь «Ромашку», мы понимаем, что имеем дело с жуликами. Но когда российское (или молдавское, или литовское, или какое угодно другое) правительство делает большие глаза, когда ему предъявляют векселя бывшего СССР, мы говорим, что это история. Веселенькая получается история! Если сегодня литовец обязан валютой оплачивать пребывание на территории суверенной Литвы своей жены, в паспорте у которой по-прежнему значится «гражданка СССР». Если от офицера требуют изменить присяге, а в противном случае увольняют из армии. Если стариковские пенсии увеличиваются по мере инфляции в арифметической прогрессии, а депутатские и министерские зарплаты – в геометрической, Если перераспределение, бывшее основной экономической функцией государства на протяжении десятилетий, внезапно отменяется и подменяется грабительским изъятием в собственную пользу…

Правительства стран бывшего СССР – и прежде всего российское – сейчас из кожи вон лезут, чтобы принять на себя и поделить внешний долг. Даже вот Украину уломали. Как же, ведь иначе не получишь новых займов. И в МВФ не примут. Заговорили даже – нашли же время – о царских долгах. Так что затягивайте потуже пояса, чтобы государство не оказалось банкротом. Потому что банкроту стыдно? Или потому что банкроту плохо? Или и то и другое сразу?

Можно соглашаться с политикой правительства в данной области или не соглашаться, но в логике ему не откажешь. Банкрот – или наследник банкрота, объявивший об отцовском банкротстве, – не нужен никому. Вот и идет оно на все, что угодно, лишь бы избежать банкротства. Вот и меняет единственное свое богатство – авторитет Ельцина – на денежные и товарные запасы населения. Вот и делят они – правительства суверенных государств – ответственность за внешний долг. «Если радость на всех одна, то и беда одна», – как поют посаженные за групповое изнасилование.

Но главный-то их долг – перед нами! Моральный долг перед всеми гражданами бывшего СССР, которых нельзя убивать за то, что они родились в Карабахе или в Южной Осетии, которых нельзя лишать права на бесплатное образование и лечение потому, что у кого-то появились деньги на лицей и клинику Федорова. Которыми нельзя – вновь и с не меньшим, чем раньше, бесстыдством – манипулировать. И если большевистская тирания была именно тиранией, а вы пришли ей на смену как народные избранники, то и служить вам надо народу, а не Бурбулису. Даже если командует вами Бурбулис, а на антиправительственных митингах тон задают не самые симпатичные и не самые честные люди. Потому что любой из нас вправе предъявить любому из вас свои векселя. Вами же выданные векселя. Вами и вашими предшественниками. Спрашивать с предшественников – ваше дело. Наше дело – спрашивать с вас, согласившихся принять на себя долговые обязательства предшественников, с вас, добивавшихся и добившихся того, чтобы вам поручили взять эти обязательства на себя. Вас-то ведь никто не неволил.

Понятно, что сказанное здесь – скорее принцип, чем реальное требование. Но прерогатива должна быть именно таковой: сначала интересы и права граждан, а потом уже все остальное. Иначе у вас все равно получится диктатура. Пятнадцать диктатур, по числу республик бывшего СССР, или двадцать пять, или пятьдесят. Но делить на них наследство банкрота – СССР (мол, пусть литовское правительство заботится о своих гражданах, а казахское – о казахских) все равно безнравственно.

Собственно говоря, в этом и состояла идея СНГ. Но успели уже похерить и эту идею. Один играет в солдатики, другой – с копилкой, третий – в казаки-разбойники, четвертый – в молчанку, а пятый – в прятки. И все лепят куличики из песка и с готовностью угощают сограждан. А цену на эти куличики отпустили, чтобы собрать налоги.

Так и живем. И сами удивляемся, что еще живы.

Контора КУКа

[27]27
  «Независимая газета». 23.04.1992.


[Закрыть]

1. Больше света

(Эпиграф)

ФАУСТ (ОСЛЕПЛЕННЫЙ):

 
Вокруг меня сгустились ночи тени,
Но свет внутри меня ведь не погас.
Бессонна мысль и жаждет исполненья,
И жив распорядителя приказ.
Вставайте на работу дружным скопом!
Рассыпьтесь цепью, где я укажу.
Кирки, лопаты, тачки землекопам!
Выравнивайте вал по чертежу!
Награда всем, несметною артелью
Работавшим над стройкою плотин!
Труд тысяч рук достигнет высшей цели,
Которую наметил ум один!
 

Фауст. Ч. 2. Пер. Б. Пастернака

2. Больше социализма

(Предыстория)

Хороши или плохи российские депутаты, других депутатов у нас нет – и мартовский «разгон Учредительного собрания», в ходе которого их еще недавно удачливым предшественникам был отключен свет, лишний раз доказал это. Одновременно был опровергнут или отвергнут хорошо знаменитый в первые перестроечные годы призыв «больше социализма». Да вот и буквально на днях президент осудил подготовленный парламентариями проект Конституции как «слишком социалистический». Для выдвиженцев и назначенцев, образующих сегодня костяк российской исполнительной власти, социализм – слово однозначно бранное. И вдвойне бранное потому, что все они – и свердловские партаппаратчики, и выпускники привилегированных гуманитарных вузов столицы, – несмотря на относительную молодость, затвердили и зазубрили его едва ли не с пеленок. Именно на нем, а вовсе не на могучем загривке, им ныне подставленном, въехали в столь комфортабельное для них, но в столь неуютное для подавляющего большинства остальных Царствие Небесное. А вернее, конечно, в рай на земле – в очередной рай на земле, обещанный если и не нам, то уж непременно – нашим потомкам. Мысль о том, что потомков – при таком повороте событий – может просто не появиться, ренегатов развитого социализма, похоже, ничуть не тяготит. «В прежние годы мы проедали будущее наших детей!» – восклицают они, забывая о том, что ныне родильные дома функционируют в стране почти исключительно как абортарии. Платные абортарии – и в этой платности сквозит продуманная забота российской администрации о грядущих поколениях.

А на что рассчитывают они сами, поначалу объявив себя камикадзе, но затем принявшись цепляться за жизнь (политическую жизнь, то есть власть) с удивительной настойчивостью? Собираются, должно быть, вернуться в академические институты – и уже академиками. Да, но по какой, позволительно спросить, дисциплине? Похоже, я это понял. На смену научному коммунизму и экономике социализма, на смену истории отечественной дипломатии и правам человека исключительно в экспортном исполнении придет КУК. Кафедра Утопического Капитализма. Что же будут они изучать и преподавать на этой кафедре?

3. Кафедра утопического капитализма

Ни нас с вами, простых смертных, ни собственных учителей и предшественников на научно-политическом поприще, ни народных избранников сегодняшняя исполнительная власть за людей не считает. Во всяком случае, за умных людей. Предпочитает объясняться с нами по-чапаевски, «на картошинах». Гуманитарное образование все же сказывается, и картошины бывают порой изящного аллегорического свойства. Но если преподаватель научного коммунизма и экономист перешли на язык метафор, то сам Бог велит литератору эти метафоры чуть отредактировать.

Шартрский собор (пример Бурбулиса). Десять человек возят тачки с камнями на строительстве Шартрского собора. Один убежден, что возит тачку, другой – что зарабатывает себе и детям на хлеб, и только десятый (внимание!) понимает, что он возводит собор. Вот, оказывается, в чем смысл происходящего в нашей стране.

Ну, во-первых, собор в этой метафоре можно заменить на пирамиду, допустим, Хеопса. Ну, во-вторых, хорош Шартрский собор, возводимый по проекту и под руководством Свердловского обкома КПСС. Ну, в-третьих, чего мы только за семьдесят лет не возвели – и столь же радостно, столь же добровольно, в столь же превосходных условиях. И наконец, сознательный строитель – при наличии девяти несознательных – волей-неволей должен будет превратиться в надсмотрщика. Ну а тогда и тачку ему возить станет некогда и, главное, незачем.

Перепродажа пива (пример Бурбулиса, поддержанный Гайдаром). Хорошо ли поступает тот, кто, купив в магазине бутылку пива за семь рублей, продает ее у магазина за пятнадцать? Он поступает нормально, отвечает Бурбулис. Он поступает законно, добавляет Гайдар и обещает преодолеть это безобразие в ходе развития лоточной торговли. Оба они – первые вице-премьеры – убеждены в том, что торговец пивом поступает законно: ведь у нас отменена ответственность за спекуляцию. А если хорошенько вице-премьеров потормошить (интервьюеры порой так и делают), то они непременно вспомнят о нищих старушках, которым благодаря такому бизнесу удастся все же свести концы с концами.

Речь, понятно, не о пиве, а о том, как строители Шартрского собора понимают, что же именно они со страной делают. Приглядимся поэтому к взятому ими под опеку торговцу пивом. На нищую старушку он смахивает не слишком – и, случись такая с пучком моркови где-нибудь поблизости, шуганет ее, чтобы под ногами не путалась. Да и сама старушка, если уж придется (а ведь придется!) отрывать последнее, продаст свои пожитки соседке по квартире или по двору. Ответственность за спекуляцию отменяли вовсе не в ее интересах.

Итак, торговец пивом действует, на взгляд вице-премьеров, законно. Так ли это? Во-первых, он не платит налога, в том числе и выпестованного «чикагскими мальчиками» налога на добавленную стоимость. Во-вторых, пиво он берет в подсобке магазина, вступая с его директором в преступный сговор. В-третьих, они с директором «отмазывают» других сотрудников магазина, которые и сами бы не прочь поторговать пивом, давая им взятку. В-четвертых, он дает взятку милиционеру (который уже не вправе согнать его с торгового места, но в состоянии изрядно подпортить жизнь), развращая тем самым правоохранительные органы. В-пятых, он платит рэкету, участвуя вследствие этого в структуре организованной преступности. В-шестых, он и его друзья-рэкетиры не позволяют никому на контролируемой ими территории ни торговать пивом по государственной цене, ни сбивать цену с пятнадцати до, скажем, двенадцати. Вот такой получается букет. Вот такой строится капитализм. Вот такое нас ожидает в конторе КУКа светлое будущее.

4. КУК

А что по этому поводу думает президент страны? Или он, как утверждают сегодня многие, вообще ни о чем не думает? Или, как Фауст, монолог которого вынесен в эпиграф, всецело поглощен своим великим замыслом? А интересно, читал ли наш президент «Фауста»? И дочитал ли он его до конца?

Встречный бой
Сеанс альтернативной истории

[28]28
  Независимая газета. 24.03.1992.


[Закрыть]

22 АВГУСТА 1991 ГОДА

Отбив первую атаку путчистов, силы которых пока еще остаются не выявленными и не исчисленными, вызволив Президента СССР из форосского плена (еще никто не знает, не инсценированного ли), будучи вынужден считаться с возможным возобновлением путча, равно как с попытками половить рыбку в мутной воде со стороны сил и структур, напрямую в заговоре не задействованных, а также осознавая, что катастрофическое экономическое положение в стране главной причиной имеет не административно-командную систему, а ее скоропалительный и неконтролируемый развал, всенародно избранный Президент России переходит в контрнаступление. Он провозглашает себя временным диктатором СССР и вводит на всей его территории чрезвычайное положение. Чрезвычайное положение утверждается Верховным Советом СССР, после чего тот немедленно отправляется по домам. До отмены чрезвычайного положения приостанавливается деятельность всех политических партий. Вводится военное положение на транспорте и запрет на забастовки в госсекторе. Руководители госучреждений всех рангов объявляются призванными на воинскую службу. Под особую охрану берутся склады. Вводится военная цензура в средствах массовой информации. Президент СССР до выяснения его роли в путче отправляется под домашний арест.

Пока все это сильно смахивает на действия и планы ГКЧП, не правда ли? Но ведь в стране только что произошла попытка государственного переворота! Но ведь ее президент и главнокомандующий – назовем вещи своими именами – уже свергнут (такая ситуация не раз воспроизводилась в странах третьего мира: президент, осажденный как Ельцин, мог продолжать борьбу и победить в ней, но президент, захваченный заговорщиками, автоматически считается свергнутым)! СССР на 22 августа остался без президента – так что ж удивляться тому, что вскоре не стало и самого СССР! Все, к чему до сих пор долго и не слишком удачно стремились «нормальными» и не вполне нормальными средствами, оказалось в результате путча сорванным и загубленным! Но важнее другое: для ГКЧП все вышеназванные мероприятия (и многие другие, часть из которых также следовало немедленно перенять, те же, например, «сотки») были если не самоцелью, то средством остаться у власти. Победители же, ввязавшиеся в драку не по своей воле, могли, используя почти те же средства, при таком раскладе событий естественные, провозгласить и осуществить на практике благие цели. Превратить фальшивые и популистские лозунги гэкачепистов в лозунги воистину народные!

Выглядело бы это так: чрезвычайное положение вводится на год – от урожая до урожая. За этот год в рамках военизированного ведения хозяйства ликвидируется или хотя бы смягчается разруха, проводится малая приватизация, идет подготовка (товарный щит и прочее) к неизбежной впоследствии экономической реформе, сам характер которой, не говоря уж о целях, еще предстояло уразуметь хотя бы собственно реформаторам. В политическом плане: сразу же подтвердив право наций на самоопределение вплоть до отделения в районах и границах их компактного проживания, за год проводят референдумы именно по этим границам. В условиях чрезвычайного положения это не привело бы к насильственным эксцессам и обезопасило каждого голосующего от диктата национальной истерии того или иного толка. Отдельным актом провозглашается независимость государств Балтии с одновременным объявлением их временными протекторатами – вплоть до цивилизованного решения на практике вопроса о выводе войск и разделе собственности. Нации, подтвердившие в ходе референдума волю к государственной независимости, получили бы ее в естественных, а не в произвольно проведенных границах. При таком повороте событий любой государственный муж (коммунист или фундаменталист), не говоря уж о рядовом обывателе-избирателе, двадцать раз задумался бы над тем, имеет ли смысл его «коренной» нации обособляться. И в то же время – это строго конституционный путь, который давно уже избрала, например, Армения. Через год на смену чрезвычайному положению приходит особое: в экономике сохраняется чрезвычайное, власть по-прежнему принадлежит президентской администрации, однако отменяется цензура и разрешается деятельность подлежащих заново регистрации политических партий. Понятно, что КПСС к этому времени распалась бы на пяток реальных партий парламентского типа и, в худшем случае, еще на одну подпольную. За год особого положения проводятся на многопартийной основе выборы в Учредительное собрание. Проходит также – в провозгласивших свою волю к единству частях страны – референдум на тему, оставаться ли государству мифическим Союзом или вернуться к прежнему и ни для кого не оскорбительному названию «Российская империя» (с соответствующим каждому из этих решений административным устройством). Вновь избранное Учредительное собрание разрабатывает и назначает кабинет реформ. В условиях твердых границ и подтянувшейся экономики начинаются реформы – со всеми их неизбежными и здесь сложностями и лишениями.

Гладко было на бумаге…

Задумаемся, однако, над тем, какие силы и какими средствами могли бы такому развитию событий помешать. Гражданская война? Но почему непременно гражданская война, возможность которой (равно как теперь уже и войны межгосударственной) странно было бы отрицать и при сегодняшнем повороте событий? Но кто начал бы гражданскую войну? Демократы? Но они победители, их вождь у власти, да и сами они неподалеку от трона – или, по меньшей мере, на близость к трону надеются. Государственники? Но ведь государство в этом варианте сохранено, причем преобразовано из химерического в полнокровное! Сепаратисты? Это – да, конечно, но кто именно? И кто из них, кроме разве что генерала Дудаева, решился бы на военное противодействие подобному – пусть и строгому, но сугубо мирному – развитию событий. КПСС?.. КГБ?.. Исключено. Армия?.. Исключено тем более. Запад?.. Запад после некоторого шока понял бы, что это и в его интересах. А уж вмешиваться не стал бы ни в коем случае. Обыватели, или, иначе говоря, простые советские люди?.. Но простые советские люди в массе своей молча поддержали ГКЧП, а уж ГКЧП во главе с Ельциным поддержали бы наверняка.

И это была бы не авторитарная модернизация (по Кургиняну), а естественный выход из катастрофы путча, позволявший, по счастливому стечению обстоятельств, ликвидировать последствия не только путча, но и многих других ошибок, глупостей и преступлений. Причем, подключив энергию победы, ликвидировать бескровно.

Однако ничего этого не произошло. Вернулся, претерпел многократные публичные унижения, потерял ориентиры Горбачев. Начал менять одних гэкачепистов на других. Но – даже такого – его испугались те, кто мог и должен был даровать ему покой. Вместо этого его начали выпроваживать и подсиживать, принялись ликовать и нахваливать самих себя и друг друга (друг друга, впрочем, вскорости стали ругать), доворовывать и переворовывать разворованное партаппаратчиками; доведя дело до разрушения государства, взяли курс на межреспубликанские войны и на дележ – для этого, а для чего же еще? – и армии, и армейского имущества; начали псевдореформу, моментально разорившую все трудовое население страны; и теперь вместо временной диктатуры с человеческим лицом вполне можем получить переворот кровавый, а диктатуру – надолго и кровоалчущую.

А какой из всего этого урок надлежит извлечь сегодня? (Памятуя о том, что история, во-первых, ничему не учит, а во-вторых, не имеет сослагательного наклонения.) По сравнению с состоянием на 22 августа положение ухудшилось катастрофически, причем едва ли не во всех отношениях сразу. По существу, произошел разрыв между руководством страны, продолжающим править и пытающимся что-то предпринять в экономике исходя из зыбких и двусмысленных законов мирного времени, и населением, живущем уже по законам военного. Разрыв между мирным временем правительства и военным временем населения оборачивается безвластием и беззаконием. И то, для чего в августе надо было проявить находчивость и твердость, потребует сегодня отваги и беспощадности.