Текст книги "Гражданский арест. Статьи, не попавшие в Сеть (сборник)"

В добровольно-принудительном порядке
Психологические аспекты «похабного» мира

[29]29
  Независимая газета. 21.12. 1991.


[Закрыть]

В каком-то произведении юмористической фантастики, не то у Лема, не то у Шекли, звездоплаватель попадает на планету, разумные обитатели которой подразделяются на шесть полов. Бредут по городу пятеро разнополых в поисках шестого (или шестой?) – без него им не начать. Так ведь не только найти – еще и уговорить, поди, надо…

Держава сбрасывает кожу с такой стремительностью и с таким лукавством, что за этим не успеваешь уследить. В особенности потому, что в глаза бросаются вещи настолько очевидные и в своей очевидности вопиющие, что поневоле придаешь им куда большее значение, чем они того заслуживают, и, напротив, судьбоносные факторы упрятаны так глубоко, что на них поначалу не обращаешь необходимого внимания.

Конечно же, в Бресте произошел переворот. Антиконституционная личная уния двух президентов и одного председателя Верховного Совета, задним числом и на скорую руку поддержанная парламентами, – не о таком ли бескровном сценарии мечтали гэкачеписты? Искусственный офсайд, уготованный в декабре М. С. Горбачеву, куда эффективнее форосской персональной опеки. Первая всенародная (подразумеваются все народы) реакция на нечто, еще весьма расплывчатое и загадочное, укладывается в бесхитростную формулу «давно ждали». Вынужденное непредвиденными обстоятельствами стремление законно избранной законодательной власти в очередной раз подработать Конституцию, подогнать ее не столько под сложившуюся, сколько всего лишь под начинающую складываться реальность, в очередной раз доказывает, что парламенты – и всесоюзный, и российский, и республиканские – потратили прошедшие годы по существу впустую.

Но ничего страшного в этом нет. Просто с новой наглядностью нам продемонстрировали, что правового государства у нас нет, и быть не может, и, кажется, быть не должно, а все разговоры о нем – это то пустая, то своекорыстная демагогия. Нет гражданского общества – а значит, нет и правового государства, и законы пишутся и переписываются с оруэлловскими результатами. Нет даже обычного права – есть привычка (и готовность) к бесправию, которое может в силу обстоятельств называться то революционным правосознанием, то политическим прагматизмом. Хрен редьки не слаще. Важно, однако же, что это или хрен, или редька, а вовсе не джин с тоником.

Наглядна и катастрофа, постигшая президента страны, так и не успевшей осознать себя Содружеством Суверенных Государств. На как бы прощальной пресс-конференции, где два ближайших помощника, Шахназаров и Грачев, усевшись одесную и ошую, всем своим видом показывали, что никакого отношения к этому окончательно запутавшемуся и все, что можно было проиграть, проигравшему человеку не имеют. Горбачева было безумно жалко. Не из-за отступничества «шестерок» – к предательствам президенту не привыкать, – а потому, что инициатор перестройки так и не сумел осознать, что ему ставят в вину именно то, чем он как собственными достижениями гордится, и не только поклонников и сторонников, но и заступников у него сегодня уже не осталось. И ничего удивительного в этом нет: даже в процветающих США внутренние экономические трудности почти неизбежно влекут за собой падение очередного президента. И это при отсутствии каких бы то ни было сомнений в правильности «капиталистического выбора» и при достаточно безразличном отношении к успехам на внешнеполитическом поприще и к борьбе за равноправие негров. Что же тогда говорить о нас, со всем комплексом проблем, от которых спятил бы и прославленный венский психиатр! Может быть, многое из того, о чем рассуждает нынче Горбачев, вполне справедливо, и предостережения его достаточно актуальны, да вот только никто не хочет этого слушать. И главное, никто не хочет слушать этого конкретно от него.

И опять-таки ничего по-настоящему страшного в этом нет. Можно по-разному оценивать преобразования и разрушения, происшедшие в стране за последние шесть лет, но их революционный темп несомненен. А революция пожирает своих вождей с поразительной быстротой.

Очевидный положительный результат брестской унии – предотвращение братоубийственного российско-украинского конфликта, опасность которого, в осенние месяцы серьезно обозначившаяся, представляется настолько пагубной, что для ее пресечения воистину ничего не жаль. Потому что даже таможенная, валютная и – шире – экономическая война двух огромных государств со смешанным населением и взаимными территориальными претензиями таила в себе ростки ядерного самоубийства. И понятно, что любой интеграционный процесс без Украины был бы не только бессмыслен, но и чреват усугублением ситуации (потому что возник бы союз против Украины), а значит, интеграционный процесс, в который Украина вовлечена, по определению хорош. Если, конечно, чего-нибудь не напутают амбициозные политики.

И тут проявляется скрытый положительный итог достигнутого соглашения. Особенно если учесть последующее присоединение к Содружеству других бывших республик страны, воспринимаемое, впрочем, отнюдь не однозначно. Главы и правительства суверенных ныне государств (и Россия не представляет здесь собой исключения) пришли к власти или укрепили полученную ими ранее власть под лозунгами национальной государственности. Под лозунгами не столько ошибочными, не столько демагогическими (хотя и тот и другой момент здесь наличествуют), сколько – когда власть уже захвачена и видимость независимости, видимость отдельности уже достигнута – откровенно деструктивными. И с Центром порвали с чрезмерной поспешностью и брутальностью, и, став в свою очередь Центром, столкнулись со всем кругом проблем, которые привыкли считать – и клеймить – имперскими. А о тесных экономических связях, о «мигрантах», о смешанных браках и о языковом вопросе и говорить нечего – здесь все давно сказано. Так что же, выходит, надо преобразовать СССР в ССГ? Оно бы, конечно, лучше всего, да вот беда: к власти приходили под центробежными лозунгами, как же теперь вдруг взять да и провозгласить центростремительные? За что боролись? Что говорить – ну, не избирателям, на них, положим, наплевать, но парламентам, но радикально-националистическим группировкам в парламентах? Идея Содружества Независимых Государств позволяет, по крайней мере на какой-то переходный период, разрубить этот гордиев узел: пожертвовав Центром и создав потенциально равнозначное ему, по сути дела – тавтологическое Содружество, главы суверенных государств ухитряются и получить для своих республик выгоды, гарантированные (или хотя бы предполагаемые) Союзом, и сохранить лицо, а последнее для них представляется ничуть не менее важным. (Хотя, конечно, и проблемы, присущие Союзу, в Содружестве будут унаследованы. Яркий пример – армяно-азербайджанский конфликт: если обе республики вступят в Содружество, оно окажется применительно к ним столь же бессильным, как было НАТО в конфликте двух своих членов – Греции и Турции.)

Но если Содружество – это всего лишь, по нынешним обстоятельствам, оптимальный маскхалат усеченного СССР или расширенного ССГ, то первыми, кого перехитрили главы суверенных государств, стали не национал-радикалы, а, наоборот, «союзники», так зациклившиеся на прежней форме государственного устройства, что оказались не в состоянии разглядеть милые черты в сумраке Беловежской пущи. Важно ведь не договориться раз и навсегда – такое сегодня невозможно, да и кто будет безоговорочно следовать сегодняшним решениям, сегодняшним зыбким законам завтра – поменяют их, да и всего-то делов, – важно изменить, реверсировать психологический вектор, поменять центробежный на центростремительный, – а именно этому служит сейчас идея Содружества. Попутно чисто экономическими методами решая проблему автономий.

Разумеется, не все так гладко, как на бумаге. И решения, достигнутые в Бресте, да, наверное, и все последующие, носят вынужденно компромиссный характер. И можно, не заглядывая ни в шпаргалку, ни в далекое будущее, с ходу назвать десяток проблем, с которыми новое Содружество неизбежно столкнется. Важно, однако же, что изменена сама логика принятия решений, логика и структура компромисса, и от поиска взаимно приемлемых результатов (они нынче практически исключены) наметился переход к результатам, в равной степени для договаривающихся сторон неприемлемым. От поисков согласия – к поискам худого мира. «Похабного мира», какой однажды уже был заключен в Брест-Литовске. И принцип равной взаимонеприемлемости представляется весьма продуктивным. Крым в составе независимой Украины устраивает россиян ничуть не больше, чем украинцев – сохранение единой рублевой зоны, поэтому такое взаимонеприемлемое решение может сработать. Но попробуйте перевернуть его логику, попробуйте поискать здесь взаимоприемлемость, и вы увидите, что оно работать перестанет. Конечно, в союз так не вступают, так всего лишь избегают войны (в любой из ее ипостасей). Поэтому, кстати, и вынесена в название этих заметок знаменитая «совковая» формула «в добровольно-принудительном порядке». Оно понятно: если добровольно, то можно и не соглашаться, но тогда принудят. В день похорон Суслова владельцам личного транспорта «категорически не рекомендовалось» заезжать в центр Москвы. Участие в субботниках было сугубо добровольным, но за невыход на них лишали премии.

И последнее, хотя и не по важности. Уже не раз подмечено, что азартный и отчаянный политик Б. Н. Ельцин испытывает гамлетовские колебания в вопросах экономики. И поэтому все время откладывает объявленную было экономическую реформу, подменяя ее собственными решительными поступками или кардинальными политическими преобразованиями. Нечто схожее произошло и сейчас: Содружество независимых государств было провозглашено перед либерализацией цен и привело к ее отсрочке. И хорошо бы, чтобы в оставшиеся дни российский президент нашел время вдуматься в звучащие нынче со всех сторон предостережения против такого варианта реформ, со всей неизбежностью чреватого социальным взрывом, в котором далеко не только «чикагским мальчикам» уготована чикагская бойня. И разве что чисто академически следует подчеркнуть, что к реализации намечена, правда в катастрофически ухудшившихся условиях, программа Рыжкова – Абалкина: разовое повышение цен (2 апреля 1991 г.), затем их либерализация с сохранением контроля над жизнеобеспечивающими (2 января 1992 г.). У Рыжкова это называлось регулируемой рыночной экономикой, у Павлова – с какого-то этапа – антикризисной программой, сегодня нам вбивают в голову ржавыми гвоздями, что это – единственный путь к спасению. Знаем, проходили, помним.

Или не объясняли Павлову, что его повышение цен обеспечит некоторую стабилизацию не более чем на полгода? Вот и кончились эти полгода. Но ведь и нынешний переход к свободным ценам (после трех-, пятикратного «текучего» повышения, начиная с апреля, после того как съедены «рыжковские» припасы и прохудились брежневские еще одежонка и обувь) представляется для населения убийственным, для правительства – самоубийственным. А экономическая несостоятельность этой реформы очевидна, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить: выбирая между бесславным концом собственной политической карьеры и силовыми методами воздействия на «люмпенизированные» массы, правительство предпочтет силовые методы. Недаром спущен сверху – и подхвачен бестолковыми журналистами – разговор о люмпенах. Народ, мол, за реформу, а вот люмпены – против реформы. Стоит ли с ними особенно церемониться?

Конечно, после того как в ходе чисто имитационных мер коммерсанты подчистую ограбят трудящихся, а те, люмпенизировавшись, начнут экспроприировать экспроприированное у них коммерсантами, последних придется защитить от «гнева народного» ценой конфискации накопленной ими массы «зеленых» и «деревянных», а в результате этого сложится диктаторское правление в стране с полуостановленным производством и ставшим бестоварным хозяйствованием. После бунтов и усмирений гладко пойдет и реформа типа эрхардовской; но стоит ли разыгрывать такую карту? И ее ли видят в прикупе Егор Гайдар со товарищи? Но другой карты на их сдаче там просто нет.

Правда, можно предположить и такую психологическую интригу: «чикагские мальчики» приглашены для того, чтобы провозгласить «рывок к рынку», настолько пугающий Украину, и не только ее, что на самом деле он оказывается рывком к Союзу (то есть к Содружеству). После чего «мавр в розовых штанишках», сделавший свое дело (или, по крайней мере, его наивная, вычитанная из американских книжек программа), уходит, а появляется, ну, скажем, Явлинский со своей изначально рассчитанной на единое в рамках бывшего Союза экономическое пространство программой.

И такой вариант – при всей его моральной сомнительности – все же предпочтительнее того, что, как объявлено, ожидает нас со второго января.

Во всяком случае, единственным достоинством экономической политики Гайдара был курс на обособление России, утративший сейчас последнюю актуальность. А раз так, то остаются только разорение народа и падение производства, неизбежно вытекающие из либерализации цен на первом этапе реформ.

И поскольку общеизвестно, что экономическую и политическую реформы одновременно провести невозможно, а никаких предпосылок для ломки экономической формации, кроме всеобщей разрухи, пока не создано и даже не придумано, не лучше ли посвятить ближайшие месяцы вживанию в Содружество, восстановлению и налаживанию экономических связей, серьезной, а не панической конверсии, а также повсеместной борьбе с коррупцией, препятствием к чему служил, в частности, и развал Союза, – а глобальное экономическое экспериментирование отложить если не до лучших, то хотя бы до более спокойных времен? Да и кто когда в России начинал войну, революцию или реформу зимой? Или в канун зимы? Мы знаем один пример, но он едва способен сегодня кого-нибудь вдохновить.

Записки из зрительного зала

[30]30
  Независимая газета. 19.10.1991.


[Закрыть]

Все чаще кажется, будто король Испании уже отыскался, а у алжирского бея под самым носом шишка. А на голове – сами знаете что… Если вообразить совокупность просторов нашей страны или нашей бывшей страны, а возможно, и нашей будущей страны некими грандиозными подмостками, некоей сценой величиной в шестую часть земной суши, с территориальными водами и прилегающими островами, а самому расположиться в кресле, ну, скажем, у телевизора и вглядываться в происходящее или представляемое достаточно пристально, и достаточно неторопливо, и на протяжении достаточно длительного времени, то постепенно начнешь постигать и явный, и скрытый смысл разворачивающегося перед тобой действа. Разворачивающегося перед тобой, но и с тобой, но и в тебе самом: так осужденный на медленное умерщвление в одном из рассказов Кафки прочитывал письмена приговора своей изъязвленной спиной, куда одна за другою вонзались иглы.

Зрелище не похоже ни на «Кольцо Нибелунгов», ни на «Орестею». Да и с гала-концертом его не сравнишь – разве что с «Поп-механикой» Сергея Курехина. Оно, собственно говоря, вообще ни на что не похоже, и попытка любой аналогии представляется более чем сомнительной.

Прежде всего замечаешь, что на сцене идет не один спектакль, а несколько. А вернее, несколько десятков спектаклей сразу. И в широчайшем жанровом диапазоне – от высокой трагедии до райка. Каждый спектакль идет по своей пьесе, но название ее ни в коей мере не соответствует содержанию, роли, реплики и репризы порядочно перепутаны, один спектакль играется сразу с третьего акта, другой увяз в прологе, третий еще только репетируют, к четвертому строят макет и малюют задники, пятый из кукольной комедии на твоих глазах превращается в драмбалет, шестой отменен, в седьмом суфлер перекрикивает артистов, восьмой почему-то перенесен в буфет, в девятом изъясняются макароническим текстом, десятый и одиннадцатый готовят к длительным зарубежным гастролям.

По ходу действия актеры свободно переходят из пьесы в пьесу, то оставаясь в рамках одной и той же роли, то играя в разных спектаклях роли прямо противоположные – по жанру, по пафосу и по смыслу. Дело осложняется еще и тем, что каждый спектакль играется как минимум двумя составами, находящимися на сцене одновременно, и важно не только произнести очередную реплику, и не только произнести ее погромче, но и непременно опередить своего дублера.

Пьесы то хороши, то плохи, то невнятны, постановки – и пышные, и убогие – неизменно безвкусны, актеры, бездарные и талантливые, пьяны, больны, безумны и вдохновенны. Все говорят, повернувшись спиной друг к другу, клянчат аплодисментов у публики. Кое-где, переругавшись, визгливо зовут на сцену Автора. Кое-где бутафорские ружья, висящие на стене, стреляют в зрительный зал.

Театральный критик, испуганно ежащийся при звуке этих выстрелов, шепчет на ухо своему менее боязливому коллеге: «Какой ужас! Ни одному из них не объяснена сверхзадача. Они сами не понимают, что играют». – «А им и не надо понимать, – возражает тот, – Революция – это импровизация. Давайте поверим в органику их переживаний, в спонтанность чувств, а сверхзадачу мы с вами выявим и сформулируем задним числом. Ну хотя бы в антракте».

А будет ли антракт? И не сгорит ли театр? Сцена-то вот уже полыхает. Или успеют опустить железный занавес? В августе было попробовали…

После августовских событий широко пошла, правда под другим названием, пьеса «Безумцы бьют мерзавцев». Полный текст названия гласит: «Безумцы, казнокрады и карьеристы бьют мерзавцев, казнокрадов и карьеристов», – но совпадающее элиминируется. Наличие в первой «партии» изрядного количества мерзавцев, а во второй, но бывшей еще недавно первой и единственной, – соответствующего числа безумцев придает жизненность несколько схематической интриге. Впрочем, название пьесы в любой момент поддается инверсации. Так, в фильме Золтана Фабри, посвященном венгерским событиям 1956 года, коммунист и буржуазный демократ поочередно лупят друг друга, осыпая проклятиями и – совершенно справедливыми – обвинениями, причем тот, кого уличают и лупят, не сопротивляется, пока не приходит пора меняться ролями.

Другая пьеса – «Россия выворачивается наизнанку» – идет под названием «Крушение последней империи». Пьеса эта уже была поставлена в 1917–1921 годах (с эпилогом в 1940-м), поэтому развитие сюжета видеть нетрудно: ослабленная внешним военным противостоянием, политическими раздорами и экономическим хаосом, Россия на время отпускает окраины и Украину, чтобы впоследствии подчинить их себе любыми средствами, включая вторжение. Ключевая формула носит характер анаграммы: РоССия – СССР – РоССия, на что впервые указал поэт В. Кривулин. Конечно, современное прочтение этой пьесы сулит определенные постановочные новации, но вряд ли первостепенного значения.

На авансцене этого спектакля с определенным опережением разыгрывается «Прибалтийская интермедия». Сейчас государства Балтии признаны уже практически во всем мире, причем Россией – едва ли не сразу же вслед за Исландией. Но надолго ли? Это в определяющей мере зависит от того, какой режим сложится через некоторое время в России и, во вторую очередь, – в прибалтийских странах. В России возможны демократическая, авторитарно-демократическая, авторитарная, военно-авторитарная, теократическая и тоталитарная формы правления. И разумеется, восстановление монархии, которое может сочетаться с любою из этих форм. Равно как и великодержавный шовинизм, временно переродившийся сейчас в великодержавный мазохизм, как это было уже в том же 1917 году. В странах Балтии возможны буржуазная демократия, националистическое и даже национал-социалистическое (антирусской, антироссийской направленности) правление.

Только демократическая Россия потерпит рядом с собой независимую Прибалтику. Но даже и она – только демократическую независимую Прибалтику. Предлагаю читателю самому просчитать процентную вероятность подобного поворота событий. Парадокс заключается и в том, что от демократической России демократической же Прибалтике отделяться как бы и без надобности.

Напомню, что идея регионального хозрасчета, положившая начало развалу единого экономического пространства, была пущена в ход именно затем, чтобы заставить республики Прибалтики отказаться от политической независимости, что тогдашние лидеры Латвии, Эстонии и Литвы торжественно и провозгласили. Затем в республиках сменились лидеры и отказались от прежних обещаний. Все проблемы (границ, защиты прав русскоязычного населения, вопросы союзной собственности и пребывания войск на территории ныне независимых государств) решаются сегодня наспех и под давлением комплекса великодержавного мазохизма, то есть болезни просто-напросто загоняются вовнутрь. И это дополнительно – и резко – сокращает вероятность демократического развития и в России, и в Прибалтике.

А при любом другом раскладе Прибалтика будет рано или поздно насильственно поглощена Россией в ответ на притеснения русскоязычного населения, подлинные или мнимые (ведомство, возглавляемое нынче Бакатиным, всегда может организовать провокацию типа пресловутой «данцигской почты») А пока «Прибалтийская интермедия» идет с аншлагом, и Эстония уже предъявляет территориальные претензии к Ленинградской области.

На руинах, бутафорских и подлинных, загромоздивших меж тем уже чуть ли не всю сцену, труппа Театра Экономического Абсурда, продолжая уже не первый сезон хоровую декламацию пьесы «Рынок», тем же составом и в то же самое время разучивает по ролям провинциальный анекдот «Сохранение единого экономического пространства». Соль этого анекдота заключается в мифе о взаимной выгоде. Меж тем, как известно, взаимной выгоды не бывает, по крайней мере в условиях рынка. Единое экономическое пространство обеспечивается прежде всего наличием единого этического (или – политического) пространства, а его-то мы, еще и не начав переходить к рынку, а только задумавшись над таким переходом, уже разрушили. Потому что жить лучше соседа можно только за счет соседа. Или, объединившись с соседом, жить лучше за счет кого-нибудь третьего. А колоний у нас нет и не было, и даже в Монголии дураков уже, похоже, не осталось. И в коммуналке нашей атмосфера нынче такова, что каждый норовит поставить у себя в комнате примус и парашу, только бы не пользоваться кухней и сортиром в очередь с соседями. Межнациональная и межрегиональная рознь, групповой и личный эгоизм стяжательского типа, стремление закрыть калитку на засов, а заборчик перенести на пару-тройку шагов в чужую сторону – недурные предпосылки для сохранения единого экономического пространства! То есть либо рынок, либо единое экономическое пространство. Но в Театре Экономического Абсурда на сей счет сложилось противоположное мнение.

Может быть, и в силу того, что, одновременно и параллельно, в нем репетируют трагикомедию «Приватизация». То есть одни репетируют, другие играют на публику, а третьи – в очко. С приватизацией происходит – только в неизмеримо бо́льших масштабах – нечто, подобное истории с «президентскими чаевыми». Помните ли вы, как речь поначалу шла о трехпроцентном налоге с производителя, а в итоге пришли к пятипроцентному, но уже с покупателя? Приватизация (говорю сейчас не о «дикой», а о той, которую собираются спустить нам сверху) замышлялась исходно для того, чтобы хоть как-то компенсировать трудящимся их семидесятилетнюю сверхэксплуатацию. Дело, конечно, чрезвычайно трудное, во всем спектре проблем между справедливостью и равенством и с непроработанными – в таком масштабе и в таких условиях – механизмами. Результаты – и экономические, и социальные – непредставимы (если не считать неизбежных и ужасных издержек в виде массовой безработицы), но замысел сам по себе по крайней мере благороден. Вернуть людям украденное у них. Позволить им жить лучше. Или хотя бы не допустить, чтобы они жили еще хуже.

Однако в ходе репетиций замысел пьесы претерпел серьезные изменения. Оказывается, приватизация нужна для того, чтобы связать «горячие деньги», чтобы заткнуть дыру в бюджете (хотя уже непонятно, где дыра, а где бюджет и чей именно бюджет), чтобы – хотя это и не произносится вслух – в очередной раз укрепить ВПК, Ансамбль песни и пляски, который сейчас, как, впрочем, и всегда, запевает: «Дай попить, сестрица, а то так жрать хочется, что ночевать негде». То есть вместо того, чтобы вернуть народу, у него намереваются отобрать. И, надо полагать, отберут.

Чтобы зритель не слишком скучал и не слишком возмущался, ему с той же сцены показывают и всевозможную «развлекуху». Ну, например, рок-концерт «Журналисты против мафии». Или инсценировку «Десяти негритят» Агаты Кристи, идущую под названием «Следствие по делу ГКЧП». Не забыть бы еще массовый стриптиз, в ходе которого с градов и весей срывают «советские» названия, чтобы полюбоваться ссохшейся и обезображенной старческой плотью. И собирающийся пробоваться на роль британской королевы мэр Санкт-Петербурга намеревается на прощание осчастливить земляков театральным макетом Новой Голландии, который заставит навсегда забыть о романовской дамбе. Впрочем, он же, в халате и тюбетейке, дает выездной спектакль в Душанбе. А опереточные злодеи, святочные старцы и «пикейные жилеты» успешно развлекают заезжую публику, требуя за свой конферанс оплаты в свободно конвертируемой валюте.

В зале идет бесперебойная торговля программками, презервативами, партбилетами, депутатскими значками, крестами, оружием, магендовидами и визами на выезд. В буфете еще наливают, но уже не закусывают.

А на сцене, в самом ее центре, поставлен шашечный столик. Идет матч на первенство мира. Один играет в шашки, другой – в поддавки, поэтому оба постоянно выигрывают и не могут нарадоваться друг на друга. Американские шашки ведь так похожи на русские.

Впрочем, среди тщедушных пожилых актеров, пышногрудых политических певиц, среди бравых военных летчиков и отныне неправых партаппаратчиков уже там и тут – на сцене и в зале – вовсю гуляют захмелевшие купчики.

Похоже, начинают репетировать «Идиота».

А за кулисами разминаются мускулистые парни, намереваясь в скором времени превратить весь театр в стадион.

Чилийского образца.

Не исключено, правда, что их отвлекут игральные автоматы.

Или победят демократы.

Мяч круглый.

И наша сборная уже практически вышла в финал первенства Европы.

А когда я слышу споры о том, европейская мы страна или азиатская, мне становится тошно.

И вовсе не потому, что границы наши меняются и будут еще меняться не раз. И даже не потому, что за каждую «подвижку» мы платим кровью. И будем еще платить большой кровью.

А потому, что мы – страна африканская.

По уровню политического мышления. По уровню экономического мышления. По уровню логического мышления. По неистребимому желанию не только переубедить оппонента, но и съесть его со всеми потрохами. По количеству продовольственных запасов и по постановке дела в борьбе со СПИДом. По умению торговать полезными ископаемыми. По любви к всевозможным зрелищам и к любым шаманам. По количеству павианов, крокодилов и диких свиней на душу разумного населения. По отношению к алкоголю. По отношению к миссионерам. По отношению к детям.

Евро-Азиатский Союз Африканских Государств. ЕАСАГ. И звучит-то недурно.

ЕАСАГ.

Со всеми вытекающими отсюда выводами.

И править здесь надлежит алжирскому бею.