Текст книги "По зову сердца"

3 сентября

В дом пришло горе.

Сегодня ночью умер отец. Его нашла мачеха. Она пришла ко мне с лицом бледным как мел, губы ее дрожали, а темно-голубые глаза как будто увеличились в размере.

– Анна… Анна Алиса, идемте со мной… Посмотрите на отца.

Он лежал на спине с бледным, застывшим лицом. Я прикоснулась к его щеке. Она была очень холодная.

Я посмотрела на мачеху и сказала:

– Он… умер.

– Нет, не может быть, – произнесла она так, будто умоляла меня согласиться. – Это, наверное, приступ.

– Раньше такого с ним не было. Пошлите за доктором.

Она упала в кресло и закрыла руками лицо.

– О, Анна Алиса, нет, нет!

Я оставалась на удивление спокойной. Словно была готова к этому.

– Я пошлю кого-нибудь за врачом, – сказала я.

Я вышла, оставив ее с ним.

Со мной вернулась экономка. Увидев отца, она заплакала. Мачеха все так же неподвижно сидела в кресле, закрывая лицо ладонями.

Я подошла к ней и обняла одной рукой за плечи.

– Боюсь, что он умер, – сказала я. – Крепитесь.

Она посмотрела на меня тоскливыми глазами.

– Он был таким добрым со мной, – с дрожью в голосе произнесла она. – У него… У него ведь были раньше такие приступы… Может, он…

Я покачала головой. Не знаю почему, но я не могла оставаться в той комнате. Я вышла, оставив мачеху, спустилась к парадной двери, остановилась на пороге и, глядя на Грин, стала ждать доктора.

Мне показалось, что минуло несколько часов, прежде чем он пришел.

– Что случилось, мисс Мэллори? – спросил он.

– Отец. Он умер. Наверное, ночью.

Я сопроводила его к смертному ложу. Он осмотрел отца, но говорил очень мало.

Выйдя из комнаты, он сказал мне:

– Ваш отец так и не оправился после смерти сына.

И вот я сижу перед раскрытым дневником, записывая события этого печального дня. Я все думаю о нем и о том, как он изменился, когда женился на мачехе. С ее появлением мы как будто стали настоящей семьей.

Последний год он был счастлив. И в этом только ее заслуга. Я должна быть благодарна ей. Жаль, что я не испытываю этого чувства.

А теперь он мертв. Я больше никогда не увижу его дремлющим в кресле, сидящим во главе стола, излучающим довольство семейной жизнью.

В доме царят мрак и уныние. Скоро похороны. Мы будем во всем черном. Мы пойдем на погост, будем слушать священника, смотреть, как опускают в могилу гроб. Ударит колокол.

Потом мы вернемся в дом… Другой дом. Без него он не сможет оставаться таким, как прежде.

Каким он будет? Мне трудно это представить.

В нем будет жить мачеха. И Фредди. Я потеряла отца и брата. Но в доме Мастерса в Грэйт Стэнтоне, в своей маленькой комнате, живет Магнус. Он будет думать обо мне так же, как я буду думать о нем. Пока он здесь, бояться нечего…

А если бы не было Магнуса, стоило бы мне бояться?

Я не сразу нахожу ответ. Да, наверное, стоило бы. Чего? Мрачного дома, обители смерти? Или жизни без отца? Почему мысли об этом меня так тревожат?

Но мне нечего бояться, потому что Магнус есть… Он ждет того дня, когда мы сможем быть вместе.

10 сентября

Сегодня похоронили отца. Мне кажется, будто после его смерти я прожила уже долгую жизнь, хотя он умер всего неделю назад.

Сразу после смерти отца мачеха слегла. Она серьезно заболела. В ее глазах я никогда не видела и слезинки, но теперь она часто плачет. Должно быть, она действительно любила его. Она всегда показывала это своим поведением, но я на самом деле никогда ей не верила. В первый же день, когда она появилась в нашем доме, я преисполнилась такой неприязни к ней, что до сих пор не могу ее побороть.

Мне казалось, она настолько больна, что не сможет пойти на похороны, но она встала с кровати и надела черное платье, свой вдовий наряд. Оно ей не шло. Она из тех женщин, которым нужен цвет.

Скорбный звон похоронного колокола, казалось, не закончится никогда. Катафалк, лошади с черным плюмажем, гробовщики в высоких шляпах и темных плащах, похоронная процессия… От всего этого боль утраты становилась только сильнее.

Зачем люди вот так возвеличивают смерть? Не лучше было бы просто спокойно положить его в могилу?

Я держала мачеху за одну руку, Фредди за другую. Она немного наклонилась ко мне и время от времени вытирала слезы.

Небольшая группа сельчан собралась, чтобы посмотреть, как мы будем отправляться. Я услышала, как один из них сказал: «Бедная… Она была так счастлива с ним. На них было любо-дорого посмотреть. И вот он ушел… Ушел навсегда».

Мачеха тоже это услышала и, казалось, едва удержалась, чтобы не разрыдаться.

Служба оказалась недолгой, и я была благодарна за это. Мы вышли следом за несущими гроб. Стоя у могилы, я слушала, как на крышку гроба падают комья земли. Мачеха бросила в могилу пучок астр, взяла мою руку и крепко сжала.

Потом я подняла глаза. Несколько в стороне от собравшихся вокруг могилы стоял Десмонд Фезерстоун.

Сердце у меня в груди забилось быстрее. Внезапно меня охватил страх. Его глаза были устремлены на мачеху.

Когда мы отвернулись от могилы, он подошел к нам.

– Милые, милые леди, – сказал он. – Я услышал об этом горе и приехал, чтобы высказать соболезнование… вам обеим.

Я ничего не сказала. Мачеха тоже промолчала.

Она ускорила шаг, и мне показалось, ей хотелось, чтобы он отстал.

Но он не отстал, и, когда мы подошли к карете, он был все еще рядом с нами. Он помог нам сесть и отступил на шаг назад со скорбным видом. Но, когда он нам поклонился, я заметила в его глазах блеск.

Этот тягостный день подходит к концу, но я не могу забыть лица Десмонда Фезерстоуна, стоявшего там, у могилы. Не знаю почему, но до сих пор от этого воспоминания меня бросает в дрожь.

1 ноября

Как все изменилось! Я знала, что так будет, но не до такой степени. Думаю, если бы не Магнус, мне бы стоило бояться очень сильно.

Магнус – мое спасение. Он помогает мне в печали. Он наполняет мое сердце счастьем. Заставляет забыть о страхах. Я езжу к нему каждый день. Мы строим планы. Он говорит, что мы скоро поженимся и уедем отсюда вместе.

Иногда у меня появляется странное ощущение, будто какие-то силы стремятся помешать нашему с Магнусом счастью и что нечто иное… нечто жуткое… готовится для меня.

Когда огласили завещание отца, я с удивлением узнала, что он был довольно богат. Наше предприятие по изготовлению географических карт давало неплохой доход. Мастерс и его работники вполне могли продолжать им заниматься. Предприятие должно было остаться в семье и переходило в мою собственность. Я бы и не стала им заниматься, но отец хотел, чтобы дело продолжалось. В случае моего замужества или желания от него избавиться оно переходило в собственность того самого Джона, моего двоюродного брата, которому также должен перейти и наш дом в случае моей смерти.

Все это было довольно сложно. Мачеха унаследовала весьма недурной доход, но большая часть отцовского богатства была вложена в дело, а дом и земли перешли мне.

Труднее всего мне было смириться с пунктом завещания, в котором отец передал опеку надо мной мачехе. В своей последней воле он написал, что полностью доверяет суждениям своей жены и потому передает опеку над своей дочерью в ее руки. Опека будет снята в день достижения оной дочерью двадцатиоднолетия или в случае заключения ею брака. Он был уверен, что это лучшее, что он мог сделать для меня в данных обстоятельствах. Его дочь оставалась без материнской заботы до его второго брака. Поэтому он препоручал ее заботам той, которой всецело доверял: своей дорогой жене Лоис.

Я подумала: «Он в самом деле любил ее без памяти, с самого первого дня до последнего».

Мне это предписание очень не понравилось, но поначалу я не думала, что оно может как-то отразиться на мне.

Однако теперь начались перемены. Усадьба перестала походить на мой дом. В ней чувствуется что-то зловещее… И я знаю, что.

Спустя три или четыре недели после похорон Десмонд Фезерстоун появился снова.

Я была в саду с Фредди, когда он пришел.

Когда я подняла голову и увидела его, мое сердце сжалось от недоброго предчувствия, что при его виде происходит всегда.

– Здравствуйте. Я пришел выразить сочувствие.

– Мачеха дома. Я скажу ей, что вы хотите ее видеть.

– Я пришел и к вам, мисс Анна Алиса.

– Благодарю вас, – сказала я. – Но я уверена, она захочет с вами встретиться.

Я развернулась, но он поймал меня за руку.

– Неужели вы до сих пор настроены так недружелюбно?

Я сказала:

– Фредди, пойдем к тете Лоис, скажем ей, что у нас гость, хорошо?

Фредди был смышленый мальчик, и у него довольно давно выработалась привычка трогательно заботиться обо мне. Наверное, он почувствовал мольбу в моем голосе.

– Да, пойдем, – сказал он, взял меня за руку и потащил за собой. Десмонд Фезерстоун проводил нас разочарованным взглядом.

Это было начало.

Он остался на обед, а потом и на ужин.

А затем он сказал, что уже поздно уходить.

Он остался на ночь. Прошлый день он провел с нами и до сих пор не ушел.

Не знаю, как мачеха относится к его присутствию в доме. Иногда мне кажется, она хочет, чтобы он ушел. Интересно, почему она не скажет ему об этом?

Но больше всего меня пугает его отношение ко мне. Он пришел сюда, чтобы преследовать меня.

Если я остаюсь в комнате одна, вскоре появляется он. Находясь в доме, он может следить за моими передвижениями. Если я еду кататься, он оказывается рядом. Нередко я беру с собой Фредди. Он превратился в маленького защитника. У него это хорошо получается, и мне кажется, он понимает, для чего я беру его с собой.

Я часто бываю в мастерской у Магнуса. Иногда мы вместе выезжаем на пикник и едим продукты, которые я привожу, на природе. Однажды Десмонд Фезерстоун имел наглость присоединиться к нам.

С его появлением обстановка в доме изменилась… В воздухе витает тревога… И страх… Для меня. На самом деле я боюсь его. Да, я боюсь Десмонда Фезерстоуна.

6 ноября

Теперь мне все чаще хочется писать в дневнике. Он превратился в друга, которому я могу довериться. Меня все еще не покидает тревожное чувство, что я не могу доверять мачехе, хоть она добра ко мне и невыразимо страдает. Я часто задаюсь вопросом: почему она не говорит Десмонду Фезерстоуну, чтобы он ушел, ибо у меня сложилось впечатление, что его пребывание в доме тяготит ее не меньше, чем меня. Вчера я видела их вместе. Они были в саду, когда я выглянула в свое окно. Одной рукой она держала корзинку, а другой с совершенно равнодушным видом срывала последние хризантемы. Он что-то говорил ей, а она отвечала, кажется, довольно несдержанно. Жаль, я не могла услышать, о чем они говорили.

Магнус отдал мне дубликат карты. Я храню ее в ящике комода, в самой глубине, вместе с дневником. Мне бы хотелось иметь несгораемый шкаф или что-нибудь наподобие, или какой-нибудь запирающийся сундук, чтобы было где хранить свои тайны. Впрочем, мой комод, возможно, самое надежное место. Кому придет в голову рыться в моих перчатках и платках? Но, если бы я что-то запирала, они бы подумали, что мне есть что скрывать. Эта одержимость сохранностью дневника пришла со смертью отца.

Я часто достаю карту из комода и рассматриваю ее. Как бы мне хотелось побывать на Сандвичевых островах, на Таити… Увидеть эти недавно открытые земли.

Однажды мы с Магнусом найдем наш остров. Я буду вспоминать эти дни и смеяться над собой. Я представляю себе разные вещи, рисую в воображении то, что находится далеко отсюда. Я приписываю Десмонду Фезерстоуну зловещие намерения… Так же, как мачехе когда-то.

Когда Десмонд Фезерстоун уехал на несколько дней, я как будто снова смогла дышать полной грудью. Нет, видимо, я отношусь предвзято к этому человеку. Что он сделал плохого, кроме того, что без приглашения поселился в нашем доме и выставил себя в самом гнусном свете передо мной? С другой стороны, он не смог бы остаться в доме, если бы мачеха не позволила ему. Она могла указать ему на дверь, если бы захотела, и я бы поддержала ее в этом. Порой мне кажется, что она и вправду этого хочет. Но почему-то не делает.

Разумеется, он скоро вернулся и снова живет в доме.

Он и ест с нами. Он в восторге от нашей еды, особенно от вина из наших подвалов. Бывало, что у нас на глазах он сыто вытягивал ноги и обводил комнату почти хозяйским взглядом. Меня это раздражает. Почему мачеха его терпит?

Сегодня я встречалась с Магнусом. Раньше я ему об этом не говорила, но сейчас не сдержалась:

– Я ненавижу этого человека. Он пугает меня. Ходит молча по дому. Бывает, сидишь в комнате одна, поднимешь взгляд… И видишь, что он стоит и наблюдает за тобой. Ох, Магнус, у нас дома все изменилось.

Магнус на это сказал:

– Так должно было случиться… После смерти твоего отца. Ты любила его… И у тебя нет родной матери.

– Мой брат погиб, – прибавила я. – Отец умер. А меня терзает непонятное предчувствие, что случится что-то ужасное до того… до того, как я смогу быть с тобой.

– Что же может случиться?

– Не знаю… Что-то плохое. Еще так долго ждать.

– До апреля, – сказал он. – В апреле мы уедем ко мне домой. Поживем там немного, составим план действий. Мы поплывем вместе. Мы будем вместе всю жизнь.

– И найдем твой остров.

– Что скажешь о карте?

– Мне она почти ничего не говорит. Я вижу только голубые моря и остров… Материк и острова побольше. Вот бы увидеть картинки острова!

Он рассмеялся.

– Мы найдем его.

– Мы не останемся там жить?

– О нет, не думаю, что мы сможем там жить. Просто навестим их. Может, поможем им наладить торговлю золотом.

– А это не изменит их? Мне казалось, они счастливы только потому, что живут очень просто. Мысль о том, что они станут продавать свои золотые горшки, как-то портит это впечатление.

– Мы поплывем туда и вместе посмотрим, что можно будет сделать. Пока мы вместе, я буду счастлив.

– Поскорее бы апрель.

– Может быть, получится раньше.

– Как… раньше?

– Анна Алиса, ты же на самом деле не боишься, правда?

– Н-нет. Наверное, нет. Просто мне так хочется побыстрее начать новую жизнь.

Мы засмеялись. Поцеловались. Обнялись. То время, которое мы проводим вместе, мне всегда кажется высшим счастьем.

Дописывая предыдущее предложение, я услышала шаги на лестнице и прислушалась. В мою дверь тихонько постучали.

Это была мачеха.

– Я знала, что ты еще не спишь, – произнесла она.

– Вы бледны, – сказала я ей. – Вам нездоровится?

И в ту же минуту у меня появилось подозрение, что она намеренно хочет выглядеть нездоровой. Я знаю о существовании загадочного вида пузырьков с кремами и мазями, которыми она натирает кожу, и я вдруг поняла, что она при желании может выглядеть хоть румяной, хоть бледной, в зависимости от настроения.

Она прикоснулась к виску.

– У меня болит голова. Боль не проходит с того дня, когда умер ваш отец. Мне бы стоило догадаться, что долго так продолжаться не может, но ему как будто стало лучше… Я и была готова, но… Для меня это стало настоящим ударом. Иногда мне кажется, что я никогда не преодолею эту боль. – Она невесело улыбнулась. – Этот дом скорби… Не место для юной девицы.

– Вы хотите сказать, для меня? Но это мой дом. Он принадлежал отцу.

– Моя дорогая Анна Алиса, я знаю, что, как только моя нога переступила порог этого дома, вы невзлюбили меня. Вы ведь были привязаны к мисс Брэй, верно? Всегда трудно менять любимчиков.

Я промолчала, и она продолжила:

– Я делала, что могла. Думаю, вас возмущал и наш брак. Это можно понять. Мачехи редко становятся лучшими друзьями падчериц, верно? Возможно ли это… заменить горячо любимую мать? Но я старалась. Быть может, безуспешно.

Не зная, что сказать, я пролепетала:

– Вы сделали счастливым отца.

Она улыбнулась, став похожей на себя прежнюю.

– Да, я это сделала. И он, уходя, доверил мне самое ценное, что у него было…

– А также, кажется, обеспечил вас неплохим доходом.

Она с упреком посмотрела на меня.

– Об этом я не думаю. Я думаю о вас. К этому доверию я отношусь очень… серьезно.

– Не стоит. Я не понимаю, для чего отец включил это в завещание. Я ведь уже не ребенок.

– Вам восемнадцать. Это не такой уж большой возраст, и вы привыкли не знать трудностей. Он думал, что вы человек взрывной и увлекающийся.

– Он так сказал?

– Да! Это неожиданное знакомство с Магнусом Петтерсеном заставило его немного поволноваться.

– Ему нечего было волноваться, – довольно резко ответила я.

– Он боялся, что вы можете угодить в какую-нибудь неприятную историю. Поскольку до этого вы почти не встречались с молодыми людьми.

– Я часто встречалась с соседями, а среди них есть и молодые люди. К нам приезжали мужчины…

– Юноша, который повидал весь мир… Который даже потерпел кораблекрушение. Это так романтично. Ваш отец много об этом говорил. Говорил, что Перренсены – хорошая семья… Известные картографы. Их знают во всей Европе, но Магнус молод… Вы тоже молоды. Ваш отец часто повторял, что если между вами что-то и будет, то очень нескоро.

– Что за вздор! Мы не так молоды и не так глупы, чтобы не разобраться в собственных чувствах.

– Моя дорогая Анна Алиса, я хочу вам только добра. Вы так юны… Оба…

– Я выйду за него. Когда он уедет, я поеду с ним.

Довольно долго она молчала, потом заговорила снова:

– Вы в этом полностью уверены?

– Полностью.

Она вздохнула.

– Я бы предпочла, чтобы вы вышли за более зрелого мужчину. Вы отважны, и вам нужен кто-то, кто станет направлять вас… Вам нужна твердая рука.

– Я не лошадь, мачеха.

– Моя дорогая, я имела в виду не это. Вы должны понимать, что бы я ни говорила, что бы я ни делала, я пекусь только о вашем добре. Поэтому вы должны простить меня за откровенность. Но… Как хорошо вы знаете Магнуса Перренсена?

– Достаточно хорошо для того, чтобы он рассказывал мне все, что я хочу знать.

– Вам известно, что в доме миссис Мастерс живет ее племянница?

– Племянница миссис Мастерс? Какое отношение она имеет к нам?

– Молодая женщина… Живет под одной крышей с молодым мужчиной. Они часто видятся. А молодые мужчины… Они всего лишь молодые мужчины.

– Вы предполагаете, что Магнус и племянница миссис Мастерс…

– Дорогая моя Анна Алиса, я просто думаю, вам стоит знать, что говорят люди.

Я была потрясена. Я не поверила ей.

Она пожала плечами.

– Надеюсь, я не расстроила вас? Я всего лишь исполнила свой долг. Дорогая Анна Алиса, вы ведь на самом деле очень молоды. Я знаю человека, который предан вам всем сердцем и уже давно любит вас. Этот мужчина старше и… скажем так, крепче стоит на ногах.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – сказала я.

– Я говорю о мистере Фезерстоуне.

– О мистере Фезерстоуне! Вы, верно, шутите. Мне он не нравится и никогда не нравился.

– Большая любовь порой именно с этого начинается.

– В самом деле? Но не со мной… и с этим человеком. Мне он противен. И уж если вы заговорили откровенно, я буду так же откровенна с вами. Что он здесь делает? Почему живет здесь… в этом доме? Теперь это мой дом. Почему он пришел сюда?

– Он здесь не живет. Он гость. Ваш отец всегда был гостеприимен и хотел, чтобы я была такой же. Он говорил, что двери этого дома открыты для всех моих друзей.

– Что ж, если он ваш друг, быть может, вы убедите мистера Фезерстоуна направить свое внимание на вас. Он постоянно меня преследует, и мне это не нравится.

– Он влюблен в вас, Анна Алиса.

– Пожалуйста, не говорите этого. Я в это не верю. И больше не хочу обсуждать этого человека.

Мачеха взялась за лоб и покачала головой.

– Простите, – сказала она. – Я слишком разоткровенничалась. Но я просто хочу, чтобы у вас все было хорошо.

– Мне восемнадцать лет, – напомнила я ей. – В таком возрасте уже можно самой выходить замуж и выбирать себе мужа. Поймите, я выберу того, кого захочу, и никто… никто не заставит меня выйти за того, кого я не люблю. Я бы даже отцу этого не позволила, а никто другой не сделает этого и подавно.

– Моя дорогая, простите меня. Я вижу, вы разволновались. Помните, всегда помните, что я желаю вам добра.

– В таком случае, пожалуйста, не разговаривайте больше со мной на эту тему. Мне это отвратительно…

– Я прощена?

Она подошла и обняла меня. Я коротко приложила свою щеку к ее. Странно, но я никогда не могла заставить себя поцеловать ее искренне.

– Спокойной ночи, мое милое дитя. Спокойной ночи.

Когда она ушла, я села на кровать. В голове у меня звенели ее слова. Племянница миссис Мастерс!

– Это неправда, – вслух произнесла я, а про себя подумала: «Она пытается помешать мне выйти за Магнуса. Она пытается заставить меня выйти за Десмонда Фезерстоуна».

Это рассмешило меня, и я бы рассмеялась, если бы могла забыть племянницу миссис Мастерс.

Потом я снова взяла дневник и теперь пишу в нем это.

7 ноября

Все хорошо. Я снова счастлива. Я поняла, что так и будет, когда я увижу Магнуса и поговорю с ним.

Он рассмеялся, когда я передала ему слова мачехи о племяннице миссис Мастерс. Да, у нее есть племянница, она живет в их доме, и мне стоит познакомиться с ней.

Так я и сделала. Этой дружелюбной толстушке, наверное, лет тридцать пять, не меньше. Она вдова и имеет сына, который сейчас где-то учится. Племянница миссис Мастерс из тех женщин, которых называют «домашними», и в ней нет ничего от femme fatale[4]4
  Роковой женщины (фр.).


[Закрыть]. Она привязана к Магнусу, как и все Мастерсы, но для меня совершенно ясно, что намеки мачехи не имеют никаких оснований.

Оставшись одни, мы долго смеялись над этим. Я сказала:

– Она говорила о том, чтобы повременить со свадьбой, а я ей ответила, что это исключено.

– Может быть, в марте, – сказал он. – Как тебе? У тебя будет три месяца, чтобы подготовиться.

– Мне не нужно готовиться. Я готова.

– Хотелось бы мне знать, что ты скажешь о моем доме.

– Он мне понравится.

– Ты всегда принимаешь решения до того, как получаешь возможность их проверить? – спросил он.

– Всегда, если это связано с тобой, – ответила я.

Как мы счастливы! Когда я с ним, я начинаю понимать, до чего глупо поддаваться сомнениям.

Как только я вернулась домой, все изменилось. Не люблю ноябрь. Угрюмый месяц. Я люблю весну и начало лета, и не столько из-за температуры, сколько из-за света. В ноябре в четыре часа уже почти темно. Вот что я ненавижу. Слишком длинная ночь.

В дом я вошла примерно в половине пятого, и мне сразу же пришлось зажигать свечку. Свечи хранятся в прихожей. Слуги собирают огарки, где находят, и приносят туда, поэтому в прихожей всегда есть хороший запас.

Когда я вошла в коридор, ведущий к моей комнате, меня охватил необъяснимый страх. И вскоре я поняла почему. В конце коридора стоял Демонд Фезерстоун.

Я подняла свечку, когда он подошел ко мне, и от свечного света на стену легла его длинная тень. Я почувствовала, что у меня задрожали колени.

– Добрый вечер, – сказала я. Я свернула к своей двери, и, когда взялась за ручку, он оказался рядом со мной.

Я не вошла в комнату. Меньше всего мне хотелось, чтобы он оказался в моей спальне.

Он стал очень близко.

– Как приятно застать вас одну, – тихо произнес он.

– Что вы хотели? – резко спросила я.

– Всего лишь минуту вашего внимания.

– Пожалуйста, покороче. У меня много дел.

– Почему вы так неприветливы со мной?

– Не замечала этого. Вы пользуетесь гостеприимством моего дома.

– Вы так красивы… И так горды. Анна Алиса, почему вы не хотите дать мне шанс?

– Шанс? Шанс на что?

– Заставить вас полюбить меня.

– Никакие шансы не заставят меня сделать это.

– Вы намерены меня ненавидеть?

– Дело не в моих намерениях.

– Почему вы так нелюбезны?

– Вы ошибаетесь. Мне просто надо заниматься другими делами.

Я все еще не решалась войти в комнату, боясь, что он последует за мной, если я открою дверь.

Я сказала:

– Должна попросить вас теперь оставить меня.

– Сперва выслушайте меня.

– Я попросила бы вас побыстрее.

– Вы очень молоды.

– О, пожалуйста, хватит об этом. Я знаю, сколько мне лет, и их не так уж мало.

– И вы очень мало знаете о жизни. Я вас научу, мое милое дитя. Я сделаю вас счастливой.

– Я и так счастлива, спасибо. Мне не нужны уроки. Теперь, если вы закончили…

Он смотрел на меня с насмешкой, понимая, что я боюсь открыть дверь, чтобы не впустить его.

– Вы бессердечны, – сказал он. – Подарите мне всего лишь одну короткую минуту… дорогая Анна Алиса.

Он протянул ко мне руки, чтобы заключить меня в объятия, и я так испугалась, что оттолкнула его.

Он этого не ожидал и упал спиной на стену. Я быстро отворила дверь и, юркнув в спальню, захлопнула ее.

Прислонившись к ней спиной, я прислушалась. Сердце колотилось так, будто было готово взорваться. Дыхание участилось, меня всю трясло.

Как он смеет! Здесь, в моем собственном доме! Он должен уйти. Я скажу мачехе, что не позволю ему оставаться под моей крышей.

Я сильнее прижалась к двери. Конечно, он мог попытаться войти. Как же я беззащитна! В двери не было ключа. Прежде у меня никогда не возникало надобности запираться. Нужно найти ключ. Я не смогу заснуть, пока он находится в доме, а моя дверь незаперта. Я не сомневалась, что он способен на что угодно. Нужно быть настороже.

Я прислушалась. За дверью была тишина. Он всегда ходил беззвучно. Я как-то сказала Магнусу: «Он ходит, как кошка», и это правда.

Никаких звуков. В коридоре все было тихо. Я боялась пошевелиться. Боялась, что, если открою дверь, он окажется за ней.

Со временем сердце начало успокаиваться, хотя я все еще дрожала. Очень осторожно я приоткрыла дверь и выглянула. Коридор был пуст.

Тогда я закрыла дверь и подперла ее стулом.

Подошло время переодеваться к обеду. Скоро кто-то из горничных должен был принести горячую воду.

Я отодвинула стул от двери. Я не знаю, что подумала бы горничная, если бы обнаружила дверь закрытой, но не сомневаюсь, что она рассказала бы об этом на кухне, а мне не хотелось, чтобы по дому пошли слухи.

Как же далеко апрель! Хотя, может быть, все получится в марте. И все равно ждать еще очень и очень долго.

За обедом он держался, как будто ничего не произошло, и ни словом не упомянул о сцене в коридоре. Но я этого ожидала.

Вернувшись вечером к себе, я снова забаррикадировалась, потому что понимала: с открытой дверью я не смогу заснуть.

Последним, что я подумала перед тем, как провалиться в беспокойный сон, было: «Завтра сделаю ключ».

8 ноября

Я торжествую. Любовно осматриваю ключ. Он воплощает безопасность.

Наутро я первым делом сходила к Томасу Гоу. У него есть небольшой коттедж на Грин, в котором оборудована его мастерская. Он пробавляется починкой замков, плотничанием и другими мелкими заработками в Литтл Стэнтоне. В Грэйт Стэнтоне есть фирма, выполняющая плотничные работы, и я слышала, что она забирает все лучшие заказы, так что бедному Томасу Гоу остается всякая мелочь.

Я пришла к нему, сказала, что мне нужен ключ, и спросила, не может ли он помочь. Он ответил, что может, и тогда я попросила сделать ключ сегодня.

«Это мы можем», – пообещал он.

Он сходил в мою комнату и под вечер принес драгоценный ключ. Мы вместе поднялись ко мне, и я вставила ключ в замок. Ключ подошел идеально.

– О, спасибо вам! – воскликнула я и на радостях заплатила ему вдвое больше, чем он просил.

Он не мог знать, что для меня означает этот ключ.

Сейчас я собираюсь ложиться спать и решила перед сном сделать запись в дневнике. С моего места видно торчащий из замочной скважины благословенный ключ. Он повернут, комната закрыта.

Я чувствую себя спокойно и защищенно. Я знаю, что сегодня высплюсь и за предыдущую бессонную ночь.

1 декабря

Скоро наступит Рождество. Время тянется медленно. Я так рада, что Десмонд Фезерстоун уже не проводит здесь все время. Он часто ездит в Лондон, но, возвращаясь, приходит к нам как к себе домой. Я говорила об этом с мачехой, и она каждый раз качает головой со словами: «Он был близким другом моей семьи. Я ничего не могу сделать… Правда» и неизменно добавляет: «Ваш отец всегда говорил, что для моих друзей двери этого дома открыты».

Я успокаиваю себя. До марта еще целых три месяца. Магнус говорит, что свадьбу нужно назначить на начало марта. Так что ждать чуточку меньше. Это очень меня успокаивает.

Временное отсутствие Десмонда Фезерстоуна (хотя в такие дни я испытываю настоящее облегчение) само по себе создает напряжение. Невозможно угадать, когда он вернется, и каждый раз, поднимаясь по лестнице, я со страхом думаю о том, что встречу его в коридоре или каком-нибудь неожиданном месте. Как будто меня преследует призрак. И это так же неприятно, как его настоящее присутствие.

Иногда я просыпаюсь среди ночи и мне начинает казаться, что ручка на моей двери медленно поворачивается. Как же я благодарна Томасу Гоу за ключ! Я ему подыскала пару небольших заказов и пообещала, что, если у нас в доме понадобится что-то сделать или починить, я обращусь не в большую фирму в Грэйт Стэнтоне, а к нему.

Мне кажется, он человек достаточно честолюбивый и готов тяжело работать, чтобы чего-то добиться. Таким людям нужно давать шанс.

Сегодня случилась неприятная неожиданность.

Я думала, что Рождество мы будем праздновать как обычно. Но, когда я сказала мачехе, что нам нужно начинать готовиться, она пришла в ужас.

– Моя дорогая, в доме траур. Мы должны встретить Рождество тихо. Ни на что другое я не соглашусь.

– Я и не предлагаю устраивать шумное веселье… Можно просто пригласить нескольких друзей.

– Ваш отец умер совсем недавно, и в этом доме не может быть никаких гостей.

Я пожала плечами.

– Может быть, хотя бы Магнус Перренсен?

– Никаких гостей.

– Но отец говорил, что мы должны сделать так, чтобы он чувствовал себя здесь как дома. Его семья далеко. Пригласим его одного.

Я про себя улыбнулась. Это было бы лучше всего. Только Магнус. Утром мы бы поехали кататься и провели бы весь день вместе.

– Я уже думала об этом, – сказала мачеха. – И уже поговорила с миссис Мастерс. Она сказала, что приглашает мистера Перренсена провести Рождество с ними. Когда мы об этом разговаривали, он сам вошел в комнату. Она спросила, что он думает, и он тут же с радостью согласился.

Я рассердилась.

– Похоже, здесь строят планы, не посоветовавшись со мной.

– Я не скажу, что это было запланировано. Просто разговор сам собой зашел об этом, а он там оказался совершенно случайно.

Есть в мачехе что-то… Наверное, это ее прагматизм. Однако в ситуациях, подобных этой, у нее великолепно получается заставить меня почувствовать себя глупой, как будто я поднимаю шум из-за любого пустяка. У нее это так хорошо получается, что я сама почти начинаю в это верить.

27 декабря

Рождество осталось позади. Я рада. Я радуюсь всему, что приближает меня к марту.

Все прошло более-менее хорошо, если не считать присутствия мерзкого Десмонда Фезерстоуна.

Утром он пошел в церковь вместе с нами. Стоя по бокам от меня, они пели «Придите, правоверные». Его густой сильный голос перекрывал голоса остальных поющих, и все то время, пока мы стояли и пели, он незаметно придвигался ко мне.

Потом мы пошли через Грин домой.

Мачеха загрустила. Она сказала мне, что вспомнила прошлое Рождество, когда еще был жив отец.