Текст книги "Долгий путь к счастью"

НАБРОСОК В АЛЬБОМЕ

Солнечный свет заливал комнату, с наступлением утра ночные кошмары, как всегда, бесследно исчезли.

Я позвонила. Вошла Дженет.

– Как спали, мисс Эллен? – спросила она.

Я ответила, что долго не могла заснуть.

– На новом месте всегда неважно спится, – не удивилась она и пошла готовить мне воду для умывания.

Спустившись к завтраку, я увидела за столом Дженифрай и Гвеннол.

– У буфета вы можете брать все сами, – сказала Дженифрай, – там ветчина, яйца, бобы с пряностями. Если хотите, чтобы вам приготовили какое-нибудь другое блюдо, надо сказать об этом Бенхэму.

Подойдя к буфетной стойке, я взяла кое-что из сервированных там блюд, села к столу.

Разговор шел о погоде, когда к завтраку спустился Яго. Его взгляд сразу обратился ко мне; Яго заботливо спросил, как мне спалось, и сообщил, что уже через час он готов начать нашу экскурсию по Острову. На его вопрос, успею ли я собраться за это время, я ответила утвердительно.

– Если ты занят, с Эллен может выехать Гвеннол или я, – предложила ему Дженифрай.

– Нет уж, не стоит, – отказался Яго, – это удовольствие я решил приберечь для себя.

– Какую лошадь мы отдадим в распоряжение Эллен? – спросила Гвеннол.

– Эллен уже скоро сама будет разбираться в наших лошадях, – ответил Яго, – но для начала я предложил бы ей Дэвет.

– Это немного строптивая кобыла, – сказала Гвеннол.

– Возможно, именно поэтому они и найдут общий язык.

Выражение его глаз понять я не сумела, однако твердо решила управиться с норовистой Дэвет.

После завтрака я переоделась в новую амазонку – тоже из моего приданого. Костюм этот был светло-серого цвета, очень элегантный, кроме того, достала я и свою жокейскую шапочку, тоже серую, с высокой тульей, похожую на цилиндр. В этом костюме я была очень хороша и знала это.

Яго одобрил мой вид, когда мы с ним встретились у конюшни.

– Вы так элегантны, Эллен, – сказал он, – всех просто за пояс заткнули.

– Эта амазонка была сшита в качестве приданого, – рассмеялась я, – уверяю вас, что до недавнего времени никаких роскошных туалетов у меня и в помине не было.

– Однако вам и без них удавалось отличиться? Впрочем, молчу, если помните, мы договаривались с вами не ворошить прошлое. Жители Острова будут очарованы вами, а мне выпадет удача представить вам их, а вас – Острову. Начнем мы с самой высокой точки, откуда видно всю округу, а море при ясной погоде просматривается на много миль вдаль. Вы получите представление о характере местности, а потом мы с вами спустимся вниз, в наш маленький городок.

Яго выехал из замка на белом с черной гривой коне; я вынуждена была признать, что и конь, и всадник смотрелись замечательно, а как они подходили друг другу! Дэвет, как справедливо заметила Гвеннол, была бойкая кобылка, однако мне удалось урезонить ее. Яго временами с одобрением посматривал на меня, и я была довольна безмерно, ибо действительно хорошо держалась в седле.

Мы поднялись на самую вершину горы. Что за чудный вид открылся перед нами! Потрясающе смотрелся отсюда замок с его стенами из серого камня с зубчатыми башнями. Величественное сооружение. Неприступное, оно, казалось, будто приманивает врагов, коварно соблазняя покорить его, прекрасно зная, чем это закончится. В старину, наверное, этот замок был идеальным укреплением для отражения набегов неприятеля.

Чуть в стороне выступал из моря Остров Голубых скал.

Яго перехватил мой взгляд.

– Голубые скалы, – молвил он, – жаль, что мы допустили слабость и выпустили из рук этот Остров. А ведь когда-то и он принадлежал Келлевэям.

– А как это случилось?

– Ваш дед продал его. Материальное положение семьи было ненадежным. Если честно, он имел слабость к картам. Но вся семья с тех пор сожалеет о той сделке.

– Там разве есть где жить?

– Да. Там стоит Дом Голубых Скал. Построенный когда-то для той непутевой Гвеннол, о которой я говорил вам.

– А сейчас там живет кто-нибудь?

– Художник. Он унаследовал островок от своего родственника, с которым ваш дед когда-то совершил эту сделку. Он то ли племянник, то ли внучатый племянник тому человеку.

– И он живет один?

– Да почти один. Он не часто бывает на Острове. Разъезжает довольно много – то там, то здесь.

– Он что, известный художник?

– Я не могу судить о его известности. Имя его Джеймс Мэнтон. Слышали когда-нибудь?

– Вроде нет, хотя я вообще немного знаю о живописи и художниках. Вот только мама моя всегда рисовала. Помню, у нее в руках постоянно был альбомчик, и она часто веселила меня забавными рисунками. Возможно, с Джеймсом Мэнтоном я еще познакомлюсь.

– На Острове нашем он не бывает. Они с вашим отцом не любили друг друга. Взгляните-ка. Вон там – Большая земля. Видите? Совсем рядом.

– Это успокаивает! – воскликнула я.

– Успокаивает, – повторил он, брови его чуть нахмурились.

– По крайней мере не чувствуешь себя отрезанной от всего мира, – продолжала я.

– А вы… боитесь… этого чувства?

– Вообще-то нет, но кое-кого пребывание на острове посреди моря может беспокоить, и, должно быть, их утешает то, что материк не так уж далеко.

– Конечно, кое-кто порой и беспокоится, особенно при скверной погоде… как вы сами убедились. Море бывает иногда таким, что безрассудством окажется любая переправа.

– Да, но при этом вы понимаете, что шторм не продлится вечно.

Яго кивнул.

– Теперь я введу вас в наше «общество». Что-то вроде маленького королевства. Много-много лет на зад заложена была основа нашей «общины», которую я стараюсь поддерживать и развивать.

Легким галопом спустились мы с зеленого пологого склона и оказались на песчаной полоске пляжа.

Яго указал на каменный столбик-вешку, воткнутую в песок.

– Во время прилива вода покрывает его полностью. Вешка эта стоит тут уже столетий пять, в средние века властитель Острова – должно быть, тоже Келлевэй – приказывал привязывать преступников к этому столбу. Им давали пару лепешек, флягу с водой – и оставляли. Шли часы, вода поднималась – и казнь совершалась.

– Жестоко.

– Таково было средневековое правосудие.

– Надеюсь, сейчас вы отказались от этой практики, – пошутила я.

– В общем, да, но порядок я обеспечиваю здесь. Посмотрите – вот старый «позорный стул»44
  Позорный стул укрепленный на подвижном бревне стул, к которому привязывали женщин дурного поведения или пленников и опускали в воду


[Закрыть]. Его не забывают и в наши дни… У кого-то жена погуливает, кого-то заподозрили в связях с нечистой силой…

– Что, все эти предрассудки еще живы?

Он пожал плечами.

– Народные обычаи сохраняются веками, а в таком заповедном месте, как Остров, больше, чем где-либо. Пойдемте же, познакомимся кое с кем из обитателей Острова; я хочу, чтобы все узнали мою дорогую гостью.

Мы подъехали к «городку», состоящему всего из двух-трех улиц. Кругом простирались поля. К нам стал приближаться человек с тачкой.

– Добрый вам день, мистер Яго.

– Добрый! – откликнулся Яго. – Вот она, моя подопечная, мисс Эллен Келлевэй.

– Добрый и вам день, мисс.

– Что, Джим, хороша наша гостья, а?

– О да, господин, даже очень хороша.

Он двинулся дальше своей дорогой.

– Все эти люди – наши арендаторы, – объяснил Яго. – Каждый клочок здешней земли принадлежит нам, Келлевэям, принадлежит последние шесть столетий.

Главное место на миниатюрной площади, образованной домиками, занимал магазин. Витрины его ломились от разнообразных товаров. Похоже, одновременно здесь обосновались и торговец льняным полотном, и галантерейщик, и свечник, и булочник, и зеленщик. Про себя я сразу решила, что при первой возможности подробно изучу этот «универсальный магазин».

В одном из двориков на площади нас привлек шум – разговоры, смех, веселье.

– Кажется, я знаю, что там происходит, – сказал Яго, – в этом доме появился новорожденный. А сегодня крестины. Хозяева не поймут и не одобрят, если, оказавшись поблизости, я не зайду пожелать младенцу добрых слов. Давайте оставим лошадей и заглянем туда на минутку. Эй, малый! – закричал он кому-то. – Прими-ка лошадей!

И чудесным образом будто из ничего возник «малый».

– Займись моим конем и лошадью дамы, – велел ему Яго.

Мы зашли в дом счастливых родителей.

– Да, никак, господин наш здесь, – с поклоном встретила нас хозяйка.

Коттедж был маленький, да еще несколько гостей в нем собрались, так что нам с Яго едва-едва хватило места. Особенно Яго. С его появлением комнаты и мебель стали казаться кукольно-крошечными.

– Какая честь для нас! – сказал один из мужчин, судя по всему, отец младенца – хозяин дома.

– Где дитя? – спросил Яго.

– В колыбельке наша крошка. Окажите еще большую честь, мистер Яго, благословите ребеночка, да отведайте нашего праздничного пирога.

– Конечно, – согласился Яго.

– А может, и стаканчик тернового джина, любезный господин, чтобы промочить горло?

– С удовольствием, – отвечал Яго.

Пирог нарезали, мы взяли по кусочку, потом выпили по рюмочке тернового джина, который приятно обжигал горло.

– Счастья и радости вашему ребенку, – пожелал Яго.

– И пусть живется ему славно при таком добром господине, – подхватила мать.

– Да будет так.

Мы вышли из коттеджа на улицу, где терпеливо дожидался «малый» с нашими лошадьми. Снова оказавшись в седле, мы поехали между домов и двориков.

– Здесь почти все коттеджи похожи один на другой, – заговорил Яго, – это так называемые дома «Трех жизней». Ставят их за одну ночь, и три последующих поколения имеют на него все права. Например, сам строитель-основатель, его дети, его внуки. После этого коттедж переходит в собственность землевладельца. На Большой земле принято ставить коттеджи другого типа под названием «Лунный свет». Строятся они тоже за одну ночь, но в собственности основателя остаются навечно. Условие единственное – строительство начать с наступлением темноты закончить до рассвета.

– Разве возможно возвести дом за такое короткое время?

– Если готовы все участники, если на месте материалы и инструменты, то поставить четыре стены и навести крышу ничего не стоит. А этого достаточно, чтобы дом считать домом. Как вам кекс на крестинах, понравился?

– Уж очень желтый какой-то.

– Это от шафрана – здесь он считается деликатесом. Не вздумайте заявить кому-нибудь, что он вам не по вкусу.

Сколько всего я узнала об Острове в то утро! Узнала, то хозяйство Острова в основном ведут рыбаки, хотя рвольно много фермеров. Мы объехали несколько маленьких бухточек, где у причалов поскрипывали суденышки, где среди корзин и плетенок для омаров сидели на песчаном берегу рыбаки и чинили свои сети. Все они почтительно приветствовали своего господина и благодетеля, и мне было приятно их доброе отношение к Яго. Я узнала, что раз в месяц устраивается на Острове ярмарка, на которую приезжают торговцы с «материка». Правда, если погода позволяет. Тогда островитяне и закупают впредь все необходимое – примерно на месяц. А уж чего только не увидеть на ярмарке! И все ждут ее всегда с нетерпением. Зашел у нас разговор и о суевериях.

– Когда люди в повседневной жизни часто подвергаются опасностям, как, например, здесь, у моря, они становятся суеверными. Рыбаки, выйдя на лов, никогда не упомянут ни зайца, ни кролика, никого из зверья. Это сулит неудачу. А если по дороге к пристани рыбак встретит священника, то непременно повернет обратно. Рыбаки не любят возвращаться с уловом до рассвета – они думают, на добычу их позарятся гномы, которые, хоть и маленькие, но, говорят, могущественные и отнюдь не всегда добрые.

– Как, интересно, вообще возникают поверья, приметы?

– Может быть, кто-то на пути к причалу встретил однажды пастора, и лодка его не вернулась. Потом был, возможно, другой такой случай. Все, вполне достаточно для нового поверья. А стоит примете родиться, она будет жить вечно. В старые времена эти острова служили прибежищем тем, кто хотел избежать преследований закона. А здесь для нас, Келлевэев, не было никаких авторитетов, кроме собственного мнения. Немало изгнанников, парий нашло у нас приют; для некоторых Остров стал убежищем политическим, а сами они стали подчиняться закону Келлевэев. Тая что история нашего Острова очень интересная, нам, Келлевэям, есть чем гордиться…

– А что, преемственность поколений свято соблюдается несколько сотен лет?

– Да! Если единственной наследницей оказывалась женщина, она была обязана выйти замуж и передать своему супругу имя Келлевэй.

– Прекрасное утро, – сказала я. Сколько я всего узнала, но только еще больше разохотилась Яго взял меня за руку

– Я так хочу, чтобы вы остались здесь навсегда, Эллен, – проговорил он, – не могу даже сказать, как сильно хочу этого. Когда я увидел вас в Лондоне, то дьявольским искушением было схватить вас в охапку и привезти сюда для знакомства с родовыми владениями, перед тем как вы выскочите замуж Надо сказать, обуздать себя было нелегко

– До сих пор не понимаю, почему вы тогда так странно вели себя? Почему сразу не сказали, кто вы?

– Момент был неподходящий. Вы были так поглощены предстоящим замужеством, а вот потом, когда все лопнуло, я понял, что у меня есть шанс. Я хотел, чтобы вы сами пожелали приехать сюда. Объяснить все сразу трудно. Ограничимся тем, что я счастлив видеть вас здесь.

Я была тронута его волнением. Присутствие этого человека возбуждало меня. На том концерте он сразу же заинтересовал меня, в пустом лондонском особняке – испугал, а вот сегодня утром отношение мое к нему изменилось. Теперь он казался самым интересным мужчиной, какого мне приходилось встречать.

С большим трудом ему удалось справиться с охватившим его волнением.

– Увы, – уже спокойно произнес он, – нам пора возвращаться в замок. Мне еще очень многое хочется вам показать, но, может быть, на первый раз достаточно. Пусть теперь Гвеннол покажет вам замок, только не обращайте особого внимания на страшные истории с привидениями.

– А что, значит, есть все-таки привидения?..

– Было бы странным, если бы за шесть столетий мы не обзавелись бы несколькими призраками. Большинство из них обитает, конечно, в подземельях. За многовековую историю было два-три случая, когда нас пытались силой лишить по праву принадлежащих нам владений, ведь соблазн повелевать этими островами был велик для многих. Я могу их понять. Но для меня – это мой мир. Мое маленькое королевство. Может, вы тоже начали чувствовать нечто подобное, а, Эллен?

– Одно могу сказать – вам есть чем гордиться. При том почтении, которым вы здесь окружены…

– О, здешний народ немного перебарщивает с этим. Хотя должен признать, что только с тех пор, как я взял все в свои руки, началось процветание Острова. Урожаи радуют. Конечно, все в руках Всевышнего, как говорится. Но главным образом в руках Яго Келлевэя. Мы стали внедрять современные методы на фермах, я много делаю для развития нашей торговля. На таком Острове, как наш, всегда можно найти возможности улучшать жизнь. И с вашим отцом в этом смысле у нас никогда не было разногласий.

– Что вы говорите?

Мне ужасно хотелось, чтобы он продолжил эту тему – все, что касалось отца, было для меня крайне важным и интересным.

– Отец ваш, Эллен, долго и тяжело болел перед кончиной. Так что бразды правления передал мне очень давно.

– И тогда дела сразу пошли в гору?

– Спросите об этом у наших жителей. Ну вот! Вы опять погрустнели. Не будем говорить о прошлом, Эллен. Вы здесь. Отсюда и начнем отсчет.

Он улыбался, но мне показалось, что в глазах его мелькнуло беспокойство. Однако мое настроение было безмятежно-прекрасным. Мы вернулись в замок.

День был в разгаре. Ленч состоял из холодных мясных закусок и салата. За столом собрались только Дженифрай, Яго и я. Гвеннол уехала на материк.

– Она часто в такую тихую погоду ездит туда, кто-нибудь из лодочников отвозит ее, – объяснила Дженифрай.

Она расспросила меня, как прошло утро, где на-Острове мы уже побывали. Она была ласкова и любезна. Что это я вообразила о ней ночью, увидев в зеркале ее лицо?

Яго с управляющим предстояло заняться хозяйственными делами, а Дженифрай, как она сказала, днем обычно отдыхает, так что я решила в одиночестве побродить вокруг замка и осмотреть окрестности в его пределах. Самостоятельные изыскания я обожала.

Прогулка моя началась после половины третьего дня. Чудесное сентябрьское солнце жемчужными переливами заставляло играть море. Я пошла вдоль мощной стены с зубчатыми краями и оказалась перед готического стиля аркой. Дальше вниз вели несколько каменных ступенек, заметно стертых тысячью ног. Что за люди ходили по этим камням, как они жили, о чем думали? Пройдя под аркой, я увидела перед собой хозяйственный двор, уже знакомые постройки, когда услышала голубиное воркование, сразу сообразила, что оказалась в том же уголке внутреннего двора, что и вчера вечером.

И в то же мгновение я увидела его. Он был очень маленький, с копной светлых, почти белых волос; такие же светлые глаза, редкие ресницы, едва заметные брови придавали его лицу удивленное выражение. Он заметил мой изучающий взгляд. Сначала я дала ему лет четырнадцать – пятнадцать, но, присмотревшись к его лицу, подумала, что он гораздо моложе.

В руках у него была миска с зерном, на плечи то и дело садились птицы. Личико его исказилось ужасом, он быстро пошел к приземистой постройке, в окне которой вчера я заметила тень; наверное, здесь он и обитал.

– Не уходи, не уходи, пожалуйста! – негромко позвала я его. – Я пришла только посмотреть голубей. – Но он продолжал идти к низкой двери своего жилища.

– Если ты сейчас уйдешь, птицы останутся без корма, – напомнила ему я. – Разреши посмотреть мне, как ты их кормишь. Мне так нравится, как они вьются около тебя.

Он замер, будто раздумывая, делать ли следующий шаг.

– А ты, наверное, Слэк, – догадалась я. – Я с твоей мамой познакомилась в гостинице.

И тут он с улыбкой обернулся и кивнул.

– А я Эллен Келлевэй. Я приехала погостить здесь немного.

– Ты голубей любишь? – спросил он.

– Я мало знаю о них, но слышала, что бурые голуби, например, могут переносить письма; мне это кажется просто удивительным.

– Мои письма носят, – гордо сказал он.

– Ну не чудо ли? Как они знают, куда лететь?

Улыбка опять осветила его лицо.

– Так они же ручные, – сказал мальчик, взял целую горсть зерна из миски и рассыпал по каменистым плитам двора. Птицы сразу налетели, принялись клевать, некоторые уселись прямо на край миски. Раздавалось их дружное и довольное воркование.

– Они, наверное, тебя знают.

– Конечно, знают.

– Давно ты с ними занимаешься?

– Да с того дня, как я здесь.

Он стал загибать пальцы, подсчитывая. Получилось пять лет.

– А я видела тебя вон там вчера вечером, – указывая на окошко, сказала я.

– А я видел тебя, – лукаво улыбнулся он.

– Я тебя звала, но ты притворился, будто не слышишь.

Он кивнул, по-прежнему с хитрым видом.

– Ну, а сейчас можно зайти?

– Ты хочешь зайти?

– Конечно Голуби ужасно интересуют меня.

Он открыл дверь; три ступеньки вниз – и мы оказались в крохотной комнатке, где стояли мешки с зерном, лотки для воды, кормушки.

– Это моя голубятня, – сказал он. – Но я же должен покормить их!

Мы снова вышли во двор. Он вытянул вперед руку, гут же пара голубей села на нее.

– Что, мои красавчики? – приговаривал он. – Что, прилетели поздороваться со Слэком?

Я взяла пригоршню зерна и бросила под ноги. Мальчик внимательно наблюдал за птицами, потом сказал:

– Любишь голубей, значит Она тоже любила их.

– Она?

Он быстро закивал.

– Она. Она любила их. Она приходила, помогала мне, кормила их. Нет ее теперь.

– Кто она была, Слэк?

– Она, – повторил он. Взгляд его вдруг потух – Ушла она. Теперь ее нет.

Какие-то воспоминания расстроили его. О моем присутствии он уже не вспоминал, молча кормил голубей. Я поняла, что дальнейшие расспросы огорчат его еще больше, да и замкнется он снова. Поэтому я тихонько ушла.

На следующий день Гвеннол показывала мне замок.

– Давай начнем с подземелий, – предложила она. – Там действительно жутко.

По винтовой лестнице с канатом вместо перил мы спускались вниз. Гвеннол все время призывала меня соблюдать осторожность.

– Эти ступеньки очень коварны. Привыкнуть к ним невозможно. Несколько лет назад одна из горничных упала здесь, а хватились ее только через сутки. Бедняжка чуть рассудка не лишилась, уж не чаяла, что ее найдут, и не столько страдала от боли, сколько привидений боялась. Она уверена, что лапа призрака столкнула ее с лестницы, и переубедить ее невозможно.

Мы вышли на квадратное пространство, что-то вроде подземной площади; пол здесь был выложен ровными плитами. Кругом были двери – я насчитала их восемнадцать. Одну я толкнула. Мне открылась камера – щель, в которой человеку в полный рост встать было невозможно. Тяжелое стальное кольцо было приковано толстой цепью к стене. Я содрогнулась, осознав, что это кольцо-ошейник. Стены сочились влагой, затхлый смрад плесени стоял в воздухе, Поскорее захлопнула я дверь. Открыла соседнюю – такая же страшная камера-пещера. Заглядывали мы и в другие двери. Все помещения в подземелье были одинаково мрачными. В некоторых камерах под потолком было оконце – зарешеченное, без стекла. На одной из стен бросился в глаза выцарапанный рисунок – виселица, на другой – жуткий скалящийся лик. Сколько горя и отчаяния повидало это темное и мрачное место!

– Это ужасно, – произнесла я.

Гвеннол кивнула.

– Представляешь, каково здесь узникам. Кричи не кричи, никто не услышит, а если и услышит – что толку?

– Здесь все пропитано страданиями, ужасом безумия, страхом и отчаянием.

– Кошмар, – согласилась Гвеннол. – Ну, наверное, хватит. Но все же ты должна была это увидеть. Это тоже наш замок.

Мы выбрались из подземного «царства» на белый свет, и Гвеннол повела меня по бесчисленным комнатам, залам, галереям замка. Мы осмотрели башни – северную, южную, западную и восточную; мы поднимались и спускались по лестнице; мы шли коридорами, переходами; мы побывали на кухне, в пекарне, на маслобойне, на винодельне, на скотобойне; мы знакомились со слугами, работниками и работницами, которые одинаково почтительно приветствовали нас и с одинаковым любопытством и настороженностью приглядывлись ко мне.

Впечатлений было слишком много. Но вот одна из комнат заинтересовала меня особенно, ибо, открыв дверь в нее, Гвеннол сказала:

– Я слышала, эту комнату очень любила твоя мать. Фрэнсис ее звали, так ведь? До сих пор старые служанки так и говорят – комната Фрэнсис.

От порога вниз надо было спуститься на одну ступеньку. Гвеннол села на широкую скамью в алькове.

– Говорят, она всегда рисовала, – продолжала моя проводница, – ну, эта комната для художника явно не подходит. Здесь так мало света. А уж после отъезда Фрэнсис никто, по-моему, ею не пользовался.

Жадно осматривала я каждый уголок комнаты, пытаясь представить здесь свою мать. Помещение было явно не из лучших: окно маленькое, обстановка скромная, всего лишь стол, несколько стульев, деревянная скамья, шкаф.

– Интересно, вдруг что-нибудь из ее вещей сохранилось? – сказала я.

– Надо посмотреть в шкафу.

Я открыла створки – и вскрикнула от восторга: мольберт, листы бумаги!

– Да это, наверное, ее! – воскликнула я и, подняв скрученные от времени листы, на дне шкафа увидела альбом для эскизов. На обложке размашисто значилось – Фрэнсис Келлевэй. Вот это находка! От счастливого возбуждения у меня дрожали руки, я неуверенно начала перелистывать страницы. Гвеннол поднялась со скамьи, подошла, заглянула мне через плечо. В альбоме было полно набросков – замок в разных ракурсах.

– Да она настоящая художница! – заметила Гвеннол.

– Я возьму это с собой и подробно изучу на досуге, – заявила я.

– Почему же нет?

– Это потрясающе. Ты, может быть, удивляешься моим восторгам, но я так мало знаю о своей маме, а отца вообще не помню. Ты, должно быть, знала его?

– Никто его толком не знал. А я даже видела редко. Кажется, ни детей, ни молодежь он не жаловал. Болел очень долго, тяжело, из комнат своих почти не показывался. Перемещался последнее время в инвалидном кресле. Ухаживал за ним Фенвик, то ли камердинер, то ли секретарь. Дядя Яго помногу беседовал с твоим отцом, все дела Острова они обсуждали. Но совершенно не ощущалось, что он – член семьи Келлевэй.

– Как странно. Если бы не он, я бы не оказалась здесь. А я его вообще никогда не знала.

– Тебя должно утешать то, что никто не знал его по-настоящему. Дядя Яго однажды назвал его одиноким волком. Полагаю, больше всего о нем мог рассказать этот Фенвик.

– А где он, Фенвик?

– После смерти твоего отца он уехал отсюда. Я думаю, живет сейчас где-нибудь на материке.

– А ты не знаешь, где?

Гвеннол отрицательно покачала головой. Похоже, разговоры о моем отце наскучили ей, и она сменила тему:

– Может, еще что-нибудь из старых вещей отыщется? Знаешь, ведь эта скамья что-то вроде сундука.

Мы подняли тяжелое деревянное сиденье, но внутри не оказалось ничего, кроме дорожного пледа.

– Пошли разыщем Слэка, – предложила Гвеннол. – Я хочу, чтобы он завтра отвез меня на материк. Хочешь поехать? Знаю, что не весь Остров ты еще обошла и что там на берегу ты уже погуляла, ожидая благоприятной погоды. Но я не могу не воспользоваться спокойным морем. Мне надо заглянуть к друзьям, а ты сможешь побродить по окрестностям. Мы зайдем в гостиницу, возьмем лошадей, если хочешь. Я часто так делаю.

Я ответила, что с удовольствием присоединюсь к ней.

– Ну и отлично. Впрочем, все зависит от погоды.

– А что, Слэк повезет нас на лодке?

– Да, ему нравится это, к тому же, он с матерью сможет повидаться.

– Странный мальчик. Я встретила его, когда он кормил голубей.

– О, значит, ты уже знакома с ним. Слэк, говорят, не в себе немного, но кое в чем он большой дока. Просто он не такой, как все. В замке он лет с одиннадцати. Первым дядя Яго его заметил. Увидел, как мальчик бережно ухаживает за птенцом малиновки, и подумал, что он сможет присматривать за нашими голубями, которые тогда страдали от какой-то болезни. А ты ведь знаешь, есть поверье, что не будет голубей в замке – и Келлевэи потеряют свой Остров. Не то чтобы Яго верил в это, но всегда считал, что к местным суевериям надо относиться с уважением, если здешний народ так держится за них. В общем, он понял, что Слэк отлично разбирается в птицах и немедля перевез его сюда. Бедняга Слэк! Читать-писать он едва умел, все больше пропадал где-то целыми днями – тогда, еще на Большой Земле. Мать его с ума сходила. Его искали, звали, а он возвращался потом сам как ни в чем не бывало. А ходил он по лесам, следил за птицами, за зверьем, А теперь, в замке, он не стремится никуда. У него есть голуби.

– Когда я была в «Полкрэг Инн», его мать говорила, что мальчик ее на Острове.

– Да, и она сама здесь когда-то работала. Папаша ее был владельцем гостиницы, а теперь они с мужем там хозяйничают. Слэк их единственный ребенок, Еще когда он был малышом, стало ясно, что на других детей он не похож, и мать его всегда говорила, что просто он поспешил родиться. И действительно, он на два месяца раньше срока появился на свет. Мать называла его непропеченным, как пирожок, вот и привязалось к нему это имя – Слэк. Многие недооценивают его. Он в душе очень добрый, а с голубями творит просто чудеса.

– Я видела, как они дороги ему, и, как ни странно, птицы, похоже, тоже чувствуют это.

– Несомненно, он нашел себя в этом деле. Ну, пошли, поищем его.

Мальчик был у флигеля на голубином дворике, возился с одной из птиц.

– Он у нас лапку поранил, – сказал мальчик и залопотал:

– Ну-ну, маленький, это всего лишь мисс Гвеннол и мисс Эллен. Они тебя не обидят.

– Ты сможешь его вылечить, Слэк? – спросила Гвеннол.

– Конечно, мисс Гвеннол. С этим я справлюсь.

Гвеннол с улыбкой сказала:

– Слэк, я хочу, чтобы ты завтра отвез меня на Большую Землю. Если, конечно, море будет как сегодня.

– Будет тебе лодочка, мисс Гвеннол.

– Со мной едет мисс Эллен.

Он кивнул, но все внимание его было обращено на голубя.

– Слэк, ты знаешь, что с ним делать?

– О мисс Гвеннол, конечно, знаю.

– И самое удивительное, – сказала Гвеннол, когда мы расстались с мальчиком, – что он действительно знает, и уже совсем скоро эта птичка будет прыгать и скакать, так что от других ее не отличишь.

Через все закоулки внутреннего двора мы вернулись в комнаты.

Днем я еще прогулялась, обследуя Остров. За обедом, рассказывая Яго о своих изысканиях, я с радостным удивлением обнаружила, что заразилась его «островным» энтузиазмом.

Перед сном настроение мое было прекрасным. Каждый день, пообещала я себе, буду узнавать что-нибудь о моих родителях. Я уже предвкушала подробный разговор с Гвеннол во время завтрашней поездки, кстати, можно будет еще «потрясти» миссис Пенджелли.

Я уже собралась лечь, как вдруг увидела мамин альбом, который обнаружила утром. Тогда я поставила свечку на маленький столик и принялась рассматривать наброски. Как интересны были эскизы замка, все уголки его были представлены в разных ракурсах. Мать обладала бесспорным талантом Серые каменные стены на ее рисунках просто дышали древностью. На одной из страниц был набросок Острова Голубых Скал – остров, море, далекая полоска суши вдали. Были и портреты Вот пухлый малыш с круглыми удивленными глазами. Рассматривая рисунок, я увидела подпись в уголке: «Э. 2 года». Ну, конечно, теперь я узнала себя. Вот, значит, какой я была в два года. Листая альбом, я встретила на развороте два портрета Яго, они как бы смотрели друг на друга. Сходство было схвачено удивительно, при этом лица на первый взгляд казались совершенно разными, но все же это был Яго, и только Яго. На обоих портретах он, как ни странно, улыбался, но на одном улыбка добрая, а на другом… Именно это выражение его лица так интриговало меня Глаза будто неотрывно следили за мной с листа. Что-то подобное было, кажется, в пустом особняке на площади Финлей: тяжелые веки скрывают наполовину глаза, придавая лицу выражение почти зловещее; изгиб рта наводит на мысли о тайных замыслах этого человека, не сулящих ничего хорошего.

Я смотрела и смотрела на эти рисунки, и приятная вечерняя усталость, которую я ощущала, еще не взяв альбом в руки, уступила место тревожным чувствам. Что моя мать хотела сказать, так изобразив этого человека? Ясно одно: Яго – вовсе не тот, кем иногда может показаться. Может, мать будто предупреждала: осторожно, здесь не один, здесь два Яго.

Мне стало не по себе, тем более что общество его сильнее, чем я, может, сама хотела того.

Перевернув страницу, я увидела другой портрет, точнее два, и тоже на развороте. Наверное, моей матери нравился этот жанр – двойной портрет. И на этих страницах лица были разными, хотя изображен был один и тот же человек. Девушка. Слева – серьезный, скромный вид, коса через плечо, глаза девушки обращены к небу, в руках Библия. Справа – волосы девушки распущены, глаза неистово сверкают, и есть в них что-то, что определить я не сумела. Может, выражение муки на лице, умоляющий взгляд смутил меня? Казалось, девушка хочет сказать о чем-то, но не знает, как…