Текст книги "У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945"

Глава 10. Демянский коридор. Сентябрь 1942 – март 1943 г.

Новгород. Сентябрь-ноябрь 1942 г.

Ко времени моего возвращения из трехнедельного отпуска в начале сентября отдельные части 58-й пехотной дивизии были переброшены на 110 километров к югу от Ленинграда на позиции на северном берегу озера Ильмень, расположенные всего в 25–30 километрах к югу от места боев на Волхове. Когда я прибыл в расположение роты, ее бойцы уже были расквартированы в разрушенных домах на южной окраине древнего русского города Новгорода.

Нашей задачей было оборонять северное побережье озера Ильмень от возможного водного десанта с восточного берега, удерживаемого русскими, что было относительно несложным делом. Даже если русские предпримут внезапную высадку силами до батальона, преимущества нашей оборонительной линии давали нам уверенность, что мы легко сбросим их в воду, не дав закрепиться на берегу. Мы сохраняли бдительность, но десанта не опасались.

15 октября 154-й пехотный полк получил название гренадерского. Перемена названия была обусловлена возросшей огневой мощью полка, достигнутой за счет увеличения тяжелого вооружения, такого как пулеметы и тяжелые минометы. В действительности никакой рост огневой мощи не мог компенсировать нехватку личного состава, в результате чего численность полка сократилась по меньшей мере на батальон. Мы по-прежнему гордились нашим полком и видели мало смысла в его переименовании.

Несмотря на постоянные занятия по боевой подготовке, у нас оставалось много времени на отдых. Этому способствовало и затишье на нашем участке фронта. Погода оставалась достаточно теплой, и многие из нас проводили досуг на берегу озера Ильмень. Казалось, мой отпуск все еще продолжается, когда я сидел, греясь на солнце, и читал письма из дома.

После моего посещения Гамбурга переписка с Аннелизой стала еще более частой. Прошло несколько недель, и я получил известие, которого я так ждал, – Аннелиза решила разорвать свою помолвку и выстраивать отношения со мной. Вот вам ирония судьбы. Только я успел окончательно завоевать ее сердце, как умудрился потерять золотой амулет, что она подарила мне на счастье.

Хотя Новгород располагался всего в 15 минутах ходьбы от наших позиций, я только один раз побывал в городе и прошелся по его пустынным улицам. Он имел типичную для советских городов застройку из небольших деревянных покосившихся домишек и невзрачных каменных строений. Только большой бронзовый скульптурный памятник в центре города рядом с администрацией произвел на меня впечатление[35]35
  Это памятник «Тысячелетие России» (1862 г.). Отступая в январе 1944 г., немцы распилили этот памятник на куски, но вывезти не успели.


[Закрыть].

От посещения одной из городских церквей с луковичными куполами, столь характерными для России, осталось смешанное впечатление. В отличие от относительно хорошо сохранившихся фасадов, внутри все обветшало; церковь использовалась для хранения зерна и свеклы. Это святотатство и вандализм укрепили еще больше мое представление о коммунистах как атеистах и варварах, которые представляют явную угрозу для европейской христианской цивилизации.

Тем временем другие солдаты моего полка воспользовались возможностью отправиться на рыбалку. Вместо того чтобы взять с собой удочки или сети, они начали глушить рыбу килограммовыми блоками взрывчатки. Оглушенная или мертвая рыба всплывала, и оставалось только собрать ее. В результате произошел трагический случай: четыре солдата случайно взорвались вместе со своей лодкой. В России, даже когда кругом все было тихо и спокойно, смерть, казалось, бродила где-то рядом.

Демянск. Ноябрь 1942 – февраль 1943 г.

Частью генерального контрнаступления Красной армии зимой 1941/42 г. было наступление на позиции немецких войск к югу от озера Ильмень. К началу февраля 1942 г. врагу удалось окружить наши соединения, державшие оборону в районе Демянска, так что их пришлось снабжать всем необходимым по воздуху.

К концу апреля вермахту удалось пробить коридор к окруженным частям 6 километров шириной и 12 километров длиной[36]36
  Так называемый рамушевский коридор, соединявший демянскую группировку немцев с основными силами, первоначально имел ширину 4, затем 6–8 километров и длину до 40 километров.


[Закрыть], но положение со снабжением оставалось ненадежным. В конце ноября 1942 г. 58-я дивизия присоединилась к другим немецким дивизиям, расположенным к югу от Ильменя, чтобы помочь защитить этот важный, но столь уязвимый коридор к Демянскому котлу.

В преддверии еще одной зимы в России наша дивизия передислоцировалась на Валдайскую возвышенность в бассейн реки Пола, на северной стороне коридора. Однако, как всегда, большинство из нас ничего не знало о нашем расположении, и были знакомы только с нашей непосредственной тактической ситуацией.

Бои в Демянске шли не прекращаясь, только на нашем участке они были не так интенсивны, как на Волхове. Мы отбили несколько крупных ударов и более мелких атак Красной армии на наши оборонительные линии, мы то отступали, то вновь отбивали наши позиции, но линия фронта оставалась относительно стабильной. Конечно, эти операции имели большое значение, но для меня более принципиальным был результат моих личных стычек с врагом.

Выйдя к нашему новому посту, расположенному на вершине холма вблизи коридора, мы со связистом присоединились к группе солдат в большом бункере вблизи передовой, служивший казармой. Поскольку было невозможно отрыть окопы и подземный бункер в промерзшей и закаменевшей от мороза земле, он был возведен из бревен и засыпан снегом для маскировки. Снежный вал, обращенный к русским позициям, давал дополнительное прикрытие. Вблизи была также небольшая наблюдательная вышка.

Несмотря на все наши усилия оборудовать надежную позицию, мы вскоре начали нести потери от снайперского огня. Из опасения получить пулю мы были вынуждены сидеть весь день в тесном бункере. Подобное положение продолжалось несколько дней. Я был в угнетенном состоянии и решил обязательно что-нибудь предпринять.

Взяв карабин, я вышел из бункера и остановился у снежного вала. Опустившись на колени, я проделал небольшое отверстие в снежной стене. Внимательно осмотрев зимний ландшафт, я не заметил ничего особенного, что указывало бы на присутствие снайпера.

Внезапно пуля, легко пробив снежный вал, просвистела над моим шлемом. Признав свое поражение в нашей краткой дуэли, я быстро выдернул карабин из снежной щели и нырнул в бункер. Нам предстояло научиться жить под постоянным прицелом снайпера.

Вскоре после этого случая я наблюдал за вражескими позициями с наблюдательной вышки. Неожиданно я заметил на открытой местности русского солдата примерно в 450 метрах перед нашей позицией. Я прокричал находившемуся внизу пехотинцу команду на открытие огня, и он, установив небольшой 50-миллиметровый миномет, заложил в ствол мину.

Когда мина ударила в 15 метрах от русского, он, как показалось, вздрогнул. Внезапно, поняв всю опасность своего положения, он бросился бежать по глубокому снегу, не останавливаясь. Хотя ему был брошен вызов и мины так и ложились вокруг него, он все же смог уйти невредимым. Иногда война кажется скорее безобидной игрой, чем смертельной схваткой, какова она и есть на самом деле.

Мой черед быть намеченной жертвой пришел несколько недель спустя в другом бункере на линии фронта, расположенном приблизительно в полутора километрах от нашей предыдущей позиции.

На следующий день после моего прибытия на новое место я проснулся и обнаружил, что за ночь выпало много снега; он лег на уже слежавшийся и был рыхлым, глубиной сантиметров тридцать. Выйдя из бункера с полевым телефоном, я поразился живописности зимнего ландшафта; пройдя небольшое расстояние, я обнаружил хороший наблюдательный пункт. Я стоял в белом маскировочном халате, изучая окружающую местность.

Мне даже не потребовался бинокль, чтобы сразу же, только бросив беглый взгляд, обнаружить два бункера противника. Они поднимались около 2 метров над землей, и их было отлично видно с того места, где я находился. До них было менее ста метров. Они выглядели так, словно были построены недавно, и явно бросали вызов нашему присутствию в этом районе.

Выбрав в качестве цели расположенный ближе и больший бункер, я передал по телефону координаты для 150-миллиметровых гаубиц и попросил сделать один выстрел по цели площадью около 3 квадратных метров. Пару минут спустя взрыв поднял столб снега в около 20 метров слева от бункера. Сделав поправку на расстояние и направление, артиллеристы положили второй снаряд в 10 метрах справа. Немного выдвинувшись вперед, чтобы лучше видеть цель, я скорректировал координаты и затребовал снаряд с взрывателем замедленного действия.

В этот раз снаряд поразил цель. Он пробил крышу и через секунду взорвался внутри. Мне был виден только поднявшийся над крышей белый дымок.

Прежде чем я успел передать координаты второго бункера, вражеские мины начали неожиданно разрываться в снегу вокруг меня. Несмотря на мой камуфляж, советский наблюдатель за эти двадцать минут сумел обнаружить меня. Теперь я превратился в добычу.

Неуклюже пробираясь в снегу, я старался быстрее добраться до бункера, который был от меня всего метрах в десяти. Когда я преодолел половину расстояния до него, прямо позади меня разорвалась мина. Я ощутил сильную ударную волну, но глубокий снег частично ослабил силу взрыва. Возможно, что я тем самым избежал серьезного ранения.

Оказавшись в относительной безопасности в бункере, я попросил встретившего меня солдата посмотреть, задело ли меня при взрыве. Тщательно осмотрев сзади мою стеганую куртку, он увидел, что она вся изрешечена крошечными отверстиями от осколков разорвавшейся мины. В течение получаса он старательно вытаскивал небольшие металлические осколки и из моей спины. Мне еще раз повезло, я избежал серьезного ранения.

Поскольку я рассматривал задачу точно определить цель – вражеские бункеры – как своеобразный вызов, брошенный передовому наблюдателю, для меня это стало, если можно так выразиться, любимым занятием. Мне удалось вывести их из строя штук шесть за предыдущий год, что принесло мне славу специалиста по уничтожению бункеров в 13-й роте. Пораженный снарядом с моей помощью большой бункер в Демянском коридоре, однако, привлек нежелательное внимание ко мне со стороны врага.

В это время Красная армия начала устанавливать громкоговорители на передовой, которые вели пропаганду, перемежаемую угрозами, на чистейшем немецком языке. Приблизительно неделю спустя после уничтожения бункера один наш ротный пехотинец спросил меня, слышал ли я, как русские в обращениях по громкоговорителю упомянули мое имя.

Я ответил отрицательно, и он сообщил, что угрожали лично мне. Было во всеуслышание заявлено: «Люббеке, когда мы поймаем тебя, то отрежем тебе!..» Видимо, какой-то попавший в плен немецкий солдат был осведомлен о моем участии в уничтожении бункера.

Я воспринял эту угрозу вполне серьезно. Совсем недавно имел место случай, когда захваченные русскими фельдфебель и унтер-офицер одной из рот нашего полка были кастрированы. Их тела мы обнаружили на следующий день, бойцы умерли от потери крови.

Такая жестокость со стороны красноармейцев еще больше укрепила нас в намерении всеми способами постараться избежать плена, вплоть до совершения самоубийства. Такое умонастроение коренным образом отличалось от нашего настроя во время Французской кампании. Если бы я попал тогда в окружение, то сдался бы, веря в то, что со мною будут обходиться гуманно.

Верховное командование приняло стратегическое решение вывести все войска из Демянского котла и в начале февраля начало эвакуацию техники. 17 февраля был получен официальный приказ о начале всеобщей эвакуации. Несмотря на постоянное давление со стороны советских войск, немецкие войска отошли в полном порядке. 58-я пехотная дивизия вышла из котла 24 февраля[37]37
  Немцы так держались за Демянский выступ фронта потому, что планировали встречными ударами из района Демянска и района Ржева в общем направлении на Осташков устроить котел Красной армии. Это им не удалось, но в 1942 г. эта угроза отвлекала крупные советские силы, пытавшиеся ликвидировать оба этих выступа. В начале 1943 г., когда нехватка войск стала явственно ощущаться, немцы, после понесенных страшных потерь зимой 1942/43 г. и замышляя реванш под Орлом, Курском и Харьковом, начали вывод войск сначала из района Демянска (до 28 февраля), затем и Ржевского выступа (2–31 марта 1943 г.) – под ударами советских войск.


[Закрыть].

Новгород. Март 1943 г.

В начале марта 1943 г. наша дивизия вернулась на северный берег озера Ильмень и заняла новые оборонительные позиции под Новгородом, недалеко от места нашего расположения прошлой осенью. Теперь толстый слой зимнего льда покрывал озеро, и части Красной армии могли предпринять «сухопутную» операцию.

В течение следующих недель мы отбили все атаки противника через замерзшее озеро с катастрофическими для него последствиями, поскольку наступавшие части можно было обнаружить на значительном удалении в условиях открытого пространства. Русским даже ночью было трудно наступать, поскольку мы включали прожекторы, лишь только мы слышали, как кто-то приближается к нашим позициям.

Когда противник пытался переходить в атаку, наша тяжелая артиллерия открывала по нему уничтожающий огонь; все это происходило примерно за 3 километра до наших позиций, так что из-за дальности расстояния мы даже не открывали огня. Когда снаряды разбивали лед, людей и снаряжение медленно затягивала темная холодная вода.

Войска Красной армии предприняли атаку силами до батальона на позиции соседнего с нами полка, применив большие моторные сани и понадеявшись, что они смогут пересечь замерзшее озеро прежде, чем наши части успеют помешать им в этом. Они подошли совсем близко, но, понеся тяжелые потери, отступили.

Относительная безопасность наших позиций под Новгородом давала нам время для краткого отдыха. Для немецких солдат наиболее близкой частью русской культуры была баня, которая обычно строилась в 50 метрах от русской избы. Напарившись в бане, мы выбегали и бросались в снег, чтобы охладиться. Кто-то голым начинал играть в снежки, кто-то бегал наперегонки, сразу же забыв о войне.

Несмотря на удачную эвакуацию Демянского котла и на незначительные с тактической стороны победы под Новгородом, наш боевой настрой в 1943 г. начал неуклонно снижаться. Для группы армий «Север» наступило время оборонительной войны, целью которой было удержать завоевания 1941 г. Военная инициатива перешла к русским.

Мы также отдавали себе отчет о небывалом поражении немецкой 6-й армии под Сталинградом[38]38
  Помимо уничтоженной 6-й немецкой армии были разгромлены 4-я немецкая танковая армия, 3-я и 4-я румынские, 8-я итальянская, 2-я венгерская армия, а немецкие 1-я танковая и 17-я армии бежали с Северного Кавказа.


[Закрыть]. Окруженные Красной армией в ноябре 1942 г., немецкие войска – те солдаты, кто выжил, – были вынуждены капитулировать 2 февраля 1943 г. Катастрофа была столь масштабной, что даже министерство пропаганды Геббельса не могло ее скрыть. В то время как в России быстро росли потери вермахта, наши семьи на родине все больше начинали страдать от бомбардировок англо-американской авиации.

И все же, после двух лет войны, мы удерживали значительную часть вражеской территории и сохраняли веру в окончательную победу Германии. Наш боевой опыт убеждал нас в превосходстве как наших войск, так и техники. Наши генералы и офицеры также разделяли нашу уверенность и создавали для нас тактическое преимущество на полях сражений. Мы верили, что немецкая промышленность продолжит поставлять нам качественно лучшее оружие, чем у противника.

Даже после Сталинграда мы были уверены, что победим в оборонительной войне. Силы Красной армии постепенно истощатся в кровопролитных атаках, которые наносят нам относительно небольшой урон или вовсе безуспешны[39]39
  Уже в Сталинградской битве (17 июля 1942 – 2 февраля 1943 г.) ситуация стала меняться – немцы и их союзники потеряли 1,5 млн человек убитыми, ранеными и пленными, больше, чем советские войска, потерявшие здесь 1 129 619 человек (в т. ч. 478 741 человек безвозвратные потери и 650 878 санитарные потери).


[Закрыть]. Мне казалось, что Советский Союз согласится на мирные переговоры, которые закрепят за Германией ее значительные территориальные завоевания.

Руководство войсками и тактика

Так же как Сталин контролировал все и вся в Советском Союзе, Гитлер обладал высшей властью в Германии. Только после войны мне стало предельно ясно, что Гитлер вел постоянную борьбу с военачальниками вермахта в ходе принятия военных решений. По мере того как война набирала обороты, генералитет и армия все больше подчинялись его желаниям.

Не подозревая об ошибках Гитлера в руководстве и о политических конфликтах в верхах, мы никогда не задавали вопросов по поводу принятых военных решений, а если и начинали сомневаться, то такое происходило только в конце войны. Наблюдая за профессиональным руководством войсками в полевых условиях, немецкие войска на фронте относились с большим уважением к офицерскому корпусу. Если офицерам не мешали принимать тактические решения на поле боя, то вмешательство сверху на уровне командования корпусов, армий и групп армий приводило ко многим ошибкам в области стратегии.

В Красной армии вмешательство коммунистического политического руководства в военные операции было еще большим. В отличие от вермахта, в Красной армии в каждой роте и выше были политруки. Они были уполномочены принимать тактические решения на уровне роты: какими силами и на каком участке фронта вести боевые действия. Хотя у русских было много способных командиров, хорошо разбиравшихся в вопросах тактики, присутствие в подразделениях и частях политруков мешало их действиям во время боя. Это постоянное вмешательство политического характера во многом объясняет превосходство немецких войск в тактике. По мере того как политруки все больше начинали влиять на принятие решений в развертывавшихся боевых действиях, в армии росли бессмысленные потери среди личного состава. Основываясь на собственном боевом опыте и данных немецкой разведки, полученных от захваченных в плен русских солдат, я могу предположить, что, возможно, четверть всех потерь, понесенных Красной армией, были вызваны вмешательством политруков.

Немецким солдатам на фронте было понятно, что советские политические лидеры и офицеры рассматривают рядового солдата как вещь, не имеющую особой цены. Они никогда не колебались пожертвовать жизнью своих бойцов в операциях, имевших минимальный шанс на успех[40]40
  Немецкое командование тоже, если было надо, жертвовало огромными массами войск, пример – 6-я армия, которую заставили стоять под Сталинградом и умирать.


[Закрыть].

В Красной армии солдатам выдавали водку, чтобы они чувствовали себя увереннее в тех страшных условиях, в которых им часто приходилось воевать. Мы были свидетелями, как на Волхове безоружных солдат бросали в атаку и те подбирали винтовки своих павших товарищей, как войска НКВД направляли дула пулеметов в спины атакующим[41]41
  Аналогичные функции выполняла немецкая фельджандармерия.


[Закрыть], чтобы им не пришла в голову даже мысль об отступлении. Не имея выбора, они шли в атаку на наши хорошо защищенные позиции и были либо убиты, словно на бойне, либо пленены.

Ленинградский сектор в 1943 г. (жирной линией показана линия фронта)

В плену русские солдаты продолжали сопротивление. Попытки пригрозить оружием на допросе часто вызывали у них только улыбку. Это могло выглядеть странным, но лишь угроза физической расправы – быть избитым – могла хоть как-то напугать пленного.

В армию, в основе своей славянскую по национальному составу, после 1943 г. стали призываться солдаты монголоидного типа из восточных областей Советского Союза. Нас не пугали славяне, наибольшее опасение вызывали эти монголоиды, проявлявшие особую жестокость во время боя.

В начале войны мы часто смотрели на советского солдата как на примитивное животное и обращались с ним соответствующим образом. По мере того как мы все больше узнавали врага, прирожденная смелость и упорство солдата Красной армии снискали у нас уважение. Каково бы ни было их представление о коммунизме, нам вскоре стало понятно, что русские солдаты были готовы пожертвовать своей жизнью в борьбе с немецкими захватчиками, оккупировавшими их Родину.

Глава 11. Оборонительные бои на Ладоге. Март-сентябрь 1943 г.

Красный Бор. Конец марта – 24 апреля 1943 г.

Мы продолжали держать в осаде Ленинград, но в результате наступления Красной армии в январе 1943 г. в город был пробит сухопутный коридор вдоль юго-западного побережья Ладожского озера[42]42
  Имеется в виду операция «Искра» 12–30 января 1943 г. Пробитый вдоль берега Ладожского озера коридор шириной 8–11 километров восстановил прямую сухопутную связь Ленинграда со страной. В течение 17 суток по берегу были проложены железная и автомобильная дороги. Вражеская блокада была прорвана.


[Закрыть]. В середине марта русские начали Вторую битву за Ладогу, перейдя в наступление против немецких войск восточнее Ленинграда.

В этот сектор в конце марта для поддержки оборонявшихся немецких частей была переброшена 58-я пехотная дивизия, выведенная из Новгорода. Мы разместились на резервной позиции южнее Невы у города Красный Бор, находившегося на расстоянии 150 километров от озера Ильмень, в тылу у испанской Голубой дивизии, которая сражалась в России, будучи союзником Германии.

В 13-й роте в это время сменился командир. Прежние командиры лейтенант Мюнстерманн и лейтенант Юргенс были поставлены командирами батальонов в нашем полку, а командиром нашей роты был назначен лейтенант Райхардт. Он приказал мне поддерживать связь между нашей ротой тяжелого вооружения и испанскими частями, стоявшими впереди нас.

Мне предстояло не только обеспечивать огневую поддержку со стороны нашей роты испанским частям в случае атаки русских, но и заниматься другими вопросами, которые могли возникнуть при взаимодействии нашей роты и их дивизии. Между испанскими и немецкими частями сложились добрые взаимоотношения, но у нас были сомнения относительно того, как поведут себя испанские солдаты на поле боя. Тяжелые потери, понесенные испанцами за предыдущие месяцы боев в этом секторе, заставили нас усомниться в их способности противостоять серьезным наступательным действиям Красной армии.

Когда советская артиллерия пару дней спустя начала обстреливать позиции испанцев, наша рота сразу же поддержала испанские войска орудийным огнем из гаубиц и недавно поставленных нам 105-миллиметровых минометов. Несмотря на все наши усилия, часть испанских солдат не выдержала атаки русских и быстро отошла.

Спасая положение, наша испытанная в боях полковая пехота выдвинулась вперед и перешла в контратаку, чтобы предотвратить полномасштабный прорыв вклинившихся в расположение испанцев советских подразделений. Нашим частям потребовалось несколько часов, чтобы заставить красноармейцев отойти и стабилизировать положение на фронте.

За те несколько недель наступившего вскоре относительного затишья мы получили возможность немного отдохнуть. Как и повсюду в России, деревни в окрестности Красного Бора имели одинаковую планировку: по обе стороны основной улицы стояли избы. Во время отступления в начале войны Красная армия придерживалась тактики выжженной земли и сожгла много деревень, но несколько домов вблизи наших позиций уцелело.

Несколько бойцов моей роты временно, всего лишь на несколько дней, разместились в этих избах. Прежде нам приходилось останавливаться на ночлег в покинутых домах. В этот раз мы делили наше небольшое жилище вместе с хозяевами – двумя женщинами тридцати – сорока лет и их детьми. Фактически с тех пор, как год назад мы стояли в Урицке, я в первый раз увидел русских женщин. Каждый раз при встрече русские, казалось, совсем не обращали на нас внимания.

Во время этого краткого отдыха в Красном Бору многие солдаты нашего полка воспользовались возможностью посетить баню, чтобы расслабиться. Это неожиданно закончилось трагедией, когда солдаты испанской Голубой дивизии решили поупражняться в стрельбе из пулемета совсем неподалеку. Открыв огонь, они убили тех четырех немцев, что сидели в бане. Хотя этот инцидент с испанцами и вызвал некое чувство горечи, мы настолько привыкли к смертям, что почти не обратили на него внимания.

Второй отпуск за время службы в России. 24 апреля – 15 мая 1943 г.

Три с половиной недели спустя после нашего прибытия в Красный Бор я получил второй отпуск за время службы в России и 24 апреля отправился в долгое путешествие домой в Германию.

Моя семья так же тепло меня встретила, но возвращение домой из России каждый раз становилось тяжелым испытанием. В течение первой недели или даже дольше я никак не мог привыкнуть к гражданской жизни. Мыслями я все еще был на фронте, как будто никуда с него не уезжал. Ночью мне снились одни бои. Только к концу второй недели я начал приходить в себя, но уже наступала пора возвращаться на фронт. Однако, несмотря на все трудности, всегда было прекрасно оказаться дома.

8 мая Аннелиза в первый раз приехала в Пюгген познакомиться с моей семьей. После ее разрыва с женихом мы стали еще ближе друг другу. Во время прогулок по нашей ферме мы обсуждали наши планы на будущее. Хотя до свадьбы было еще далеко, моим домашним было ясно, что мы обязательно поженимся.

Все в моей семье были высокого мнения об Аннелизе. Мои сестры относились к ней как к сестре, а моя мать просто обожала ее. Только отец выразил обеспокоенность нашими планами. Ему лично нравилась Аннелиза, но он старался убедить меня, что человек с такими видами на будущее, как у меня, может рассчитывать на лучшую партию из более обеспеченной семьи. Его тревога за мою дальнейшую судьбу была вызвана печальным опытом пережитой нами Великой депрессии, когда нас одолевали серьезные денежные проблемы. Но я смотрел на брак не только с материальной точки зрения.

Расстроенный вмешательством в мои личные дела, я сказал ему несколько грубовато: «Отец, это мое решение. Я люблю эту женщину и собираюсь жениться на ней. Тебе не следует вмешиваться». Больше он никогда не возвращался к этому вопросу.

В это время Аннелиза все еще работала в цветочном магазине у Гамбургской ратуши. Но еще в январе она записалась на курсы сестер Красного Креста; она считала патриотическим долгом помочь своим трудом воюющей стране. Вскоре после того, как она посетила нас, у нее начались трехмесячные курсы в Гамбургском госпитале.

Когда 12 мая Аннелиза отправилась домой, а я снова на фронт, мы расстались, зная, что скоро опасность будет угрожать не только мне, но и Аннелизе.

Красный Бор. 15 мая – 24 июля 1943 г.

Если мне было трудно привыкнуть к домашней жизни, то несравнимо тяжелее было расставание с моими близкими и любимыми и возвращение на фронт. Поезд мчался вперед, а я не мог не вспоминать об Аннелизе и о времени, проведенном со своей семьей; я не знал, увижу ли я их вновь.

Эти майские дни в Красном Бору были, возможно, самыми тяжелыми для меня, так как мне сразу же пришлось вступить в бой. Теперь, спустя неделю, привычная окопная война снова стала для меня обыденной реальностью, но в этот раз мне не удалось выбросить из головы мысли о доме. Когда солдат думает только о нем, он становится невнимательным и уязвимым. Ему грозит ранение или смерть. В попытке как-то компенсировать свою рассеянность я стремился быть предельно собранным в бою в первые дни.

На фронте под Красным Бором положение наших войск и противника почти не изменилось, но постоянные бои, большие и малые, продолжались. Казалось, что русские атаковали не только с целью выбить нас с наших позиций, но и завладеть нашими запасами продовольствия. Когда советским частям удавалось занять наши окопы, мы обычно отступали на сотню метров; в это время вражеские солдаты заходили в бункеры и захватывали наши продуктовые запасы. Перегруппировавшись, мы шли в контратаку и выбивали их с наших позиций. Все происходило так, словно мы действовали по заранее намеченной схеме.

Конечно, некоторые дни мне запомнились. В воскресенье 17 июня мне исполнилось 23 года. Как правило, дни рождения на фронте не отмечали. В этот раз командир роты лейтенант Райхардт подарил мне бутылку коньяка. Он также воспользовался необычным затишьем на фронте, чтобы провести первую церковную службу в роте со времени начала войны в России около двух лет назад. Такие передышки длились недолго.

Иногда война наносила неожиданный удар. Однажды был тихий, спокойный день; я проходил мимо нескольких больших деревьев, росших за нашими позициями. Я услышал, как вдалеке выстрелило орудие. Прислушиваясь к свисту подлетавшего снаряда, я понял, что он упадет близко, очень близко. Мгновенно упав лицом вниз, я прижался к влажной после дождя земле. В этот момент речь шла о жизни и смерти.

Мой слух меня не подвел. Снаряд ударил примерно в метре от меня, но ушел глубоко в глинистую почву, прежде чем взорваться. Меня всего обрызгало грязью, но даже не ранило.

Нам часто снились бои. Однажды ночью, страшно уставший, я вернулся в блиндаж; находясь в состоянии между сном и явью, я решил, что нас атакует враг. Схватив ручную гранату, громко закричал: «Русские идут!»

К счастью для меня, мой напарник связист бодрствовал и сумел выбить гранату из моей руки, прежде чем я вырвал чеку. Поскольку мы были в блиндаже, я бы не смог от нее избавиться. В этом тесном помещении взрыв убил бы нас обоих. Хотя связист был моим подчиненным, звание в таком случае не имело значения. Сейчас он был просто моим товарищем, спасшим меня; так же поступил бы и я на его месте.

Проходили недели на фронте, мое пребывание дома стало казаться мне далеким сном, хотя я постоянно думал об Аннелизе. 29 июня на ее 22-й день рождения я послал ей букет из красных роз. Это было выражением моей надежды на нашу будущую совместную жизнь и знаком моей глубокой любви.

В моих письмах к ней я говорил только о своих чувствах, но иногда иносказательно, чтобы не заметил цензор, мне удавалось вскользь сообщить ей о боях, в которых я принимал участие. В письме Аннелизе от 20 июня я рассказал о дуэли советской артиллерии с нашими гаубицами. 10 июля я упомянул о том, как наши гаубицы и минометы удачно отразили атаку русских на наши позиции. Такие боевые действия были событиями заурядными и потому скоро забывались.

На Неве. 24 июля – 4 сентября 1943 г.

22 июля началась третья битва за Ладогу; Красная армия возобновила свои попытки расширить пробитый в январе коридор к Ленинграду к востоку от города. Двумя днями позже наша дивизия была передислоцирована в северо-восточном направлении на расстояние 25 километров из Красного Бора на Синявинские высоты, заняв близ Невы ключевые позиции. Мы располагались приблизительно в 10 километрах к юго-западу от Ладожского озера и в 10 километрах к северу от важного железнодорожного узла в городе Мга.

58-ю дивизию ожидали тяжелейшие бои в этой войне, когда советская 67-я армия попыталась отбить у нас высоты. Сражение 4 августа было особенно жестоким. Попытка 154-го полка перейти в контратаку и отвоевать потерянные позиции столкнулась с упорным сопротивлением противника и привела к тяжелым потерям. 8 августа разгорелись еще более ожесточенные бои, и я часами не вылезал из окопа.

Некоторое время спустя, когда выдался относительно спокойный день, со мной случилось странное происшествие. Возвращаясь с передовой в свой бункер в тылу, я брел вдоль разбитой дороги. Когда я уже миновал расположение наших гаубиц, мне повстречался немецкий лейтенант в новенькой форме, который шел с севера. Это сразу же показалось мне странным, в том направлении не было никаких немецких частей.

Я был озадачен, но офицер сохранял спокойствие, и ничего подозрительного в его поведении не было. Он дружественно поприветствовал меня, и мы каждый пошли своим путем.

Два часа спустя советская артиллерия обстреляла наши позиции, выпустив 50–60 снарядов. Только отрытые на большую глубину окопы защитили наши гаубицы и помогли избежать потерь.

Я сразу же вспомнил встреченного мной таинственного немецкого офицера. Только теперь я понял, что он вполне мог быть русским шпионом, занимавшимся сбором разведданных. Только этим можно было объяснить, почему столь точно были засечены наши замаскированные позиции. Это была моя вина, что я не разглядел в нем шпиона, и я поклялся себе, что впредь буду более внимательным.

Несколько дней спустя я шел на передовую для встречи с моим другом фельдфебелем Шютте, с которым мы начали попеременно исполнять обязанности передового наблюдателя. Наступившее затишье в боевых действиях казалось ему подозрительным, и он предупредил меня, что, возможно, русские готовят очередную атаку.