Текст книги "Идеальный любовник"

Глава 21

– Что он сделал? – прорычал побагровевший Уильям Монтегью.

– Конфисковал «Ласточку». С этим я ничего не мог поделать. Фактически мы попали в плен, и Фитцжеральдов оказалось вдвое больше, чем нас. Мне чертовски повезло, что я вообще остался жив, а все по вашей милости!

– Что ты имеешь в виду? – совсем разбушевался отец.

– Вы знали, что Шеймус выстрелит в первого Монтегью, который попадется ему на глаза. Поэтому вы двое и выбрали меня в качестве козла отпущения. Помните, что вам еще повезло, ведь он вернул нашу команду.

– А на что годятся матросы без корабля? У нас все еще есть контракт на поставку вооружения и перевозку лошадей для армии, хотя мой проклятый братец и лишил нас прибыльного местечка в Адмиралтействе. Но если мы не выполним все в срок, мы никогда больше не получим там работы, и я опозорюсь перед Бедфордом. А он все еще в силах нажать для нас на нужные пружины.

– Сегодня я куплю еще один корабль. Если мы собираемся делать деньги, то надо расширять дело. И нельзя потерять команду.

– Твое дело разбираться с бумажками, а вот какой корабль купить, это будет решать Джек. Ты не отличишь шаланды от шхуны.

– Ваша вера в мои способности поражает меня, отец, – сухо заметил Джон.

– Я бы сам этим занялся, если бы меня не так мучила эта чертова подагра!

Сын понимал: бесполезно объяснять отцу, что приступы болезни связаны с его бешеным характером, когда он выходит из себя утром, днем и вечером.

После ухода Джона и племянника Монтегью угрюмо сидел за столом. Почему вдруг его жизнь так испортилась, гадал он. Уильям покачал головой. Если говорить начистоту, то ему давно уже не хватало нежности в жизни. С тех пор как Эмбер ушла от него. Никто не мог так успокоить его, как жена. Ничто так не облегчало боль от его подагры, как ее настои из трав. Монтегью понятия не имел, что с ней случилось, но предполагал, что Эмбер живет в Ирландии, возможно, в Мэйнуте с Фитцжеральдами. Может быть, ему следует простить ее и вернуть.

Пока Джон Монтегью и Джек Реймонд шли вдоль лондонских доков, последний с изумлением взирал на количество судов О'Тула в порту.

– Если мне доведется встретиться с этим ирландским сукиным сыном, я убью его голыми руками.

Джон рассмеялся:

– Вероятно, у тебя есть шанс. Вон стоит «Месяц», Килдэр должен быть на борту.

Джек остолбенел:

– Он приплыл с тобой?

– Монтегью нисколько его не пугают. Я думаю, вчера О'Тул был почетным гостем на праздничном балу у Ньюкаслов.

В бессильной ярости его собеседник заскрежетал зубами:

– Он привез с собой мою жену?

– Разумеется, нет, – солгал Джон. – Граф не дурак. – Брат Эмерелд кивком указал на корабль. – Легок на помине.

Реймонд запрокинул голову и увидел фигуру О'Тула, беззаботно прислонившегося к поручням. Джек недоверчиво уставился в темное зловещее лицо. Он никогда бы не узнал Шона О'Тула в этом возмужавшем опасном человеке. Вопреки небрежной позе этот парень выглядел так угрожающе, что у Джека засосало под ложечкой.

Почему он не избавил мир от этого ирландского подонка заодно с его братцем? Может быть, еще не поздно. Между ними столько ненависти и крови, что у Джека не оставалось сомнений – он не сможет чувствовать себя в безопасности, пока его враг жив. Мысль о том, что ирландец украл его жену у него из-под носа, невыносима, но еще страшнее были подозрения Джека Реймонда, что Эмерелд ушла по своей воле. Если только ему удастся ее вернуть, она не расплатится с ним до конца своей жизни!

Джек Реймонд ускорил шаг, и Джон спрятал улыбку удовлетворения. Он знал, что его двоюродный брат не ровня О'Тулу и любой ценой постарается избежать столкновения.

Оба Монтегью провели все утро в конторах морских брокеров, а после полудня осматривали суда, предложенные им на продажу. Только два из них можно было бы купить, несмотря на заверения в обратном. Одним оказалась ирландская шхуна, другим – двухмачтовое торговое судно, недавно приплывшее из Гибралтара и носившее такое же название.

Второй корабль показался Джеку подозрительно знакомым, хотя его только что выкрасили. Когда же он увидел, что судно недавно вымыли с известью, чтобы избавиться от вони, то понял, что перед ним один из перевозивших рабов кораблей, которыми они тайно владеют. Вернее, владели, пока О'Тул не освободил их от этой собственности.

Джонни с нескрываемым удовольствием расхваливал шхуну, зная, насколько сильны предубеждения его родственника против всего ирландского.

– Нет, – решительно заявил Джек. – У торгового судна трюм должен быть глубже, и только слепой не увидит, что не пройдет и двух лет, как его опять придется красить.

– Я все-таки предпочитаю шхуну, она более быстроходна, но, наверное, мне следует положиться на твои превосходящие знания.

– Ты здесь для того, чтобы заниматься бумажками, – напомнил ему Джек.

– Я оформлю перевод «Гибралтара» и зарегистрирую его в компании «Монтегью Лайн» уже сегодня. А ты сообщи об этом капитану и команде, если они еще не упились вусмерть. – Как только Реймонд ушел, Джон закрыл глаза и произнес молитву: «Я прошу только об одном. Господи, позволь мне присутствовать, когда отец узнает, что купил свой собственный долбаный корабль!»

Шон О'Тул ощутил покалывание сзади на шее. И это чувство долго не проходило, хотя Джек Реймонд давно уже скрылся из виду. Это был не страх, скорее, предчувствие или предупреждение о назревающих событиях. Племянник Монтегью не привык действовать в открытую, и граф ни на секунду не позволил себе недооценить противника. Они обменялись одним-единствепным взглядом, но ненависть и злоба в глазах Реймонда подсказали ему, что Джек попытается сквитаться.

Во второй половине дня Шон понял, что причиной его беспокойства является Эмерелд. Он решил немедленно вернуться в дом на Олд-Парк-лейн, но избрал все же обходной путь, чтобы за ним никто не проследил.

Когда О'Тул нашел Эмерелд в ванной, у него отлегло от сердца.

– Одевайся. Я попросил горничную упаковать твои вещи. Мы уезжаем.

– Шон, ты обещал свозить меня в Воксхолл!

Он рассеянно посмотрел на нее и провел пальцами по волосам.

Рука Эмерелд взлетела к горлу.

– Ты пугаешь меня, что случилось?

Сообразив, как он выглядит, Шон постарался расслабиться.

– Ничего не случилось. Вчера вечером ты просила отвезти тебя домой. Я лишь пытаюсь доставить тебе удовольствие.

– Признавайся! Ты совершенно забыл о Воксхолле, верно?

О'Тул рассмеялся:

– Ах, красавица, когда я увидел тебя в ванной, то совершенно забыл обо всех парках с развлечениями.

Теперь, когда Шон видел ее дома, живой и невредимой, он почувствовал себя дураком из-за того, что без причины так испугался. И пока он с ней, ничего плохого не случится. Шон смотрел, как Эмерелд проводит губкой по высокой груди, выступающей из воды.

Она заметила его взгляд и поняла, как на него действует. Эмерелд легла на спину, подняла губку и отжала ее. Вода тонкими струйками потекла по ее красивым плечам. Она снова утопила губку, потом подняла ногу, чтобы также выжать губку и на нее. Эта шутка помогла. Ее губы изогнулись в улыбке, когда Шон начал снимать камзол и развязывать шейный платок.

О'Тул нагнулся к ней, поднял из ванны и опустился на стоящий рядом стул, посадив Эмерелд к себе на колени. Он не обращал внимания на воду, льющуюся на него и пропитывающую оставшуюся на нем одежду. Шон поцеловал ее ушко.

– Не вижу причины, почему бы нам не сделать и то и другое. Я отвезу тебя в Воксхолл, оттуда мы сразу же отправимся на корабль и отплывем с полуночным приливом.

Эмерелд слегка повернулась, чтобы приладиться к его нарастающей эрекции.

– Я не хочу пропустить фейерверк, – невинно заметила она.

Шон укусил ее за мочку уха, которое только что целовал.

– Я тебе устрою чертовский фейерверк!

– Обещаешь? – лукаво поинтересовалась Эмерелд, откидываясь назад в его объятиях. Его пенис напрягся под мокрыми брюками, и казалось, что между ними нет никакой преграды.

Шон обхватил ладонями ее груди и приподнял их, как две маленькие дыни.

Они так отозвались на его ласку, что Эмерелд вскрикнула. Шон сразу же раскаялся:

– Я причинил тебе боль, любовь моя? Я такой грубиян. – Он обнял ее.

Женщина потянулась и нежно коснулась его щеки:

– Разумеется, нет. Ты никогда не сможешь причинить мне боль.

Когда Джек Реймонд вернулся на пристань Боттолфа, где располагалась контора «Монтегью Лайн», он удивился, встретив в кабинете Монтегью капитана Боуэрса и его первого помощника с «Ласточки». Старик не стал тратить времени и требовать объяснений, почему они позволили команде сдать «Ласточку».

Капитан и первый помощник молча выслушали свирепую речь Монтегью и его приказ последить за дисциплиной в разболтанной команде. Не требовалось и говорить, что они ничего не получат за плавание в Ирландию, но, когда Уильям заявил, что не станет им платить в течение года, моряки готовы были взбунтоваться.

Джек остался доволен тем, как его дядя сломил сопротивление мужчин своими угрозами. Возможно, страх остаться без заработка на целый год сделает их более сговорчивыми и они выполнят то, что задумал Джек. В случае согласия они получат деньги. Реймонд встретился глазами с Уильямом.

– В чем дело? – прогремел старик.

– Мы купили еще одно судно. Я уверен, что капитан Боуэрс прочтет команде акт о неповиновении и впредь они будут осторожнее.

– Эти мерзкие ублюдки недостойны нового корабля! – прорычал Уильям, но это прозвучало лишь пустой угрозой. Во время войны на моряков был спрос, хотя большинство предпочитали нанимать торговое судно в Адмиралтействе или пользоваться кораблями военного флота.

Джек Реймонд приказал им отправляться на «Гибралтар», пришвартованный в Уоппинге, и похвалил отличные характеристики судна. Он сделал все, чтобы Уильям узнал, как его племянник переубедил Джона, чей выбор пал на ирландскую шхуну.

Монтегью отпустил капитана с помощником и спросил Джека о цене.

– Я сам поеду посмотреть, стоит ли этот корабль таких денег. Я ведь могу пообедать и в Уитби возле причала Уоппинг. Встретимся там в восемь.

Джек Реймонд последовал за капитаном Боуэрсом и его первым помощником, когда те отправились собирать своих людей. Большинство матросов пропадали в «Кровавом ведре», кабачке для моряков с торговых судов, куда Джек раньше никогда не осмеливался заглянуть. Джек увидел капитана и его помощника, сидящих за дощатым столом вместе с боцманом с «Цапли», еще одного корабля Монтегью, стоявшего в порту.

Джек подсел к ним:

– Позвольте мне заплатить за выпивку. У меня есть предложение, которое может принести вам денежки.

Мужчины слушали очень внимательно, пока Реймонд не упомянул «Месяц».

– Где, черт возьми, мы раздобудем столько пороха? – спросил Боуэрс без всякого энтузиазма.

– Господи, я же не хочу взорвать весь лондонский порт. Один маленький взрыв в трюме, и на судне начнется пожар.

Первый помощник скептически заметил:

– Даже если вы дадите нам порох, то мы не сможем пронести его на борт. У О'Тула несут и дневную и ночную вахту.

Реймонд поднажал:

– Два соверена на каждого, чтобы уничтожить «Месяц».

Моряки покачали головами.

Джек поднял ставку:

– Пять!

Но капитан Боуэрс решительно отверг и это предложение:

– Не станем пытаться ни за какие деньги. О'Тул слишком жесток.

Джек встал:

– Вы слабаки и трусы! За десять соверенов можно убить человека. Любой матрос в лондонских доках и половину этой суммы оторвет у меня с руками.

Джек Реймонд пулей вылетел из таверны вне себя от ярости, и боцман с «Цапли» вскоре последовал за ним.

Когда мужчины остались одни, Боуэрс подмигнул помощнику:

– Если мы предупредим О'Тула, он нам заплатит вдвое больше, чем предлагал Джек.

Дэниелс, боцман с «Цапли», торопливо пошел за Джеком Реймондом, пока тот не успел договориться с кем-нибудь еще. С тех пор как началась война с Францией, пороха было в избытке. Военные склады забиты бочонками с порохом и другими взрывчатыми веществами. Догнав племянника Монтегью, он похлопал его по плечу:

– Я вроде как заинтересовался твоим предложением, парень. Достать бочонок пороха – это детская игра. Но чтобы поджечь фитиль, нужна храбрость. Судя по всему, у твоих парней с «Ласточки» с этим проблема.

– Как ты пронесешь его на корабль? – придирчиво спросил Джек.

– Есть возможность, – загадочно ответил Дэниелс.

– Например? – не отступал Реймонд.

– Я могу подняться на борт вместе с другими, когда они понесут провизию или груз. Или проделать дыру в корпусе корабля снаружи. Я боцман, корпуса – это мое дело. Не получится это, я дам кому-нибудь на лапу.

– Я тебе дам пять монет сейчас. Остальное получишь завтра, когда работа будет сделана.

– Я получу все сейчас, парень. Порох – чудная штука. Разнесет человека на куски, так что никто его не узнает.

Джек не стал с этим спорить. Он отсчитал деньги в ладонь боцмана.

Дэниелс плюнул на деньги и улыбнулся. Боцман знал, что торговые суда редко плывут в Дублин, не припрятав какой-нибудь контрабанды. Ему остается только подождать. Под покровом темноты все бочонки выглядят одинаково.

Шон и Эмерелд бродили, взявшись за руки, по парку развлечений Воксхолл. Дорожки среди деревьев, освещенные китайскими фонариками, были созданы для того, чтобы навевать романтическое настроение на его лондонских завсегдатаев, измученных жизнью. Аллеи пролегали мимо цветочных клумб, статуй и фонтанов, приводя к различным аттракционам – музыке, танцам и кукольным театрам.

Они остановились посмотреть на Панча и Джуди[12]12
  Персонажи английской народной кукольной комедии.


[Закрыть], их рассмешила классическая схватка мужчины и женщины. Эмерелд закричала в унисон с Джуди:

– Замужество – это освященное законом рабовладение, институт рабства!

Другие женщины из толпы присоединились к ним, выражая неудовольствие и неодобрение всякий раз, как Панч открывал рот.

Шон, смеясь, вытащил Эмерелд из толпы.

– Тебе нравится провоцировать беспорядки. Мне следовало отвести тебя на поединок боксеров-профессионалов.

– Ух, мне не нравится смотреть, как мужчины пускают друг другу кровь.

– Это не всегда мужчины. У Фиттса на Оксфорд-роуд устраивают поединки женщин. Они держат по полкроны в каждом кулаке. Та, что роняет монету, проигрывает.

– Ты с этим миришься, – обвинила Шона Эмерелд.

– Я – нет. Лондонцы – самый странный народ на земле.

Его спутница засмеялась:

– Знаешь, я верю, что ты прав. Ты только посмотри на этих людей. Они здесь не для того, чтобы посмотреть Воксхолл, а чтобы Воксхолл полюбовался на них. Они важно выступают, словно актеры на сцене. На них не одежда, а костюмы. Престранные костюмы! Все женщины выглядят как проститутки, а мужчины напоминают шутов.

Шон прижал ее к себе:

– Это потому, что они и есть проститутки и шуты.

Когда они подошли к лоткам с закусками, граф настоял, чтобы Эмерелд попробовала все. Они отведали устриц, фасоль, паштеты, жареные каштаны, сливовый пирог и запили это элем и сидром.

В сумерках Эмерелд и Шон нашли потайную тропинку, ведущую в укромное местечко, но после двух поцелуев их уединение было нарушено другими влюбленными парочками, поэтому они направились к реке, чтобы полюбоваться фейерверком. Когда их утомила шумная толпа, баржа отвезла их вниз по реке, и они сошли на берег возле пристани Тауэра. Им осталось пройти совсем немного до того места, где стоял на якоре «Месяц».

Доки освещались слабо, что явно было сделано намеренно. Многие дела, невозможные при ярком дневном свете, проворачивались под покровом темноты. Усугубляя мрачную картину, с Темзы поднимался туман, поглощая корабли, пришвартованные у стенки дока, и размывая очертания судов, стоящих на якоре в гавани.

– Нам еще далеко идти? – забеспокоилась Эмерелд, крепко вцепившись в руку Шона.

Тот уверенно обнял ее, прижимая к себе:

– Не бойся. «Месяц» стоит возле «Индийца». – Ощущение покалывания снова появилось у него на шее. Он подавил его, чтобы не нервировать Эмерелд.

Они прошли уже половину сходней, когда вахтенный матрос заметил их и поднял фонарь, внимательно рассматривая.

– Добрый вечер, сэр, я скажу капитану Фитцжеральду, что вы на борту. Очень скоро начнется прилив.

Из тумана донесся жутковатый крик, а из дока прозвучал ответ.

– Скажи капитану, что, как только я устрою миледи, я присоединюсь к нему у руля. Лишняя пара глаз не помешает в такую ночь, как эта, – окликнул Шон одного из матросов.

– Слушаюсь, сэр.

Темный трап вел в трюм. Клочья тумана плавали в желтоватом свете ламп.

В рубке в темноте их поджидал боцман с «Цапли». Он просто поднялся на борт с бочонком пороха на плече, когда остальные матросы грузили в трюм бочки с контрабандным французским коньяком. Услышав приближающиеся шаги, он поднял пистолет на уровень груди.

Шон открыл дверь каюты. И тут же волосы у него на затылке встали дыбом, как перья на шее у петуха. Одной рукой он спрятал Эмерелд к себе за спину, а другой достал из-за пояса маленький смертоносный пистолет. И тут Шон растерялся, вспомнив, что зарядил пистолет и взвел курок, но из соображений безопасности не насыпал порох. Прежде чем О'Тул опустил оружие, гость чиркнул кремнем и поднес его к переносной лампе.

– Это чертовски здорово, что вы не стали стрелять, а то бы мы все отправились прямиком в ад, – раздался насмешливый голос с ирландским выговором.

– Дэнни? Дэнни Фитцжеральд? – Шон не видел его больше пяти лет. – Какого черта тебе тут нужно?

Дэнни похлопал ладонью бочонок пороха, стоявший на столе:

– Я здесь для того, чтобы взорвать «Месяц». Это оказалось чертовски легким делом. Ваша безопасность – ноль. А здесь здесь враги. Я знаю, я на них работаю.

– Отец говорил мне, что на каждом корабле Монтегью есть один Фитцжеральд.

Тот кивнул:

– Я боцман на «Цапле». Я служу под фамилией Дэниелс и регулярно докладываю обо всем братьям Мерфи.

– Благодарю тебя, Дэнни, за твою верность О'Тулам.

Парень пожал плечами:

– Шеймус хорошо мне платит.

– Капитану и команде здорово достанется за это.

– А чего еще ждать от этих чертовых Фитцжеральдов? – поинтересовался Дэнни с невинным видом.

Эмерелд пыталась понять, что же происходит:

– Мой отец заплатил вам, чтобы взорвать корабль Шона?

– Ваш муж.

– Джек? О Господи! Шон, он хочет убить тебя. – Ее затрясло.

Граф подмигнул ей:

– Я все гадаю почему?

– Это все из-за меня, – прошептала Эмерелд, не разделяя его веселья. Ее глаза наполнились слезами.

– Что ж, для этого нужен парень покрепче Джека Реймонда, моя красавица. – Он усадил ее и налил ей выпить. – Потягивай это тихонько. Я скоро вернусь.

Они услышали, как подняли якорную цепь.

– Начался прилив, – сказал Дэнни, направляясь к двери.

– Вы ничего не забыли? – окликнула мужчин Эмерелд.

– Прошу прощения. – Дэнни поднял бочонок с порохом на плечо. Когда они с Шоном пошли по ступенькам наверх, он сказал: – Я должен был взять эти деньги, пока меня не опередили. Многих из парней Монтегью можно купить.

– Мои деньги они взяли, – с иронией заметил Шон.

– Если Монтегью сделали одну попытку, они повторят ее еще раз, ближе к дому.

– Предупрежден, значит, вооружен, Дэнни, – ответил Шон, забирая бочонок у него с плеча. – Мистер Фитцжеральд! – рявкнул он, направляясь по палубе к капитану.

Руки Дэвида Фитцжеральда словно примерзли к рулевому колесу.

Глава 22

Как это часто бывает, ночной туман стал предвестником жары. На следующий день, когда «Месяц» проплывал мимо острова Уайт, ярко сияло солнце и над Ла-Маншем дул легкий западный бриз.

Шон наспех соорудил навес из парусины, чтобы Эмерелд могла проводить время, наблюдая, как матросы поднимают паруса и натягивают канаты. Потеряв дар речи, молодая женщина следила, как мужчины, и Шон в их числе, карабкаются вверх с ловкостью обезьян.

На борт судна доставили свежие припасы и воду, когда они достигли Корнуолла, где Шон и Эмерелд сошли на берег, тгобы он мог показать своей спутнице «Конец земли». Когда они стояли на скалах, О'Тул обнял Эмерелд за плечи и указал на сверкающую гладь воды:

– Говорят, что здесь начинались плодородные земли, поглощенные морем в одиннадцатом веке. Они простирались до встровов Силли, на двадцать восемь миль вон в том направлении. Некоторые люди считают, что с того места, где мы сейчас стоим, виден затонувший город.

– О да, легендарная Земля Женщин[13]13
  Рай в ирландских мифах, расположенный на острове или островах в океане.


[Закрыть]! Когда я была маленькой, мама мне все рассказала об этом. Купола, башни, зубчатые стены затонувшего города иногда встают из моря.

– А ты веришь в мифы и легенды, Эмерелд?

– Конечно! – с жаром ответила та. – А ты нет?

Шон посмотрел на море, его глаза отливали серебром в свете солнца. Он покачал головой:

– Когда-то я верил. Держись за воспоминания детства и детские мечты, Эмерелд. Не позволяй им исчезнуть, как испарились мои.

Это задумчивое, меланхолическое настроение не оставляло его весь следующий день, пока О'Тул показывал Эмерелд памятные места на побережье Уэльса, рассказывая связанные с ними захватывающие легенды. Потом Шон научил ее предсказывать погоду, наблюдая за нависшими над морем горами.

– Если их вершины покрывает дымка, ищи себе укрытие, но если можно разглядеть самые высокие пики, значит, будет знойно, как последние пару дней.

Он показывал ей разных морских птиц, называя их. Очень скоро Эмерелд смогла отличить чистиков и буревестников от чаек и олуш-глупышей. На третий день она встала рядом с ним у руля, когда Шон отпустил отдыхать Дэвида Фитцжеральда. Они шли из пролива Святого Георга в Ирландское море.

По его настоянию Эмерелд взялась за штурвал, чувствуя себя очень смелой, хотя и понимала, что его мощные руки готовы исправить любую ее ошибку.

– Угадай, куда мы направляемся? – промурлыкал О'Тул, и его пальцы накрыли ее.

Эмерелд оглянулась на него через плечо и заметила насмешливый огонек в его глазах. Она догадалась, что задумчивость Шона исчезла, и ее сердце возбужденно забилось.

– Подскажи мне.

О'Тул улыбнулся ей:

– Мне лучше самому взяться теперь за штурвал. Минэй-Стрейт немного узковат.

– Англси! – радостно выдохнула Эмерелд.

– У тебя прекрасные воспоминания об этом острове. Я хочу, чтобы к тем воспоминаниям прибавились сегодня новые. Незабываемые. Воспоминания дороги. Я хочу, чтобы мы с тобой вспоминали потом об этих часах как о самых счастливых в жизни.

Они оставили команду плавать в теплой бирюзовой воде и рука в руке направились к хрустальной пещере. Они молча разделись у входа, так как оба понимали, что священный ритуал следует совершить обнаженными. Все их мысли и чувства были направлены друг на друга.

Эмерелд и Шон в восхищении прошли по сверкающему лабиринту, стены которого были инкрустированы кристаллами, похожими на бриллианты. Для них эта пещера с высокими сводами навсегда останется волшебным местом. Ее водоем светился мириадами танцующих радуг. Они благоговейно коснулись сверкающих стен, и пальцы их ног ступили в прозрачную воду цвета джина.

Шон видел красоту Эмерелд в переливчатом сиянии света и тени. Его стальные глаза подсказали ей, какой привлекательной он ее находит.

А Эмерелд, глядя на смуглую мощную стать Шона, потеряла голову от его близости. Он научил ее чувствовать, ценить красоту красок и звуков, наслаждаться каждым мгновением, отделяя его от прошлого и будущего.

Шон подал ей руку, и они вместе бросились в воду, окунувшись в волшебное царство. Эмерелд ощутила, как напряглось ее тело, как забурлила кровь от радости, как возбуждение охватило ее, как сердце переполнилось любовью. Они здесь, вместе, это настоящее совершенство… совершенное настоящее.

Охваченные восторгом, они плавали и плескались. Эмерелд вскарабкалась на спину Шону, ее руки обвили его за шею, и он глубоко нырнул, изображая дельфина для своей Ундины. Под водой они играли и целовались, чувствуя, что окружающий мир исчез, оставив их в покое в этом рае для двоих. Они не боялись воды, их игра была бурной и опасной, достигая вершин радости и свободы, пока наконец Эмерелд не бросилась, забыв обо всем, в объятия Шона.

Он поднял ее на край бассейна и сам устроился рядом. Когда он крепко обнял ее, Эмерелд почувствовала такой сильный прилив доверия и любви, что прошептала:

– Только ты можешь так крепко обнимать меня, а я все равно чувствую себя свободной.

С общего молчаливого согласия они нашли свою одежду там, где оставили, и вышли из бриллиантовой пещеры на горячее солнце. Коралловый песок манил к себе, и они не в силах были противостоять этому языческому искушению. Эмерелд легла на спину и блаженно раскинула руки и ноги, позволяя жару песка проникнуть в ее тело.

Она закрыла глаза и ощутила, что никогда не будет чувствовать себя счастливее, чем в этот миг. Шон Фитцжеральд О'Тул стал для нее ее вселенной. Она не могла себе представить, что не знает его, не видит гибкие движения его тела, не слышит, как его низкий голос шепотом произносит ее имя. Без него она чувствовала себя потерянной, он давал ей ощущение завершенности. Никаких сомнений – такая любовь продлится вечно.

Эмерелд лежала на сахарно-белом песке в лучах солнечного света, под мягким морским бризом, играющим ее темными кудрями. Восхитительное чувство предвкушения поднималось в ней, ее переполняли радость, ожидание счастья, потому что она знала – скоро, очень скоро он займется с ней любовью.

Она не открывала глаз, пока не ощутила трепетание, словно бабочка крылом прикоснулась к краешку ее губ. Эмерелд улыбнулась про себя и медленно подняла ресницы. Он стоял на коленях, пристально глядя на нее, в его темных стальных глазах плясали веселые искорки. Не опуская глаз, она медленно встала на колени рядом с ним.

Им не требовались слова, им хотелось только прикасаться друг к другу, и это желание было сродни голоду. В едином порыве их пальцы сомкнулись, побежали по щеке, по горлу, по плечу. Ладонь Эмерелд коснулась его сердца, и она ощутила его биение под своими пальцами.

Он был великолепным мужчиной. Он был ее ирландским принцем.

Шон наклонился, собираясь поцеловать ее, и, когда был уже совсем близко, Эмерелд прошептала его имя, стремясь к нему всей душой:

– Шон, Шон.

Его губы прижались к ее шее, чтобы не мешать ей произносить его имя.

– Твоя кожа, как горячий шелк. Мне нравится прикасаться к тебе и целовать тебя, когда ты нагрета солнцем. – Кончики его пальцев пробежали по ложбинке между ее грудями, спустились вниз к талии и нырнули между ног, чтобы прикоснуться к спрятанной там жемчужине. Шон поднес палец к ее губам. – Попробуй, – шепнул он.

Она лизнула, пробуя себя на вкус, и стала следить затуманившимися глазами, как он слизывает ее сок со своих пальцев. Все, что он делал, всегда заставляло ее почувствовать себя дикой и распутной.

Шон уложил ее на песок, прогретый солнцем, и ее длинные локоны рассыпались темным ореолом вокруг личика в форме сердечка. Его глаза почернели от страсти. Он так хотел обладать ею, что это превращалось в наваждение. Шон говорил себе, что все оттого, что их время течет, как песок. Обстоятельства заставляют его насладиться этой женщиной, пока они вместе.

Если только… он сцепил пальцы и не дал себе закончить. О'Тул заставил себя перестать думать. Он мог видеть, слышать, обонять, чувствовать на вкус и прикасаться. Этого должно быть достаточно. Ему не следует все осложнять своими мрачными мыслями. Дочь Монтегью может зачать через несколько месяцев или через год. Ему пока не нужно возвращать свою пленницу назад.

Он научил ее жить одним мгновением, наслаждаться здесь и сейчас. В эту секунду они вместе. И только это и имеет значение. Он сделает так, что тысячи дней и ночей превратятся в один солнечный незабываемый час. Желание все сильнее охватывало его, но он придержал его, чтобы подарить удовольствие Эмерелд.

Он не рассчитывал на то, что ее страсть разгорится таким огнем. Женщина высоко подняла ноги, обхватила его и выгнулась так высоко, что его твердый, пульсирующий член вошел в нее. Он сам научил ее не задумываясь брать то, что хочется, и ему доставляло огромное наслаждение, что Эмерелд требует все то, что он в состоянии дать ей.

Шон знал, что ей нравится больше всего, поэтому снова и снова погружался в нее и выныривал, с каждым разом проникая все глубже, пока она не начала задыхаться, извиваться и не вцепилась в него с протяжным стоном. Каждый раз, как он выходил из ее лона, тело Эмерелд словно оплакивало потерю, пик наслаждения отступал, но Шон немедленно возвращался, и она поднималась все выше и выше к вершинам экстаза.

Никогда еще их плоть не пылала так, как в этот раз, когда они любили друг друга на горячем песке и сверкающее солнце обрушивалось на обнаженные тела. Их кожа горела, огонь бушевал внутри, а кровь напоминала кипящую лаву, перетекающую от одного к другому, пока они полностью не потеряли контроль над собой, оказавшись во власти всепоглощающей страсти.

Сияющий огненный круг перед закрытыми глазами Эмерелд превратился в пламенно-оранжевый, потом в кроваво-красный и потемнел до пурпурного. Она цеплялась за край вулкана в течение стольких восхитительных минут, что когда стремительно полетела вместе с ним в огнедышащую бездну, их тела неистово содрогались, пока семя Шона изливалось в нее.

Они пролежали в объятиях друг друга целый час, целовались, шептали нежные слова, словно остались одни на свете. Когда Эмерелд задремала, Шон стал пристально разглядывать ее лицо, чтобы навсегда запомнить, как она выглядела в этот неповторимый день. Им хотелось, чтобы это чудо никогда не кончалось, и они оставались па пляже, пока солнце не опустилось в море.

Когда они наконец добрели до корабля, команда удивила их, приготовив из даров моря блюда, от которых потекли слюнки. На берегу из прибитых морем обломков моряки развели костер, чтобы поджарить рыбу, креветок и омаров, которых в изобилии обнаружили среди скал. Восхитительная еда у костра стала заключительным аккордом этого великолепного дня.

«Месяц» прибыл в Грейстоунс уже глубокой ночью. Шон и Эмерелд медленно прошли по крутой дорожке к большому дому, обняв друг друга за талию. Она прижалась к нему, ее голова касалась его плеча. Никому из них не хотелось, чтобы этот день заканчивался, но солнце и морской воздух, их игры и страстные объятия полностью истощили силы Эмерелд.

Шон отнес ее наверх и раздел, а она могла лишь сладко зевать. Он лег рядом с ней в постель, прижался к ее спине и властно обнял. Она заснула с улыбкой на губах. Эмерелд знала – никогда в жизни она еще не чувствовала себя лучше.

Эмерелд и припомнить не могла, когда еще так плохо себя чувствовала! Она свесилась с огромной кровати, ее рвало в ночной горшок. Кейт Кеннеди, услышав, что творится с Эмерелд, торопливо вошла в спальню хозяина. Представшая перед ней картина заставила ее остановиться.

– Вы беременны, – объявила она со свойственной ей прямотой.

Эмерелд подняла бледное, удрученное лицо.

– Именно так я и подумала. – Не успела она произнести эти слова, как ее охватил новый приступ тошноты. Несчастная охнула, снова нагнула голову и извергла остатки содержимого желудка в горшок из китайского фарфора.