Текст книги "Антропогенный фактор"

Нагнувшись, я заглянул в поддон. По всей видимости, Гримур недавно мыл его, так как нечистоты в поддоне отсутствовали, лишь несколько капель яда растеклось по дну небольшой лужицей. Зато нижние прутья клетки покрывала корка засохших экскрементов. А вот это уже любопытно. До сих пор мне не встречались столь нечистоплотные негуманоиды, и демонстративным прикрытием разумности Аранея это служить не могло – любители инопланетной фауны, содержащие в клетках уникальные экземпляры животных, обычно ревностно относятся к санитарии в вольерах своих питомцев. Тогда что это может означать?

Задумавшись, я взялся рукой за прут клетки. Металл был тёплый, шершавый, но изнутри клетки вдруг повеяло таким пронзительным холодом и беспредельной чуждой тоской, что я отдёрнул руку и принялся растирать ладонь, будто ожёгся. Тактильная чувствительность у меня от природы высокая, но не настолько, чтобы испытать шоковый удар остаточного мнемопотенциала. Машинально я попытался активировать биочипы, надеясь, что это они усилили шоковый эффект, но биочипы по-прежнему не откликались. Вот и ещё одна загадка…

Клетка мерно колыхалась на внушительной цепи, но мне чудилось, что из пустого пространства за прутьями за мной пристально наблюдают стеклянно-безразличные глаза Аранея. Даже после смерти он жалил, как скорпион.

Я отошёл от клетки, осмотрел гостиную. Искать кристаллы трансформера не имело смысла – частотно-волновая блокировка дезактивировала их, они осыпались с потолка, и пылесос биокибера-уборщика благополучно засосал полиморфные кристаллы в мусоросборник, как обычный песок.

На столике стояли две тарелки с остатками фиолетового студня и стакан с недопитым виски. Любопытно, с кем Гримур разделил свой последний обед? Уж явно не с Ктесием, с которым в этот момент я беседовал в его коттедже. Причём сотрапезник коммодора был непьющим, иначе стояло бы два стакана… Я поёжился. Если биокибер-прислуга не убрала со стола грязные приборы, значит, обед был прерван, и гость коммодора определённо видел, как из клетки выпрыгивает Араней. Но почему-то казалось, что неизвестный сотрапезник Гримура никогда не сознается, что он здесь обедал, тем более о чём они с коммодором говорили.

– Секретарь! – сказал я.

– Я вас слушаю, – отозвался секретарь Гримура низким женским голосом.

– Просканируй столик и передай данные в мой коттедж. Об исполнении доложи.

Не верил я уже никому. Даже бездушной биоэлектронике, поэтому не стал требовать от секретаря воспроизвести запись предсмертного обеда коммодора. Лучше десять раз подстраховаться, чем один раз попасть впросак.

– Ваше распоряжение выполнено, – сообщил женский голос через минуту. – Ещё будут просьбы?

– Пока нет.

Тембр голоса выходил за рамки эстетической программы системы жизнеобеспечения, а это значит, что Гримур установил его, основываясь на каких-то личных воспоминаниях. Но спрашивать напрямую не стоило – у секретаря могла быть установлена блокировка на подобные вопросы, и он мог мгновенно стереть всю память. Надо не забыть сделать запрос своему секретарю по поводу идентификации голоса.

Я внимательно обследовал коттедж, но более ничего не привлекло моего внимания. Разве что отсутствие личных вещей Гримура. Понятное дело, когда фирма предоставляет столь многофункциональное жильё, не стоит тащить с собой гардероб. Но личные вещи это не только одежда, это и дневники, и кристаллозаписи, и стереофото родных и близких… В коттедже же не было ничего, что хоть как-то указывало на личность его обитателя, кроме двух пар специфической обуви выходца с Маннаэяры. Вероятно, сто лет тому назад Минаэт, увлечённый поисками «зеркал мрака», возил с собой кристаллозаписи и стереофото, но с тех пор, как получил «дополнительную жизнь» и вынужден был обслуживать Аранея, жизненные позиции коммодора кардинально изменились. Родные и знакомые давно умерли, он стал Гримуром и уничтожил всё то, что напоминало о былой жизни и честолюбивых устремлениях. Скорее всего, он уже и не жил, а существовал, как и большинство людей, для которых главная цель в жизни – сама жизнь. Пока после тебя не останется горстка праха… В общем, так и получилось: всё, что осталось от Минаэта-Гримура – это горстка праха да две пары специфической обуви.

В коттедже Ктесия повезло больше. Координатор не чуждался своего прошлого и возил с собой некоторые вещи, напоминающие о том времени, когда он был Селлюстием: помятую каску спелеолога, значок вольного галактического кладоискателя, стереослайды родной планеты и две коробочки с дневниковыми кристаллозаписями. На одной коробочке было написано: «Торбуциния», на другой – «Патимат-II». На лучший улов я не смел и надеяться – именно оттуда началась история злоключений Минаэта и Селлюстия, заставившая их впоследствии стать Гримуром и Ктесием, и интуиция подсказывала, что многое из того, что происходило на Торбуцинии, является ключом к событиям на Мараукане.

Но когда я открыл коробочки с кристаллозаписями, то испытал сильнейшее разочарование. Сто лет тому назад кристаллозаписи осуществлялись на органических нестабильных носителях: за это время кристаллы успели помутнеть, и их грани отсвечивали грязно-жёлтым цветом некачественного янтаря. Вряд ли с них можно было снять хоть какую-то информацию, и, скорее всего, Ктесий возил с собой старинные кристаллозаписи как амулеты. И всё же я взял их, надеясь, что детальный анализ кристаллической структуры позволит если не фрагментарно восстановить информацию, то создать более-менее достоверную версию.

Вернувшись в свой коттедж, я поинтересовался у секретаря, переправили ли ему сканированное изображение обеденного стола из коттеджа коммодора, и, получив утвердительный ответ, попросил провести криминалистическую экспертизу отпечатков пальцев с грязной посуды. Затем прошёл в лабораторию, включил анализатор кристаллических структур и вложил в него кристаллозаписи Ктесия.

Экспресс-анализ показал, что восемьдесят шесть процентов информации потеряно безвозвратно, а из четырнадцати оставшихся лишь два процента претендуют на достоверную расшифровку. Остальные двенадцать процентов настолько фрагментарны, что смысловой обработке не подлежат.

Не густо. Возможно, и оставшиеся два процента содержат информацию на уровне текстовой абракадабры сильбо Аранея. Безнадёжно вздохнув, я принялся вводить параметры расшифровки и уровня достоверности адаптации повреждённой информации.

– Криминалистическая экспертиза отпечатков пальцев закончена, – сообщил секретарь.

– Подожди минуту, – буркнул я, запуская адаптационную программу.

Дисплей анализатора замигал, и на нём высветилось ориентировочное время обработки повреждённой кристаллозаписи. Три-пять часов. Что ж, не всё делается так быстро, как хотелось бы. К сожалению.

Я отключил дисплей и откинулся на спинку кресла.

– Докладывай, – разрешил секретарю.

– На столовых приборах выявлены отпечатки пальцев только одного человека, и они принадлежат коммодору Гримуру.

Брови у меня сами собой полезли на лоб.

– Не понял? Он что, обедал один и ел из двух тарелок?

– Такой информации не имеется, – бесстрастно ответил секретарь.

– Выведи-ка мне на дисплей изображение стола! – приказал я, подозревая, что секретарь из коттеджа коммодора умышленно исказил сканирование. То есть не умышленно, на это секретарь не способен, а согласно одной из многочисленных программ защиты частной жизни, которую Гримур инициировал в системе жизнеобеспечения своего коттеджа.

На экране спроецировалось изображение стола из гостиной коттеджа коммодора с грязной посудой внезапно прерванного обеда. Нет, не вносил секретарь Гримура в изображение никаких корректировок: те же две тарелки с остатками фиолетового студня, стакан с недопитым виски, вилки, ножи – всё лежало и стояло на своих местах. Или при сканировании стола секретарь Гримура заретушировал чужие отпечатки? Ну, это уже чересчур – в такое предположение я поверить не мог.

В недоумении я забарабанил пальцами по подлокотнику кресла и тут вспомнил необычный голос секретаря Гримура. Что-то он значил для коммодора… Быть может, голос принадлежал давно умершей женщине, которая много значила в жизни Минаэта? Тогда можно предположить, что коммодор поставил лишний прибор для неё и устроил нечто вроде поминок…

– Будь добр, – попросил я секретаря, – узнай по своим каналам, есть ли прототип у голоса, присвоенного коммодором своему секретарю, и если это так, то выясни, кому он принадлежал. Только действуй осторожно, вполне возможно, что на эту информацию наложена блокада, стирающая память при попытке проникновения в программу.

– Попрошу вас снова предъявить жетон высшего уровня допуска, чтобы я имел право вмешаться в чужую личную жизнь.

– А одного раза недостаточно? – пробурчал я, прекрасно зная, что от инструкции секретарь не отступит ни на йоту.

– Нет. Для вмешательства в чужую личную жизнь требуется контактное подтверждение уровня допуска.

– У коммодора Гримура уже нет личной жизни. Он скончался.

– В мою сеть не введено данных о смерти коммодора Гримура. Попрошу предъявить допуск, в противном случае ваше распоряжение аннулируется.

Я достал жетон и опустил его в щель идентификатора.

– Начинай… – сказал я и в этот момент увидел на обеденном столе коммодора то, на что раньше не обратил внимания. – Ну-ка, разверни изображение, чтобы я видел стол сверху!

Изображение послушно повернулось, и с этого ракурса было хорошо видно, что на тарелке коммодора лежали грязные нож и вилка, а у другой тарелки нож и вилка покоились на столе по обе её стороны, как их положили при сервировке. Никто и не думал к ним прикасаться. Похоже, что Гримур всё-таки ел один из двух тарелок… Моя версия о поминальном значении обеда имела шансы на достоверность, если бы не одно «но». Из поминальной тарелки никто не ест, к тому же тогда должен был стоять и второй стакан с виски…

Любое расследование я всегда начинал с выяснения мелочей – тогда общая картина прорисовывалась чётче и причины поступков фигурантов легко объяснялись. Но сейчас почувствовал, что в своих предположениях ухожу в область второстепенных фактов. А в таких случаях, чтобы не зациклиться на несущественном, тормозящем расследование, лучше всего переменить направление анализа.

Я убрал изображение обеденного стола из гостиной коммодора и вызвал медиколога.

Борацци сидел на ступеньках своего коттеджа и курил. Вид у него был сумрачный, а сам он необычно трезв. Как стёклышко.

– Добрый день, Рустам.

Он одарил меня тяжёлым взглядом.

– Я бы не сказал, Вольдемар, что день выдался добрый. Скорее, наоборот.

– Согласен. – Извиняясь за нечаянную нелепицу, я развёл руками. – Что показало вскрытие?

Посасывая чубук трубки, Борацци помедлил с ответом, затем глубоко затянулся и посмотрел мне в глаза. Былой подозрительности в его взгляде не было. Было откровенное неприятие. Меня и всего того, что происходило на платформе.

– За сегодняшний день в моём распоряжении был только один труп. О результатах вскрытия я вам уже доложил.

– Не понял? А Гримур? А Ктесий? А Араней?

– То, что осталось от коммодора и координатора, называется останками, и провести вскрытие разложившихся тел не представляется возможным.

С трудом, но я сдержался, чтобы не взорваться. Мало мне секретаря, постоянно поправляющего фразеологию, так и медиколог туда же.

– Как погляжу, Рустам, вам доставляет удовольствие пикироваться. К чему бы это? Спиртное закончилось?

– Спирта у меня – море, но я вас уже ставил в известность, что в роли агента СГБ вы мне не нравитесь.

– А я не претендую на роль собутыльника, – отрезал я. – Оставим личную неприязнь в покое и займёмся работой. Что вам удалось узнать по останкам Гримура, Ктесия и Аранея?

Медиколог глубоко затянулся, выпустил несколько красивых колечек и аккуратно проткнул их струйкой дыма. Я молча ждал ответа, наблюдая, как он упражняется в искусстве табакокурения.

– На когда похороны назначить? – неожиданно спросил он, не глядя на меня.

– После того, как вы представите мне полный отчёт об экспертизе останков.

– Значит, завтра в одиннадцать утра… – вздохнул Борацци и принялся выбивать трубку о ступеньки.

Я молча ждал, не собираясь вступать с ним в полемику.

– Экспертиза останков коммодора и координатора показала странную, но, в общем-то, ожидаемую картину, – наконец начал он, пряча трубку в карман. – Исходя из данных структурного анализа, возраст останков соответствует девяносто двум с небольшим годам, как если бы Гримур и Ктесий погибли почти столетие назад, причём одновременно. Это подтверждает гипотезу о том, что «лишние» годы они прожили в своеобразном темпоральном коконе, методика создания которого неизвестна. Я попытался найти событие, которое бы соответствовало этой дате, и мне это удалось на удивление довольно быстро. Девяносто два года четыре месяца и шесть дней тому назад звезда Патимат превратилась в сверхновую.

Я покивал головой и спросил:

– А что показала экспертиза останков Аранея?

Борацци нехорошо усмехнулся.

– Я вижу, вас нисколько не удивила связь между продолжительностью жизни Гримура и Ктесия со сверхновой Патимат. Откуда у вас такие сведения?

– Вы хотели сказать о Минаэте и Селлюстии? Тогда вспомните, кто мне порекомендовал поискать сведения о «зеркалах мрака» в информотеке. Не слишком ли вы много знаете для обыкновенного медиколога, Рустам?

– А вдруг я просто умный? – криво усмехнулся Борацци. – Знаете, интеллект не зависит от профессии.

– Слишком умных обычно привлекают на работу в СГБ.

– У меня на вашу службу идиосинкразия. Работе агентом службы безопасности я предпочитаю алкоголь.

Он откровенно издевался и категорически отмежёвывался от меня как от своего коллеги. Что это ему давало, я не понимал. Его алкоголизм был шит такими же белыми нитками, как моя недавняя высотобоязнь.

– Фобии надо лечить, – сказал я. – Я, по вашему совету, излечился от высотобоязни. А как быть с вашим алкоголизмом?

– Непременно вылечусь! – с излишним энтузиазмом заверил Борацци. – Как только закончим разговор, так и начну лечиться. Спиртом.

– Тогда докладывайте, что показала экспертиза останков Аранея.

– Аранея, так Аранея. – Он пожал плечами. – Исследование тканей и внутренних органов показало, что это не животное.

Он замолчал, ожидая моей реакции. Будто в какую-то игру со мной играл. Нашёл время и ситуацию…

– Вы хотите сказать, что он – негуманоид?

– Нет, этого я как раз не хочу сказать. Негуманоиды, гуманоиды, мы с вами, как бы не кичились своим разумом, но тоже животные. А Араней – нет.

– Тогда кто же он?

– Нечто, не поддающееся объяснению. Ни биокибер, ни иммитант, хотя с последним у него много общего. Такое существо вообще не имеет права на жизнь, так как ни пищеварительного тракта, ни каких-либо иных органов, обеспечивающих его энергией, в теле не обнаружено. Это существо могло жить максимум день, как бабочка-однодневка… Но и в том, что оно жило, у меня большие сомнения. Судя по анализу тканей, это, скорее, муляж или кукла, неспособная к самостоятельному передвижению.

– Ничего себе кукла… – пробормотал я. – Вы видели, как она нас атаковала?

– Не слепой. Видел… Но, в соответствии с данными препарирования, в самостоятельной жизни Аранею отказываю!

– Вы обнаружили кого-то внутри? – с надеждой спросил я, прекрасно понимая призрачность своего предположения.

– Это в каком смысле?

– В смысле кого-то, кто бы управлял «куклой»?

– Вы намекаете на связь с местными фантомами? – поморщился Борацци. – Нет, никого внутри не было, разве что в пазушной области, исполняющей функции воздушного мешка для продуцирования звуков, обнаружено некоторое количество инколани, хотя непонятно, зачем оно там оказалась, если пазушная область не обладает свойствами пищеварительного тракта.

– Что такое инколани?

– Инколани? Блюдо маннаэярской кухни.

– Студень фиолетового цвета? – обожгла меня догадка, и мой вопрос прозвучал излишне эмоционально.

Борацци внимательно посмотрел на меня.

– Что такое инколани вы не знаете, – сказал он, – но его внешний вид вам известен. Что вы недоговариваете, Вольдемар?

Я усмехнулся.

– Пока я здесь единственный агент СГБ, – намеренно сделал ударение на слове «единственный», – то вопросы буду задавать я. У вас всё?

– Практически. – Медиколог нисколько не смутился. – Осталась одна мелочь…

– Давайте вашу мелочь, – сказал я, подозревая, что «мелочь» окажется той самой «изюминкой», которую Борацци приберёг напоследок.

Так оно и оказалось.

– Поскольку между смертью Аранея и смертями Гримура и Ктесия явная связь, я на всякий случай провёл структурное сканирование трупа паукообразного. По-вашему, сколько ему лет?

– Столько же, сколько Минаэту и Саллюстию?

– Не угадали! – покачал головой Борацци. – Время его бренного существования исчисляется не годами, а днями. Его возраст – тридцать четыре дня. Молоденький такой паучок.

Да, это действительно была «изюминка». Причём такая, что переварить её не представлялось возможным. Как Араней не мог переварить инколани. И спрашивать о том, не ошибся ли медиколог при темпоральном сканировании, не имело смысла. Уж он то не раз проверил и перепроверил результаты тестов…

– У меня всё, – сказал Борацци. – Ещё вопросы будут?

– Нет…

– Тогда я пошёл пить водку.

– Спирт… – машинально поправил я, поскольку в коттедже медиколога иного спиртного уже не осталось.

Но Борацци моего замечания не услышал – он отключился.

Обдумать и хоть как-то систематизировать новые факты у меня не получилось. Вызвал секретарь.

– Вы запрашивали информацию из памяти системы обеспечения коттеджа коммодора, – напомнил он.

Вероятно, он уже давно получил эту информацию, но не вмешивался в мой разговор с Борацци.

– Докладывай, – вздохнул я, откинувшись на спинку кресла. Возможно, секретарь раскопал что-то такое, что поможет объяснить факты, изложенные медикологом. Но я не очень на это надеялся.

– На ваш запрос об идентификации голоса системы жизнеобеспечения коттеджа коммодора получен отрицательный ответ. Прототипов этого голоса определить не удалось, так как Гримур Ноуссон устанавливал тембр произвольно, не пользуясь никакими аудио источниками.

Что ж, личная тайна ушла вместе с коммодором. Был кто-то в его жизни, чей голос будил в памяти ностальгические воспоминания, но он не захотел делиться своей тайной ни с кем. А восстановить истину мнемосканированием мозга не представлялось возможным. Мозг коммодора не выжгли, как у Марко Вичета, он скоротечно разложился. И если тайна голоса секретаря коммодора являлась косвенным и несущественным фактом, то между выжиганием мозга одного покойника и стремительным разложением второго прослеживалась неопровержимая связь.

– У тебя есть ещё что-то? – спросил я чисто интуитивно. В последнее время интуиция проявлялась во мне с пугающей методичностью, и точность её предсказаний начинала тревожить. Возникало странное ощущение дежавю, будто я всё знал, но основательно подзабыл. Знал, кто такой Араней, знал, что здесь происходит, знал, зачем здесь нахожусь… Знал на подкорковом уровне, но вспомнить не мог. Проанализировать подсознание из-за отключения биочипов тоже не мог, хотя всё та же интуиция подсказывала, что это бы не помогло.

– Да, – сказал секретарь. – Вы проводили криминалистическую экспертизу остатков обеда в коттедже коммодора на предмет выявления сотрапезника Гримура. Вас по-прежнему интересует этот вопрос?

– Да! – Я настолько удивился, что даже привстал с кресла. – У тебя есть какие-то новые сведения?

– Есть видеозапись обеда.

О такой удаче я и мечтать не мог, хотя уже догадывался, кто это был. И никак не мог предположить, что мне предоставят видеозапись.

– Показывай!

Над столешницей сконденсировалось объёмное изображение гостиной Гримура. Гримур ел молча, с отрешённой методичностью отрезая кусочки инколани и медленно пережёвывая. Напротив него, поджав в кресле лапы, сидел Араней. Явно подражая коммодору, он хелицерами разрезал инколани, натыкал на коготь и отправлял в ротовое отверстие. Зачем он это делал, было непонятно. Переварить пищу, по заверению медиколога, он не мог, да и двигаться, кстати, также, разве что будучи куклой в чужих руках…

Кто же тот кукловод, в чьём спектакле я вынужден принимать участие?

Глава четырнадцатая

Согласно теории идеального умышленного убийства, его невозможно раскрыть, если отсутствует мотивация. Аксиоматичный пример – преступник приобретает оружие, уезжает в другой город, встречает незнакомого человека, убивает его и возвращается домой. Прямо сказать, как сама теория, так и иллюстрирующий её пример, никудышные, поскольку термин «умышленное» уже подразумевает мотивацию. Тем не менее, именно убийства, совершаемые маньяками исключительно ради самого убийства, являются на практике наиболее трудно раскрываемыми. С вступлением Земли в Галактический Союз криминалистический анализ ситуации многократно усложнился. Уклад жизни, мораль, психология многих гуманоидов зачастую кардинально отличаются от человеческих, поэтому мотивацию преступления, совершенного представителем иной расы, как правило, невозможно оценить с точки зрения земной логики.

Мои биочипы не работали, и оценить убийство Марко Вичета по меркам психологии иных рас я не имел возможности. Приходилось действовать по старинке, полагаясь, что если мотив преступления не полностью антропоморфен, то, по крайней мере, не выходит за рамки человеческой логики. С этой точки зрения мотив лежал, как говорится, на поверхности. Всё началось с того, что я послал биокибера-геолога принести сталагмитовую воронку, образовавшуюся в пеносиликатной пыли от яда Аранея. Видимо, кто-то, заинтересованный в сокрытии улики, присутствовал в этот момент в катакомбах и видел, что за «пробу» взял биокибер-геолог. Не осведомлённый, что я уже побывал в катакомбах, он посчитал, что «образец» в пробоотборнике случаен, похитил его и вывел из строя биокибера. Возможно, надеялся, что биокибера разберут на составные части, не интересуясь, почему тот вышел из строя. Но, контролируя глобальную сеть жизнеобеспечения платформы, он неожиданно узнаёт, что Марко Вичет сумел разблокировать память биокибера, и пока инженер-биомеханик не успел передать полученные сведения мне, устраняет его.

Все нити преступления сходились к Аранею. Он побывал в помеченной на схеме пульсирующей зелёной точкой комнате катакомб и оставил там свой след, он порвал комбинезон Марко Вичета и шкуру имитанта… Но были и некоторые неувязки. Если Араней видел, как биокибер-геолог срезает с пола в катакомбах сталагмитовую воронку с каплей яда, то почему не завладел ею прямо на месте? Проще было бы замести следы, устроив в катакомбах обвал, чем выводить из строя биокибера в лифтовой кабине… Не сориентировался сразу? Возможно. Последующие шаги указывают, что в своих действиях он отнюдь не безупречен: не стёр память биокибера, из-за чего пришлось убить инженера-биомеханика, при этом зачем-то снял защитное поле и сбросил мёртвое тело с платформы на поверхность Марауканы… Быть может, это сделано намеренно, чтобы единственным виновником преступления посчитали Аранея? Однако подобное никак не вязалось с заключением медиколога, что Араней не мог действовать самостоятельно. К тому же странное резюме о его возрасте… Чуть больше месяца, в то время как из разговоров Ктесия с Гримуром Аранею должно быть около ста лет. Стоп! Где-то у меня уже встречалось разночтение в возрасте… Ах, да, возраст сооружений марауканцев… Впрочем, это несерьёзно – там шла речь о миллионе лет, а здесь…

Всё же мне показалось, что тут прослеживалась какая-то связь, и я, в очередной раз доверившись интуиции, попытался эту связь проанализировать. Чем определял возраст Аранея медиколог? Структурным сканированием… Я вспомнил соотношение моих результатов структурного сканирования Усечённой Пирамиды с данными темпорального зондирования стапульцев, умножил на возраст Аранея, определённый Борацци, и получил около ста лет. Вот, значит, как… Выходит, взрыв сверхновой Патимата каким-то образом связан с событиями на Мараукане?

Я не стал вызывать медиколога и просить, чтобы он проверил возраст останков Аранея темпоральным зондированием – и так всё ясно. Вместо этого запросил в информотеке данные о сверхновой Патимата, надеясь, что их оттуда не удалили, как данные о «зеркалах мрака».

Сведения о сверхновой Патимата нашлись в разделе Астрофизика, но ничего интересного для моего расследования не представляли: сугубо космологические характеристики звезды и её странного планетоида до взрыва и после. Спектр излучения, масса звезды, параметры необычной орбиты планетоида, энергия взрыва, дата, расстояние до Марауканы… И ни слова об экспедиции Минаэта. Понятное дело, в раздел астрофизики вносятся исключительно достоверные научные данные – домыслы и дикие теории сюда не попадают…

Перед глазами всплыл эпизод трапезы коммодора с Аранеем: паукообразное, ловко орудуя хелицерами, отрезало кусочки инколани и отправляло их в ротовое отверстие… Темнит что-то Борацци – какая к чёрту кукла может так виртуозно управляться с обедом?! Но затем в памяти всплыл фантом Марко Вичета, вспомнилась прочитанная по артикуляции губ фраза «Как трудно быть живым…», и моя убеждённость, что Араней способен на самостоятельные действия, пошатнулась. Если уж прослеживается связь между Патиматом и Марауканой, то почему не может быть связи между фантомами и Аранеем?

Вконец запутавшись, я вызвал Аоруиноя, рассказал всё, что знал об Аранее, о его «даре» продлевать жизнь Гримуру и Ктесию, о Патимате, и попытался доказать, что у событий на Мараукане вовсе не антропогенные корни.

Инспектор терпеливо выслушал и был вынужден согласиться с моим мнением. Однако согласие он высказал таким тоном, что в нём слышалось недоумение. Причём, как показалось, недоумение относилось не к изложенным фактам, а ко мне лично. Будто я не понимаю какой-то простой истины, наподобие «дважды два – четыре».

– Знаете, уважаемый Вольдемар, – сказал он после небольшой паузы, словно специально сделанной для того, чтобы я уловил направленность его недоумения, – на моей родине, Каратоиде, существует древняя легенда о существах, чем-то похожих на Аранея. Они тоже обладали способностью продлевать жизнь тем, кто их содержал. Память у нас передаётся по наследству, но, к сожалению, сведения об этих существах восходят чуть ли не к началу мироздания, и кое-что всё-таки потерялось. В частности, внешний вид существа. Осталось лишь название – слоах…

Я замер. Знакомое буквосочетание, только не слоах, а слоаг. И в случайное совпадение я не верил, тем более что эти буквы очень близки по звучанию. Не знаю, чего добивался инспектор, но мне показалось, что с тёмного экрана он внимательно наблюдает за моей реакцией.

– Спасибо, глубокоуважаемый Уэль, – сухо поблагодарил я, – но, думаю, ветхозаветные сказки Каратоиды здесь ни при чём.

– Как знать, уважаемый Саныш, – сказал Аоруиной, – как знать…

И отключился.

А я почувствовал, что в этот раз имя Саныш он произнёс с каким-то значением. Подтекстом.

– Да пошёл ты к чёрту со своими намёками! – взорвался я. Будь что-нибудь под рукой, обязательно запустил бы в дисплей.

Взяв себя в руки и немного успокоившись, я вдруг понял, что в расследовании пошёл по неверному пути. Как ни прискорбен факт гибели Марко Вичета, но не смерть биомеханика является причиной моего присутствия на Мараукане. Это всего лишь частность…

Встав с кресла, я раздражённо прошёлся по лаборатории. В голове воцарился сумбур, и ничего не удавалось систематизировать. Выглянув в окно, я с удивлением обнаружил, что на Мараукане наступила ночь. То-то ничего не соображаю… Надо отдохнуть, а утром на свежую голову попытаться снова продолжить анализ.

– Расшифровка кристаллозаписей закончена, – совсем не ко времени сообщил секретарь.

Я обречённо вздохнул.

– Что удалось извлечь?

– С восьмидесятипроцентной достоверностью восстановлено два визуальных фрагмента.

– Не густо…

Следовало отложить просмотр на завтра, но я решил не рисковать – вдруг опять кто-то влезет в систему жизнеобеспечения и сотрёт результаты? Пусть сейчас не смогу проанализировать, но фрагменты останутся в памяти.

– Показывай, – махнул рукой, возвращаясь к столу.

Фрагментами оказались статичные стоп-кадры. На первом в мутной пелене недоброкачественного снимка просматривались контуры витализатора с приоткрытой крышкой, из-под которой высовывалась когтистая паучья лапа. Всё-таки прав я оказался в своих предположениях – Аранея репродуцировали из останков паукообразного, обнаруженного при раскопках на Торбуцинии. Точнее, слоага… Интересно, а что тогда означает «спыфл»? Знает ли это инспектор, и стоит ли его спрашивать?

Второй фрагмент был тёмный, будто засвеченный: на заднем плане на фоне звёздного неба проглядывал контур бесформенных скал, а по центру – угольно-чёрный овал с застывшими в нём барельефами двух человек в пустотных скафандрах. Лица были закрыты непроницаемыми поляроидными забралами, а положение фигур наводило на мысль, что они с натугой пытаются выбраться из клейкой черноты. Вот, значит, какое оно – зеркало мрака… Если, конечно, всё это не компиляция – слишком художественно выглядела композиция, будто памятник. Каких только сюжетов ни встречается на кристаллозаписях, и, возможно, Саллюстий попытался изобразительным способом выдать желаемое за действительное. Когда-то поиски «зеркал мрака» были мечтой его жизни, и я не удивлюсь, если этот статичный фрагмент окажется плодом его воображения.

– Судя по звёздному небу и хаотическому нагромождению скал, снимок сделан на планетоиде Патимат-II, – пояснил секретарь.

– Да? – равнодушно спросил я. – А какова вероятность компиляции?

– Двадцать процентов мои, – сообщил секретарь, – без этого не удалось бы воспроизвести фрагмент. Уровень же первоначальной компиляции, если таковая была, не поддаётся анализу.

– И на том спасибо… – пробормотал я, поднимаясь с кресла. – На сегодня всё.

Надо было поужинать и лечь спать, но ни одного, ни другого не хотелось. И голова была пуста. Доработался…

И в этот момент платформу ощутимо тряхнуло, да так, что она закачалась, как утлое судёнышко на океанских волнах. Гравитационный удар! Причём где-то поблизости… Однако раскаты грома раздались только через минуту. Но какой же тогда силы должен быть столь далёкий гравитационный удар, чтобы платформу закачало?! Сродни планетарной катастрофе, как если бы упала комета…

Я подошёл к сейсмографу, включил монитор. Эпицентр гравитационного удара находился на северном полюсе во фторсиликоновом море, и мощность взрыва один к одному совпадала с мощностью взрыва антигравитационной бомбы класса «А». Опять совпадение? Не слишком ли их много? И ещё – каким образом сюда докатилась звуковая волна? Ударная – понятно, через несколько минут, когда она обойдёт всю Мараукану, сейсмограф зафиксирует очередной всплеск, – но звуковая? Невольно я прислушался, и мне показалось, что привычный ритм марауканского прибоя изменился. Стал резче, злее, что ли, будто надвигался шторм.