Текст книги "Наследники Мишки Квакина. Том I"

Червячья нора

А то вот еще однажды, когда я был маленьким, произошел странный случай. Мы тогда в деревне жили. Отец, мать, я и младший брат – Пашка. Вечером отец сидел за столом в прихожей, напевая мелодию из диснеевского мультфильма «Утиные истории» большим фанатом которого он был, и задумчиво ковырялся в ухе спичкой. Спичка поломалась.

– Вот же пакость какая, – вынув из уха обломок спички, он брезгливо осмотрел его. – Раньше спички лучше были! Влад, принеси сверлышко.

– Какое? – поинтересовался я.

– Миллиметра на три.

Я отправился в свою комнату и достал из дивана оранжевый пенал от быстрорастворимого аспирина UPSA, в котором хранил мелкие сверла.

– На три у меня нет. Три и два сойдет?

– Неси, сойдет.

Я вручил ему сверлышко и он начал ковыряться им в ухе, приговаривая:

– Прямо не ухо, а червячья нора какая-то. Извивы просто немыслимые.

Пашка завороженно наблюдал за этим процессом.

– А разве черви живут в норах? – поинтересовался он.

– А ты что смотришь, карандух? – благодушно обратился к нему отец. – Уши надо регулярно чистить, тогда и червей не будет и никакие уховертки не заведутся.

– Верткоухи опасны? – как обычно перепутал незнакомое слово брат.

– Еще как! – скорчил зловещую рожу папаша став похожим на облезлого барсука, упавшего в чан с мучным клейстером.

Из кухни выглянула мать:

– Вить, все мозги себе проковыряешь. Хватит ребенка пугать своими уховертками, а то ссаться во сне будет.

– Да вот спичка поломалась, не могу вынуть, – пожаловался ей супруг.

– Спичка? Надо посмотреть, – она принесла с веранды керосиновую лампу и, взяв лежащий на столе коробок, засветила ее.

– Ничего не видно, – светя мужу в ухо «летучей мышью», пожаловалась она. – Глубокое ухо.

– Ты не смотри, как говорит Лобан, «невооруженным взглядом». У тебя же лупа где-то есть, – подсказал он.

Мать постоянно таскала в дамской сумочке лупу для проверки подлинности денежных купюр.

– Владик, подай лупу из моей сумки, – продолжая размахивать лампой, распорядилась она.

– А где сумка?

– Ты что, совсем сербень или придуриваешься? Где же ей быть? В холодильнике, конечно! – мать хранила сумочку в холодильнике, чтобы сберечь ее кожу от старения.

Кто-то по телевизору сказал, что в холоде кожа омолаживается, и родительница сделала из этого выводы.

– А как я холодильник открою, если там батя сидит? – широкая спина папаши перекрывала доступ к дверце холодильника.

– Ты такой же дубень как и отец твой! – разозлилась мать. – Вить, отодвинься!

Папаша вместе со стулом, оставляя на паласе глубокие вмятины, сдвинулся вбок. Я подал сумку, мамаша извлекла лупу и стала изучать ухо мужа.

– Влад, на, держи лампу и свети бате в ухо. Да нормально держи черт безрукий! Прости Господи. Наведи на ухо! Ровно держи, что руки трясутся, как будто кур крал?

– Может фонариком посветить? – спросил я, видя, что лампа в столь деликатном деле как исследование уха не помощник.

– Там же батарейки сели? – пристально уставилась мать на меня.

– Я их восстановил, – смущенно признался я, – и теперь фонарик работает.

– Так что ты молчишь, балбес! Неси фонарик!

– Валь, вы там еще долго? – подал голос отец. – Ужинать давно пора, а вы не можете с простейшим делом справиться, растыры.

– Вить, сейчас достанем спичку и спокойно поужинаем.

– А что на ужин?

– Ботвинник.

– Херильник! Суп мне в тюрьме надоел, – ответил несудимый отец любимой присказкой. – Котлет лучше пожарь с картошкой.

– Хорошо, пожарю, только не вертись.

Я принес фонарик и начал светить в ухо. Пашка подобрался поближе и, посверкивая очками, пытался заглянуть туда.

– А мозг будет виден? – робко спросил он.

– Какой еще мозг? Откуда там мозг? – недовольно ответила мать. – Иди лучше картошку почисти для бати.

– Стоп, а это что? – мать ткнула пальцем в угол над холодильником.

– Где? – не понял я.

– Видишь, что-то отблескивает, – мамаша подкралась к углу и обнаружила иголку с черной ниткой, воткнутую в угол прихожей.

Так как родительница была крепко повернута, из-за отца-колдуна, на различной мистике, то данная иголка была расценена ею как «сглаз».

– Что там? – не поворачивая головы, поинтересовался глава семьи.

– Иголка, с черной ниткой. Воткнул кто-то… – мать подозрительно осмотрела нас троих. – Это сглаз!

– Ох-ты! – сдавленно охнул Пашка и попятился из прихожей. – Сглаз! Чур меня!

– Не бойся!

– Где иголка? – не понял отец. – В ухе?

– Вить, ты уже заколебал со своим ухом!

– Влад, принеси пинцет, – распорядилась она.

Я принес пинцет и отдал матери.

– Руками трогать подброшенные вещи нельзя, – поучала нас она.

– И непременно надо сжигать, – пошла на кухню и бросила найденную иголку и пинцет в котел отопления. – Посмотрите, зеленым цветом сгорает!

Мы кинулись на кухню наблюдать эту картину.

– А пинцет? – всполошился я.

– Отстань. Все равно этим пинцетом нельзя было пользоваться теперь, а то сглаз бы на тебя перешел. И не вздумай шлак на дорожку вывалить!

– А что мне с ним делать?

– Надо в землю зарыть…

– Так зима же, земля под снегом замерзшая.

– Ладно, выбросишь шлак на дорогу. Там никому вреда не причинит.

– Кто же воткнул? – начала размышлять мать, меряя шагами прихожую. – Лобаниха? Не было на этой неделе ее. Зиночка? Не могла. Родиониха? Не приходила… Данилючка? Верочка? Точно, Верочка! Вот же ехидна крашеная!

– Валь, а спичка? – подал голос отец. – Долго мне еще скоряжившись тут сидеть?

– Вить, отстань. Ничего с тобой не случится от спички. Тут серьезнее дела творятся.

– А где сверло? – опомнился я.

– Не знаю, – папаша недоуменно покрутил головой и посмотрел на стол. – Вроде как ковырялся им, а потом не помню.

– Витя, ты баран сверло в ухо уронил! – отреагировала мать. – Теперь как хочешь доставай!

– Да ну вас всех! – отец плюнул на пол и обиженный пошел в мою комнату, где завалился на продавленный диван и включил телевизор. – Сдохну тут, а вам и дела не будет!

– Сверлышко ему! – передразнил он меня. – Тьфу!

После сжигания иголки оранжевый шар неопознанной природы, часто зависающий ранее над нашей крышей, фиксироваться перестал.

Рыбий жир

Мать наша была женщиной не то чтобы очень образованной. Скажем прямо, она полна была различных предрассудков и суеверий, как бочка солеными огурцами. Не знаю, что тому виной: то ли наличие отца-колдуна, то ли отсутствие приличного образования, но она была именно такой, какой была. При этом на свой манер о нас с братом заботилась заботилась, заставляла тепло одеваться и занималась профилактикой заболеваний.

– Одевайтесь теплее, а то простудитесь! – мать заставляла даже в оттепель одеваться так, как будто на улице сорокоградусный мороз. – Влад, что ты напялил эту лепиздряйку как кулема какой-то?

– Но там же тепло!

– Не гордыбачь с матерью! Надень под нее кацавейку какую-нибудь!

– Жарко будет.

– Пар костей не ломит! Я вот всегда пододеваю кофтенку какую-нибудь.

– Да жарко мне!

– Вот подхватишь ангину, тогда посмотрим! – другой ее идеей фикс была ангина, которая якобы так и норовит свести нас с братом в могилы.

Для профилактики этой зловещей ангины мы пару раз в неделю посвящали свои вечера дышанию над кастрюлей с распаренным картофелем. Возможно, определенная доля здравого смысла в этих ее опасениях была, если учесть, что за несколько лет до этого, когда мы еще жили в деревне Пеклихлебы, я едва не умер от двухстороннего воспаления легких. Мамаша спасала нас от простуды и ангины как умела.

После того как первого мая 1986 года мы попали в аварию, после которой я год не ходил, мать решила взяться за наше питание. Как раз только недавно переехали в новый дом, построенный специально для нашей семьи в большом яблоневом саду. Это, получается, лето или начало осени 1987 было.

– У меня для вас сюрприз! – тожественно заявила за завтраком мать, пряча что-то за спиной.

– Какой? – младший брат в силу юного возраста еще верил в хорошее и доброе.

– Теперь ваши кости не будут ломкими! – голосом рекламного агента объявила мать.

– Если в аварии не попадать, то никакие кости не будут ломкими, – рассудительно ответил я.

– При чем тут аварии? Теперь вам никакие аварии не страшны! – она достала из-за спины продолговатую металлическую банку серебристого цвета. – Вот!

– Что это? – подозревая подвох, поинтересовался я.

– Рыбий жир!

– Это хорошо. А зачем он нам?

– Будете пить по столовой ложке каждый раз перед едой.

– А он вкусный? – любопытству Пашки не было предела.

– Еще какой! А главное, очень полезный! Теперь у вас и кости будут крепкими и рахита не будет и простуды никакой!

– И агнины (брат часто путал слова) не будет? – обрадовался он. – Теперь не надо над картошкой дышать?

– Нет, от ангины не помогает, – умерила восторженный тон мать. – Жир это одно, а дышать картошкой это другое.

– Ну, кто первый? – она набулькала в большую ложку буро-желтой жидкости с неприятным запахом. – Смелее же. Он и от радиации защищает!

– Пускай Влад пробует, – Пашка был трусоват и боялся всего нового. – Он старший.

– Влад, попробуй, – ткнула мне под нос вонючую ложку мать.

– За папу, за маму! – начал дразнить меня брат.

Задержав дыхание, я выпил жир.

– Ну как? – не выдержал Пашка.

– Вкуснятина!

– Правда?

– Да.

– Пей, вкусно же! – налила мать ложку и ему.

Брат сморщился и выпил. Потом выпучил глаза и бросился из дома, едва не снеся дверь. С крыльца послышались звуки рвоты – брата тошнило. Я схватил кружку холодного чая и пытался заглушить им мерзкий вкус.

– Ничего, привыкните, – успокоила меня мать. – Нас в детстве им поили и ничего, живы, как видишь.

– А если не привыкнем?

– Привыкните, – она покачала банкой с жиром. – Тут пять литров, будет время привыкнуть. Это для телят жир, батя с фермы принес.

После такого завтракать как-то совершенно расхотелось.

– Мы погуляем в саду?

– Да, только от забора далеко не отходите, – отпустила мать.

Я вышел на улицу и посмотрел на бледного Пашку.

– Пошли в сад погуляем.

– А завтрак?

– Что-то аппетита нет. А у тебя?

– Нет, – брат вновь согнулся пополам, и его вырвало желчью. – Я этого больше не выдержу!

– Выдержишь! Там еще много.

Брата вновь вывернуло при этих словах.

– Рыготину за собой убери, а то сглазит кто-нибудь, – распорядилась вышедшая на крыльцо мать.

– А мы гулять собирались…

– Вот приберешь и погуляешь. Зарой в землю под деревом без хвои и без черных ягод!

– А разве ягоды растут на деревьях? – ошалел брат.

– Не умничай! Вишня тебе не ягода? Слива не ягода? Рябина не ягода?

– Ягода…

– Вот под вишнями и сливами не зарывай! Под яблоней прикопай. И поглубже.

– Кстати, ты в какую сторону блевал?

– Туда.

– На восток? Радуйся, это хорошая примета.

В саду мы встретили темноволосого пацаненка, по виду Пашкиного ровесника.

– Здравствуйте! – поздоровался он.

– Здравствуй, – ответил я, а Пашка из боязливости промолчал.

– А можно я буду с вами дружить? – помявшись, спросил пацаненок.

Мы с братом переглянулись. Как-то раньше никто нас о таком не спрашивал, и мы не знали, как отвечать на подобные предложения.

– Меня Шуриком зовут, – по-своему расценил он наше молчание.

– Влад, а это Павел, – ответил я.

– Я сейчас! – Шурик внезапно кинулся бежать в сторону лесопосадки, отделявшей сад от деревни.

– Чего это он? – заинтересовался брат.

– Не знаю.

– Надо что-то с жиром делать, – мрачно заметил Пашка. – Его там на всю жизнь хватит.

– Пять литров, – вновь согласился я.

– Может украсть банку?

– Воровать нехорошо, – высказал я вдолбленную в меня после взлома вагончика строителей мысль. – Если узнает, то убьет. Да и могут другую принести банку. Их батя тырит на ферме.

– А ему можно воровать?

– Он же взрослый и директор. Он как бы не ворует, а берет сам у себя. Ему можно.

– И жир ему пить не надо, – внес свою лепту брат.

Мы задумались над несправедливостью жизни. Из посадки выбежал Шурик, сжимая в руках картонную коробку из-под макарон.

– Вот!

– Что это? – подозрительно поинтересовался Пашка, впервые подав голос при Шурике.

– Принес! – он вытряс из коробки на ладонь нарезанное сало. – Для друзей!

Мы переглянулись, я протянул руку, взял кусочек, положил в рот и стал жевать. Брат напряженно следил за мной. Сала ему хотелось, но он опасался отравления и ждал, чем закончится. Сало было вкусным, и я взял еще. Шурик тоже присоединился ко мне. Мы стояли и жевали, а Пашка все смотрел на нас.

– Паш, попробуй, вкусно.

– Да?

– Да.

– Ты меня уже обманул сегодня, – обиженно заявил он и, сглотнув слюну, отвернулся.

– Нам больше будет.

– А он всегда так ходит? – указал пацаненок на кепку с накладными кудрями, красовавшуюся на голове брата.

– Это он от радиации, – с ходу соврал я. Не рассказывать же первому встречному, что эту кепку изготовила мать на новый год и с тех пор заставляла ее носить, чтобы Пашке не напекло голову. Спасибо что хоть костюмы новогодние не заставляла одевать ни его, ни меня.

– Все, теперь мы друзья до гроба! – расплылся в щербатой улыбке Саша. – Я там по улице дальше живу, Моргуненок я. Найдете, если что.

– Там? – уточнил я, показав в сторону посадки.

– Да, наш дом за Лобаном. Мне пора, а то надо за братом смотреть. Побегу, – он кивнул нам на прощание и вновь побежал в сторону посадки.

– Правда, вкусное было? – смущенно спросил брат.

– Да, – я разжал руку, демонстрируя припрятанное сало. – На, ешь.

Он с жадностью набросился на редкое лакомство.

– Вкусно. Вот только что с жиром делать?

– Есть у меня одна идея…

– Какая?

– Увидишь.

Назавтра мы вновь испытали прелесть рыбьего жира на завтрак. Мать ушла на работу, а я начал воплощать задуманное. Отыскав спрятанную в зале в стенке-горке банку с вонючим лекарством я обвязал ее крест-накрест толстой шерстяной нитью, отмотанной из клубка. На следующее утро мать достала жир и обомлела.

– Что это? – диким голосом вскричала она, отшвырнув булькнувшую посудину.

– Где? – вошел я в зал.

– Это что? – указала она на банку.

– Это? – я хотел взять банку, но мать сильно ударила меня по руке.

– Не смей трогать!

– Почему?

– Не видишь что ли олух?

– Да что там?

– Нитка, болван!

– И что?

– Это сглаз!

– Сглаз! – ахнул незаметно наблюдавший за нами из прихожей Пашка. – Чур меня, чур!

– Кто-нибудь приходил вчера? – попыталась взять себя в руки мать.

– Тетя Зина, тетя Нина, тетя Оля… – начал перечислять брат.

– Кто-то порчу хочет навести! Неси совок! – приказала она мне. – И палку какую-нибудь принеси.

Я принес палку с улицы и совок из кухни. Мать аккуратно закатила емкость на совок и с молитвой вынесла во двор, где швырнула в железный колесный обод, на котором мы варили своей свинье. Тогда свинья у нас одна была – наша первая свинья.

– Влад, разжигай костер!

– Так рано же еще!

– Не спорь с матерью, кретин! Разожги огонь и сожги банку! И не вздумай достать и сожрать, падла купоросная!

– А как же кости?

– Какие кости, идиот? Ты что подонок, моей смерти хочешь?

– Нет.

– Тогда не задавай больше дурацких вопросов, а немедленно сожги эту гадость!

Я с радостью разжег костер, и мы с братом наблюдали, как взорвалась банка, и ярко вспыхнул в пламени выплеснувшийся жир. Когда вернулись в дом, то увидели не менее удивительное зрелище. Мать взяла три очищенные луковицы, проткнула их иглой-цыганкой с красной нитью и завязала нить петлей вокруг луковиц. За эти нитки повесила луковицы в кухне, зале и прихожей. Затем, читая молитвы, окропила все комнаты дома освященной водой. Замесила на этой воде тесто и нарисовала им над входной дверью, снаружи и изнутри дома, кресты. Кроме того, внутри дома над дверью в каждую комнату с двух сторон нарисовала коптящей свечой кресты.

– Теперь не подействует! – облегченно вздохнула она после всех этих действий. – Главное, не забыть через неделю луковицы снять, посолить и сжечь. Влад, напомни мне.

– Обязательно! А что с жиром будем делать? Может, попросить батю еще принести?

– Ты смерти моей хочешь, да?

– Нет.

– Тогда и молчи про жир! Чтобы больше не слышала!

– А кости?

– В аварии не попадай, и не будут ломаться! Понял?

– Понял… – отвернувшись, чтобы спрятать довольную улыбку сказал я. – Конечно, понял.

Яблоко раздора-III

Давным-давно, когда мы с младшим братом Пашкой были детьми, то жили в деревне. Дом наш стоял в большом фруктовом саду, где яблони были посажены ровными рядами. Сад, конечно, только номинально считался нашим, ибо был не огорожен, но со временем, когда я стал окультуривать его: обрезать сухие ветки, прививать, подкармливать и белить деревья, жечь в те ночи, когда ожидались заморозки из прошлогодних листьев дымные костры в саду, то брать яблоки можно было лишь с моего разрешения.

– Выбирайте себе деревья и ухаживайте за ними, – на высказывания недовольства предлагал я. – Я ничего против не имею и даже помогу, если надо будет.

Желающих взять на себя попечение яблонь, как правило, не было. Языками трепать все горазды, а как до дела доходит, так сразу в кусты сваливают. Зато у меня порядок был в саду!

Однажды в конце лета или в самом начале осени мы с отцом обрезали в мастерской тес. Он где-то урвал необрезанного и мы делали его обрезным. В задней стене мастерской, напротив входной двери, была еще одна дверь, а посередине между ними стоял сделанный на автозаводе деревообрабатывающий станок. Так как тесины были длинной под шесть метров, то мы открыли заднюю дверь. Папаша размечал доску, прочерчивал химическим карандашом линии и подавал на пилу, а я с другой стороны подхватывал обрезанную тесину. Часа три так, окруженные звоном пильного диска и опилками, топтались, а потом папаша захотел покурить и оправиться. Выключив станок, он засунул сигарету в широкий рот и важно прошествовал мимо меня, и вышел на огород.

По мере движения лысой головы взгляд его зацепился за одну из яблонь. На одной из яблонь, отстоящих на ряд от забора, в густой листве наблюдалось какое-то подозрительное движение.

– Эт что такое?

– А я откуда знаю? – ответил я.

– Паш, сгоняй в спальню и принеси бинокль. Только аккуратнее, а то разобьешь, криворукий, – скомандовал он прятавшемуся за бочками с дождевой водой моему младшему брату.

Пашка кинулся выполнять важное поручение.

– Слушай, там вроде как человек, – продолжал размышлять отец. – Что он там делает?

– Может, гадит? – предположил вернувшийся Пашка, протягивая ему футляр с биноклем.

– Ты по себе не суди, каловичок. Счас узнаем, – отец навел окуляры и покрутил настройку. – Дундук какой-то незнакомый… Б.., яблоки рвет в пакет!

– Прикиньте, у нас на глазах пи… т наши яблоки! Куда катится мир? Вот где собака порылась!

– СтаршОй, неси «воздушку»!

Я сходил в дом и принес пневматическую винтовку, привезенную Пашкиным крестным отцом Леонидом Филипповичем.

– Пули не забыл?

– Нет. А ты что, будешь в него стрелять? – поинтересовался я.

– Нет, …ля, просто смотреть буду! Давай ствол! – он выхватил у меня из рук винтовку и зарядил ее.

– Учитесь, пока батька жив, – раздался хлопок выстрела. Ничего не произошло.

– Прицел сбит, – он вновь переломил ствол, заряжая. – Куда упреждение брать?

– Левый нижний угол.

– Следи в бинокль, – раздался очередной хлопок.

Со стороны яблони послышался крик.

– Попал!!! – возликовал отец. – Кранты конокраду!!!

Раздался очередной хлопок и вскрик с яблони.

– Пристрелялся! – как ребенок радовался отец.

– Эй ты, дундук на дереве! Ты меня слышишь?

– Да! – донесся приглушенный крик.

– Эй, на шхуне, Лом не проплывал? – продолжал развлекаться папенька, спуская курок.

Ответом ему был очередной вскрик.

– Значит, не проплывал. Эй, дебил, клади яблоко на голову!

– Зачем?

– Будем в Вильгельма Теля играть. Если яблоко сшибу, то я тебя усыновлю!

– Вы больной?

– Больным будешь ты, скотина! Еще не знаешь, с кем связался! Попал ты, разиня чужеродная, как кур в ощип. СтаршОй, неси ружье!

– Эй, ты чего? Крыша поехала? – спросил я.

– Завалим урода! Не ссы, он не местный. Эй ты, соловей фруктовый, ты чей?

– Я в гости приехал!

– Значит, никто тебя искать не будет. Молись, тетерев.

– Не надо! Я уйду!

– Х… ты теперь куда уйдешь, удав плюшевый! Хана теперь тебе будет! Секир башка будем делать! А ну кричи кукушкой, пока из ружья не стрельнул!

– Ку-ку-ку-ку…

– Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?

– Ку-ку-ку-ку-ку-ку…

– Паш, считай! – очередной выстрел и очередной вскрик. – Попробуешь спрыгнуть и убежать, пристрелю! И закопаем в навозе – никто и никогда не найдет! Кукуй!

– Ку-ку-ку-ку-ку-ку…

– Будет знать, как воровать чужие фрукты, – важно пояснил нам отец. – Эй, на шхуне, полундра! Теперь кукарекай!

– Кукареку! Кукареку!

– Теперь кукушка.

– Ку-ку-ку-ку-ку-ку…

– Эй, лишенец, слышал как надо? Свисти, удот!

В течение двух часов отец развлекался, заставляя кричать и свистеть незадачливого воришку пока не закончились все известные ему птицы и пули в пачке.

– Беги! – наконец смилостивился он.

– Ату его, ату! – орал он вслед улепетывающему подростку. – Огня, пришли с огнем!

– Учитесь бестолочи, пока батя жив. Вот ты бы Влад просто банально набил ему рожу, а я ему урок на всю жизнь преподал!

– А если он в милицию пойдет?

– А что нам милиция сделает? Мы разве по кому-то стреляли? Нет, мы резали тес и никого не трогали. А он – наймит мирового империализма и израильской военщины, нас оговорил.

– Хм… Поживем – увидим.

– Батю слушай! Умнейше, сильнейше и красивейше нас нет никого! У запора два врага: чернослив и курага! Ладно, хватит расслабляться. Пошли пилить дальше.

Мы допилили тес. Незаметно подкрались первые сумерки и папаша вновь восхотел придаться пороку дымопускания.

– Пошли покурим. Заодно посмотрим, может еще какой баран наши яблоки тырит.

Мы вышли через заднюю дверь в огород. Закурив он начал поучать:

– Вот видишь, а вы боялись. Часа три прошло, а никакой милиции и в помине нет.

– А вдруг еще не доехали? – подал голос, опять спрятавшийся за бочками, Пашка.

– Что ты там все за бочками трешься? Бабы там голые купаются?

– Какие бабы? – не понял брат.

– Эх, молод ты еще. Подрастешь – поймешь. Ладно не ссыте, никакой милиции не приедет.

– А вдруг у него родственники есть? – продолжал сомневаться трусоватый брат.

– Родственники? – папаша почесал лысую голову, с наслаждением размазав по ней насосавшуюся крови комариху. – Родственники у него есть – к кому-то же он приехал. Но что они нам могут сделать?

– Подожгут, – Пашка побаивался пожаров, которые тогда довольно часто случались в нашей деревне.

– За что? За невинную шутку и поджигать? Тебе голову напекло в кепке! – брат по настоянию матери продолжал носить кепку, сшитую ее когда-то как часть новогоднего костюма.

– Ты же мог глаз ему выбить, – сказал я. – Что бы мы с ним тогда делали?

– Ёк-макарек! Мог бы – выбил бы. Не каркайте, ничего не случиться. Пошлите лучше ужинать, трясогузки.

Прошло с неделю где-то. Про этот случай мы почти забыли. А между тем события шли естественным чередом. Мы и не подозревали, что ворующий яблоки оказался родственником нашего соседа через дорогу Кольки Лобана. То ли племянник, то ли еще кто-то – не суть важно. Лобану он не слова о произошедшем не сказал, зато вернувшись в Пеклихлебы пожаловался старшему брату-каратисту. Тот вскипел благородной яростью, и, заручившись по телефону поддержкой откуда-то знакомого ему моего друга Андрюхи-Пончика, приехал в Горасимовку чтобы найти обидчиков брата.

Найти по смутному описанию испуганного подростка кого-то довольно трудно, но помог слепой случай. Мой шебутной брат и его друг Шурик Моргуненок, живший с другой стороны от дома Лобана, уже организовавшие свой наводящий ужас на любого здравомыслящего человека ЛИМОН, случайно заметили во дворе у Лобана нового человека. Что делает нормальный деревенский человек, увидев незнакомого? Здоровается и знакомится. Что делают деревенские дети встретив незнакомого? Правильно, дерутся. Наши малолетние оболтусы не нашли ничего лучшего как забросать проходящего по двору юношу комками грязи.

– Мы хотим драки! – орали они, а затем бодрой рысью удалились в наш сад.

Я чем-то занимался дома или во дворе, когда они прибежали ко мне.

– Влад, там нас побить хотят!

– Кто? За что?

– Мы его не знаем.

– А откуда он взялся?

– Не знаем. Там, в саду ходит он.

– Пошлите, посмотрим.

Мы перелезли через горизонтальные жерди ограды за подвалом и двинулись в сад. Неподалеку от отцовского гаража нам попался незнакомый крепкий юноша.

– Вы это чего? – спросил он.

– А ты чего? – поинтересовался я, прикидывая, как лучше приложить наглеца.

– А ты чего? Хотели драться?

– Кто? Я хотел? Это ты нарываешься.

– Дети бегали и кричали: Хотим драки! – указал он на спрятавшихся за густыми зарослями нашей малины подстрекателей.

– И что, ты решил с детьми драться?

– Нет, могу с тобой, – взгляд его скользнул по мне. – Только давай без ножей и палок.

– При чем тут ножи? – не понял я.

– У тебя же нож? – он указал на кончик ножен, выглядывающий из-под моей рубашки навыпуск. Была у меня тогда привычка таскать нож охотничий на брючном ремне. Как правило, ножны я заправлял в карман брюк и под рубашкой нож был не виден, а тут не заправил.

– Нож, и что с того? Боишься?

– Давай по-честному драться. Я с ножом не буду!

– По-честному?

– Да, по-честному. Встретимся один на один и с пустыми руками. За меня может Андрей поручится.

– Какой Андрей?

– Родион. Знаешь его?

– Конечно, знаю. Друг мой. А чего драться-то? Ты чего вообще приехал тут?

– Вы брата моего обидели.

– Какого брата? – искренне не понял я.

– Он у вас яблоки рвал, а вы по нему стреляли…

– А-а-а… Было такое, не буду отрицать. Но стреляли не мы, а батя – это раз. А во вторых он тоже неправ был – начал яблоки рвать без спросу. Спросил бы – ему бы никто худого слова не сказал.

– Да? – видно было, что запал поугас.

– Да. Ну что, будем драться?

– Не стоит, – подумав, сказал он.

– Я про то же.

– Меня Алексей зовут, – протянул он руку. – Я к Лобану приехал. Из Пеклихлебов. Знаешь где это?

– Влад, – пожал я руку. – Конечно, знаю. Вон тот оболтус в кепке с кудрями там родился.

– Земляки значит… А чего он в кепке?

– По приколу носит.

– И, правда, прикольно. Как у Олега Попова. Нож покажешь?

– Смотри, – я задрал рубаху и, вынув нож, подал ему.

– Мощная штука, – попробовав заточку лезвия, вернул мне нож. – А ментов не боишься?

– Нет. У нас тут чужих ментов не бывает.

– Ладно, может, посидим сегодня вечером где-нибудь? Андрюху позовем. У меня самогонка есть.

– Не вопрос. Давай после того как скот пригонят, на карьере встретимся. Только самогона не надо. Я вина принесу – сам делаю.

– Давай. Я Андрюхе сам позвоню, – уже уходя, он попросил. – И скажи, чтобы не дразнились больше и грязью не бросались.

– Не волнуйся, больше не будут.

Вот такое мирное продолжение имела история про яблоко раздора. А ведь могло бы быть и по-другому…