Текст книги "Наследники Мишки Квакина. Том I"

История, навеянная медогонкой

Написал в «Крестьянских детях» про электромедогонку, экспроприированную нашим отцом Плейшнером у ныне покойного дедушки Шурика, и вспомнил про деда. Надо рассказать историю поподробнее. Благо, практически все действующие лица вам уже известны. Для начала вкратце коснусь нового действующего лица, а именно самого дедушки Шурика. Точнее, для Плешивца он был дядей, а для нас с Пашкой дедом двоюродным. Надо заметить, что внешне он был очень схож с Плейшнером. Люди малознакомые их часто путали, особенно в головных уборах. Знали мы его с раннего, можно сказать, детства. Еще с тех давних пор, когда я прятал мелкого Пашку в чемодан и носил по веранде.

Вообще, надо заметить, что в детстве Пашка боялся незнакомых людей и стремился куда-нибудь от них спрятаться. Чемодан представлялся ему вполне подходящим убежищем. И когда д. Шурик приезжал к нам с сыном Сергеем, то именно это им и запомнилось. Приезжал же он по той причине, что держал пчел, так как в то время сельское хозяйство, в отличие от нынешнего времени, было ориентировано не только на бурьян. Люди, которые еще помнят, как можно карандашом перемотать пленку в кассете МК-60 согласятся, что в те времена в наших местах и гречиху со льном выращивали, а не бурьян и коноплю как ныне. Гречиха, как многим известно, медонос. Хотя, справедливости ради, стоит заметить, что ныне обильно заполонивший бывшие возделываемые территории борщевик Сосновского тоже прекрасный медонос. Так что человек с мозгами и пчелами и в нынешних условиях не пропадет

Вот дед и приезжал на лето с товарищем, пасекой и электростанцией передвижной и вставал километрах в трех от деревни в рощице, среди гречишных полей. Часто наш троюродный брат Леха с ними приезжал на лето. Мы с Плейшнером и Пашкой иногда туда ездили за медом. Однажды дедов кобель хватанул Пашку за икру. Это случилось после попытки Стаса (Эмиля) обокрасть пасеку4242
  См повесть «Эмиль из Лённеберге».


[Закрыть].

История же, которую хочу поведать, к пчелам не имеет совершенно никакого отношения. Действующие лица: Плейшнер; наш инженер Иван Иванович Куцый; младший брат Плейшнера Леник в тот момент, вскоре после отсидки, бывший у нас в гостях; крестный отец Пашки Леонид Филиппович, также бывший в гостях; Лобан с сыном Володькой, тогда еще совсем маленьким; парторг Николай Ефимович Краха и я. Отмечали, аккурат по случаю завершения посевной, русский традиционный праздник «Березку». Место действия: сады, оставшиеся от сожженной немцами деревни. У нас немцы во время Великой отечественной войны много деревень пожгли. А сады, на радость честным людям, остались. Буйство зелени, цветущие сады, ручей в овраге. Красота! Километрах в восьми от нашей деревни это место было. Километра где-то полтора в бок от асфальта, а потом по асфальту до нашей деревни.

Сами понимаете, в России отмечают всегда с горячительными напитками. Как сказал трагически погибший классик: «А крестины там иль поминки, а все равно там пьянка-гулянка». Водки было много. С ящик где-то. Мы ее в ручье охлаждали. Удивительно вкусной была вода в том ручье. Предварительно, пока шло собрание в клубе и награждение грамотами и премиями отличившихся, мы с Колькой Лобаном и Володькой поехали на место будущего «банкета». Разожгли костер, выгрузили в ручей водку, начали «двойную» уху из накануне выловленной рыбы варить. В ходе приготовления ухи выпили по паре бутылок дефицитного тогда пива. А к тому времени как уха «поспела» и основная масса празднующих подтянулась. Накатили по первой для аппетита, накатили по второй под уху. И понеслось…

Когда ведро с ухой подходило к концу, под действием алкоголя, размывшего верхние уровни сознания, возник конфликт. Одной стороной конфликта выступал Леник, еще не отошедший от зоны с примкнувшим к нему Филипповичем, который всегда был не прочь кому-нибудь в «хрюкальце» зарядить. Другой стороной – Краха с примкнувшим к нему, из территориальной солидарности и общей интеллигентности, пьяным Куцым. Остальные сохранили нейтралитет и старались предотвратить эскалацию конфликта.

– Ну хватит уже мужики. Давайте лучше накатим, – попытался утихомирить их Плейшнер.

– Мужики за плугом ходят! Не буду я с вами пить! – Леник, оскорбившись, ушел от нас, и завалился в заросли крапивы.

– Я друга в беде не брошу! Один за всех и все за одного! – изрек мушкетерский девиз Филиппович и, пошатываясь и кренясь на левый бок, потопал вслед за ним.

– Да и хрен с ними! – махнул рукой отец. – Проспятся и выползут. Коль, наливай!

Надо заметить, что крапива была выше человеческого роста в садах этих. Натуральные джунгли, только что без обезьян, если конечно не считать присутствующих. Мы «продолжили банкет». На углях, оставшихся от костра, шашлыки пожарили.

– Под мясо выпить святое дело! – разошелся папаша.

Приняли под шашлыки. Потом еще приняли. Потом еще.

Вечерело, или как говорит Задорнов: «Смеркалось». Решили, что пора ехать домой. Надо было найти отколовшуюся часть коллектива. Дружные крики не принесли результата. Начались поиски. Место «лежки» отколовшихся в крапиве было обнаружено практически сразу. Вот только никого там не было. Дальнейшие поиски не увенчались успехом. Было принято решение доехать до деревни и привлечь более-менее трезвых мужиков для широкомасштабных поисков. Поехали в деревню. Выехали на асфальт. Едем. Где-то уже в километре от деревни, на повороте возле речушки, впадающей в наше озеро, догоняем бегущего с закинутой головой Филипповича. Оказывается, он проснулся в крапиве, ему померещилось, что наша машина застряла, и он побежал в деревню за помощью. Взяли его и вернулись назад, чтобы показал место, где оставил лежать Леника. Место он показал, только Леника там не оказалось.

Решили вернуться к первоначальному плану и ехать за помощью. Приехали. Организовали наименее пьяных мужиков на широкомасштабные поиски. Меня Плейшнер отправил домой, чтобы Володьку до дома Лобана довел. Прихожу, а дома сидит обидевшийся Леник, свой рюкзак собирая, чтобы назад в город ехать. Еще мать тогда была. Вот он ей и высказывает, заодно припомнив ссору, случившуюся, когда они пасли в нашу очередь деревенское стадо. Оказывается, он проснулся в крапиве – никого нет. Вышел на трассу. Там ехал кто-то на мотоцикле и подвез его. По пути они бегущего Филипповича обогнали, но не обратили на него внимания. Еле уговорил тогда Леника остаться. А эти «волонтеры» полночи по садам и оврагам его искали. Мобильных то телефонов тогда не было и сообщить о находке им не представлялось никакой возможности. Я, правда, пытался связаться с ними, используя радиопередатчик, установленный в летучке Лобана, но там никто не слушал рацию. Только под утро они вернулись злые и протрезвевшие. Чуть Филиппович не побил тогда Леника со злости. Вот так вот бывает.

На счастье

Когда мы с младшим братом были маленькими, наша семья жила в деревне. Отец был директором совхоза, мать бухгалтером. Летом на наши гречишные поля часто приезжал с пасекой дядя отца – дедушка Шурик. Очень был похож на нашего отца. Люди малознакомые их часто путали, особенно в головных уборах. Обычно еще с зимы звонил отцу и узнавал, будет ли совхоз сеять гречиху. И если ответ был положительным, то непременно приезжал. Обычно с ним был еще как-то мужик, с которым они на паях держали пчел, и наш троюродный брат Алексей приезжал помочь. Он был на год младше меня и серьезно занимался вольной борьбой.

Останавливались они обычно в роще в стороне от асфальтовой дороги, в километре от растянувшейся мертвой змеей вдоль дороги деревни Бодрянка, возле поворота на Устье. У них было два КУНГа, свой электрогенератор и они с месяц где-то там стояли лагерем. Лешка к нам на велосипеде оттуда ездил за молоком. Обычно в первые дни приезда отец совершал «визит вежливости», чтобы иметь законный повод напиться и, при возможности что-нибудь украсть или выпросить. Понятно, что по деревенскому этикету его в эту поездку сопровождала жена и дети. К родне все-таки ехали. Итак, однажды ранним летним вечером папенька прикатил домой.

– Валь, собирайся, к деду Шурику поедем.

– А они уже приехали?

– Да, приехали. Мне Ахрюшин сказал. Он видел их сегодня.

– Неожиданно как-то, – замялась мать, у которой была назначена встреча с подругой Зиночкой. – Может, завтра съездим?

– Ты что, того? К завтрашнему дню они уже пчел распакуют, и хрен потом выпьешь.

– А тебе обязательно пить?

– Так дед же! Год не виделись! Грех не выпить!

– Тебе только повод дай.

– Ты не скрипи как телега несмазанная, а собирайся пошустрее. И оглоедов собери. С собой возьмем.

– Может, оставим их дома?

– Чтобы они дом сожгли без нас? Нет, с нами поедут. Пускай привыкают в люди выходить, а-то как сурки забьются за печку и сидят.

– За печкой сверчки сидят, – уточнил я. – Сурки в норах.

– Молод еще с батькой спорить! – отвесил мне мощную оплеуху папаша. – И реакция хреновая, детей не будет!

– Витя, что ты несешь? – возмутилась мать. – Какие ему еще дети?

– Никаких не будет, ха-ха-ха, – как дикий тарпан заржал родитель. – Я про что и толкую. Так, хватит демагогий – собирайтесь!

– Дети, собирайтесь, на пасеку поедем.

– А можно я на засеку не поеду? – выскользнул из своей комнаты вечно путающий незнакомые слова Пашка.

– Сказала что поедешь, значит поедешь! – отрезала мать. – Кепку не забудь!

– Да понял я, понял.

– Влад, сапоги батины старые одень, – продолжала собирать нас мать. – А то будешь как Афоня босиком.

– В сапогах жарко.

– Жарко, не жарко! О приличиях надо думать. Каждый приличный ребенок должен носить обувь и шапку! Что люди скажут, если ты босиком будешь?

– Что у меня кед нет.

– Правильно. Значит, ты будешь позорить родителей! Одевай сапоги, и не гордыбачь с матерью, козленок. Витя, скажи ему!

– Не спорь с матерью, хорек! – пнул меня тяжеловесно подкравшийся сзади отец. – Зажрался, сапоги ему не нравятся!

– Мне нравятся, просто в них жарко, – потирая пострадавший копчик оправдывался я. – Мать сама запрещает в них ходить, чтобы ревматизма не было.

– За один вечер у тебя ревматизма не будет, хватит придуриваться, – сказала мать. – Вить, мы готовы.

– Не ужинали хоть? – поинтересовался папаша, запирая двери и введя нас к машине.

– Нет.

– Это хорошо – в гостях поедим, – грузно плюхаясь на водительское сидение порадовался он. – От винта!

Мы доехали до перекрестка, возле которого росла одинокая искрученная ветрами сосна.

– Тут Соловей-разбойник жил, – поворачивая вправо, на проселок, в очередной раз сказал отец. Он говорил это каждый раз, когда мы проезжали мимо этого дерева.

– Тут? – в очередной раз удивился брат. Он тоже каждый раз удивлялся на эту фразу. У меня возникало ощущение дежа вю. Или мысль, что отец и брат слегка не в себе.

– Да. Вон с той стороны Илья Муромец подъезжал, – выдал что-то новенькое папаша, поворачиваясь назад и показывая рукой в сторону дороги на Устье.

– Вить, хватит пороть чушь. За дорогой лучше следи.

– Валь, ну что ты как кикимора какая зачуханная?

– Сам ты коростовик трухлявый, – не осталась в долгу мать.

– Нематода крестоцветная! – блеснул высшим образованием батя. – Хорош трещать, клещевина дикая, подъезжаем.

– Ладно, я с тобой дома поговорю.

– Ой! – вскрикнул брат.

– Чего ты? – недовольно обернулась мать.

– Меня пчела укусила!

– Это на счастье!

– Какое же тут счастье? – не понял я. – Меня вон сколько раз осы жалили и никакого счастья не было.

– Балбес ты, в этом твое несчастье. Не понимаешь, что оса это не змея. В том-то все и счастье.

– Меня пчела укусила! – вновь попытался привлечь внимание забытый за этим спором Пашка.

– Да заткнись ты уже, горе луковое! Не позорь родителей перед людьми!

– Вечно с тобой, как говорится, то коклюш, то золотуха, – высказался отец. – Откуда тут могла пчела взяться? Их еще не распаковали.

– Не знаю откуда, но укусила, – упорствовал брат.

– Хорош ныть, сейчас жрать будем!

– Витя, как ты разговариваешь?

– А что такого? У нас вроде пикника получается.

– Пап, а ты живых верблюдов видел? – заинтересовался Пашка.

– Конечно. У нас же в ликбезе арабы учились. А они на верблюдах зикают. А при чем тут верблюды?

– Так «Рiсnic» же. Шоколадка такая…

– Шоколадка дело хорошее, особливо на халяву. Но вы, оглоеды, когда за стол сядете, то делайте вид что есть не хотите. Как будто через силу ешьте – так у культурных людей принято.

Машина подъехала к роще.

– Все, приняли добронравный вид. И смотрите мне, без кунштюков! – погрозил огромным кулаком папаша. – Будьте вежливы и предупредительны, мать вашу!

– Витя! – вновь вскричала мать.

– Все, выходим.

Мы вышли и степенно пошли к стоявшим меж деревьев машинам.

– Привет Виктор! – окликнул из кустов крепкий старикан.

– Здравствуй, дед! – заключил его в объятия папенька.

– А чего сегодня? Завтра бы приехали, когда мы до конца распаковались.

– Соскучились, – польстил старику хитрец. – Дети вон все уши прожужжали. Свези и свези к дедушке. Громче твоих пчел.

– Здорово, – пожал нам руки дедушка. – Здравствуй, Валентина.

– Здравствуйте деда. Как ваше здоровье?

– Да ничего, слава Богу. Топчусь помаленьку. Вот опять приехали.

– Здравствуйте! – от машин шел его сын, Сергей.

Он пожал руку отцу, посмотрел на нас.

– Ты Влад, а ты Пашка? Выросли то как! Помните, я, когда к вам приезжал, то Пашка все в чемодан прятался, а Влад его по веранде носил.

Вообще, надо заметить, что в детстве Пашка боялся незнакомых людей и стремился куда-нибудь от них спрятаться. Чемодан представлялся ему вполне подходящим убежищем. И когда дед Шурик приезжал к нам с Сергеем, то именно это им и запомнилось.

– Не было такого! – буркнул брат.

– Павел! – одернула его мать.

– Может, поужинаете с нами? – обреченно спросил дед.

– Поужинать? – папаша почесал лысую голову и внимательно посмотрел на небо. Наступила пауза. Мы с Пашкой тоже подняли головы, пытаясь понять, что он там высматривает.

– Почему бы и не поужинать. Валь, ты как? – наконец высмотрел на небе ответ отец.

– А мы вас не стесним? – вежливо поинтересовалась мать.

– Нет, ни сколько. Проходите за стол, – указал на наспех сколоченный стол дед Шурик. – Садитесь на стулья, а мы с Серегой себе ульи принесем.

– А мне стул? – обиженно поинтересовался Пашка, увидев, что раскладных стула было лишь два.

– Не волнуйся, племяш, у нас еще стулья есть, – утешил его Сергей. – Всем хватит.

Он принес из КУНГа еще два таких же стула и рассадил нас за столом. Хозяева уселись на два принесенных улья.

– Все на пикник! – словами из рекламы внезапно проорал Пашка.

Все в недоумении замолкли.

– Мальчик шутит, – фальшиво улыбнулся папенька, украдкой пиная ребенка. – Он просто рад. Соскучился он по вам.

– Да, рад, – потирая пострадавшую голень, объяснил Пашка.

– Угощайтесь, чем Бог послал, – выставлял на стол яства дедушка.

Бог послал пасечникам в тот вечер буханку хлеба, пару свежих огурцов, банку кильки в томатном соусе, пару крупных луковиц и котелок пшенной каши с тушенкой.

– А это… э-э… за встречу? – поинтересовался отец, пододвигая к себе банку кильки.

– Святое дело, – достал откуда-то из-под стола литровую бутылку Серега. – Медовуха батина.

– Цэ дiло! – почему-то перешел на мову папаша. – Наливай горілку.

На столе появились граненые стаканы.

– Нам много нельзя, – понемногу наливая себе и сыну, сказал дедушка. – Пчелы пьяных не терпят.

– У меня пчел нет, – отрезал папаша, придерживая горлышко бутылки над своим стаканом пока он не наполнился. – Ваше здоровье!

– На святого Пуда доставая пчел из-под спуда, – поддержал дед.

Чокнулись стаканами, выпили.

– Весьма недурственно, – витиевато похвалил папаша. – А святой Пуд это покровитель пчеловодов?

– Нет, наш покровитель святой Зосима.

– Понятно.

Стали закусывать. Пашка хотел взять огурец, но под гневным взглядом матери положил его и понемногу щипал ложкой из котелка кашу.

– Отлично! Как говорится, не в бровь, а в очко, – похвалил отец. – Наливай еще по одной.

– Витя, может не надо так гнать? – высказалась мать.

– А куда тянуть? Скоро ночь, а нам еще обратно ехать.

За полчаса, пока стемнело, он умудрился не только приговорить бутыль медовухи, но и сожрать все съестное, бывшее на столе.

– Больше ничего нет? – очень напомнив мне Винни-Пуха в гостях у Кролика, спросил он.

– Нет, – в один голос ответили дед и дядька, глядя на порхавшего над освещающей стол лампочкой мохнатого лесного мотылька, силящегося поближе рассмотреть городское чудо.

– Ладно, нам пора. Завтра рано вставать. Не скучайте, на неделе еще заеду, – вставая и выталкивая нас с Пашкой из-за стола, скороговоркой частил отец. – Спасибо, как говорится, за внимание. В гостях хорошо, а дома спать.

– До свидания, – донеслось нам вслед.

Мы вереницей шли к машине: отец, мать, я и замыкающим Пашка. Внезапно брат заорал.

– Укусила!

– Да заткнись ты! – через мою голову обернулась мать. – Все пчелы уже спят давно!

– Укусила! – захлебывался слезами брат.

– Вот придурок! – над головой просвистела рука, и послышался звонкий звук оплеухи. – Заткнись, падла купоросная, а то придушу тут, чтобы перед людьми меня не позорил!

Брат испуганно притих и только тихонько поскуливал. Мы загрузились в машину и приехали домой.

– Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее, – всю недолгую обратную дорогу голосил довольный отец.

Приехали. Машину отец поставил возле гаража, поленился загонять. Пошли в дом. В прихожей мать присмотрелась к Пашке:

– Павел, что у тебя с брюками?

– Укусила…

– Кто? – приблизившись, стала внимательно осматривать левую икру сына.

– Вить, у Пашки штаны порваны, – сообщила она плюхнувшемуся в кресло и закурившему отцу.

– Выпороть мерзавца, чтобы вещи берег!

– Вить, это не пчела, – сделала вывод мать, по-всякому вертя пострадавшую ногу. – Это собачьи зубы.

– Дедова собака тяпнула мелкого поганца, – восхитился любящий папенька. – Сорок уколов теперь в попу. Готовься!

Пашка взвыл в голос.

– Так, заткнулся! – взяла дело в свои руки мать, в душе бывшая преданной поклонницей военно-полевой хирургии. – Собака не бешенная, значит уколов не надо. Пописаешь с недельку на рану, и все пройдет.

– А как? – не выдержал я, пытаясь представить эту картину. – Как попасть?

– Учись, пока батька жив, Митрофанушка! – отец вскочил с кресла и, рассыпая вокруг пепел с сигареты, немыслимо вывернул левую ногу икрой наружу. – Вот так выворачиваешь и поливаешь. Только штаны снять не забудь, чтобы не воняло потом. Ладно, братцы кролики, я спать.

– В пепельницу воткни, – он протянул мне тлеющий окурок и потопал в спальню.

– Хороший вечер получился, со значением, – донеслось до нас из спальни.

Мы все изумленно смотрели ему вслед.

– Мармезонский балет, – первым обрел дар речи Пашка.

– А временами и батя ваш на что-то способен, – признала мать. – Ладно, идите спать, поганцы. Завтра рано вставать.

– А собака кусает на счастье? – спросил Пашка.

– Конечно, прямо завтра как проснешься и привалит тебе два мешка счастья, – обрадовала мать. – Спать иди, неслух.

Маслице

Когда мы с младшим братом Пашкой были детьми, то семья наша жила в деревне. У нас в деревне были истинные традиционные ценности, надо заметить. Когда половина населения ранее судима и не по первому разу, то без традиционных ценностей никуда. Тогда как раз перестройка докатилась и до наших мест. В ту пору полуголодную приехали предприимчивые сыны армянского народа, выменивая масло растительное на всякие продукты питания (сало, мясо, овощи). Еще у деревенских детей они выменивали пустые бутылки на дешевую импортную жвачку. Пашка узнал об этом по телефону от своего лучшего друга Моргуненка.

– Там это! – кладя трубку, и начиная метаться по прихожей, поделился он. – Того, самого.

– Пожар? – не понял я.

– Нет. Жвачки.

– Какие жвачки?

– С владышами! – благоговейно произнес брат. Среди деревенской мелочи вкладыши от жвачек котировались очень высоко и на эту «валюту» можно было выменять у аборигенов что-нибудь ценное.

– Где?

– На бутылки пустые меняют, – наконец обрел ясность мысли Пашка. – Возле дома Рябича стоит машина. Там принимают бутылки и дают жвачки.

– И что?

– У нас же еще остались бутылки?

Бутылки за несколько лет до этого сдавали мы с моим другом Андреем, покупая на вырученные деньги концентрат лимонада. Потом бросили это дело, а бутылки стараниями пившего водку папаши в двухсотлитровой железной бочке в саду все прибывали.

– Да, в бочке есть.

– Сейчас Шурик придет, и будем мыть бутылки. Шланг нам включишь?

– Включу.

Я подключил длинный шланг, с помощью которого мы наполняли стоящие на огороде бочки, к крану в стене кухни и бросил конец в сад. Брат с прибежавшим другом начали шустро мыть бутылки.

– Цепочку от ванны возьмите – так внутри лучше вымываются, – поделился я опытом с подрастающим поколением.

Они намыли две авоськи бутылок и, позванивая как небольшая колоколенка, кинулись вприпрыжку по деревенской улице. Вскоре раздался телефонный звонок.

– Алло, – поднял я трубку.

– Влад, они нас обманули! – раздался едва не плачущий голос брата в трубке.

– Кто?

– Козлы эти! – не совсем по-детски охарактеризовал Пашка.

– И где они?

– Поехали к новому детскому саду.

– Хорошо, идите домой.

Я набрал номер дома своего друга Андрюхи Пончика.

– Привет Андрей! Ты в курсе, что кто-то бутылки на жвачки меняет?

– Угу, – кратко отозвался друг.

– Пашку с Шуриком Моргуненком обманули.

– Угу.

– Они к новому детскому саду поехали.

– Угу.

– Может, сходим, посмотрим?

– Давай, – согласился он. – Только пацанов позвать надо на всякий случай.

– Ты звони Юрику и Аркаше, а я Оресту и немцам. Встречаемся возле садика.

Я позвонил еще Оресту и двум братьям Шеппе и условился о помощи. Взял свою надежную дубинку, сделанную из наполненного шариками от подшипников армированного шланга гидравлики с колесного трактора, и пошел к оговоренному месту. По пути встретил унылых мойщиков бутылок.

– Как вы так? – поинтересовался я.

– Мы им бутылки отдали, а они сказали, что горлышки битые! – возмущенно выпалил брат.

– А мы все проверили, как ты показывал, – поддержал Моргуненок.

– И?

– Дали нам одну жвачку и все.

– Ладно, пошли. Поговорим с ними.

Мы пошли по улице. Возле забора сада стояла легковая машина с прицепом и двое смуглых торговцев в спортивных костюмах и кепках-аэродромах, окруженные небольшой толпой жителей. Как раз один из них наливал из канистры в трехлитровую банку подсолнечное масло для бабки Савченковой.

– Вах, какой масло, слющай! Рахат-лукум, а не масло! Сам бы ел!

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался я. – Салам алейкум.

– Уа-алейкум ас-салям, – покосился на меня весовщик.

– Вы как масло меряете?

– А что его мерить? Литр молока – на литр масла. Не ошибешься, – рассмеялся он.

– Неправильно, – не согласился я. – Масло-то легче воды, и в банке получается меньше…

– Слющай, не мешай торговать, иди куда шел, да!

– Это что такое? – взревела стоявшая в толпе бабка Максиманиха. – Опять русского человека обманывают? Мало им перестройки, иродам?

– Да все правильно, – начали оправдываться незадачливые коммивояжеры.

– Что правильно? Вам же сказали, что масло легче!

– Да с чего оно легче?

– Легче, легче, – подлил я масла в огонь народного негодования. – Если масло на воду вылить, что будет сверху плавать?

– Масло! – заорала Максиманиха. – И правда же масло легче! Жулики!

– В одном литре масла девятьсот грамм, – продолжал я. – На триста грамм вас, Анна Ивановна, обманули.

– А ну гоните молоко назад! – размахивала палкой Максиманиха. – Ивановна, что ты смотришь на этих проходимцев? Забирай молоко!

– Да отдадим мы ваше молоко! Не шумите!

– И детям жвачки, как обещали, – продолжил я, видя, что пацаны, вроде как ненароком, подтягиваются к незадачливым торговцам.

– Какие жвачки, да?

– Вы нас обманули! – вылез вперед, почувствовав поддержку Моргуненок.

– Кто тебя обманул, да?

– Вы!

– И нам не все дали! – возмутился сын нашего соседа Кольки Лобана, Вовка. – мы больше бутылок принесли!

– Да вы битые принесли!

– Не стыдно детей обманывать? – спросил я.

– Совсем стыд потеряли, прощелыги смуглые! – орала Максиманиха. – Люди добрые, да что же делается-то?

– Отдайте по-хорошему, – попросил я. – А то сейчас батя с ружьем подойдет. Он вас еще с Карабаха не любит.

– Вот, сюда смотри, битая! – схватил стоявшую возле колеса пивную бутылку торгаш. – Видишь, да? Битая, билять!

– Хрен с ней, эта битая, а остальные?

– Слющай, с мамой будешь так разговаривать! Хрен ей говорить станешь, да?

– А ты маму-то не трожь!

Не известно, чем бы закончилась эта перепалка, но тут проскользнувший мимо меня Шурик Моргуненок врезался головой в надутый шарик живота торговца. Тот поперхнулся воздухом, согнулся, а потом, разгибаясь, отвесил ребенку мощную оплеуху, отбросив его.

– На! – со свистом прилетел его кулак и мне в левое ухо.

Я пошатнулся от боли. Вырвав спрятанную на спине за ремнем дубинку, со всей дури врезал ею нападающему. Дубинки эти были у нас чудо как хороши. Незадолго до этого двое наших ребятишек на автовокзале в Добровки избили взрослого мужика с похожим оружием. Только у них были из пустых шлангов, а у меня с шариками. Не знаю, куда я ему попал, в голову или в шею, но он рухнул на колени в горячую пыль.

– На, сука! – неожиданно для всех подскочил к нему Лобаненок и, схватив забракованную бутылку, разбил ему об голову. – Ничего она не битая была!

– Наших бьют! – заорал рослый Андрей Шеппе, прыгая на спину второму.

– Православных убивают! – подхватила Максиманиха, врезав палкой пытавшемуся скинуть с себя немца смуглому аферисту.

– На, урод! – Пончик тоже отличался немалым ростом, но к тому же был килограмм на двадцать потяжелее Шеппе. Улучив момент, он ногой врезал в живот противнику. – Получи!

Тот вместе с немцем упал. Подняться ему уже не дали. Дети и подростки избивали обманщиков кто чем. Известный ворюга Стасик, по кличке Эмиль, под шумок отцепил прицеп и пытался протянуть его сквозь драку. Увидев, что не получится, плюнул и, схватив весы, убежал.

– Кончился Гарус, – подытожил это Синопское побоище Пашка, выволакивая из машины пакет с жвачкой.

– Масло-то возьми, Ивановна, – не растерялась Максиманиха.

Начался форменный грабеж. Каждый хватал, что мог и спешил покинуть место боя.

– Вы к нам больше не приезжайте, да? – приподняв за волосы от земли голову первого, посоветовал я. – Не любят у нас обманщиков, слющай.

– Храпоидол, – обласкал обидчика Моргуненок, поднимая его сбитую кепку и отряхивая о колено. – Это я себе возьму. Паш, смотри, у меня кепка больше!

– Зато у меня с волосами! – не растерялся брат.

– Давай колеса проколем? – предложил Пончик.

– Зачем же так? – не согласился Орест. – Это не правильно.

Он подошел к лежащим, брезгливо глядя на залитую кровью пыль.

– Если колеса проколем, то они отсюда нескоро уберутся. А они тут надо? – примерившись, он ловко пнул в ребра одного из поверженных. – Нет, не надо. Не трогай колеса.

– Верно. Колеса не трогайте, а вот бензина слить можно, – согласился я. – Немного им отставим, до Добровки доехать, а остальное как трофей заберем.

– Контрибуция, – согласился начитанный Орест.

– И я про тоже, – вновь запихивая дубинку за ремень, и беря канистру с маслом, сказал я. – Маслице оно завсегда пригодится. На хлеб полить. Ну ладно, пошли мы. Паш, погнали.

– Да, маслице первое дело, – согласилась Максиманиха, легко подхватывая вторую канистру с маслом. – У-у, холеры! Обмануть честных людей хотели, прохиндеи! Поделом огребли!

– До вечера, – попрощались, расходясь с трофеями, пацаны.