Текст книги "Наследники Мишки Квакина. Том I"

И тишина…

Думаю, многие помнят рассказ покойного Савелия Крамарова в «Неуловиных мстителях»: «…и мертвые с косами стоят… и тишина». Похожая история была и у меня в детстве. Когда мы с младшим братом Пашкой были маленькими, наша семья жила в деревне. Отец был директором совхоза, мать бухгалтером, мы детьми. Был у меня тогда друг Орест Пищук. Учился в школе на класс старше меня и тоже любил читать книги и увлекался радиоэлектроникой. На этой почве мы с ним и сошлись. С младшей же его сестрой – Иркой, я учился в одном классе. Их семья приехала к нам откуда-то с севера, и поселились в доме, расположенном в начале улицы возле края нашего обширного фруктового сада по диагонали от нашего дома. Метров сто пятьдесят – двести было между домами, что для детей вовсе не расстояние. Мы с Орестом протянули самодельный телефон и часто общались в обход деревенской телефонной линии.

Орест хотел встречаться со старшей двоюродной сестрой лучшего друга Пашки Моргуненка – Ленкой. Однажды он решил произвести на нее впечатление. Для этого не выбрал ничего лучшего, чем напугать. Такой вот незамысловатый ход мысли. Пришел, увидел, напугал – победил. Психология, однако. Он позвонил мне и назначил встречу в нашем саду.

– Я вот тут подумал… – замялся он при встрече, старательно отводя взгляд.

– Чего? – мне нужно было двигаться к старому комбайну, чтобы занять выгодную позицию для встречи скота с поля и на душевные терзания кареглазого юноши времени не оставалось.

– Ну, Ленка… – продолжал мямлить он, поневоле рождая в моем уме прозвище «Соплежуй».

– Короче, чего надо? Говори быстрее, скоро скот пригонят.

– Может ее напугать? – родил он.

– Вот же круто! А зачем?

– Ну, это самое… – вновь сбился друг.

– Ладно, – решил я взять ситуацию в руки, – давай ты оденешься покойником и выскочишь с кладбища.

Нелепая идея, но лучше ничего тогда мне в голову тогда не пришло.

– Точно! – «загорелся» он моей сомнительной идеей. Не зря говорят, что влюбленные как дети.

– Я тебе принесу сюда вечером штормовку батину. Наденешь, намажешь рожу сажей и выскочишь, когда она из клуба домой пойдет.

– А как я узнаю, что она из клуба идет?

– Хороший вопрос. Я буду в клубе, увижу, что собирается домой, то выйду и поухаю совой. Как услышишь сову от клуба, то выскакивай.

На том и порешили. Пригнав домой скот, я незаметно умыкнул из раздевалки старую папашину штормовку, которую он когда-то украл у преподавателя своего вуза. Отнес Оресту.

– Думаешь, страшно будет? – с сомнением осмотрел он выцветшую одежку.

– Еще как! Вот тебе, для антуражу, – протянул ему кисть, снятую мною со скелета из школьного кабинета биологии. – Высунешь из рукава.

– Настоящая?

– Нет, рука гипсовая, так что поаккуратнее с ней. В лужи не роняй.

– Спасибо.

– Ладно, удачи тебе.

Он потопал домой, готовиться к предстоящему действу, а мне внезапно пришла идея поддержать его. Совесть шепнула в ухо: «Надо помочь другу». Я решил одеть свой камуфляж и маску светящуюся. Я эту маску незадолго до этого сам сделал. Взял камуфляжную тканевую маску и приклеил на нее куски раздробленного фосфорного орла, выменянного Пашкой у другого своего друга – Башкиренка на вкладыши. Маска мирно лежала на подоконнике, напитываясь солнечными лучами, а потом по ночам сыто светилась призрачным зеленоватым светом. Лучшего случая испытать ее в действии трудно было бы придумать. Придя домой, я отозвал Пашку за отцовскую мастерскую.

– Слушай, надо вам с Моргуненком будет Оресту помочь в одном деле.

– Соплежую мы помогать не будем, – надулся Пашка. – Что, нам заняться больше нечем?

– Ты узко мыслишь. Вы поможете ему, а потом он поможет вам.

– Точно поможет? – Пашка временами был очень подозрительным.

– Поможет.

– Ладно, что надо делать?

– Вы с Моргуненком будете в клубе. Когда увидите, что Ленка собирается домой, то выйдите из клуба и посвистите в твою свистульку или совой поухайте.

– Ленка? – презрительно скривился брат. – Я так и знал.

– Да ладно тебе.

Поручив малолетним негодникам слежку, я под покровом опускающейся на деревню темноты потопал на кладбище. Маску одел обратной стороной, чтобы не светилась. Засел на кладбище, повернул маску и стал ждать. Темнело, темнело, стало совсем темно. Было тихо, лишь одинокий комар занудно нудел где-то среди могил, да лениво квакали лягушки в пруду возле дома главного инженера. Слышу шаги. Пошел навстречу, забыв про маску. Топает Орест в штормовке с надвинутым капюшоном. Вдруг встал как вкопанный, увидев меня. А я про маску одетую забыл и говорю:

– Иди сюда.

Он как развернется, услышав мой искаженный маской голос и бегом с кладбища. Стою, думаю, что делать и тут сзади шаги. Начал разворачиваться, увидел темную фигуру. Молниеносная дикая мысль, что Орест увидел за моей спиной мертвеца. Недолго думая, я кинулся вслед за Орестом, слыша шум за спиной. Тут от клуба донеслись какие-то странные звуки, как будто ухал филин-астматик, а следом соловьиные трели. Вышедшая на пыльную дорогу меж двух защитных лесопосадок Ленка увидела бегущего скелета в штормовке, за которым неслось что-то страшное со светящимся лицом. С диким криком она ломанулась в сторону дома. Я добежал до дома, заскочил во двор, сорвал маску и только там задумался, что происходит. В калитку застучали. Я осторожно приоткрыл ее. Едва не снеся меня, во двор тяжело дыша влетели испуганные непонятными криками Пашка с Моргуненком.

– Я домой один не пойду! – отдышавшись, категорически заявил Моргуненок.

– Да ладно, я тебя провожу, – успокоил его я.

– Я один не останусь! – высказался Пашка.

– Так иди домой.

– А что я мамке скажу? Где ты?

– Ладно, пошли, вместе проводим Шурика и вернемся домой.

Так мы и сделали.

Назавтра, придя в клуб, я узнал продолжение этой истории. Володя-кинобудчик, он же Клопик, по лету имел необычную привычку ночевать на кладбище. По его словам, там комары не донимали. Так вот, сидя за застеленным газетой столом с ополовиненной бутылкой самогонки, полубуханкой хлеба и пучком зеленого лука он рассказывал животрепещущую историю.

– Пошел я надысь на кладбище ночевать… Тихо, и комаров нет. Вдруг слышу, шум какой-то. Встал посмотреть. Вижу, бежит мертвец в саване и костями размахивает, а за ним вурдалак со светящейся рожей гонится. И тут что-то как заухает! Я ноги в руки и домой бегом! А кто-то кричит, как будто убивают! Полночи молился!

– Брешешь, поди, – не поверил кто-то из слушателей.

– Да не, я в клубе вчера был и тоже ночью какие-то крики непонятные слышал, – поддержал Клопика Заяц – алкаш из соседней деревни Устье. – Впрямь, как убивали кого.

– И что, опять пойдешь сегодня ночевать туда? – с трудом сдерживая смех, спросил я.

– Чур меня! – побледнел рассказчик и дрожащей рукой наплескав в стакан махом его опрокинул. – Завтра поеду в церковь, поставлю свечку за спасение души. А на кладбище больше не ногой!

Ночь страха

Когда мы с младшим братом Пашкой были маленькими, наша семья жила в глухой деревне. Отец был директором совхоза, мать бухгалтером, мы детьми. Папаша был временами довольно странным. Часто у него возникали так называемые сверхидеи, которые захватывали его целиком и полностью. Одной из его причуд было некоторое помешательство на диснеевском мультсериале «Черный плащ», который в те годы шел по телевизору. Отец собственноручно покрасил резиновый плащ от комплекта гудроном в черный цвет и часто по ночам одевал его, воображая себя борцом с преступностью.

– Я ужас, летящий на крыльях ночи! Мой плащ трепещет в ночи! – кричал он, как огромная лягушка тяжеловесно прыгая по комнате.

Это было бы забавно, если бы не продолжалось в течение довольно длительного времени.

– Витя, по тебе психушка плачет, – говорила на это мать. – Совсем малахольный стал. Лечить тебя пора.

– Ничего по мне не плачет! Я – утка по найму!

– Витя, постыдись хоть детей!

– А что их стыдиться? Пускай привыкают!

– Слабоумный! Ты хоть понимаешь, что несешь?

– Я несу людям защиту и справедливость!

– Вот узнают в райкоме, тогда доиграешься!

– А сейчас свобода! Все можно! – возражал «утка по найму».

Однажды зимним вечером папаше в очередной раз воткнулось шило в задницу.

– СтарШой, пора! – взвился он с моего продавленного дивана, на котором мирно смотрел телевизор. – Нас ждут великие дела!

– Какие? – без энтузиазма поинтересовался я. Подобные папины закидоны ничего хорошего не сулили.

– Поедем браконьеров ловить! – он пошел в спальню. – Чую, там творится непотребство!

Вернулся оттуда, щелкая замком ружья, обрядившись в зимний камуфляж и навесив на себя сразу два патронташа: «бурский пояс» и трехподсумочный. Напялил сверху немилосердно шуршащий плащ.

– Вить, сам свихнулся, так ребенка-то хоть не тяни с собой, – выскочила следом за ним мать.

– Умолкни, женщина! Достала уже своими нотациями. Пускай привыкает быть мужиком! СтарШой, собирайся!

– Сейчас, – я достал свой охотничий нож и продел ножны в брючный ремень.

– Вить, одумайся! – не унималась мать.

– Не скули, я еще Зигзага возьму, – подходя к телефону и начиная набирать номер, успокоил отец.

– Какой Зигзаг! У мужика двое детей, а ты его Зигзагом зовешь! Совсем стыд потерял!

– Алло. Кто это? Нин, мужика своего позови, – не обращая внимания на причитания жены, вещал в трубку папаша, – алло, Зигзаг? Пора на подвиги! Что значит, ночь на дворе? От винта! Через три минуты жду у машины!

Он швырнул трубку и повернулся к нам.

– Шашки в мешки и ходу! – поле этих слов он кинулся на веранду как бешенный баран сквозь кукурузу.

Я побежал следом, с трудом попав ногами в старые отцовские сапоги.

– Влад, шапку одень! – несся нам вслед крик матери.

Добежали до машины, стоявшей возле гаража. Тогда он на УАЗ-3003 ездил. В народе эту машины прозвали «Головастиком», а папаша величал ее «Сперматозоидом». Залезли в кабину. Черный плащ угнездился на пассажирское сиденье, а я сел на крышку над двигателем. Через минуту дорогу пересек сосед Колька и уселся за руль.

– Зигзаг, от винта! – скомандовал папаша.

– Надо движок прогреть, – возразил «Зигзаг».

– Так грей! – нервно закурил Черный плащ. – Чего ты телишься как баран? Чую, в ночи творятся черные дела!

Сосед искоса посмотрел на него, но говорить ничего не стал. Я тоже счел за лучшее промолчать. Вскоре мы тронулись.

– Куда ехать?

– Давай за кладбище в поля.

Машина, тихо урча, доехала до кладбища, съехала с асфальта на снежную колею.

– Гаси фары! – командовал папаша, расчехляя вынутый из бардачка бинокль.

– Темно, темно, темно, – комментировал он, водя биноклем по снежному полю.

– Владимирович, ты лучше невооруженным взглядом посмотрел бы, – посоветовал сосед.

– Молчи Зигзаг. Стоп! Свет, – рука папаши указала куда-то вдаль. – Там свет!

Он сунул бинокль Кольке. Тот приложил его к глазам, всмотрелся.

– Вроде как прожектор светит.

– Я же говорил, – ликовал отец. – Преступление! Гони к ним!

Машина сорвалась с места и помчалась по заснеженному полю, подпрыгивая на кочках.

– Влад, мелкашку за сиденьями возьми. Она в чехле завернута, – распорядился папенька, взводя курки. – Если что, то цель по колесам.

Вскоре показалась машина. Из окна высовывалась рука с яркой фарой и рыскала по полю.

– Гони! – орал папаша. – С поличным возьмем!

Нас заметили. Возникло замешательство, а потом машина, ослепляя светом фар, понеслась на нас.

– Пригнись! – заорал Лобан, ныряя под приборную панель.

Сухо грохнул выстрел, УАЗ-ик влетел в колдобину и заглох. Машина с браконьерами пронеслась рядом.

– Уйдут! – раненым медведем ревел отец, вываливаясь на снег и разряжая оба ствола вслед.

Я выпрыгнул следом и, припав на колено, поймал на мушку удаляющуюся машину.

– Попал! – радостно заорал он, тыча пальцем в погасшую заднюю левую фару, и перезарядил ружье.

– Ты чего не стрелял? – повернулся он ко мне. – Испугался?

– Так не заряжена же мелкашка, – вставая со снега и, открывая затвор винтовки, сказал я.

– Это я по сорокам стрелял, – смущенно признался папаша.

Открылась дверь водителя. На снег выпрыгнул Колька. Закурил, обошел УАЗ.

– Колесо переднее левое лопнуло. Приехали.

– Приплыли точнее, – поправил я, прикидывая, кого пошлют за трактором, чтобы выволочь с поля машину.

Предчувствия меня не обманули.

– Влад, надо вызвать помощь, – сказал отец.

– Какую?

– Дойдешь до дома Ивана Ивановича (главный инженер) и скажешь, что мы лишились колеса. Он разберется.

– А если не поверит?

– Тогда скажи, чтобы рацию включил и связался со мной. Понял?

– Понял, – я развернулся и хотел идти к асфальту.

– «Мелкашку» -то оставь.

– А вдруг волки?

– Какие волки? Зимой возле деревни?

– Тут километра четыре и лес кругом.

– Не выдумывай. А если с винтовкой кто-нибудь увидит и стуканет? Так топай. Ножом если что отобьешься.

И я потопал. Что мне еще оставалось?

Деревенский детектив – 3

Когда мы с младшим братом Пашкой были маленькими, наша семья жила в деревне. Отец был директором совхоза, мать бухгалтером, мы детьми. Брат мой в детстве был довольно странной личностью, склонной к противоправным поступкам. Однажды ранним летним пятничным вечером я разжигал огонь под металлическим ободом, чтобы готовить нашим свиньям харч.

– Паразит кособокий! – донеслись из дома слова матери, а затем хлопнула дверь, и на крыльцо вылетел Пашка.

Ошарашенно оглядевшись, он юркнул в калитку и едва не налетел на меня.

– Что там за шум? – лениво спросил я.

– Мать увидела, что кто-то приправу съел.

– И что? – внутренне подобрался я, потому что поедание зеленого пакетика просроченной приправы «Вегета» было на моей совести. Я случайно нашел его на кухонной полке и думал, что он никому не нужен. Оказалось, что нужен.

– Почему-то на меня подумала, – поправил очки брат.

– А нечего было по дому спотыкаться.

– А я и не спотыкался. Я свечку искал, – понизил он голос.

– Зачем?

– У нас с Шуриком дело.

Шурик по кличке Моргуненок был лучшим другом брата. Тоже тот еще малолетний бармалей и пройдоха.

– Какое?

– Только это тайна, – голова Пашки тревожно описала едва не полный круг, оглядывая окрестности. В окрестностях ничего кроме заборов и загона для свиней не было. – Никому не скажешь?

– Нет, ты же меня знаешь.

– Мы решили детский сад ограбить.

– Вот же круто, – присвистнул я, – а зачем? Что там можно взять? Горшки?

К детскому саду у моего брата были какие-то особые личные счеты, ибо, в отличие от меня, он в детский сад ходил. И что-то там не «срослось» с воспитателями, из-за чего эти юные шалопаи замазали глиной дверной замок. За что были показательно наказаны, чтобы прочим детям было неповадно. Еще и мать потом дома ему ввалила как сидоровой козе. С тех пор они, каждый раз появляясь вечерами возле детского сада, с завидным постоянством замазывали замок глиной. Пашка даже специально для этого с собой глину в кармане таскал.

– Там должны быть подарки для детей.

– Тебе мало что мы забор оттуда утянули? – спросил я.

– Там еще секудоментр есть, – по привычке перепутал незнакомое слово брат.

– Точно секундомер есть? – заинтересовался я. Для проводимых мною опытов по физике секундомер был бы вовсе не лишним.

– Да, и еще будильник, – зыркнув по сторонам посулил брат.

– И как вы собираетесь туда проникнуть?

– Через окно в туалете.

– Х-м…, – я представил, как Пашка пытается влезть в окно. – Опять придете помощь просить, как с унитазом?

– Ну…, мы хотели… мы думали… ты нам поможешь…

Залаял наш кобель Амур. Его будка была расположена напротив погреба, и он прикрывал подходы ко двору со стороны сада. Послушался срывающийся свист.

– Шурик пришел, – встрепенулся брат. – Так пойдешь с нами?

– Пошли, – лезть в детсад не хотелось, но соблазн был велик; воткнув топор в пень, решился я. – Посмотрим, что там да как.

Мы вышли к новому сеновалу, за которым нас поджидал взъерошенный как провалившийся в бочку с бардой воробей Шурик Моргуненок.

– Привет, – поздоровался он.

– Привет, правонарушитель, – ответил я. – Что, решил встать на скользкую стезю преступления?

– А сам?

– Что сам?

– Вы же с Пончиком вагончик взломали.

– И что мы с этого поимели, кроме тумаков? – попытался я наставить малолетнюю шпану на путь истинный.

– А мы с Пашкой чем хуже?

– Ничем. Пошли.

Мы вышли из сада, проскочили посадку, пересекли дорогу, проскользнули по улице и просочились в конторский сад. По саду дошли до здания конторы, в правой половине которого размещался детский садик. От яблонь сада его отделяла линия густых кустов. Протиснулись через них возле выдающегося из здания выступа кабинета директора совхоза.

– Это окно? – спросил я, дотронувшись до слегка приоткрытой рамы.

– Да, – подтвердил Моргуненок. – Его не закрывают.

– Паш, стой тут и следи, чтобы никто не подошел, – взял я дело в свои руки. – Шурик, полезли, посмотрим.

– Мы подарки себе возьмем, – начал торговаться тот.

– Да откуда там подарки?

– Должны быть.

– Берите, мне не жалко. Давай, подсажу.

Пронырливый как коростель, Моргуненок, подсаженный мною, ловко проскользнул в окно. Раздался звон и грохот.

– Что там? – встревожился Пашка и дико засверкал очками, как катафотами на колесах велика.

– Сигнализация, – ехидно, как старый енот, захихикал я, потешаясь над страхом и суетливостью брата. – Жидковат ты на такие дела ходить. Это тебе не постиранное белье грязью забрасывать.

– Горшки, – раздался сдавленный голос из садика. – На горшки налетел.

– Убери от окна, я залезу, – распорядился я.

– Убрал, – через некоторое время отрапортовал Шурик.

Я влез в окно и спрыгнул на пол.

– Где ваш секундомер?

– Там, – указал он рукой на дверь. – В комнате.

Мы вышли в помещение. Там стояли детские кроватки, столы, шкафы.

– В шкафу ищи, где-то там лежит.

Мы начали обыскивать шкафа. Ни подарков, ни секундомера не было.

– Должны быть! – психовал Шурик. – Должны!

– Да нет тут ничего ценного, – я раздраженно отбросил кубики, найденные в шкафу. – Куда вы меня заманили?

– Что делать? – Моргуненок уселся на пол и задумался.

– Валить отсюда, – высказался я, брезгливо рассматривая поломанный будильник. – Нет тут ничего.

– Может воспитательницы украли?

– Ты что, больной? Как они украдут?

Он с отчаянным видом вскочил, став еще больше похожим на воробья, хотя, казалось бы, куда уж больше и начал снимать со стены большую старую политическую карту СССР.

– Влад, помоги!

– Зачем тебе этот хлам? – спросил я, но стал помогать.

– В штабе повесим, – засмущался он.

Мы сняли карту и аккуратно свернули ее в трубу.

– У вас еще и штаб есть?

– Да.

Двинулись в обратный путь. В туалете Шурик стал собирать в горсть горшки.

– Ты что, сдурел? Зачем тебе горшки, балбес?

– Мы им отомстим! – нагруженный горшками он стал похож на Наполеона при переправе через реку Березину.

– Кому?

– Воспитательницам!

– Прямо революционеры! Революция ночных горшков! Штаб юных подпольщиков. Про секундомер наврали?

– Нет, он есть, только воспитательница его с собой носит.

– И что дальше?

– Ты же нам поможешь?

– Горшки волочь я не нанимался! Это тебе нужно было Стасика звать, – я вылез в окно. Следом вылетела карта.

На бетонной ленте отмостки стоял бледный Пашка.

– Меня какие-то дети видели!

– Что страшно? Привыкай, малолетний правонарушитель! То ли еще будет, когда вас в милицию повезут, – не смог я отказать себе в удовольствии поиздеваться.

– Хватит! – сдавленно закричал брат, с детства боявшийся милиции и схватил карту.

В окне показался облепленный горшками Моргуненок.

– Вы ради этого сюда лезли, придурки? – я ткнул рукой в его сторону, едва не попав в глаз. – Еще и меня заманили.

– Ты же старший брат и должен мне помогать! – нагло заявил Пашка.

– … – выругался я. – Свои горшки волоките сами. Если меня с вами поймают, то мне колония светит.

– А нам? – испуганно выпучил глаза за стеклами очков брат.

– А вам ничего. Только мамка прибьет, а так ничего не будет.

– Донеси хоть карту.

– Ладно, давай, – я принял карту.

– Помогите вылезти, – придавленной гадюкой шипел из окна Шурик.

Я взялся за него как Дед за Репку и выдернул. С грохотом и звоном он рухнул на бетонные волны отмостки.

– И как ты собираешься это волочь? – брезгливо поморщился я, глядя, как из кучи горшков возникает лучший друг брата.

– Донесем, – обнадежил Пашка. – Надо валить, а то те дети.

– Какие дети? – решил прояснить я.

– Я решил покакать и отошел, – смущаясь, объяснил брат. – А там какие-то дети в кустах были. Они видели, как вы лезли в окно.

– Что у тебя за привычка вечно в саду срать?

– У меня организм такой, – смутился брат. – Меня в саду всегда тянет.

– А чьи дети? – начал прикидывать я. – Может, запугаем их?

– Не знаю, чьи они, – брат из-а общей пугливости, поощряемой матерью, плохо знал деревенских жителей. – Младше меня.

– Тогда уходим.

Я шел через укрытый сумерками сад с трубкой карты на плече, а следом тянулись они, обвешанные горшками как беженцы. Когда подходили к краю сада, то мне вспомнилась реклама банка «Империал», о том, как жены выносили мужей из осажденного города.

– Все, что сможете унести на себе, – озвучил я.

– Зато отомстили, – пропыхтел Шурик.

– Как индеец Джо, – подтвердил Пашка, которому я вслух читал «Приключения Тома Сойера».

– Куда горшки прятать думаете, индейцы?

– Может в посадке?

– По запаху найдут, – не согласился я.

– Давай в штаб? – предложил Шурик.

– Это где у вас на навозе возле сарая унитаз стоит? – уточнил я.

– Да.

– Э нет, не пойдет. Не хватало еще, чтобы возле нашего сарая горшки краденые нашли.

– А что делать? – поник Пашка.

– Притопите в саду, в болоте. Там никто искать не будет.

– Точно, – обрадовались юные бармалеи. – Так и сделаем! Спасибо!

– Спасибо в карман не положишь, – остановил я, видя, что они собрались отвалить в сторону болотца. – Втянули меня в преступление. Секундомера не дали…

– И что делать? – уточнил Шурик.

– Соберете среди своей малолетней шпаны батареек для меня. Согласны?

– Хорошо. Мы пойдем?

– Идите. Карту я пока под сеновал запрячу.

В понедельник поднялся подлинный переполох. Кража горшков из детского сада была для деревенских жителей событием за гранью добра и зла.

– Это к концу света, – судачили собравшиеся перед конторой старушки. – Сначала Мишка Меченый со своей перестройкой, теперь горшки…

– Диверсанты, истинный перец! – бодро проковылял на крыльцо дед Быря. – В КГБ сообщить надо!

– Молчи, старый черт, – отозвалась бабка Максиманиха. – Сам уже небось забыл как перец выглядит.

Старушки подхватили шутку и хриплым хохотом изгнали деда. Он погрозил им кулаком и потопал в правление, звонить «куда следует». Из правления вывалилась ватага трактористов вперемешку с шоферами.

– Водка подорожает, – неожиданно громко сделала вывод сидящая среди старух «женщина с низкой социальной ответственностью» Муська.

– Чего вдруг? – встревожился Васька Жарик, водитель ЗИЛа.

– Как к чему? – прояснила Максиманиха. – Знак то есть. Сначала Антихрист с пятном взойдет, потом горшки, потом водка…

– Мужики, айда в магазин, – встревожился Сашка по кличке «Газон». – А то вдруг и правда? Последнее вино запретят!

Гудя встревоженным ульем, рой мужиков устремился к магазину. По деревне поползли тревожные слухи. Возле магазина выстроилась длинная очередь. К обеду приехал участковый, походил, почесал затылок под фуражкой, выпил в батином кабинете пару рюмок, составил протокол и отбыл восвояси.

– Мафия, – шептались старушки, глядя ему вслед и разливая по кружкам вино, за которым выстояли долгую очередь. – Точно, мафия.

– «Санта-Барбару» запретят, – продолжала рождать безумные идеи Муська.

– Они совсем там что ли? – повскакали с лавки старушки. – Айда по домам!

Два дня вся деревня пила скупленное спиртное. Из каждого деревенского окна звучал мотив «Санта-Барбары»: Ту-ту-ду-ду, тутуту-дуду, ту-ту-ду-дудуду-ду. Особо рьяные (и пьяные) самозабвенно подпевали. Папаша наш сперва метался среди подчиненных, пытаясь заставить работать, но потом плюнул и напился вместе с ними. На третий день помятые и непохмеленные люди лениво расползлись по работам и лишь Максиманиха с дедом Бырей, покачиваясь, шли по деревне, споря, кто все-таки украл горшки: мафия или диверсанты.

– Видишь, до чего вы деревню довели? – спросил я Пашку. – Балбесы малолетние.

– Мы унитазоненавистники, – с гордостью отозвался брат.