Текст книги "Непридуманные истории, рассказанные неутомимым странником сэром Энтони Джонсом. Том 1"

Путешествие из Питера в Бруклин

Наступил переломный день в моей запутанной жизни – я улетаю навсегда сегодня в десять утра ровно из аэропорта Пулково в Ленинграде. Сейчас без пяти десять, и самолёт приступил к прогреву механизмов. Мы трое – жена, я и дочка сидим в середине салона. Ещё три пары с детьми и один молодой человек – вот и все пассажиры авиалайнера Ту-134, принадлежащего Болгарским авиалиниям. Кроме нас больше никто не летит. Билеты очень дорогие. Основная масса эмигрантов пользуется Аэрофлотом, там намного дешевле.

Самолёт взревел турбинами, задрожал и понёсся по взлётной полосе. Мгновение… и четырнадцать судеб уже больше не связаны с тем, что принято называть родиной, а на самом деле с несчастной, от кого только не натерпевшейся, но очень любимой Россией. На лицах пассажиров мелькают чувства в диапазоне от радости до безысходного горя. Моя жена Ирина как обычно ко всему безразлична. Вот ведь рыба! Гороскоп насчёт неё ни на капельку не ошибся. Даже сейчас её больше всего волнует, как поудобнее устроиться в кресле, чтобы поспать до Софии, где у нас пересадка на Вену. Четырёхлетняя Елизавета уже вся в нетерпеливом ожидании каких-то радостей и интересных приключений, которые её ждут в новой жизни. Вряд ли папа повёз бы её туда, где скучно! С ним вообще никогда скучно не бывает. Я же в откровенной эйфории! Прямо сейчас случилось то, к чему я шёл лет десять, наверное, с тех пор, как сильно заболел и случайно не умер. Врачи делали всё, чтобы поскорее от меня избавиться, заставляя выпивать в день по сорок восемь таблеток всевозможных препаратов, которые не помогали. Чем-то кололи. Ставили невероятные диагнозы. Спас случай. Был какой-то необычный обход по отделению, где я лежал, еле двигаясь и постепенно угасая. В обходе участвовали не только зав. отделением и лечащие врачи, но и заведующие соседними отделениями. Один из них по фамилии Ткачук, как оказалось, не был абсолютно безразличен к жизни пациентов. Нонсенс! В течение пяти минут он в пух и прах разбил все дурацкие диагнозы, придуманные моей лечащей врачихой. «Зайди ко мне в кабинет часа через два, я тебя поставлю на ноги быстро», – сказал Ткачук, и они пошли продолжать обход.

Он не обманул и справился с инфекцией в почках за неделю, но на «волю» после полутора месяцев постельного режима и усиленной терапии я вышел почти инвалидом с негнущимися суставами, коликами и диагнозом полиартрит! Впоследствии полиартрит оказался подагрой. Да, именно подагру они мне своими сорокавосмью таблетками и «привили» на всю оставшуюся жизнь, а мне было всего двадцать семь лет! Заодно и от печени ничего не оставили. Тогда мне пришла впервые эта мысль, что если я им настолько не нужен, что они легко могут от меня избавиться просто так, из-за лени подумать хоть чуть-чуть, то и они мне в таком случае тоже не очень… Когда я говорю «они», я не подразумеваю бестолковых советских полунищих врачей. Я говорю о системе! Это она, система, выпускает недоучек, вверяя им жизни своих граждан. Она не платит им зарплату, на которую можно прожить. Она просто их не любит! А те, в свою очередь, проклинают свою жизнь и ненавидят пациентов. Вы не представляете, сколько хороших специалистов от медицины уехали из СССР в одно время со мной. Имя им легион!

Итак, через десять лет я отомстил системе, я из неё уехал. Пусть теперь без меня строит светлое завтра и варит мыло, которое не плавает, шьёт штаны, которые никто не носит, печатает книги, которые не читают. Всё – дальше без меня! А я через три часа буду в Софии, а ещё через два в Вене! Всё так и произошло… Мы в Вене. Можно выдохнуть. Теперь им нас не «достать» и не вернуть! Мы им больше не принадлежим. Неужели свободен?! Эйфория не утихает! Хочется выпить весь бар в венском аэропорту, но оказалось, что это дорого, а нам бывшая родина выдала «отступных» на дорогу, включая суточные и командировочные, аж по девяносто долларов на каждое лицо без гражданства. Попробуй тут выпей! Даже кофе не стали. Решили с Иркой, что пока не определимся с ближайшим будущим, будем экономить. А я не умею, точнее, давно разучился. Ирка ещё как-то может рубль – другой на «чёрный день» заныкать, а я последние лет десять только и делал, что разучивался экономить и учился тратить. Но надо. Вот определимся, скажем, послезавтра, продадим что-нибудь из «золотого запаса», тогда и погуляем. На том и порешили.

В Вене нас не ждали и мы «прохлаждались» в нейтральной зоне перед паспортным контролем не менее двух часов, когда, наконец, за нами приехали и вместо здрасьте спросили: «Вы хотите сказать, что вы тут все евреи?». – Такого вопроса никто не ожидал, но головами закивали все. Я тоже, хотя мне вопрос не понравился. Мне его задавали уже столько раз! Просто надоело отвечать, что вообще-то, не очень, но, по существу, все мы евреи, а моя бабушка…. ладно, про это позже… Поглядев на славянские физиономии сибиряка Серёги Галкина, его жены Ленки, на мою в профиль и сонную Иркину, встречающая нас работница еврейского Сахнуда вздохнула и дала отмашку австрийским пограничникам, чтобы нас уже начали, наконец, запускать в свободный и загнивающий мир акул капитализма.

Мы ехали на микроавтобусе по ночной Вене, глядя по сторонам и восхищаясь! Потом выехали из города и направились в горы. Через шестнадцать километров микрик остановился. Нас пригласили на выход. Как назывался городок, я забыл, но обязательно вспомню попозже, чтобы сейчас не отвлекаться. Нас выгрузили около двухэтажного многокомнатного дома, специально построенного для приёма эмигрантов из Советского Союза. Удобства до предела приближены к тем, от которых только что уехал. Типичное давно не ремонтированное студенческое общежитие с сантехническими комнатами в разных концах коридора. Строил этот дом, наверное, выпускник саратовского строительного или ростовского инженерно-строительного института. Кухня – общая на двадцать шесть комнат и находится на первом этаже. Наша комната всего двадцать квадратных метров, на троих маловато, но это можно перетерпеть, если недолго. Сахнудовка прощается и говорит, что завтра встречаемся в Вене. Они будут решать, что с нами делать дальше. А нас, новеньких, ведут в небольшой зал, где стоит телевизор и телефон. «Отсюда звонить нельзя, но сюда можно. Запишите номер и сообщите своим в штатах или в союзе», – говорит хозяин дома-общежития. У нас с собой именно для этой цели были заранее куплены почтовые открытки с марками. Я быстренько «накатал» всем близким номер телефона и когда звонить. Почтовый ящик находился прямо здесь и висел около входной двери. Не прошло и дня, а связь со своими уже налажена! Это сейчас смешно звучит, а двадцать пять лет назад было не до смеха. Например, чтобы позвонить в Нью-Йорк, звонок надо было заказывать за месяц! Потом надо было писать письмо, чтобы сообщить, когда ты будешь звонить, а то позвонишь, а дома никого! Сотовых ещё не было даже у загнивающих.

На следующий день с утра нас привезли в венское отделение какой-то еврейской организации и сразу разделили на две группы. Первая группа, их было не много – всего двое, уже прямо сегодня вылетала в Тель Авив, и им тут же выдали билеты. Вторая состояла из предателей советского государства, которые через двадцать четыре часа стали ещё и предателями еврейского государства, потому что они выехали из Советского Союза в Израиль. Так, во всяком случае, было написано в выездной бумажке. А в Вене во время короткой остановки вдруг взяли все и передумали. Теперь они собирались эмигрировать в Канаду, США, Австралию… кто-то в Швейцарию, например… Мы заполнили анкеты на США и пошли гулять по венским улицам и площадям. Я ждал наплыва отрицательных эмоций от двойного предательства, но «их не пришло ко мне». Завтра следующий раунд. Завтра нас распределят по организациям, которые с завтрашнего же дня возьмут над нами шефство и будут шефствовать до самого конца. В нашем случае, до нашего приезда в Нью-Йорк. Многие наши бывшие соотечественники, однажды прицепившись к этой щедрой кормушке, так никогда от неё и не отлипли! После достижения конечного пункта, они продолжали успешно «доить» своих помощников и спасителей ещё по несколько лет. Даже сейчас некоторые преуспевают…

По австрийской столице прогулка не состоялась, заболела нога. Это моя пожизненная подружка подагра напомнила, что она вообще-то не любит: «Когда климат меняется, продукты незнакомые и по качеству незнакомые, поэтому опасные!.. нервишки излишне треплются зачем-то. А вы, ко всему этому впридачу, ещё и политическую систему поменять решили, не проконсультировавшись со мной?! А я всегда за большевиков была, и бабушка твоя… Ну ладно, не буду про бабушку… Ну и как это понимать?». Вот так приблизительно она, то есть подагра, мне и выдала на одном дыхании. Пришлось взять такси и «бегом» домой – там таблетки от боли!

Ночь промучился, но под утро «отпустило», так что до автобусной остановки доковылял легко. Настроения не было, сказывалась бессонная ночь. К моему удивлению она у всех на лицах отметилась, потому что страшно. А вдруг скажут, что ты не еврей? И тогда прямая дорога в бедненький Толстовский фонд, а то и дальше. К нашему появлению в зале уже сидело человек двадцать-двадцать пять. Вызывали по одному от семьи. Вся процедура длилась не более пяти минут, иногда меньше. В течение этого времени ты должен был убедить комиссию, что ты еврей или наоборот. Те, которые наоборот, те либо баптисты пятидесятники, либо диссиденты. У них своя поддержка и помощь, правда, очень скромная. Они пришли сюда или по ошибке, или за компанию. Из нашей малочисленной группы первым вызвали Сашу Рабиновича. Формальность! – зачем доказывать, что ты еврей, если у тебя фамилия Рабинович? Вот он и пошёл с высоко поднятой головой, а оказалось, что такое Иомкипур Саша не знает!.. Рошашана? – где-то слышал, но не помнит! Лишнее между ног не обрезано! – а это как понимать?! Про Шабас или Пейсах можно и не спрашивать. Понятно, что он и этих слов не знает, этот Рабинович, маму его… В общем, у этого «горя еврейского народа», в довершении всего, в копии паспорта в графе «национальность» простенько так написано – русский! И пошёл он к ребятам – баптистам в ноги кланяться, что мол возьмите к себе, я свой, я не еврей, я им доказал! Видите написано – не еврей!

Доходит очередь до Серёги Галкина. Этот умудрился перекреститься прямо у двери. Хорошо, что видел, похоже, я один. Остальные зубрили даты еврейских праздников и на этот Серёгин промах внимания не обратили. А то раньше Рабиновича к баптистам добежал бы. Он был мастером спорта по лёгкой атлетике. И именно это легло в основу Серёгиной легенды, почему он есть настоящий еврей! Оказывается, я этого не знал, хотя знакомы мы были давно, он так хорошо бегал десять километров, что в восьмидесятом его пригласили в олимпийскую сборную. Но потом, выяснив, что он еврей, а фамилия Галкин тому подтверждение, так же, как фамилии Малкин и Залкинд у Ильфа с Петровым, они его из сборной отозвали… в глазах у двухметрового кабана Серёги появились слёзы… отступных не заплатили… и даже не извинились. Вот так!!! Хотя бегал он быстрее всех! Молодец, Галкин, вот это ты им показал класс! Показал, как нас, евреев, в союзе зажимали, проходу не давали, отовсюду выгоняли… Завтра во всех австрийских газетах твоя история на первой полосе будет. А там эксклюзивные интервью одно за другим. Австрия просит оказать честь и принять её подданство завтра. Нет! – Можно сегодня, прямо сейчас! Швейцария на тебя права предьявляет… В общем, они ему поверили! Я следующий!

«Неужели, вы тоже еврей? Нет! – мне сейчас плохо станет от таких евреев!» – воскликнула пожилая дочь избранного народа, но не на неё смотрели в этот момент глаза мои. Среди членов «отборочной комиссии» сидела моя, пусть не самая любимая, но оставившая много приятных воспоминаний, бывшая сотрудница из Проката, где я подвизался как раз её начальником много лет назад. Её звали Майя. «Так вот зачем ты под столом в рабочее время еврейский язык изучала!.. Ты, похоже, тогда в семидесятых и уехала. Сразу, как я уволился! И как тебя угораздило в эту репатрианскую тусовку-то попасть?» – успел назадавать сам себе вопросов мой обалдевший от неожиданности ум. Она меня тоже узнала, что не странно – только двенадцать лет прошло, и от удивления, мне показалось, сейчас потеряет и дар речи, и способность соображать. А ведь я только что собирался рассказать, как меня притесняли и в начальники всю жизнь не пускали, хоть и талантлив я был, сукин сын, очень даже. Легенду пришлось менять на ходу. План «А» не сработал – сбой в системе. Включаем план «Б». По плану «Б» моя бабушка была из бывших! Мало того, что еврейка, так ещё и с белыми путалась. Поэтому изменила всё, в том числе и фамилию, – с благородной Айзерман на звучную пролетарскую, но с двойным смыслом, фамилию Козлова! И тут Маечка, очень хорошо меня знавшая и видевшая, извините, не раз с голым так сказать торсом, и говорит: «Это всё слова, а как вы доказать сможете, где факты?» – а сама глазами мне показывает ниже пояса, ещё ниже…. «Да знаю я, знаю! Я это на десерт припас. А ты молодец, что помнишь, но за поддержку спасибо». – Сам же сделал грустное лицо и… «Дело в том, что моя бабушка умерла, когда мне было три месяца. Но перед тем как переместиться на небо, она попросила кого-то сделать то, что тот и сделал…». Они, похоже, поняли не все и не сразу, сомнения остались. Майка улыбалась. Она наверняка сейчас вспоминала, как я ей «грузил» и про бабушку-графиню и про деда-кулака. В глазах восхищение: «Ну вы и загнули, дорогой мой Владимир Николаевич! Годы идут, а вы всё такой же врунишка». Пауза затянулась, и тут старушка, которой я с самого начала не понравился, промолвила: «Нет, я ничего не поняла и не понимаю. Какой-то «кто-то» сделал этому русскому мальчику что?… И почему?». Вступила Маечка: – Этот молодой человек, вы что не видите? – яркий представитель пятого колена еврейского народа, которому бабушка посредством кого-то сделала обрезание, что вам тут может быть не понятно?! – Все в шоке. Я тоже: «Ну, Майка, ты молодец! Вот это ты выдала! Ты действительно это помнишь!». – У меня и в самом деле когда-то из-за ожога была маленькая вынужденная косметическая операция там, где в данный момент это было особенно важно.

– Вы можете это доказать? – вякнула старушка.

– Только не Вам! – Я категорически исключил из рассмотрения этот сеанс эксгибиционизма с бабулей. – А вот остальным могу и доказать! – На этом всё закончилось, я победил, и больше доказательств не потребовалось. Хотя по глазам Майки было видно, что она против подобного следственного эксперимента как бы и не возражала.

В этот же день нам выдали наше первое пособие. Мы стали полноправными членами многотысячной армии эмигрантов, ожидающих своей участи большей частью в Италии. Но сегодняшний, завтрашний день и последующие две недели в Австрии мы посвятили Вене. Её красивейшим улицам, набережным и площадям. Театрам, музеям и картинным галереям. Ещё были рестораны, бары, зоопарк – мы успели много! А в этот вечер мы вернулись поздно и застали в зале, где был телефон и стоял телевизор, группу человек в двадцать пять, наверное. Множество детей разного возраста указывало на то, что это баптисты-пятидесятники. Представьте себе группу нормальных детей, человек пятнадцать. Неважно – русских, грузинских или еврейских, особенно. Какой бы стоял шум и гам! А эти сидели молча и неподвижно, как глубоко зомбированные разумные существа, покорные и безмолвные. Вот что вера глубокая и беззаветная с детьми делает! Я лично против такой веры. Я за счастливое и весёлое детство, когда можно всё, независимо от того, что тебе на шею бабушка повесила – звёздочку Давида или нательный крестик!

Утром на следующий день в гостиницу приехали весёлые и с золотыми зубами то ли цыгане, то ли бухарские евреи. Я их до сих пор не отличаю. Они предложили избавить нас от излишков золотых изделий, которых у каждого было! И конечно же они предлагали самые выгодные и лучшие цены в мире: «Кто сомневается, спросите у Мони с пятого Брайтона. Он в прошлом году продал нам на восемь тысяч австрийских марок и был очень доволен! До сих пор открытки с праздниками шлёт». Народ понёс вывезенное, мы с Иркой решили пока воздержаться, но телефон у старшего на вид цыгана взяли на всякий случай. На следующий день в одном из ювелирных магазинов в центре Вены нам предложили забрать золото по цене почти в два раза большей. Терпение и ещё раз терпение! – и вы будете вознаграждены. В нашем случае именно это и сработало. Мы ходили гордые и очень богатые по сравнению с Сашей Рабиновичем и Серёгой Галкиным.

По вечерам мы сидели в зале с телефоном. Слушали, о чём говорят люди и гадали, кто нам позвонит сегодня и позвонит ли вообще? Позвонил Игорь Фёдоров, мой друг детства. Он уехал с женой Галькой три недели назад и сейчас они уже были в Италии. Позвонила тёща и сказала, что опять приходили из ментовки на Невском и просили меня явиться. Ещё звонили из другой ментовки в Красном селе! Они это делали по поручению своих коллег из Тбилиси, у которых были ко мне вопросы ещё с прошлого года, когда они «накрыли» в Сухуми нелегальное производство бижутерии. Я там когда-то числился агентом по сбыту продукции. У них было подозрение, что я не последняя фигура в бижутерийном нелегальном бизнесе! Подозревайте, дорогие мои, я теперь могу хоть главарём себя признать, если попросят. Но не бесплатно! Десять тысячь долларов, например, наличными – и я главный расхититель, пожалуйста. Сказал тёще, чтобы позвонила Гиви и сделала ему предложение от моего имени. Прошло двадцать пять лет, пока не ответили… Ещё сказал, чтобы пока не говорила, что меня нет и не будет. Особенно этим с конторы на Каляева. Пусть погоняются за мной ещё с полгодика, пока не стопчут до дыр на подошвах по паре казённых ботинок. А потом с них начальство ещё и по звёздочке с погонов отстегнёт за нерадивость, тупость и отсутствие серого вещёства. Очень вовремя я переехал в Австрию пожить немного!

За день до события нас предупредили. Переезжаем в Италию! Венский период весёлого путешествия под названием эмиграция закончился. Нас ждёт солнечная Италия, вечный город, Адриано Челентано и Софи Лорен. Как хочется скорее туда попасть! В поезд нас затолкали, как заталкивают в бочки ту самую селёдку. А у меня нога опять разболелась – ни стоять, ни сидеть! А в купе двенадцать человек напихано, только сидеть и можно. Я лёг прямо на пол в проходе, иначе не получалось найти положение ноги, чтоб не болела. Ночь ехали через Альпы, и началась Италия. Не солнечная и не тёплая – в начале декабря в Италии тепло не бывает. За час до прихода поезда в Рим по местной трансляции передали, что в Рим поезд нас, бывших советских граждан, не повезёт. Он остановится прямо в поле, и у нас будет только пять минут на то, чтобы поезд покинуть: «Багаж, который не успеете выгрузить, поедет дальше и вы больше его не увидите. Выберите чемоданы, которые важней, а остальные…. ну, извините…». – Так Австрия спешила избавиться от нас, что даже чемоданы отдавать не хотела, а вы говорите демократия, демократия… Говно эта ваша австрийская демократия!.. И Гитлер в Австрии родился, между прочим, и аншлюс ей устроил по делу! Я при этом понимаю, что лично моим чемоданам и ящикам в количестве тринадцати тяжеловесных мест «выйти» из вагона не светит. Друзья Галкин и Рабинович? Нет, – на этих надежды никакой. Они сами все в чемоданах, в жёнах и детях! Гляжу в окно, грущу и пытаюсь что-нибудь сообразить. Поезд замедляет ход, за окном проплывают какие-то лица, два из них очень хорошо знакомы… Игорь с Галькой! Откуда? Как они узнали, что я этим поездом? Время на раздумья нет, и я, высунувшись в окно по пояс, пытаюсь перекричать тормозящий поезд и ору: «Игооорь…». Слава создателю, он услышал и побежал вдогонку за моим вагоном, Галька за ним. Даю команду Ирке брать лёгкие сумки и пробиваться к выходу самостоятельно. Сам просовываю Лизу в окно, Игорь принимает и отдаёт Гальке. Потом чемодан, потом другой и так все тринадцать. Последний уже на ходу! Сам выпрыгнул, когда этот бля…ский экспресс начал набирать скорость. Жестковатой оказалась итальянская землица.

Встречающие рассаживают нас по автобусам. Багаж едет отдельно. Игорь с Галькой едут с нами. Но в лагере, куда нас привезли, нам не понравилось, хоть и «живите бесплатно». Тогда Игорь предлагает ехать к ним в Неттуно – прекрасный приморский городок! Предполагается, что там мы найдём хорошую квартирку на ближайшие три-четыре месяца. На том и порешили. Часть вещей оставили в лагере, попрощались с Рабиновичами. Серёга Галкин напросился с нами, и мы поехали в Неттуно. Квартиру сняли очень дорогую, но классную! На двоих с Галкиным. И началась итальянская поэма о реалиях средиземноморского бытия в двух частях.

Игорь с Галькой, прожившие в Неттуно уже двадцать дней, приступили к обучению нас «правильной» эмигрантской жизни сразу с утра.

– Сегодня торговый день на маленьком базаре прямо здесь в городе. Пойдём продадим местным чего-нибудь! – предлагает Галька. До этого я никогда не торговал на рынках, но зато торговал на пляже ракушками и разрисованными камешками. А так – больше ничем и никогда. А тут шанс преобрести такой опыт!

– Конечно, пошли. Побежали! – Я взял пару командирских часов, платков павлово-посадских, что-то из Хохломы и Гжели. И фотоаппарат «Киев» последней модели! После часа бестолкового прозябания на рынке и не продав ничего, я решил, что это занятие не для меня. Больше в Неттуно я на рынок не выходил.

Но уже в следующую субботу мы с Серёгой и Игорем, захватив с собою огромный пятидесятикилограммовый телескоп и всякую мелочёвку, поехали в Рим! Представляете, первая в жизни поездка в Рим, но не в Колизей, не на площадь Венеции и не в Пантеон, а на римский центральный рынок, уже в течение пятнадцати лет намертво оккупированный нашими. Неправильно, а что делать? Не успели мы «втащиться» на рынок, как ко мне подбежали молодые ребята, по виду арабы, и начали тянуть к себе мой телескоп. Я упёрся и не отдавал – языковой барьер мешал понять, что сейчас происходит. Почему они так решительно пытаются присвоить себе мой телескоп, купленный в городе Мурманске. Вообще, я купил три! И тут подходит старший, тоже араб, но лет побольше. Это невозможно перепутать и не понять, что старший именно ОН! Он объяснил, что оптику на Его! рынке продаёт только Он сам. Поэтому не надо «возбухать», а извольте прямо сейчас получить триста долларов и вообще: «Сколько ещё осталось телескопов?». – Так мы и познакомились с Абиком, который организовал очень хороший бизнес в среде эмигрантов из Советского Союза. Трудно подсчитать, скольким он помог избавиться от их барахла. Представьте, у вас осталось «товаров» на тысячу или больше долларов, а вас приглашают в американский консулат уже завтра, что означает, что послезавтра вы улетаете в штаты. Что делать? Не вопрос – надо звонить Абику и он всё заберёт. Пусть не за те зелёные, что вы хотите, но в америку вы полетите налегке. А я тоже теперь налегке, потому что без телескопа, иду устраивать торговое место среди бывших соотечественников. Серёга Галкин устраивается рядом. В «репертуаре» у Серёги всё те же командирские часы, фотоаппарат «Киев», полевой бинокль и деревянные ложки. У меня всё то же самое, только вместо ложек именной гжельский чайник. Проходит какое-то время, и ко мне подбегает девочка лет четырнадцати, папа сзади.

– Сколько стоит фотоаппарат? – спрашивает девочка. Я без задержки отвечаю:

– Триста пятьдесят! – как от зубов отскочило.

– Папа, папа – у этого дяди дешевле, чем у того за углом. – Это я так перевёл с итальянского, которого ещё не знал вообще, слова девочки. Но этот папа, редиска, отвернулся от меня и направился вместе с дочкой прямиком к Серёге, который, такая же редиска, подавал им за моей спиной какие-то знаки. И что бы вы думали? – они купили точно такой же фотоаппарат с точно таким же объективом не у меня, а у него, причём, дороже! Вопрос, почему? Да потому что Серёга – белозубоулыбчивый атлет-красавец, а у меня подагра и нога ноет! А на лице у меня вовсе даже не улыбка, а гримаса отвращения ко всему улыбающемуся. Мораль – улыбайтесь покупателю, у него деньги! С Серёгой я не разговаривал потом, наверное, дня три и в последующие поездки на рынок старался устроиться подальше от него. Вернувшись с рынка, мы пошли отметить успех Серёги и мою, наоборот, неудачную вылазку. Больше всех «нарылся» мой друг Игорёха и идти домой отказался, потому что не мог идти в принципе, а не только домой. Серёга взял его, как скрученный в рулон персидский ковёр 2 м×3 м, и закинул за спину головой вниз, и понёс. Потом споткнулся и завалился в колючие кусты шиповника. С интервалом в одну секунду дважды прозвучало «Ой»… «Ой». Трёхсантиметровые колючки шиповника впились глубоко в плоть… В это же мгновение, мне даже показалось, что из кустов этого самого шиповника, выскочили два здоровенных мужика, вырвали из колючек Игоря, запихнули в подъехавшую машину и дали газу! Серёга пострадал меньше, потому что, падая, в последний момент немного развернулся, и все острые шипы достались Игорю! Он им прикрылся, как бронежилетом – друг называется. На завтра выяснилось, что это были ЦРУшники, обеспечивавшие под прикрытием охрану Игоря, как носителя ценной информации, поскольку тот когда-то служил на атомной лодке. Они думали, что он что-то знает или хотя бы помнит. Но ни первого, ни второго не случилось. Позже выяснилось, что он не знал абсолютно ничего, помимо того что америкосы знали и без него. Но это позже, а завтра они решили больше не рисковать, тем более, что ребята к нему «подтянулись» серёзные и толк в выпивке знали. Это про меня с Галкиным. А он и до нас им уже показал, на что Северный флот способен! И они его в тот же день отправили в Америку на военно-морскую базу в Норфолк. Я тогда очень расстроился! Оставаться в Неттуно с Галкиным после истории с фотоаппаратом не очень хотелось, и вскоре мы с Иркой решили уехать из этого чудненького городишки, известного из истории второй мировой войны, как место проведения одной из самых неудачных операций по высадке морского десанта в 1944 году. Там огромное кладбище с похороненными американскими десантниками и всегда много цветов.

Я позвонил в Нью-Йорк Витьке с Маринкой – это они помогли мне с вызовом полгода назад. Они теперь сидели в Бруклине в ожидании, когда я приеду и что-нибудь придумаю. Витьки дома не было. Маринка дала телефон итальянца Джино, с которым у неё, по её же словам, были шуры-муры, и он для неё готов всё сделать. Договорились, что я её кузен. Для кузена тоже должен постараться. Я позвонил. Через переводчика объяснил суть вопроса, и мы договорились кокретно, когда я приеду в Ладисполь-итальянскую столицу еврейской эмиграции. В назначенный день мы приехали. Джино нас встретил и отвёз в маленькую квартирку, в которой сдавалась одна комната. Во второй жил Эдик с женой и дочкой-ровесницей моей Лизы. Эдик был в недалёком прошлом чемпионом Европы по вольной борьбе в весе до 48 кг. Амбал! Он сразу предупредил, что с ним шутки не просто плохи, а вообще лучше не надо. У него с юмором не того… В борьбу весь юмор ушёл. «Понял», – говорю, и на этом всё. Шутить даже не пробовал. Видел я этих. С виду шибзик, а как разойдётся – фиг остановишь! Зато Лизка поиздевалась над их неуклюжей дочкой так, как и я бы не смог! Однажды сидим в гостиной, пьём чай, дети играют, скоро в постель. А у них, у девочек, конфликт на ровном месте. Вдруг я слышу следующий текст:

– Отдай! – Это моя Елизавета.

– Не отдам! – Отвечает не моя.

– Ещё как отдашь! И не смотри в моё зеркало – оно от этого портится!.. и не дыши моим воздухом – мне самой не хватает!!! – На самой верхней ноте завершает диалог моё белокурое сокровище, обливаясь слезами… Приблизительно так и проходили вечера в Ладисполи, когда мы никуда не уезжали.

Джино Горни, коренной ладиспольский оболтус и бабник, оказался неплохим парнем. Он сразу же согласился считать меня маринкиным кузеном. Маринку любил и очень по ней скучал, потому что уже четыре месяца, как она с детьми и мужем Витькой уехали в Бруклин, который все называют почему-то Нью-Йорком. Для справки, Нью-Йорк сити – это Манхэттэн! И только он, а остальное – это его города – «спутники»: Бруклин, Бронкс, Квинс и Стэйтен айлэнд, типа нашего Сестрорецка в Питере или Зеленограда в Москве. Брайтон Бич как раз находится в Бруклине. А Бруклин вместе с остальными «спутниками» находится в штате Нью-Йорк! Отсюда и гордое: «Мы с Моней и Фирочкой живём в Нью-Йорке!». Джино сразу начал дружить в рассчёте, что я Маринке расскажу, какой он хороший, и он заработает победные баллы в борьбе за неё с Витькой – мужем. И я его понимаю. Его жена была маленькая, толстенькая и ревнивая, а Маринка по сравнению с ней красавица писаная и весёлая. Много итальянских браков распались из-за наших славяноеврейских очаровательных Софочек, Розочек, Майечек и Бэллочек. Я наших девчонок из Бельцев, Чернигова, Гомеля и Могилёва тоже понимаю. Что они до этого видели? Бельцы и видели! А тут Джино, Манфредо, Марчелло, Луиджи…! Все с ног до макушки в одеколоне, в «Армани» и на иномарках! У любой крышу бы снесло. Ну и… сносило, пока мужья пытались копеечку в дом подзаработать, кто на стройке, кто на виноградниках. Витька, например, у Джино на винограднике…

День в Ладисполи обычно начинался так: утром кто-то в Рим на экскурсию или по магазинам, кто-то на стройку в соседнем городке, кто-то никуда не едет и сидит на площади с сигаретой и чашечкой кофе в компании местных бездельников. Этот кто-то я! Помните? – у меня «золотой запас»! И я могу себе позволить, наконец, ничего не делать вообще. Лиза обычно «болтается» со мной, а Ирка, жена, спит всё время. Не помню кто, но этот кто-то сказал однажды, что если её засушить, растолочь в порошок и сделать из него снотворное, то его хватит, чтобы уснул и долго не просыпался маленький городок с населением в сто тысяч. Я «постигаю» итальянский язык, прислушиваясь к разговорам моих новых друзей Джино и Манфредо. Ощущение такое, что их волнуют только женские задницы и больше ничего. И в самом деле – а что ещё их может волновать? О чём ещё надо беспокоиться, если у каждого по десять гектаров виноградников, куча родственников в горных деревушках недалеко от Ладисполи. А там овцы, значит сыр, и бараны, значит мясо! И домашнее вино, которое мои итальянцы-дружбаны пьют вместо воды. Несколько раз в ладиспольский период эмиграции я ездил с ними в горы и видел, ел и пил с ними всё это сам, и много… После полудня наступает сиеста. Городок становится безлюдным. Я с Лизкой тоже двигаюсь к дому, где ненадолго вытаскиваю из глубокого «ниоткуда» мою половину, чтобы провести границу между её ночным сном и полуденной сиестой. До четырёх мы вместе со всей остальной Италией отдыхаем. А потом опять на площадь – постигать основы итальянского языка в диалогах и монологах о прекрасном, то есть о бабах, вместе с Джино и Манфредо. Из разговоров с ними я со временем выяснил, что ни тот ни другой не работали, похоже, никогда. Манфредо занимался какими-то махинациями с антиквариатом. Скупал осколки старых предметов глиняного обихода, ещё больше их «состаривал» и продвигал дальше, как реликвии из Помпеи или, ещё круче, Трои, или, вообще круто, Атлантиды! Лохов на этот хлам всегда хватало.