Текст книги "Леший"

12. Черное дно

Прошло пять лет после моей последней встречи с Лёшей и восемь лет со дня знакомства с ним. Борис Яковлев звонил мне из Сибири все реже и реже, а о дальнейшей судьбе Лёши мне ничего не было известно.

За это время я написал два очерка об этих двух земляках, родившихся в разное время в одной карельской деревне Кузнечная Гора.

Ежегодно я один или со своими друзьями ездил к себе на родину, куда меня тянуло все сильнее и сильнее. Со временем эта местность превратилась в проходной двор. Все озера и реки были заставлены браконьерскими сетями-убийцами китайского производства. Места, где отдыхали туристы, превратились в свалки мусора, пластиковых пакетов, консервных банок. Но самым страшным было не это. Исчезал лес. Делянки простирались до горизонта. По карельской природе был нанесен смертельный удар. За этим самым горизонтом маячил природный коллапс с предсказуемыми последствиями – исчезновением кормовой базы для лесных обитателей. Медведи и волки стали появляться в населенных пунктах в поисках пропитания. Были случаи, когда медведи раскапывали свежие могилы и поедали покойников. Волки нападали на собак средь бела дня. Лисы таскали зазевавшихся кошек и копались в мусорных контейнерах.

А муниципальные чиновники продолжают торговать земельными участками в природоохранных зонах. Министерство экологии проводит рейды в местах отдыха горожан, собирая мзду на содержание своего раздутого аппарата. Простой народ уже не ропщет, а начинает самую настоящую войну с нарушителями. То там, то тут проходят стихийные митинги в защиту природных ресурсов. Кто-то идет на радикальные меры. Доходит даже до стрельбы. Как в фильме Станислава Говорухина «Ворошиловский стрелок». Там народный мститель незаконно применил огнестрельное оружие. Но справедливость восторжествовала!

Однажды летом я в очередной раз поехал в родные места, порыбачить и сходить на могилы предков. Но на пути возникло препятствие. Один из мостов через реку был разобран, велись ремонтные работы. Мне удалось выяснить, что при проезде через мост одного из лесовозов не выдержали стойки, и большегрузная машина с лесом рухнула в реку. Поговаривали, что стойки моста кто-то подпилил. Рабочие сказали мне, что мост будет отремонтирован не раньше, чем через две недели, и теперь проезд по нему будет разрешен только легковым автомобилям.

Возвращаясь домой после несостоявшейся поездки, я подумал: а не проделки ли это Лёши-лешего? За ним не заржавеет.

Путь от его хижины до моста около двадцати километров, для него это не расстояние. Нужно через пару недель съездить к нему и посмотреть, что творится в этой глубинке. Рабочие говорили, что в тех краях свирепствуют черные лесорубы. А у Лёши особые счеты с ними, и он вполне мог устроить им такую «засаду». Да и вообще мне было интересно узнать, как у него дела. По прежнему отшельничает или покинул Кузнечную Гору?

Через три недели я снова поехал по прежнему маршруту. Мост уже был частично восстановлен. По свежему настилу могла проехать только легковая автомашина. При въезде на мост был установлен ограничительный знак: «три с половиной тонны».

То, что я увидел дальше, превзошло все мои печальные ожидания. Сплошные вырубки. Лет сто потребуется на восстановление природы в этих местах. Этот лес в виде кругляка давно в Финляндии. Наша соседка свой лес не трогает, достаточно нашего.

Сколько это может продолжаться? Кто за это ответит? Раньше мы сами умели делать мебель. Пускай она была не очень качественной, но дешевой. На мебельных комбинатах работали тысячи людей. Достаточно было бы установить новое оборудование и выпускать новые образцы мебели и себе, и на экспорт. Но комбинаты закрыли, а тысячи квалифицированных рабочих выкинули на улицу. Кому-то из чиновников гораздо выгоднее было продать кругляк за бугор, распилить бабло и построить себе особняки в той же Финляндии. О людях, потерявших рабочие места, никто из власть предержащих не думал. Главное для них – личная выгода. Вот с такими мыслями я ехал по разбитой лесовозами дороге в направлении Кузнечной Горы.

Чем дальше в лес, тем больше дров. Именно дров я видел на заброшенных делянках, которые превратились в непроходимые дебри. На некоторых участках деревья были вырваны с корнем ураганным ветром, которые теперь у нас бывают все чаще и чаще.

С большим трудом мне удалось наконец добраться до границы Лёшиного «заповедника». Я вспомнил, что в молодости Лёша хотел стать пограничником и защищать нашу родину от врагов. Кто же мог подумать, что внутренние враги окажутся гораздо опаснее внешних. Свежие вырубки говорили о том, что Лёшина «граница» была нарушена. На одной из них я увидел сгоревший остов японского харвестера. Я подошел и оглядел его: восстановлению не подлежит и брошен за ненадобностью. Наверняка он был застрахован, а ущерб возмещен страховой компанией.

Обмелевший пруд рядом с домом Лешего, 2017 год

Только за пятьсот метров до Кузнечной Горы делянки прекратились, да и то потому, что здесь было мелколесье. Дальше ехать нельзя, лесовозная дорога закончилась.

Выйдя из машины, я услышал лай собак, доносившийся со стороны Лёшиного жилища. Значит, он все еще здесь. Собачий лай не приближался, значит, собаки посажены на цепь и не представляют опасности, как это было пять лет назад. Но и Лёша не шел мне навстречу. Может, его нет дома? А может, заболел? Подойдя к дому, сразу заметил перемены. Во дворе стоял старенький двухколесный мотоцикл «Минск». Деревянные оконные рамы были заменены на современные пластиковые.

Но больше всего меня озадачило отсутствие воды в пруду, который превратился в большую лужу, заросшую водорослями, глубиной не более двух метров.

Дверь в дом была нараспашку. Значит Лёша дома. Но почему он не выходит? Он наверняка слышит непрекращающийся лай собак. Осторожно поднявшись по ступенькам, зашел на кухню и ужаснулся. На столе стояли пустые бутылки из-под водки, грязная, давно немытая посуда, открытые банки тушенки, какой-то скисший салат.

На кровати в грязной верхней одежде лежал Лёша. Он спал и был мертвецки пьян. Нога в сапоге свешивалась с кровати. Его было трудно узнать. Зарос щетиной, похудел и постарел. Все признаки запоя. За что боролись, на то и напоролись.

В глазах одна печаль, 2017 год

А ведь одной из причин его бегства от цивилизации была именно эта – не стать алкоголиком. Я не стал его будить, а принялся наводить маломальский порядок. Обнаружил под столом газовый баллон и двухконфорочную плитку. Открыв вентиль баллона, убедился, что одна из горелок исправна и поставил чайник. На подоконнике нашел старенький мобильный телефон. Интересно, зачем он ему, здесь же нет устойчивой связи? На стене висела парочка светильников китайского производства, работающих на батарейках. Такие светодиодные светильники сейчас имеются у многих дачников и туристов. Вот и до Лешего добралась цивилизация.

Вскоре Лёша пришел в себя, медленно сел на кровати и тупо уставился на меня. Вижу – не узнает. Неужели я успел за пять лет так измениться? Только спустя несколько минут Лёша понял, кто перед ним:

– Володя, что ты тут делаешь? Зачем приехал?

Я настолько растерялся, что вместо ответов начал сам задавать вопросы:

– Лёша, куда девался твой знаменитый пруд? Я видел, что он почти пуст.

– Прошлой весной прорвало дамбу, в образовавшийся проем хлынула вода. Я ничего не смог сделать, – ответил он. – Часть рыбы ушла. Сейчас он пуст, осталась мелкая рыбешка.

– Пять лет назад я видел множество новых дорог, но лес еще стоял. Сейчас остались только разбитые дороги. Как можно было так быстро превратить эту местность в непроходимые дебри? – продолжал я.

– Ликвидировали лесхозы и лесничество. Лес передали частным лицам, и теперь никакого контроля. Кто все это придумал и зачем? Спроси у нашей власти. А я человек маленький, и от меня ничего не зависит. Я пытался, как мог остановить эти варварские вырубки. Но что я могу сделать один против этих лесных бандитов. Те, кто раньше назывался черными лесорубами, стали хозяевами леса. Им наплевать, что медведей, лосей, лис, волков, зайцев, птиц прогнали из их среды обитания.

Лес начал пустеть, и ко мне все чаще стали приезжать рыбаки и охотники на снегоходах и внедорожниках. Некоторые мне сочувствовали и даже помогали, чем могли. Смотри, заменили старые оконные рамы новыми, современными. Вот даже мотоцикл подарили. Купили новую бензопилу. Навезли полный дом одежды и обуви. С некоторыми из них я даже подружился. Они мне подарили мобильный телефон и научили пользоваться. Здесь есть парочка мест, где связь ловит. Но негде заряжать и негде платить. Из-за большой задолженности я не могу сам позвонить, а могу только ответить на звонок. Но некоторые приезжают сюда не столько поохотиться или порыбачить, сколько «отдохнуть на природе», – Лёша щелкнул себя пальцами по шее. – Они-то и втянули меня. Вернулся к вредной привычке, от которой, казалось, давно избавился. Все застолья сопровождались выпивкой. После их отъезда я долго приходил в себя. Вот и вчера были трое из Санкт-Петербурга, уже уехали.

– Слушай, Лёша, может, хватит тебе отшельничать? Здесь все равно уже делать нечего. Озера без рыбы, лес без дичи. У тебя же в городе есть квартира. Рассчитайся как-нибудь с долгами, найди женщину и живи остаток лет как все.

– Нет, там мне делать нечего, – махнул рукой Лёша. – Много лет назад я приехал сюда умирать, но до сих пор жив. За это время там стало только хуже. Работы нет, пенсия десять тысяч, и половина уйдет на квартплату. Как я там могу прожить на эти гроши? Куда я дену своих собак? Их у меня сейчас двенадцать. Они, кроме меня, никому не нужны.

– Но у тебя же есть дети. Может тебе продать квартиру и уехать к ним?

– Это невозможно, они далеко, создали свои семьи. Не хочу быть обузой. Хочу здесь дожить свой век и быть похороненным на родном кладбище, где много свежих могил. Мои земляки перед смертью просят похоронить их на родине, их везут сюда за сотни километров на родной погост, на вечный покой.

– А дети знают, в каких условиях ты живешь? Они здесь бывают?

– Знают, но стараются не приезжать сюда лишний раз, – ответил он.

– Лёша, когда я ехал к тебе, то видел, сплошные вырубки, порушенные мосты, сгоревшую технику. Такое ощущение, что здесь была война.

– Возможно, так оно и есть. В оставшихся деревнях много лихих людей, которые не захотели мириться с этим безобразием. Эти новые русские хозяева стали строить свои базы и охотничьи дома. Устраивать пьяные стрельбы по бутылкам. Недавно сгорел один из таких домов. По какой причине он сгорел, я не знаю. Да и далеко это было от меня. Вот и японский трактор сгорел пару лет назад. Наверное, проводка замкнула. Говорят, что москвичи собираются поблизости от меня зарегистрировать частные охотничьи хозяйства и не давать разрешений на охоту местным жителям. Если это произойдет, то, действительно, начнется война. Партизанская. И в этой войне победят местные жители, я в этом уверен.

– А я вот не уверен. Если применят другое оружие, давно испытанное на крайнем севере – «огненную воду». Судя по твоему сегодняшнему состоянию, оно уже действует, – сказал я. – Ты посмотри, на кого ты стал похож! В доме бардак, собаки голодные. Даже рыба из пруда от тебя сбежала.

Лёша замолчал, понимая, что возразить нечем. А я продолжил:

– А ты можешь послать куда подальше своих новых друзей? Они же используют тебя, сознательно спаивают. Для них ничего не стоит подарить тебе ненужный мобильник или плитку с неработающей конфоркой. У тебя дом превратился в свалку, где, кроме бензопилы, нет ни одной нужной вещи. Это как чукчам, эвенкам и другим народам крайнего севера люди с «большой земли» дарили бусы.

– Дело не в подарках, – возразил Лёша. – Мне не хватает человеческого общения. Правда, они плохо меня понимают, я же больше говорю на карельском языке. Русский я почти совсем забыл, он для меня чужой. Я и думаю на своем языке.

– Но раньше ты же обходился без общения с посторонними.

– Я бы и сейчас обходился, но обстановка, как сам видишь, изменилась. Лес, который меня кормил, вырублен, а с ним исчезли его обитатели. По проложенным лесным дорогам до моих угодий стали добираться браконьеры, туристы, которые с подъезда отстреливали непуганых птиц и зверя. Они не щадят никого. Бьют глухарок, медвежат, лосят. С ними я ничего сделать не могу. Хожу по лесу пешком, а они на внедорожниках и снегоходах. Силы неравные. Мне все реже и реже удается добыть дичь. Пришлось прибегнуть к услугам приезжающей в деревню автолавки. Жаль, что сменилась машина, и водитель теперь другой, не мой знакомый Серега. Но не это было главной бедой. Продукты, которые там теперь продаются – с просроченным сроком хранения. Пресловутые «ножки Буша», которыми много лет нас кормила Америка, были деликатесами по сравнению с теми окорочками, которые продают сейчас. Сразу после разморозки они начинали источать такой запах тухлятины, что есть невозможно. Не раз мне приходилось спасаться от поноса народными средствами. Сначала думал, что продукты быстро портятся только у меня, из-за отсутствия холодильника. Но оказалось, что и у жителей деревни, имеющих холодильники, те же проблемы. Взял как-то мясные консервы, но и их есть было невозможно. Даже собаки есть не стали. Оказалось, что это какое-то соевое мясо. Разве мясо бывает соевым, а сливочное масло пальмовым? Володя, а у вас в магазинах тоже такое продают? – спросил Лёша.

Лёша на своем участке окучивает картофель, 2017 год

– Да ты что! Тухлятину пока не продают. Просроченные продукты списывают и по правилам они должны уничтожаться с составлением соответствующих документов.

– Значит, эти якобы уничтоженные продукты привозят к нам в дальние деревни и продают за наличные. В этих автолавках можно купить все что угодно. Литр спирта в пластиковой бутылке – пятьсот рублей. Блок сигарет – пятьсот рублей. Откуда этот «товар» – неизвестно. Но кто-то очень хорошо на этом зарабатывает.

– Лёша, если в лесу ничего нет, а автолавка привозит просроченные продукты, то чем ты питаешься?

– У меня огород. Капуста, картофель, морковь, репа, лук. В лесу пока еще есть грибы. На лесных озерах ставлю сети и без свежей рыбы не сижу. У карелов всегда в рационе была рыба, соленые грибы, квашеная капуста, пареная репа. Так что нам не привыкать. Собаки голодом тоже не сидят – едят комбикорм, как миленькие. Кроме того, я стал ставить больше капканов на куницу и бобра, которых, слава богу, пока еще хватает. Пушнину продаю по две тысячи рублей за штуку. А бобровое мясо нисколько не хуже говядины. Так что особенно не беспокойся за меня, с голода не помру.

– С голода ты не помрешь, – сказал я, – а как насчет алкоголя? Смотрю, у тебя уже появился самодельный самогонный аппарат. Ты что, уже и самогон стал гнать?

– Это мне «друзья» привезли, – ответил Лёша. – Объяснили, как им пользоваться. Да вот только испокон веков карелы самогон не гнали, обходились бражкой. И я тоже не гоню.

Лёша помаленьку пришел в себя, и я решил уехать домой. Перед отъездом записал номер его мобильного телефона и сообщил свой.

– В случае необходимости звони мне.

– Сам позвонить не смогу, из-за долгов номер заблокировали. Но ежедневно в двадцать один ноль-ноль я включаю телефон на час и в это время дозвониться можно. Правда, связь неустойчивая, поэтому звони несколько раз, авось дозвонишься.

Возвращался домой я с тяжелыми мыслями и предчувствием, что этот безобидный отшельник за год-два добьет свою больную печень и превратится в банального пьяницу.

А это уже дно, черное дно, из которого не выбраться. Хотя были случаи, когда мои знакомые опускались на это дно, но смогли взять себя в руки и бросили пить. Но для этого нужны определенные условия: поддержка членов семьи, интересная работа, надежда на будущее. В случае с Лёшей ничего этого не было. Ни семьи, ни работы.

И никакой надежды.

Вернувшись домой, я пригласил на ужин своего друга и соседа Валеру, того самого, с которым мы ездили к Лешему в первый раз. Мы по-прежнему с ним плотно общались, вместе ездили на рыбалку, устраивали пикники на природе, обсуждали состояние дел в стране и нашем регионе. Иногда вспоминали о нашей поездке в Кузнечную Гору. Валере были интересны новости про Лёшу, и он с удовольствием принял мое приглашение.

Погода в тот день была великолепной, и я решил организовать ужин на двоих на летней террасе с самоваром, мангалом и другими атрибутами. Во время трапезы я показал Валере фотографии и видео, которые привез из своей поездки, и дал послушать запись последнего, как я тогда думал, разговора с Лешим. Получилось что-то типа документального фильма, который длился около часа.

– Я так и думал, что этим все закончится, – вздохнул Валера. Больше не езди к нему, не трави себе душу. Он сам выбрал этот путь, и ему уже ничем не поможешь, только навредишь.

– Да, Лёша превратился в самого настоящего лешего и безнадежно падает на это самое «черное дно». Об этом дне у нас в обществе не принято говорить и тем более писать. Чиновники от экономики говорят, что падение на дно скоро прекратится, мы от него оттолкнемся и совершим мощный рывок. При этом не упоминается, что дно двойное. И чем толще «черное дно», тем тяжелее будет всплывать на поверхность, не говоря уже о каком-то рывке. Это куда же мы рванем? Назад, в светлое прошлое? Или в капиталистическое будущее?

– Вот ты, Володя, говоришь про пресловутое «черное дно». Заметь, что это явление наблюдается во многих странах мира. Где-то простой народ живет еще хуже, чем в нашей великой стране.

– Вот это-то и обидно, – ответил я, – что страна великая, полна природных ресурсов, а простой народ живет все хуже и хуже. Богатые богатеют, а бедные становятся все беднее и беднее. Уже открыто говорят, что почти половина населения страны живет за чертой бедности.

Я недавно прочитал удивительную книгу «Финляндия, страна белых лилий». Ее написал в начале XX века наш соотечественник, священнослужитель Григорий Петров. Она издана на многих языках мира. Во многих странах она входила в школьную программу. Являлась настольной книгой для чиновников.

В книге, написанной около ста лет назад, описывается это самое «черное дно», которое существовало и в этой маленькой стране. Там силами финского народа без всяких революций и потрясений удалось искоренить пьянство, тунеядство и другие негативные явления.

– Ну ты, Володя, и сравнил – крошечную Финляндию с нашей громадной Россией! Чем меньше страна, тем меньше проблем.

– Не в этом дело, – ответил я. – Все дело в самоуправлении. Народ сам решает, что ему нужно, а что нет. Из числа местного населения на государственную службу выбираются лучшие представители этого народа, которые верой и правдой ему служат. Невозможно себе представить, что там на какие-то руководящие посты назначат пришлого человека, «варяга», как у нас принято называть. Эти самые «варяги» служат не народу, а тем, кто их на эти посты утвердил. Мы это называем централизацией власти. Ладно, давай не будем больше о политике, – предложил я Валере. – Поговорим лучше о нашем Лешем. Что можно сделать для него, чтобы он окончательно не опустился?

– Ничего не нужно делать. Поставь на этой теме жирный крест и выкинь все из головы, – сказал Валера.

Легко сказать Валере: «Выкинь все из головы». Это же мой земляк. А вдруг ему потребуется какая-нибудь помощь? Я могу хоть изредка звонить Лёше. Решил, что крест на нем ставить не буду, может, он еще сможет подняться с этого пресловутого «черного дна».

В современном понимании люди, опустившиеся на дно, являются неудачниками, лузерами, быдлом, как их называют «слуги народа». Им хочется поскорее избавиться от этих «недочеловеков». А каким способом – их не интересует.

Как не интересует и то, почему они опустились так низко. Они сами виноваты, что родились карелами в Карелии. Пошли в школу, не зная русского языка, и остались неучами. Ни прежние чиновники, ни сегодняшние, не считают себя виновными. Получается, что этот малочисленный народ России вовсе не нужен. У кого была возможность – уехали в соседнюю Финляндию, где чувствуют себя превосходно, хотя и скучают по Карелии.

Трудно поверить, но, по неофициальным данным, в разное время туда уехали более четырехсот тысяч наших земляков – карелов и финнов. Это половина населения нашей маленькой республики.

Живут благополучно и состоятельно. Всего добились своим трудом и присущим им упорством в достижении цели. А их потомки часто приезжают на карельские погосты и знают, где покоятся их предки, ухаживают за могилами. Многие финские карелы начали изучать язык предков, гордятся тем, что у них карельские корни.

Не так давно в райцентр, где я живу, приезжала группа потомственных карелов из Финляндии для изучения языка и культуры своих предков. Этих слушателей распределили по семьям, мало-мальски владеющим карельским языком.

Одна семья жила в моем доме. К моему стыду, они говорили на моем родном языке лучше, чем я. Я их понимал, но в разговоре, отвечая на их вопросы, заданные на карельском, все равно переходил на финский язык. Забыл свой родной язык, хотя до пяти лет говорил только на карельском языке.

Но больше всего мне было стыдно за наших чиновников, которые не посчитали нужным присутствовать на ужине, посвященном окончанию курса обучения. Все расходы, связанные с обучением и проживанием слушателей, взяла на себя финская сторона. Позор!

Однажды я праздновал Рождество у своих друзей в городе Оулу. В тот день, когда я возвращался домой на своей машине, мороз был около минус тридцати градусов по Цельсию.

Где-то на полпути я обнаружил, что барахлит генератор. До границы – около двухсот пятидесяти километров. Ни одна ремонтная автостанция не работает по причине рождественских каникул. Я выключил в машине все, что потребляет электричество, даже фары. На улице было светло, но по правилам я обязан был ехать с включенным ближним светом. Встречные водители мигали фарами, давая понять, что я нарушаю правила. Я понимал, но сделать ничего не мог и продолжал движение. Вскоре появились две полицейские машины с включенными проблесковыми маячками. Кто-то им сообщил, что едет русский с выключенными фарами.

Все, попал! Если остановлюсь, то уже не смогу завести свою машину, аккумулятор посажен. Полицейские взяли меня «в клещи» и потребовали остановиться и выйти из машины. Я был вынужден выполнить их приказ. В противном случае погоня и, не дай Бог, стрельба по колесам.

Полицейские подошли и заявили, что я нарушитель и должен быть привлечен к административной ответственности.

Я был расстроен не столько этим, сколько невозможностью продолжить дальнейшее движение по этому довольно пустынному участку трассы Оулу – Куопио да еще при тридцатиградусном морозе. До ближайшей гостиницы было не менее двадцати километров. Полицейские предложили мне пройти в их машину для проверки моего организма на наличие алкоголя и составления протокола за езду без включенного ближнего света. Если с первым у меня было все в порядке, то со вторым пришлось долго объясняться. То, что у меня вышел из строя генератор, их совершенно не интересовало, как и то, что у меня заканчивается срок действия визы. И только когда я сказал, что возвращаюсь от своих финских друзей к себе домой в Карелию, один из полицейских спросил, не карел ли я.

– Да, я карел. Родился в Олонецком районе.

– Выходит мы с тобой земляки, – сказал полицейский.

– Мой отец родился в тех краях. Наша семья в тридцатых годах уехала в Финляндию на постоянное место жительства. Я часто езжу на родину своих предков.

Немного подумав, полицейский продолжил:

– У тебя есть номер телефона твоего друга из Оулу?

– Да, конечно.

– Тогда позвони ему и дай мне трубку.

После пятиминутного разговора с моим другом Тойво полицейский позвонил своему брату, владельцу авторемонтной мастерской, который жил поблизости. И уже через несколько минут одна полицейская машина взяла мою на буксир, а вторая ехала следом с мигалками.

Так, в сопровождении двух полицейских машин, меня доставили на территорию мастерской, где нас уже ждал брат полицейского.

– Станция сегодня не работает, и ремонтировать генератор некому. Но можно зарядить аккумулятор. Еще парочку найду здесь.

Пока заряжались три аккумулятора, мы сидели в бытовке, пили кофе и говорили о судьбе разделенного историей карельского народа. А потом полицейский порвал протокол и пожелал мне счастливого пути. Денег с меня не взяли. Прощаясь со мной, братья сказали, что карелы должны помогать друг другу. До самой границы я ехал с включенной «аварийкой». Навстречу пару раз попадались патрульные полицейские машины, но меня уже больше не останавливали. Они все знали, что у меня проблемы с генератором! Даже на финской границе меня пропустили без очереди, быстро сделав отметку в паспорте. Вот так, благодаря помощи своих земляков, я доехал до дома.

Накануне празднования нового года мне позвонил Тойво. Поздравив меня с праздником, он спросил, как я в тот злополучный день добрался до дома. А еще передал поздравления от моего земляка-полицейского, который мне тогда так помог. Я поблагодарил Тойво за помощь, и был очень удивлен, что меня с новым годом поздравил, в сущности, посторонний человек.

– Не удивляйся, – сказал Тойво. – Он же карел, твой земляк. Помогать своим, особенно попавшим в беду – так у них заведено.

Вспомнив этот случай, я решил, что не буду ставить крест на судьбе Лёши. У меня есть номер его телефона. Он еще не опустился на «черное дно», а попал в беду. Буду помогать ему, чем смогу. Простой звонок для него может оказаться важным. Он будет знать, что не брошен на произвол судьбы.

Я стал регулярно звонить Лёше. Дозвониться было сложно, зарядки телефонного аккумулятора у него хватало максимум на неделю, а чтобы зарядить телефон, нужно было искать источник электроэнергии или от автомобиля. Но три-четыре раза в год мне удавалось дозвониться. По его голосу я слышал, что он рад моим звонкам. Когда я спрашивал, нужно ли ему что-нибудь, он всегда отвечал, что у него все есть.

Только однажды он сказал, что заболел и попросил привезти батарейки к светильникам, свежий хлеб и что-нибудь собакам.

Уже на следующий день я приехал к нему и привез все, что он просил. А еще подарил ему комплект постельного белья и спальный мешок на лебяжьем пуху. От спальника он отказываться не стал, а вот постельное белье не взял:

– Ни к чему, я уже отвык за многие годы.

Выглядел он неважно. Кожа на лице пожелтела – явный признак болезни печени.

– Если ты продолжишь в том же духе, то конец совсем близко, – сказал я.

– Да понимаю я все, но буду жить здесь сколько смогу, – вздохнул Лёша. – Вот пойдем, я тебе кое-что покажу.

Примерно в ста метрах от его дома на постаменте была установлена стела из габбро-диабаза с названием деревни. Из осколков розового ладожского гранита выложено нечто подобное взрыву снаряда. В основании постамента находился кузнечный молот и подкова. Это сооружение было установлено на въезде в деревню, от которой ничего, кроме Лёшиного жилища, не осталось.

– Инициатором установки этого памятника был двоюродный брат твоего деда, Андреев Борис Яковлевич, твой двоюродный дед, – сказал Лёша. – Установили его бывшие жители этой деревни, всего пять человек. Через два месяца Борис Яковлевич умер. В основании монумента цементным раствором залита бутылка с посланием к потомкам. Обращение подписали все, кто присутствовал при закладке памятника-монумента, в том числе и я. Может, через несколько веков кто-то найдет эту бутылку и сможет прочесть, что там написали карелы. Возможно к тому времени в Карелии уже не останется ни одного карела, все к тому идет. Может, и местность эта будет как-то иначе называться. Не так давно была Карело-Финская ССР, затем Карельская АССР. Автономию ликвидировали, стала Республика Карелия. А вот в соседней Финляндии есть и останется губерния Северная Карелия.

– Судя по всему, эта памятная стела установлена не так давно?

– Месяцев пять или шесть назад, – ответил Лёша. – Надеюсь теперь тебе понятно, почему я не собираюсь уезжать отсюда ни при каких обстоятельствах? Пока я жив, существует и эта карельская деревня. Большинство из них уже давно заброшены. Сюда никто больше не приедет жить ни за какие деньги.