Текст книги "Чапаев"

«Я хочу Вам ответить без раздраясения и нервности на все оскорбления, которые Вы мне нанесли. Все, что между нами произошло – крупное и непоправимое – Вам казалось мелочью, глазом минутного раздражения, личного недовольства и т. д. Вы даже сначала все дело пытались объяснить тем мелким случаем из-за лошадей, который произошел в 222 полку. Теперь Вы и сами этому не верите, в чем мне вчера и сознались. Да и смешно, глупо было бы из-за такой мелочи раздувать большое дело. За 4 месяца совместной работы Вы имели возможность убедиться, что я человек не мелочный, о мелочах говорить и вздорить не буду, в центр о них доносить не стану. Ведь не было еще ни одного случая, когда бы я пожаловался, хоть на кого-нибудь командующему или в Реввоенсовет. Таких случаев не было. И если теперь я подымаю крупное дело – значит, на это имеются и крупные причины. Я взялся не шутя и дело доведу до конца. Сначала отвечу Вам на оскорбления и обвинения, а потом объясню – по каким причинам я изменил о Вас мнение и переменил к Вам отношения.

I. Вы предполагали, что все произошло из-за „личных счетов“ (в чем это нам с Вами считаться, мы, кажется, оба незлопамятные). Теперь этому не верите и сами.

II. Вы пытались все объяснить какой-то нелепой ревностью из-за Анны Никитишны. Но подумайте сами, ведь это очень смешно и глупо, если б я на самом деле вздумал ревновать ее к Вам. Такие соперники не опасны. Таких молодцов прошло мимо нас уже немало – навязывавшихся, пристававших и присылающих любовные записочки, – но всем таким молодцам она помимо меня или плевала в лицо или посылала к черту. Она мне показывала Ваше последнее письмо, где написано „Любящий Вас Чапаев“. Она действительно возмущалась Вашей низостью и наглостью и в своей записке, кажется, достаточно ярко выразила Вам свое презрение. Эти все документы у меня в руках, и при случае я покажу их кому следует, чтобы раскрыть Вашу гнусную игру. К низкому человеку ревновать нельзя и я, разумеется, ее не ревновал, но я был глубоко возмущен тем наглым ухаживанием и постоянным приставанием, которое было очевидно и о котором Анна Никитишна неоднократно мне говорила. Значит, была не ревность, а возмущение Вашим поведением и презрение к Вам за подлые и низкие приемы. Анна Никитишна работает с нами уже третий месяц, но разве мое презрение к Вам (а по Вашему „ревность“) родилась тоже два месяца назад? Совсем нет. Я стал вас презирать всего несколько дней назад, когда убедился, что Вы карьерист и когда увидел, что приставания делаются особенно наглыми и оскорбляют честь моей жены. Я Вас считал за грязного и развратного человечишка (о чем Вы мне так много рассказывали, когда мы ездили вместе по уральским степям, помните!) и Ваши прикосновения к ней оставили во мне чувство какой-то гадливости. Впечатление получалось такое, будто к белому голубю прикасалась жаба, становилось холодно и омерзительно. Ну, об этом довольно. Когда будет нужно – я обнажу документы и расчешу по косточкам всю Вашу низость.

III. Вы мне вчера сказали, что я трус. Но когда это Вы им-ели возможность убедиться в моей трусости? Как всем известно – я во всех боях был неразлучно с Вами, не отставая ни на шаг, а под Пилюгиным вышло даже так, что когда мы первой цепью угнали неприятеля и возвращались в село – Вас я встретил только на горе, помните! Затем еще, не помните ли, как мы с Вами попали под ружейный огонь на реке Боровке? С нами было тогда человек 8 ординарцев. Все мы под обстрелом проехали верхами, а Вы – помните, как Вы поступили тогда? Оставив за ометом лошадь, передав ординарцу бурку, Вы тихо крались словно мышь, и нам было противно тогда смотреть, как перетрусил начальник дивизии. Полагаю, что Вы не забыли этот факт.

IV. Вы вчера еще спросили меня – почему я не попал в Красном Яру к Кутякову. Что ж Вы притворяетесь, разве сами-то не знаете и не помните, почему я не попал к Кутякову? Ну, так слушайте, я освежу Вашу память.

V. Вы послали меня в цепь к Кутякову, зная, что никогда и ни от чего я не отказываюсь. Вы полагали, что Анна Никитишна останется с Вами в Авдоке. Когда же вы узнали, что и она едет со мною – Вы почему-то переменили решение и предложили нам ехать не к Кутякову за реку Белую, а остановиться в Красном Яру с товарищем Снежковым (начальник штаба 25-й стрелковой дивизии. – Авт.). Что, не помните, что ли? Когда я подъезжал к Красному Яру, навстречу попался тов. Снежков со всем штабом. Очень ясно, что к пустому месту в Красный Яр ехать было незачем, и я поехал вместе со штабом, ибо и Вы говорили, что мне необходимо быть при штабе. Впрочем, Вы все эти подробности хорошо помните и без меня. Только Вас нечем меня уязвить – вот Вы и лжете, как мелкий лгунишка. Мне рассказывали, что некогда Вы были храбрым воином. Но теперь ни на минуту не отставая от Вас в боях – я убедился, что храбрости в Вас больше нет, а ваша осторожность за свою многоценную жизнь очень и очень похожа на трусость. Да это и вполне понятно. Вы однажды сказали мне. „Когда я был плотником – я жизни совершенно не жалел и был смел, а теперь когда стал жить получше, и понял новую жизнь – теперь уж не тот, и жизнь мне жалко“. Помните эти слова?

VI. Затем Вы меня назвали конюхом, как будто это какое-нибудь бранное слово. Как будто конюх это непременно какой-нибудь негодяй. У нас, коммунистов, на этот счет взгляды совершенно иные. Мы конюхов, плотников, столяров, каменщиков и разных бедняков вообще считаем своими братьями. Мы им даже доверяем крупные дела, полагаем, что только на них, искренних работниках бедняках, а не на каких-нибудь проходимцах, держится Советский строй. Например, Вы были шарманщиком. Но ведь это совсем не значит, что раз Вы шарманщик, так, значит, и негодный человек. Ведь Вы вот все-таки Начдив. И если я Вас перестал уважать, так совсем не потому, что Вы шарманщик, а потому, что Вы оказались недостойным моего уважения. Не бранитесь конюхом, вам это не к лицу, ибо сами Вы вышли не из барского роду, да и к тому же на всех митингах звоните, что Вы тоже коммунист. „Конюхом“ ругаются только белоручки-аристократы, да еще всевозможные выскочки, которые вышли с самого низу, из простонародья, а, поднявшись наверх, – позазнались, стали стыдиться этого простонародья, стали презирать его, а иногда даже и бить – то кулаком по лицу (как было в 74 бригаде), то плетко-хлыстиком по груди (как было недавно – в штабе дивизии).

VII. Один из уважаемых мною товарищей недавно передал мне, что Вам Фурманов был нужен и мил только потому, что у Фурманова хорошие отношения с Фрунзе, что Фурманов может Вам помочь в повышении Вашей карьеры. В разговоре с Вами я вчера сообщил Вам эти сведения, Вы не отказались, Вы с ними согласились и их подтвердили. Как же после этого не потерять к Вам уважение? Значит, все Ваши со мною отношения, все поступки и слова – все это была коварная, хитрая ложь, которая прикрывала Ваши карьеристские мечты и Вашу слепую ненависть к политическим комиссарам. Сколько раз Вы издевались и глумились над комиссарами, как Вы ненавидите политические отделы, только вспомните! Так какой же Вы коммунист, раз издеваетесь над тем, что создал Центр. Комитет Коммунистической Партии? Ведь за эти злые насмешки и за хамское отношение к комиссарам (помните собрание командного состава) – таких молодцов из партии выгоняют и передают Черезвычайке. Недаром Вы так ненавидите Черезвычайку! Кончаю. Запомните, что если Вам совершенно нечем уязвить и осрамить меня – так лучше молчите и не лгите наглым образом, ибо эта ложь только Вас же самого хлещет по физиономии да, кстати, еще помните, что у меня в руках есть документы, факты и свидетели»[234]234
  Цит. по: В.И. Чапаев и Д.А. Фурманов // Сельская молодежь. 1991. № 2. С. 41–42.


[Закрыть].

На оригинале письма рукой Чапаева написан ответ:

«Осторожность не трусость и я никогда от пули не отказывался и не говорил, что меня кто-то посылает на смерть, а честность моя всегда со мной и я комиссаров(?)[235]235
  В тексте неразборчиво.


[Закрыть] не жалею, как и себя, так ни о ком не плачу. Конюхом я вас назвал не потому, что я ненавижу конюхов, но Вы помните, что комиссар, но не умеете держать себя прилично, что касается комиссаров, я сам был честным комиссаром и проводил политическую жизнь нормально, а если вы хотели поддержать коммунистку, я вправе сделать вам замечание. Что касается Анны Никитишны, то я не скажу ничего до тех пор, покамест не скажет она. Что касается тебя, я говорил и говорю, что Фурман в другом месте пользы бы принес больше, а возле меня он бездействует, – с этим ты согласился сам. Прошу больше мне не писать, что думаешь – думай про себя. Меня не задевай. Что касается Анны Никитишны – меня удивило, что это за игра. Затем до свиданья, а может и прощай. Чапаев».

Не успел Фурманов отправить письмо Чапаеву, как комиссару принесли заявление от военного комиссара 74-й стрелковой бригады П.Я. Брауцея:

«Доношу до Вашего сведения, что ненормальные явления, как со стороны комбрига Зубарева, так и начальника дивизии, недопустимы, считаю долгом, как коммунист, борющийся для общего блага, блага всего трудового и во имя тех людей, которые вместе с нами идут за одно общее дело, бросают нам упреки в глаза на наших командиров, где все те грубые обращения их приходится улаживать. Как побои, которые делались комбригом, и многие враждебные отношения ко всем политическим работникам. Их самовыделение, выхвалы, как, например, по прибытии в гор. Уфу моим командиром (Зубарев Д. Ф.) в присутствии командира 221-го полка тов. Лазды он заявил, что Чапаев сказал, что он будет командовать дивизией, а Чапаев группой. Безграничное пьянство, безобразия с посторонними людьми – это показывает совсем не командира, а хулигана. Кроме того, в очень широком масштабе наблюдается применение своих товарищей на ответственные должности, не считаясь с тем, – соответствует он назначению или нет, а люди – специалисты находятся в строю или где в обозе, а если нет, то просто откомандировывались как несоответствующие. Такие явления случались с командирами полков и батальонов. Чувствую жестокую боль в своем сердце, при отъезде из Самары на фронт, имея состав 74 бригады около 12 000 человек, из которых свыше 1500 человек одних коммунистов и около 1000 интернационалистов, где люди спаяны со своими командирами и комиссарами товарищескими отношениями, как львы рвались вперед, но со времени появления и прилива таких нелепых командиров, рекомендованных т. Чапаевым, которые говорят, что они коммунисты, но сами всегда против тех людей, которые призывают к просвещению и дают знать сущность нашей борьбы. У меня с комбригом неоднократно происходили столкновения на почве политической, где он заявлял, что они комиссаров только возят за собой как куклу и всегда враждебно говорят про власть комиссаров, где замечается в огромном виде наталкивание начдива тов. Чапаева командиров на своих комиссаров.

Встретив на улице командира арт. дивизиона, он остановил его и спросил, говоря: „Т. Чапаев мне велел опросить всех командиров, что они будут делать, когда уйдет Чапаев и с кем пойдут и против кого, против комиссаров или т. Чапаева“, мною был перебит этот разговор; проезжая дальше – встретившегося на дороге красноармейца он снова спросил в таком же виде: знаешь ли ты Фурманова и Чапаева, считая недопустимым такие вопросы, я прервал разговор. Считаю такие проделки начдива недопустимыми, несущими контрреволюционный заговор против политических работников, не считаясь с ответственными, но и красноармеец, достигший политического воспитания, может пасть жертвой, что и наблюдалось в 222-м полку. Ввиду того, что в наших руках находится большая часть несознательных, которых можно нашим командирам использовать для своего блага, как слепое оружие в руках, может отразиться очень больно на нашей общей работе. Мой долг, как истинного бойца, отдавшего свою жизнь для освобождения всего мира, поставить вам на вид, где вы в свою очередь не должны промолчать, а дать ход этому делу, не как единоличному, касающемуся интересов, а для общества. По моему заключению, имя т. Чапаева стало очень интересным в пользу нашу. Но когда в человеке проявляется чувство захвата власти, которая грозит не только одной части преданных людей революции, но и всей революции. Так вот с моей стороны, по моим усмотрениям, считаю нужным ограничить власть и хорошо вменить на вид, внушая чувство коммуниста. При расследовании дела могу дать лица, подтверждающие мнения, и красногвардейцев, которые ко всем этим делам тоже смотрят противно»[236]236
  Цит. по: В.И. Чапаев и Д.А. Фурманов // Сельская молодежь. 1991. № 2. С. 42–43.


[Закрыть].

Как мы видим из письма П.Я. Брауцея, комбриг Д.Ф. Зубарев пользовался особым расположением начальника дивизии, который даже прочил его на свое место. Однако в романе М.С. Колесникова «Без страха и упрека» комбриг фигурирует только в качестве отрицательного персонажа:

«В анонимках Зубарев настаивал, чтобы Аню убрали из дивизии, так как, мол, „не выяснено ее классовое лицо“, может быть, комиссар подцепил барыньку; а тот факт, что она с Кубани, говорит о многом: не подослана ли она белыми?… В конце концов, Фурманов вынужден был написать пространное письмо в Реввоенсовет Южной группы:

„Товарищи!

Разрешите мое весьма щекотливое положение. Один из декретов Совнаркома говорит о недопустимости мужу и жене работать в одной организации. Я работаю военным комиссаром 25-й дивизии. Жена, Анна Никитична Фурманова-Стешенко, заведует культпросветом этой же дивизии. Работай она слабо, я не щадил бы ни минуты и отстранил бы от работы. Но вижу обратное: до нее культпросвет почти не подавал признаков жизни, она же сумела организовать все его секции, а театральную наладила настолько, что стала возможной постановка пьес непосредственно на позиции в полках, а не только в штабах дивизии или бригад. Словом, работой я вполне доволен. Отзыв мой беспристрастен. Его могут подтвердить завполитотделом, помвоенкомдив и многие ответственные работники дивизии, знающие ее работу. Кроме того, она работает как организатор, как артистка в труппе, как фельдшерица, когда уезжает во время боев со мной на позиции. Она заменяет мне секретаря. От секретаря, предложенного мне еще 5-й армией (когда 25-я дивизия числилась в 5-й армии), я отказался, ибо постоянного дела ему нет, а попусту деньги платить не стоит. Этого секретаря замещает мне Анна Ник-на, получая, разумеется, только одно жалованье – как заведующая культпросветом. Михаил Васильевич в личной беседе дал мне свое согласие оставить ее при мне секретарем. Теперь я спрашиваю вас, товарищи: 1) может ли она вообще работать здесь, в одной дивизии со мной; 2) может ли совмещать две должности, получая один оклад?“».

Из Реввоенсовета очень скоро пришел ответ: «Высоко оцениваем работу Анны Никитичны, желаем дальнейших успехов…»

В письме П.Я. Брауцея говорится о «побоях», то есть о случаях рукоприкладства со стороны командира бригады Зубарева. О подобных случаях писал в своем романе «Чапаев» и Д.А. Фурманов. Приведем отрывок из разговора возницы Гриши с комиссаром Клычковым:

«– А меня не били? – обернулся Гриша. – Тоже били… да сам Чапаев единожды саданул. Что будешь делать, коли надо?

– Как Чапаев, за што? – встрепенулся Федор, услышав (в который раз!) это магическое, удивительное имя.

– А я на карауле, видишь ли, стоял, – докладывал Гриша, – что вот за Пугачами, вовсе близко, станция какая-то тут… забыл ее звать. Стою, братец, стою, а надоело. Што ты, мать твою так, думаю, за паршивое дело это – на карауле стоять. Тоска, одним словом, заела. А у самого вокзала березки стоят, и на березках галок – гляжу – видимо-невидимо: га-гага. Ишь раскричались! Пальну вот, не больно, мол, гакать станете! Спервоначалу-то подумал смешком, а там и на самом деле: кто, дескать, тут увидит, – мало ли народу стреляет по разным надобностям? Прицелился в кучу-то: бах, бах, бах… Да весь пяток и выпалил сгоряча. Которых убил – попадали сверху, за сучки это крылышками-то, помню, все задевали да трепыхались перед смертью. А што их было – тучами так и поднялись… поднялись да и загалдели ядреным матом. Кто его знал, что он у коменданта сидит, Чапаев-то. Выходит – туча тучей.

– Ты стрелял?

– Нет, – говорю, – не стрелял: не я!

– А кто же галок-то поднял, хрен гороховый?

– Так, видно, сами, – говорю, – полетели!

– А ну, покажи! – и хвать за винтовку. За винтовку хвать – а она пустая.

– Што? – говорит. – А патроны где, – говорит, – возьмешь, сукин сын? Казаков чем будешь бить, колода? Галка тебе страшнее казака? У, ч-черт! – да как двинет прикладом в бок!

Молчу, чего ему сказать? Спохватился, да поздно, а надо бы по-иному мне: как норовил это за винтовку, а мне бы отдернуть: не подходи, мол, застрелю: на карауле нельзя винтовку щупать! Он бы туда-сюда, а не давать, да штык ему еще в живот нацелить: любил, все бы простил разом.

– Любил? – прищурился любопытный Федор.

– И как любил: чем его крепче огорошишь, тем ласковее. Навсегда уважал твердого человека, что бы он ему ни сделал: „Молодец, – говорит, – коли дух имеешь смелый.“»

Заявления о самоуправстве Чапаева и расстреле им бойцов, отказавшихся идти в наступление, были не беспочвенными. Такие случаи были неоднократными в частях Восточного фронта не только по отношению к мадьярам (венграм), но и к представителям других национальностей. Еще накануне контрнаступления войск Южной группы армий председатель РВСР Л.Д. Троцкий издал 1 апреля приказ о гуманном отношении к перебежчикам и военнопленным:

«…Перебежчиков встречать дружелюбно, как освободившихся из-под колчаковской палки товарищей, или как раскаявшихся противников. Это относится не только к солдатам, но и к офицерам. Кто перешел к нам, с тем делить хлеб-соль. Сдавшихся или захваченных в плен противников ни в коем случае не расстреливать. Твердо помнить, что в армии Колчака часть обманута, другая часть сражается из-под палки и лишь ничтожная часть состоит из монархистов-колчаковцев. Даже в среде колчаковских офицеров только адмиральская и генеральская верхушка состоит из заклятых врагов рабочего народа. Большинство нисшего офицерства мобилизовано насильственно и радо бы выбраться из петли.

Увидав на чьей стороне правда и сила, не только солдаты Колчака, но и многие из его офицеров будут затем честно работать в советских рядах. Самовольные расстрелы не только перебежчиков, но и пленных врагов будут беспощадно караться по законам военного времени.

Пусть палачи Колчака расстреливают пленников. Рабочекрестьянская армия раскаявшихся врагов превращает в друзей»[237]237
  Цит. по: Краснов В.Г., Дайнес В.О. Неизвестный Троцкий. Красный Бонапарт: Документы. Мнения. Размышления. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 183–184.


[Закрыть].

Позднее, 27 мая, Троцкий был вынужден снова потребовать от Реввоенсовета Восточного фронта гуманного обращения к перебежчикам:

«Военком башкир Валидов сообщает, что продолжаются жестокие расстрелы башкир-перебежчиков из лагеря белых. Предлагаю возобновить приказ о благожелательном отношении к перебежчикам башкирам, как и ко всем перебежчикам. Отданный приказ прочитать во всех ротах, эскадронах, возложить ответственность на командиров и комиссаров, привлечь при первой оказии виновных, вообще добиться, наконец, осуществления приказа о нерасстреле перебежчиков»[238]238
  Цит. по: Краснов В.Г., Дайнес В.О. Неизвестный Троцкий. Красный Бонапарт: Документы. Мнения. Размышления. С. 184.


[Закрыть].

Пока В.И. Чапаев и Д.А. Фурманов выясняли свои отношения, части 25-й стрелковой дивизии продолжали перегруппировку в район боевых действий. Задержка с ее переброской, а также тяжелое положение 4-й армии вызвали серьезные опасения у председателя РВСР Л.Д. Троцкого. 25 июня он телеграфировал Реввоенсовету Восточного фронта, Э.М. Склянскому, ЦК РКП(б) и Полевому штабу РВСР:

«…Сводки Востфронта свидетельствуют о печальном состоянии 4 армии. Застойный характер операции уральского фронта крайне содействует разложению армии, все время соприкасающейся с восставшим казачеством. Недостаточное внимание правому флангу грозит тягчайшими последствиями. Сообщите ваши соображения.

Командование Южгруппы требует винтовок, пулеметов, патронов, куда же делись трофеи, ведется ли строгий учет за ручными винтовками в полках, происходит ли (так в документе. – Авт.) полковых и дивизионных обозов оружием и другим снабжением, сообщите какие меры на деле приняты для учета и изъятия у частей военного имущества кроме, безусловно, необходимого. Опыт свидетельствует, что при невнимании в этом отношении, при малейших неудачах происходит громадная убыль имущества.

Реввоенсовет Южгруппы телеграммой № 11705 ходатайствует о передаче ему самарских курсов комсостава. Мною было предложено Реввоенсоввост обслужить каждую армию комкурсами. Ходатайство Южгруппы свидетельствует, что оно не сделано. Сообщите причины»[239]239
  Цит. по: Краснов В.Г., Дайнес В.О. Неизвестный Троцкий. Красный Бонапарт: Документы. Мнения. Размышления. М., 2000. С. 190–191.


[Закрыть].

Реввоенсовет Восточного фронта в ответ на эту телеграмму сообщал Троцкому:

«…Обстановка на главных направлениях (севернее Уфы) не позволяла до окончания Уфимской операции выделить силы для ликвидации нашей неустойчивости в уральском районе. Командование фронта учитывало в этом районе необходимость взять инициативу в наши руки. Ныне взятая с уфимского района сильная 25 дивизия начала сосредоточение в районе западнее Бузулука и в ближайшие дни должна начать наступление на Уральск. Сосредоточение этой дивизии намечалось раньше, но задержалось необходимостью закончить перевозку с того же уфимского фронта войск, выделенных на другие фронты. Рассчитывают, что при помощи этой дивизии положение на уральском фронте будет восстановлено»[240]240
  РГВА. Ф. 33988. Оп. 2. Д. 145. Л. 708 об.


[Закрыть].

В докладе Реввоенсовета Восточного фронта отмечалось, что за последние дни Южной группе армий послано 6 тыс. винтовок и 19 орудий. Самарские командные курсы еще месяц назад были посланы на главный, Южный фронт.

Начало Уральской операции было назначено на 27 июня. Однако командование Уральской армией, воспользовавшись тем, что сосредоточение красных войск шло медленно, упредило их, перейдя в наступление. Казачьи части 26 прорвались к Николаевску и захватили город, уничтожив оборонявшийся там отряд коммунистов. Это событие вызвало обеспокоенность у главкома И.И. Вацетиса. 29 июня он направил командующему Восточным фронтом директиву, в которой говорилось:

«Мною неоднократно обращалось ваше внимание на ту угрозу для нас на правом фланге Востфронта, которая в настоящее время вполне уже обрисовалась в районе Оренбург – Уральск – Николаевск. В означенном районе противник развивает свои активные операции планомерно. Принятые вами до сих пор меры не вырвали инициативы действий из рук противника, который зафиксировал свой успех последних дней занятием Николаевска. В стремлении к Волге Дутов давно уже перешел границы уральского казачества, и факт захвата его войсками Николаевска подтверждает лишь мое прежнее предположение о том, что конечным его намерением является действовать в тылу центра Востфронта и захватить Волгу на участке Самара – Саратов. Двинутая вами 25 стрелковая дивизия вряд ли в состоянии будет достичь решительного успеха над своим многочисленным противником, а между тем ликвидировать опасность на правом фланге Востфронта до крайности необходимо в течение двух ближайших недель, дабы не дать возможности Дутову по достижении Волги соединиться с казачеством. Прошу вас обратить должное внимание на оборону Саратова. В дополнение к моим телеграммам №№ 2192/оп, 2901/оп и 3130/оп (речь идет о приказах по скорейшему подавлению восстаний в Уральской и Оренбургской областях. – Авт.) прошу еще раз пересмотреть условия обстановки, создавшейся за последнее время против правого фланга Востфронта и оценить эту обстановку в связи с положением левого фланга Южфронта. Ваш вывод после такой оценки и те распоряжения, которые вами на основании этого будут сделаны, прошу представить мне не позже 2 июля…

По последним сведениям, Колчак группирует свои армии в двух главных районах: екатеринбургском, вероятно, и челябинском, и оренбургском. Эти сведения Востфронту надлежит проверить во что бы то ни стало и выяснить, действительно ли происходит таковая группировка войск Колчака. Если Колчак группирует часть своей армии в оренбургском направлении, то это, несомненно, делается с целью нанести удар Востфронту в тыл, быть может в общем направлении Оренбург – Белебей, чтобы парализовать успех Востфронта в центре. Вам надлежит с достаточной серьезностью оценить возможные последствия этого и принять меры к своевременному развитию интенсивных и активных действий на правом фланге Востфронта, т. е. на фронте генерала Дутова, а равно принять меры предусмотрительности для прикрытия нашего тыла от удара противника со стороны Оренбурга на север и северо-запад»[241]241
  Цит. по: Директивы Главного командования Красной Армии (1917–1920). М.: Воениздат, 1969. С. 588–590.


[Закрыть].

С.С. Каменев, получив директиву главкома, немедленно вызвал к прямому проводу М.В. Фрунзе:

«– Здравствуйте, Михаил Васильевич. Скажите, пожалуйста, прибыли ли 61 000 винтовок, второе – как идет сосредоточение 25-й дивизии, и третье – каково положение под Пугачевом.

– Первое. Винтовки до сих пор не прибыли, хотя сейчас мы знаем номера эшелонов, – ответил Фрунзе. – Второе. Начала высаживаться 3-я бригада 25-й дивизии, 223-й полк сегодня к вечеру должен занять район Денисовки, что к юго-западу от Бузулука. Сегодня же должен прибыть на станцию Бузулук и 225-й полк. Остальные части грузятся. Несмотря на все наши усилия, перевозка затянулась, надеюсь, что боевые части к 2 июля прибудут все. Сегодня отдал приказание о подчинении всех прибывающих частей дивизии впредь до прибытия начдива комбригу 1-й Кутякову, штаб которого находится на станции Богатое. Конница дивизии еще не прибыла в район Бузулука, она находится между Бузулуком и селом Алексеевским, что верстах в 60 от Бузулука.

Третье. Под Пугачевом противник наступал на отряд Наумова, но потерпел неудачу, потеряв 4 пулемета, тем не менее, он не прекращает попыток разбить отряд и отрезать его от Самары. Командарму 4-й отдано приказание ударить с юга и с запада от Пугачева. Все группы, отступившие из Пугачева в Липовку под общей командой начдива Московской Жаворонкова, я приказал перевести к 313-му полку. По линии железной дороги Уральск – Семиглавый Map противник нажимает, хотя и не столь крупными силами. Вообще в Уральском районе приходится отметить группировку противника в северо-западном направлении, то есть навстречу нашему ожидающемуся удару, отмечается даже переброска частей в западном направлении с фронта Оренбургской дивизии. От 20-й дивизии сведений пока не поступило.

– Я не понял – прибыла ли третья бригада по счету или это 3-я по номеру, – сказал Каменев, – таким образом, сосредоточилось только две бригады или заканчивается сосредоточение всей дивизии?

– Третья по номеру, счетом – вторая, – сообщил Фрунзе. – Заканчивают сосредоточение две бригады, третью же ожидаю в течение двух ближайших дней, то есть 30-го и 1-го.

– Хорошо. Центр очень обеспокоен обстановкой на вашем фронте. Имеются ли у вас какие-либо тревожные данные?

– Я считаю противника серьезным, – сказал Михаил Васильевич, – ибо он развивает колоссальную энергию и имеет сформированными ряд пехотных частей, но особой тревоги за уральский участок не чувствую. Меня нервировало лишь отсутствие пулеметов и винтовок, что не давало возможности быстро поставить на ноги имеющиеся силы, и затем недостаточно быстрое сосредоточение 25-й дивизии. Вообще же при условии присылки оружия и патронов, коих у меня остается 1100000, я уверен в том, что мы выйдем из положения с честью. Как это ни странно, но я больше беспокоюсь за свой левый фланг, то есть фронт 20-й дивизии, где положение считаю очень слабо обеспеченным».

М.В. Фрунзе, не чувствуя «особой тревоги за уральский участок», все-таки решил начать операцию по освобождению Уральска, не дожидаясь завершения сосредоточения 25-й стрелковой дивизии. Такое решение было обусловлено тем, что казачьи части, заняв Николаевск, предпринимали активные боевые действия с целью овладеть Большой Таволжанкой. Кроме того, разведка Южной группы армий выявила сосредоточение двух групп противника: одной (пехотные, конные части с артиллерией) в районе Большая Глушица и второй (конница) – в районе Алексеевское (Земляки). Наибольшую опасность, по мнению штаба Южной группы армий, представляла николаевская группу, которую Фрунзе решил разгромить в первую очередь. С этой целью он 30 июня приказывает:

«1. Командарму 4-й организовать наступление на Николаевск с северо-востока – группой т. Наумова, с юга – частями 314-го и 315-го полков, придав им артиллерию и конницу, и с запада – 313-м полком, если ко времени начала операции удастся получить для этого полка недостающее вооружение.

2. Выступление колонн назначить с таким расчетом, чтобы атаковать Николаевск одновременно.

3. Группе т. Наумова держать связь с командармом 4-й через штаб Южгруппы.

4. Операция под Николаевском должна иметь целью – путем окружения уничтожить живую силу противника с захватом всего его имущества и вооружения.

5. Для того чтобы облегчить операцию против Николаевска путем оттяжки тех сил противника, кои могли бы быть переброшены с других участков, приказываю; не ожидая полного сосредоточения 25-й дивизии, начать наступление, о дне которого будет объявлено дополнительно 1 июля, с целью овладения фронтом М. Глушица, Б. Глушица (Погановка), Пестравский Выселок (Тамбовка), Кагаралыцкий Умет, Мурашина, Ивановка (Самоваловка), Сергеевка, Гаршино, Васильевка (Красногорье), Любимовка, Сайнова, все пункты включительно, для чего: а) особую бригаду т. Плясункова подчиняю т. Кутякову, который подчиняется непосредственно мне и держит со мной связь через Богатое… (далее даются разграничительные линии между частями. – Авт.); в) т. Кутякову принять все меры к том. у, чтобы к началу наступления в нем участвовали 75-я бригада и вся конница 25-й дивизии, уже прибывшая утром 30 июня в район железнодорожной ст. Погромное; г) командарму 1-й, направляя главные усилия для овладения районом Гаршино, обеспечить слева (с востока) эту операцию всей своей армейской конницей, в состав которой назначаются также части бывшей 3-й кавалерийской Туркестанской дивизии, следующие походным порядком из-под Уфы в район Бузулука. Конница 1-й армии, сосредоточенная примерно в районе Алховка, Злобина, при дальнейшем продвижении к югу должна служить связью между правой колонной Оренбургской дивизии и другими ее частями, расположенными восточнее»[242]242
  Цит. по: М.В. Фрунзе на фронтах гражданской войны. 179–181.


[Закрыть].

В приказе требовалось поддерживать тесную связь между колоннами и оказывать друг другу помощь в случае нападения противника. Части прибывающей 74-й стрелковой бригады предписывалось направлять в район Герасимовка, Даниловка, Гостевка и использовать для развития наступления.

Не только главком и командующий Восточным фронтом оказывали давление на М.В. Фрунзе. Недовольство высказывал и председатель СНК РСФСР В.И. Ленин, который 1 июля телеграфировал командующему Южной группой армий:

«Развитие успехов противника в районе Николаевска вызывает большое беспокойство. Точно информируйте, достаточное ли внимание обратили Вы на этот район. Какие Вы сосредоточиваете силы и почему не ускоряете сосредоточение? Срочно сообщите о всех мерах, которые принимаете».[243]243
  Цит. по: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 51. С. 3–4.


[Закрыть]

Ответ Ленину последовал в тот же день: