Текст книги "Зелёное пальто"

Моя мама сразу же предложила таксисту перенести столицу Армении в Лос-Анджелес. Таксист не возражал.

Только никто не знал, в том числе и мама, как это сделать.

Но для мамы, как для всякой русской женщины, главное – не решение проблемы, а ее создание.

Окрыленный идеей мамы, армянин быстро отвез нас в отель, продюсера на отдельную виллу и помчался к руководству диаспоры продвигать мамину идею за свою.

Одна за одной пошли встречи. В процессе которых я стал понимать, что здесь я с семьей заявлен уже не как член команды, а просто группа живых «аборигенов» из дикой России, где был создан бессмертный шедевр маэстро.

В это время Россией и ее народонаселением интересовалась вся Америка.

Дети эмигрантов первой волны не представляли, что это за страна Россия, где она находится и кто там обитает. Их предки приплыли в Новый Свет, когда еще Аляска называлась Русской Америкой и была во владении Российской империи. Поэтому они, начитавшись Набокова, называли нашу страну Татарией и искренне полагали, что в России живут потомки Чингиз-хана. (Что отчасти и верно, хотя бы на треть.)

Эмигранты из потомков, так называемой «белой волны» все еще представляли нашу страну сплошной деревней без нужников и дорог. Где все жители – сотрудники КГБ (что тоже было верно, хотя бы наполовину).

Последняя же волна эмигрантов, перестроечных времен, сплошь состояла из русских: русские армяне, русские грузины, русские евреи, русские таджики, русские молдаване, русские украинцы, русские калмыки. Все стопроцентно русские (что в общем-то тоже верно почти на сто процентов).

И все они, эти эмигранты, для нас, россиян, американские миллионеры. А для Америки – посудомойщики, медсестры и таксисты.

Сами же коренные американцы представляли нашу страну сплошь заваленную снегом. Круглый год. Вместо каменных домов – деревянные избы с огромными русскими печами, которые топят матрешками.

На печах сидят дикие, злые, как собаки, пьяные мужики, обросшие волосами с головы до пят. У каждого в курятнике по атомной бомбе. Едят русские только кислые щи с черным хлебом, пьют не воду, а водку, закусывая ее исключительно черной икрой.

Вместо зарядки бьют по утрам своих жен.

Крестятся на пенек и бреются топорами.

После бани голышом прыгают в ледяную прорубь и там зубами ловят осетров. В праздник 7 ноября [31]31
  7 ноября – годовщина Великой Октябрьской революции 1917 года.


[Закрыть] эти мужики слезают с печей. Стряхивают вшей. Надевают шапки со звездами на свои нечесаные головы и ходят по улицам, размахивая красными флагами. Потом перед трибунами под балалайки поют «Калинку» и с медведями пляшут в валенках гопака.

Поэтому интерес к нашей семье был огромный.

Старшую сестру уволокли поклонники поп-арта и выставили ее как экспонат с наколкой на ее огромной русской груди.

Младшая сестра поехала осматривать частные тюрьмы. Особо ее заинтересовал электрический стул.

Мама, ностальгируя по своему детству, целыми днями бродила по пляжу Лос-Анджелеса в обнимку с нищими.

Там, на Venice beach [32]32
  Venice beach – название пляжа в Калифорнии, где проходит ежегодный съезд нищих в Америке.


[Закрыть], как раз проходил съезд американских бездомных.

Папа же проходил курс подготовки на Аллилуйя.

Учился под музыку и джаз вести проповеди.

А я был окружен бизнесменами.

Они наперебой предлагали мне прямые оптовые поставки из Штатов в Россию крупных партий черной, астраханской икры и вологодского масла.

Дни были очень насыщены мероприятиями, и я с семьей виделся совсем редко.

Но перед самой церемонией нас всех собрали вместе.

На одну половину нашей семьи надели фраки, на другую – вечерние платья и фальшивые драгоценности.

В огромном лимузине подвезли во Дворец музыки для вручения премии «Золотой Глобус» в номинации «Самое оригинальное произведение». На бордовой дорожке под вспышками сотен фотоаппаратов красовался сам маэстро. Вокруг него крутилось такое огромное количество важных персон, что нашу семью быстро оттеснили в сторону. Только старшая сестра, блистая глубоким декольте, крепко держала маэстро за руку.

Прошли в зал.

На сцене вокруг красного рояля катался, как колобок, Элтон Джон в обнимку со своим мужем.

Потом поострили два американских комика. И наконец вышла дама с конвертом.

Вскрыла конверт. И объявила имя победителя.

Весь зал дружно и фальшиво удивился.

Но неловкость от фальши быстро прошла, когда вместе с маэстро на сцену за «Золотым Глобусом» вышел представитель крупнейшей японской фирмы по выпуску музыкальных дисков. Эта фирма, как оказалось, и была представлена «тем» продюсером на этом конкурсе.

После вручения премии все полезли обнимать ма эстро.

А я и вся моя семья оказались, как бы ни при чем. Потом, на банкете, о нас уже совсем забыли.

Мои расстроенные родственники быстро расползлись кто куда.

Посмотрев на всю эту несправедливость, я плюнул и пошел купаться в Тихий океан. Разделся и голый в воду.

Долго плавал.

Когда приплыл к берегу, сразу понял, что эта «продвинутая» Америка мало чем отличается от нашей «темной» России.

Во-первых, у меня украли всю одежду, а во-вторых, добирался я до гостиницы, прикрывшись лопухом, который рос так же, как и в России, в одной припляжной американской канаве.

На следующий день маэстро исчез.

Оказалось, японцы повезли его в гастрольное турне вокруг света. А нас всех, «создателей» маэстро, и живых, как я, и полуживых, как мои дамы от бесконечных фуршетов, и почти мертвых, как мой отец от какого-то американского алкогольного пойла, погрузили на пролетающий мимо Лос-Анджелеса «Боинг» и грузовым классом отправили назад в Россию.

В России и даже в самом Нижнеокске никто не заметил нашего отсутствия.

Никто ни о чем не спрашивал. Никто никуда не приглашал.

Вернулись мы, конечно, счастливые, но уже бедные.

Так как все наши заработанные за последние годы деньги ушли на создание великого шедевра маэстро. А после того как я, ничего не понимающий в музыкальном бизнесе человек, переписал договор о продюсерстве на простое агентское соглашение, то еще остался и должен. На остатки денег от моего бизнеса и семейной недвижимости, я оплатил налоги и работу голландских мастеров, которые демонтировали орган, а потом увезли его вслед за маэстро в неизвестном направлении.

Маэстро несколько раз звонил, заверяя, что он помнит о нас, что он обрел вес не только в музыкальном мире, но и иных влиятельных сферах и что он нам поможет.

Я его слушал. Он говорил. А остатки нашего имущества и сбережения быстро таяли, как прошлогодний снег на ярком солнце.

И наконец наша семья осталась без дома, денег и работы.

Слава богу, старый барак на малой родине, где я вырос, не сломали.

И комната наша еще стояла пустой.

Туда мы и вернулись.

Папа, пошарив по углам, нашел свою заначку многолетней давности – чекушку [33]33
  Чекушка – 0,25 литра.


[Закрыть] советской пятидесятишестиградусной водки.

Старшая сестра достала из-под бабушкиного матраса свою заначку – половинку тульского пряника.

Я сходил к соседям, принес пять стаканов. Мама постелила на скрипучий стол старую скатерть.

Младшая порезала все еще съедобный пряник папиной бритвой на пять частей.

Разлили четверку водки.

И вспомнив, как мы весело слетали в Америку, выпили.

За одним столом.

Все вместе.

Всей семьей.

Первый раз за всю нашу жизнь. И так нам стало радостно.

Что вместе!

Что дома! Мы обнялись и даже заплакали от счастья, забыв здесь, на Родине, о всех своих невзгодах.

О прошлом напоминало лишь обкомовское кресло, которое я когда-то переслал сюда во избежание неприятностей.

Кресло было добротное, большое и занимало почти полкомнаты.

После нашего мини-банкета папа уснул прямо в нем, свернувшись калачиком. Мама тоже уснула калачиком, но под ним.

Сестры в обнимку – на бывшем бабушкином матрасе.

Все уснули.

Один я не спал.

Смотрел на свою родню и думал: «Вот мы и дома. Как раньше. Но как же мы изменились. Стали другими. Совсем другими. Не похожими на…»

А на что «не похожими», уже не додумал.

Тоже уснул.

Прямо за столом, положив под свою буйную голову свое «зеленое пальто».

Часть 3. ADAGIO

Родина – самое главное в место в жизни любого человека.

Даже если это место – старый, полусгнивший барак на краю города.

Привычные с детства звуки: шуршание тараканов, писк мышей и запах стухшейся воды под половицами сделали наш сон ровным и спокойным. Души, истерзанные событиями последних дней, витали где-то в небесных грезах и не тревожили наши усталые тела.

Семья спала.

Дома.

На Родине.

Но без денег.

Деньги, конечно приятная вещь. Но в больших количествах они обладают одной нехорошей, губительной силой.

Как только их появляется чуть больше, чем тебе надо для нормальной жизни, в этот же день они, деньги, превращаются в огромный нарыв на твоем теле и постоянно беспокоят тебя, требуя ежедневного внимания, заботы и ухода.

Затем появляется страх: «А не случилось бы что с ними! А не украл бы кто их, а не исчезли бы они!».

Заводишь сейфы, банковские ячейки, оффшорные счета. Нанимаешь опытных бухгалтеров, менеджеров.

Наконец эти деньги становятся неотъемлемой частью твоей души и тела.

И когда кто-то из родных или близких друзей просто попросит у тебя взаймы, ты расцениваешь это как покушение на твою жизнь. И если раньше люди вокруг тебя были добрыми и приветливыми, то теперь они тебе кажутся звериной стаей, которая только и думает, как бы «откусить», украсть у тебя твои деньги.

Если честно, то это состояние всегда меня тяготило.

Поэтому, зарабатывая, я всегда пытался как можно быстрее избавиться от этих лишних денег.

Повторяя при этом: «Как пришли, так и ушли».

С этими успокаивающими мыслями я и проснулся поутру в нашем родном бараке.

Проснулся, осмотрелся.

Обкомовское кресло, расположившись посреди комнатушки, сильно уменьшало и без того мизерные метры нашего жилого пространства.

Я разбудил семью и предложил вынести кресло из нашей комнатушки. Но первые попытки закончились ничем.

В дверь оно не входило. В окно не пролезало.

Как его вообще сюда занесли – осталось загадкой.

Папа, недолго думая, предложил разрубить и вынести его частями. И тут же пошел за топором.

Я удивились его прыти.

Мама успокоила, сказав, что никакого топора он не принесет, просто убежал втихаря похмелиться у соседа.

Но папа вернулся и похмелившийся, и с топором.

Я забрал у него топор и, вспомнив армейскую молодость, попытался одним ударом разнести кресло в щепки. Но после моего сильнейшего удара топор отскочил, отломив от спинки только одну маленькую щепку. На лезвии же топора обозначилась внушительная зарубина, словно удар прошелся по металлу.

Я удивился и стал тщательно осматривать кресло.

Нет, кресло, конечно, было деревянное.

Но вот внутри его оказался металл.

После долгой, кропотливой работы обухом топора кресло все же развалилось.

Деревянная часть его была мной превращена в щепки. А под щепками оказалось два десятка металлических брусков толщиной с детскую руку и длиной в четверть метра.

Что это такое, никто не знал.

И для чего – тоже.

Папа предположил:

– Для солидности – чем кресло тяжелее, тем начальник солиднее.

Младшая сестра выдвинула свою версию, что это обкомовское кресло было чем-то вроде бронекресла. Защита от террористов.

Можно было еще придумывать версии, но факт оставался фактом.

На полу среди щепок лежали металлические бруски.

Солидные и тяжелые.

Одной формы. Но разного цвета.

Желтого и серебристого.

Пригласили безработного инженера-технолога из соседнего барака взглянуть на эти бруски. Тот быстро определил, что это золото и серебро. Общий вес оценил килограмм в пятьдесят.

Едва услышав это, я быстро напоил технолога до беспамятного состояния. И, оставив, маму с папой держать его в этом состоянии как можно дольше, с сестренками, прихватив по одному бруску разного цвета, побежал к скупщику, чтобы проверить, заключение спеца.

Пока шли, я начал догадываться, откуда в этом кресле взялись драгметаллы.

В дремучих лесах Нижнеокской области на секретных заводах, при лагерях за колючей проволокой, в советские времена было налажено производство атомных и водородных бомб. Электронная начинка которых состояла из драгоценных металлов. И там же, на этих же заводах, только в других цехах, выполняя указание партии, делали товары народного потребления.

То есть бомбы для простого американского народа, а стулья, кресла и столы – для простого советского народа.

Вот эти кресла, т. е. товары народного потребления, надо думать, и были тайным каналом хищения драгметаллов несознательными гражданами эпохи социализма.

Но тут грянула перестройка.

Разоружение.

Заводы в лесах закрыли.

Лагеря ликвидировали.

Все разбежались: и те, кто воровал драгметаллы, и те, кто их переправлял, и те, кто их покупал.

Наступил хаос.

И, очевидно, в этот период всеобщего хаоса кресло с начинкой из похищенных драгметаллов попало не по адресу.

Я припомнил, что, когда покупал кресло у старшины, интересовался, почему оно такое тяжелое. Не хотел брать. А он мне:

– Бери-бери, на нем сидел сам первый секретарь обкома партии, оттого оно и тяжелое. А у секретаря зад был ой-ой… могучий.

Насчет зада это сущая правда. Я вспомнил, как сам возил партийцам упаковками икру, балыки и мясо. Для такой продукции зады требовались огромные.

Но что было, то было.

Миновав два оврага и одну свалку, мы со своим богатством добрались до скупщика, жившего в одинокой, покосившейся избушке на самом краю города.

Он, как, увидел, что мы ему принесли, аж затрясся от жадности. И тут же бруски купил.

Денег дал столько, что они едва поместились в мешок из-под картошки, который он нам подсунул в качестве бонуса.

Уходя, я случайно увидел в зеркало, каким алчным взглядом скупщик провожает свои деньги. И понял, что надо делать ноги с «уютной» Родины, пока скупщик не стуканул бандитам.

Отвалив сестрам полмешка денег, посоветовал быстро раствориться в необъятных просторах нашей великой страны.

За маму и папу я не беспокоился. Их знали как голь перекатную, с которой взять было нечего.

А сам, забрав из дома остальные бруски, рванул через Москву в офшорную зону на Кипр.

Но в наших бараках, как во всякой русской провинции, вести расходятся быстрее ветра. И не успел я с кладом сесть в самолет, как папу с мамой посетили бандиты.

Слава богу, сестры успели смыться.

Мама молчала, только презрительно переводила взгляд с одного местного бандита на другого. Папа и без расспросов сразу заявил:

– Зачем вам искать золото и серебро, увезенное сыном.

Я сейчас вам наделаю из табуреток любые драгметаллы в любых количествах. Я же алхимик.

Бандиты, поверив, стащили ему стулья и табуретки из всех барачных нор.

Папа потребовал топор, а когда, изрубив с десяток стульев, понял, что он не алхимик, а простой русский пьяница и кроме похмельного бреда сотворить ничего не может, то стал этим же топором гонять бандитов по коридору, заваленному стульями и табуретами. Да так яростно, что надолго отбил у этих доморощенных «мафиози» желание искать золотые клады.

Мама же под шумок, чтобы ее опять долго искали, подалась в Сайгон, то есть вернулась в свой любимый Индокитай. Благо Принц, мой «молочный брат» по моей первой и единственной жене, уже стал императором на своем полуострове.

Кстати, в его личной биографии есть глава о том, как он спас русского мальчика и его маму от верной смерти в лютой, морозной России, подарив им свое личное зеленое пальто с бриллиантовым орденом.

Так что мама тоже оказалась в безопасности.

Папа же теперь спал с топором, в своей любимой городской теплоцентрали. И к нему никто не смел сунуться. Боясь трогать убогого. Убогих у нас на Руси боятся.

Я со своим грузом благополучно приземлился в кипрском аэропорту Ларнаки. Поселился в тихой гостинице, где и познакомился с замечательным человеком, настоящим донским казаком, губернатором Краснорайского края.

Оказывается, он знал маэстро и любил его музыку, а здесь отдыхал после длительной борьбы за власть с краевым прокурором.

Мы подружились.

Попили кипрского вина, пообщались с его чернобровыми помощницами, и я, проникшись к нему доверием, показал ему свой груз.

Он ничуть не удивился и рассказал мне, как в молодости, работая монтажником на одном оборонном заводе у себя в Краснорайске, играл в домино с мужиками. Там, любители забить «козла» [34]34
  «Козла» – вид игры в домино.


[Закрыть], присобачили к крышке стола для прочности металлический лист. Который оказался – чистой платиной. В советские времена драгметаллы на оборонных заводах валялись по всем углам.

Понятно, что он сразу поверил в мою историю с кладом в кресле и принял самое живое участие по превращению драгметаллов в деньги.

Когда мы вышли из банка с четырьмя чемоданами долларов, он предложил спрятать деньги у его землячки здесь, на Кипре. Она жила на территории госпиталя английской военно-морской базы. «У англичан надежней», – заверил он меня.

Так я и сделал.

Эта знакомая землячка с детства мечтала для своего будущего ребенка получить английское гражданство.

Для этого вначале она вышла замуж за еврея. Потом забеременела. Забеременев, перебралась в Израиль. Уже на сносях паромом подалась на Кипр, а когда начались схватки, улеглась на асфальт у ворот английской военной базы. Сердобольные английские джентльмены перенесли ее в свой госпиталь, где она и родила. Младенец получил британское гражданство, поскольку родился в английском госпитале. А она осталась на этой базе мамой при новом гражданине великой Британии.

Сдав на хранение ей чемоданы с деньгами, мы загуляли. По-русски. С размахом. Угощал я.

Устав пить и гулять, казак-губернатор предложил съездить теперь к нему на его краснорайский курорт. Так сказать, залечить наши сильно подуставшие на Кипре тела.

Я согласился. И мы, собрав вещи, покинули этот средиземноморский рай.

И, надо отдать должное моему новому другу, он не забыл про меня и не потерял случайно по прилете домой, как обычно бывает у «больших» людей после курортного знакомства.

В аэропорту Краснорайска, нас встречали с почетом.

К трапу самолета – ковровая дорожка.

Строй чиновников по обе стороны.

Все, несмотря на жару, в темных пиджаках, темных галстуках и белых рубашках.

В зале для VIP-персон был накрыт стол. Там он посадил меня по правую руку от себя, а с другой стороны ко мне пристроилась весьма-весьма симпатичная дама.

Начались тосты.

И все за губернатора. За его здоровье. За его светлую голову. За его талант и умение уничтожать своих врагов.

Впрочем, ощущалось в зале некое напряжение. Казалось, что местная элита напугана победой губернатора над прокурором и теперь боялась последствий этой победы.

Я, чтобы разрядить обстановку, решил произнести тост. Говорил о солнце, о весне, о цветах, о любви и о том, что все здесь сидящие, очевидно, очень хорошие люди.

Все дружно закивали головами: «Да, очень хорошие».

И тогда, подождав, когда все откивают, я закончил свой тост предложением:

– А раз все мы тут хорошие люди, пусть каждый поцелует соседа справа.

Сидящие за столом в едином порыве бросились целовать друг друга.

Больше всех завидовали тому, кто сидел слева от губернатора и, конечно, мне, поскольку я сидел справа от единственной за этим столом женщины. Естественно, что мой поцелуй был самым продолжительным. Когда мы его закончили, то в зале уже никого не было.

Я извинился перед дамой, но, оказалось, зря: она была приставлена ко мне лично губернатором. Заодно выяснилось, что работала она главным бухгалтером Даголысского комплекса на самом берегу Черного моря.

Директор этого гостиничного комплекса, бывший полковник КГБ, после неудачного госпереворота ГКЧП [35]35
  ГКЧП – комитет, созданный для государственного переворота в СССР в августе 1991 года.


[Закрыть] сбежал в неизвестном направлении с документами, деньгами и печатью. Комплекс стал хиреть.

Закрылись рестораны.

Свет отключили.

Разворовали посуду, мебель и белье. Даже работающие здесь проститутки разбежались.

Стал процветать «дикий» туризм по всей территории комплекса. Кругом продавали шашлыки из непонятного мяса. Рекой лилось грузинское вино, произведенное в местных подвалах.

Вот туда-то и повезла меня приставленная ко мне дама якобы для дальнейшего продолжения банкета.

На следующее утро, проснувшись с главным бухгалтером в директорском кабинете, я увидел на столе приказ о назначении меня генеральным директором этого комплекса. Будучи с похмелья и находясь в объятиях прекрасной дамы, в интервалах между поцелуями и под настойчивые уговоры спутницы я позвонил губернатору и сказал, что согласен.

Буквально за неделю я наладил работу охраны, ресторанов, прачечных.

Мобилизовал горничных, уборщиц и таксистов. Хотя с такси я зря погорячился.

Оказывается, муж моей бухгалтерши работал таксистом.

Так что наши с ней пикники теперь были ограничены крышей гостиницы, куда такси не ходят.

Через месяц в Даголыс приехал сам губернатор с гостем из Москвы – министром обороны.

Человеком очень простым в общении, хотя и маршалом.

А когда он узнал, что я служил в ВДВ и где воевал, мы с ним сразу подружились.

После второго ящика розового мартини министр поведал мне трогательную историю, как он стал маршалом.

Еще лейтенантом, в военном училище, он преподавал на спортивной кафедре и мечтал стать тренером по лыжам. Но начальник училища почему-то не любил лыжи. И вообще ставку тренера по лыжам на спортивной кафедре сократил. Расстроенный лейтенант, будущий маршал, пошел устраиваться в гражданский вуз. И уже договорился в Сельхозинституте, что его возьмут тренером по лыжам. Но когда пришел увольняться, начальника училища сняли. А новый начальник училища лыжи любил и его не отпустил и даже поставил командиром лыжной подготовки курсантов. А потом судьба распорядилась так, что сейчас он – маршал да еще министр обороны, а не тренер по лыжам.

Закончив этот рассказ, он даже всплакнул от горя.

На следующий день в Даголыс стали съезжаться высокие чиновники из Москвы, а также президенты близ лежащих республик.

Мои директорские апартаменты стали напоминать горный аул во время свадьбы.

Один «хозяин» только что выделенной в самостоятельное государство республики все возмущался, что там, в Москве, его земляк (правда, из другого тейпа), сидя в Верховном Совете, никак не дает ему звание генерал-лей тенанта. И он должен ходить позориться в генерал-май орских погонах. Хотя соседу, такому же президенту, такой же республики, уже присвоили генерал-лейтенанта. И что если такая несправедливость будет продолжаться дальше, он со своим народом совсем выйдет из состава России и сам себе тогда будет присваивать воинские звания, хоть маршала. При этом выразительно посмотрел на министра обороны, залитого мартини по горло. Взвинтив себя своей пламенной речью, он оделся и ушел. А уходя, сказал маршалу:

– Ты там так и передай, со мной шутки плохи! Или звезда или Россия! – и выразительно постучал себя по генеральскому погону.

Правда, тогда особого внимания на этот демарш ни-кто не обратил.

Подумали, что человек просто разнервничался. Время пройдет, успокоится.

А зря.

Надо было дать ему эту вторую генеральскую звезду.

Одна подпись. И нет войны.

Вскоре присоединился к нам и нижнеокский губернатор.

Но здесь он был уже другим. Тихим, скромным, больше заискивал и просил чего-то у московских министров.

Правда, в пьяных дискуссиях выдвигал и свои идеи, которые не всем нравились. Например: говорил, что надо распустить армию. «Кому она нужна – наша бедная и пьяная Россия. Никто нападать на нее не будет, что завоевывать-то? Пьяниц и заросшие поля?»

И что милиции не надо. «Кого защищать-то? Кругом одни нищие. Ни у кого ничего нет, кроме клопов и тараканов».

Что пройдет время, появится устойчивый класс капиталистов, они и создадут для защиты своих капиталов свою милицию, полицию и армию. «Рынок сам все отрегулирует…»

Его горячо поддерживали два его друга.

Один модный политик, создатель прогрессивной Фруктовой партии. Он брался за триста дней привести Россию к полному торжеству капитализма.

Говорил и все жрал яблоки.

Причем зеленые. Смотришь на него, и скулы сводит.

Другой его приятель был внучком известного писателя. Он во время путча ходил по Белому дому с книжкой деда. То размахивал ею, как гранатой, то прикрывался ею, как бронежилетом. Вот тогда его, такого оригинала, и заметил наш будущий Президент, который в детстве зачитывался книгами его дедушки.

Заметил и поставил внука премьером России.

Вот такая у нас была веселая компания в Даголысе.

Отдыхали весело, с водкой, банями и даже драками во время споров и дискуссий.

Правда, дрались только демократы и дрались только между собой.

Один во время таких боев метко кидался яблоками, другой бил противников по головам книгами своего великого деда.

В основе своей этот народец был физически хиленький. Поэтому на других не задирались.

Я же в их спорах не участвовал. Занимался подводным плаванием. Перед очередным погружением меня и поймал нижнеокский губернатор.

Перехватив за трубку моего акваланга, стал звать назад, в Нижнеокск. Башню обещал вернуть и Центральный рынок. И все головой крутил и спрашивал: а где остальные члены моей семьи? И на что я сейчас живу?

И как это я вдруг разбогател после того, как у меня все отобрали в Нижнеокске?

Мне его любознательность очень не понравилась. Не пронюхал ли он про кресло из его кабинета? Чтобы он отстал, пришлось пообещать, что я скоро вернусь к нему в отчину. Там и поговорим.

Губернатор сразу повеселел.

И стал куда-то звонить и какие-то «отбои» давать по телефону. Что, мол, «клиент», скоро сам приедет и за все ответит.

А когда я его спросил:

– Это я, что ли, «клиент», и если «клиент», то за что должен ответить?

Он перепугался, думал, что я ничего не слышу в костюме аквалангиста, и стал, запинаясь, разъяснять, что «клиент» и вправду я, но «клиент» для ресторана, где будет торжественный банкет в честь моего возвращения. И что ответить мне предстоит не «за всё», а «на все» вопросы нижнеокских журналистов, которые ждут не дождутся родоначальника народного капитализма, то есть меня, на своей родине.

Тут рядом, правда, тоже в акваланге, ждал меня для совместного дайвинга генеральный прокурор, бывший мой однокурсник, с которым мы в Ленинграде перевозили мебель одной тети, заведующей детским садом. Он услышал наш разговор, а особенно тональность, повернулся к химику-Губернатору, шлепнул меня по резиновой спине и веско заявил:

– Его обидишь, – показывая на меня, – обижусь я!

В конце концов этот табор из высшего российского эшелона мне надоел, а еще «химик» разбередил мне сердце расспросами о семье.

И я решил смыться.

Бросить все.

Поездить по свету.

Отыскать свое семейство.

Но казак-губернатор, почуяв это, вывел меня на разговор и предложил «Даголыс» выкупить. Я спросил о цене. Он ответил, что деньги не самое главное. А главное – дружба и взаимопонимание между хорошими людьми.

Я посчитал карманные деньги, прогулялся с бухгалтершей по крыше и… согласился.

Пора было заводить новое свое дело. Душа творчества просила.

К тому же мне пообещали поддержку все московские чины. Мои гости в Даголысе.

А это много значило.

После оформления Даголыса в мою собственность главный бухгалтер заказала вертолет, и мы с ней полетели в самое заповедное место Кавказа – Салах-Абул… где нет дорог и людей, где чистый воздух, прозрачные реки, душистые травы и непуганые звери.

Решили там уединиться на несколько дней, переварить произошедшее.

Приземлились у одинокой избушки старика-пасечника. Отпустили вертолет. И окунулись в мир тишины, гор и сказочной природы.

Пасечник встретил нас как родных.

В избушке был очаг, шашлык, вино и кровать. В программе: прогулка на конях, купанье в хрустальной, ледниковой реке и посещение огромной пасеки диких пчел.

Но только присели за стол, как бешено, с захлебом залаяли два сторожевых волкодава. Мы выскочили из дома, причем я успел прихватить багор с пожарного щита.

К нашей избушке не спеша с гор спускались бородатые дяди. Все одетые в десантное обмундирование и экипированные по военному времени.

У каждого автомат, пистолет, набор гранат и нож.

У каждого пятого пулемет или гранатомет.

Спускались они молча, не обращая на нас никакого внимания.

Когда их количество достигло сотни, волкодавы с лая перешли на вой и уползли под телеги. А бородачи по-хозяйски поставили палатки и разожгли костры. Багор я тут же бросил.

Мне показалось, что это и не люди вовсе, а какие-то горные духи.

Бородатые, молчаливые и очень серьезные.

К нам подошел их командир, вежливо поздоровался.

Сказал, что идут они помочь абхазам в их справедливой войне за независимость.

Оказывается, пока мы летели в Салах-Абул, вспыхнула война между Грузией и Абхазией.

– Беда, ой беда! – запричитал пасечник, и позвал командира в дом. Тот, что-то крикнув своим нукерам, принял приглашение.

За столом после трех бутылок вина мы разговорились.

Оказалось, что этот бородатый чеченец служил в десантных войсках в Азербайджане.

Я внимательно пригляделся.

Попросил снять тельняшку и, когда увидел вытатуированные на его груди все этапы укладки десантного парашюта Д-1-3, понял, кто передо мной.

Только у одного человека во всех воздушно-десантных войсках была такая татуировка: у пулеметчика из моей разведроты.

Теперь стал понятен его внимательный взгляд и спокойное поведение его войска. Он-то сразу узнал меня.

А мне борода его помешала.

Мы обнялись. Стали вспоминать наши армейскую жизнь, не забывая при этом про вино. Честно сказать, он пил мало, чего нельзя сказать обо мне.

Тост, еще тост… а потом провал.

Поутру об отряде напоминали только темные пятна костров и следы альпийских ботинок.

Дед-пасечник, спасибо ему, меня похмелил. А вот моя спутница куда-то бесследно исчезла.

– Что случилось? Что тут было и где моя бухгалтерша? – уже повеселевший, донимал я, пасечника. Лучше бы я и не спрашивал.

Оказывается, вначале я пытался раздеть моего друга догола, чтобы все увидели на его теле армейские тату во всей их красе. А именно на ягодицах. Где у него была выколоты два бойца, бросавшие гранаты туда, куда бросать не надо.

Затем я пытался оторвать бороды у всех его нукеров.

После стрелял из автомата, метал ножи, купался в речке, таскал валуны с одного конца поляны на другой и под конец, сказав, что пойду с ними, стал искать брошенный багор. И только под утро заснул под телегой с волкодавами в обнимку.

Мой бывший пулеметчик ни в чем мне не мешал, но поутру будить не стал.

Так и ушел на войну без меня.

Мне стало стыдно.

Все казалось невероятным, выдуманным. Не похожим на мое поведение. С бухгалтершей вышло еще хуже.

Оказывается, что в это труднодоступное место, куда мы долетели лишь на вертолете, ее ревнивый муж-таксист доехал на своем стареньком такси-«Волге».

В очередной раз подтвердив, что наша техника – лучшая техника в мире.

Выкрал свою жену из этого вертепа, и только присутствие вооруженных бойцов помешало ему совершить против меня акт возмездия.

Но самое страшное – я, протрезвевший, не знал, как отсюда выбраться. «Волги» у меня не было, а спецтелефон для вызова вертолета исчез вместе с женой таксиста.