Текст книги "Последний из бледнолицых (сборник)"

ОХОТНИК НА БАРМАГЛОТОВ
Фантастический рассказ

О, бойся Бармаглота, сын,

Он так свирлеп и дик!

А в глуще рымит исполин

Злопастный Брандашмыг…

Льюис Кэрролл, «Алиса в Стране Чудес»

Мальчишка был исцарапан, грязен и худ. Его трясло (и явно не только от холода), но в чёрных его глазах страха было куда меньше, чем упрямой злости. Лет ему на вид было одиннадцать-двенадцать, и одет он был так, как обычно одеваются жители подземелий – в невообразимую смесь затрёпанных и утративших изначальный цвет брюк и куртки (хотя это могла быть и тёплая рубашка – могла быть когда-то давно, в те времена, которые ушли безвозвратно). Зато с обувью мальчишке повезло – тяжёлые армейские ботинки с высокими голенищами куда как хороши в подземельях, щедро усыпанных каменной крошкой и острым железом.

– Есть хочешь? – спросил мужчина.

Мальчишка не ответил, только судорожно кивнул. Мужчина порылся в дальнем тёмном углу – свет в пещеру проникал через узкий лаз, да и снаружи уже темнело, – извлёк откуда-то металлическую банку со стёршейся цветной наклейкой и ловко вскрыл её своим охотничьим ножом. Затем он со сноровкой фокусника достал краюху хлеба и прозрачную бутыль с тёмной жидкостью, поставил всё это перед мальчиком и коротко бросил:

– Ешь.

Мужчина молча наблюдал, как мальчик жадно глотает прямо с ножа куски холодного мяса, и только когда маленький оборвыш утолил голод и жажду, задал второй вопрос:

– И на что ты надеялся? Опоздай я на секунду, бармаглот размазал бы тебя по скале в кровавую кашицу!

…Зверь кинулся на мальчика из ущелья. Заметив человека, он развернулся, глухо взревел, оттолкнулся всеми четырьмя лапами, и… Мальчишка сжался, остановившимися глазами следя за приближающейся к нему широкой мордой, но в самый последний момент сильная рука дёрнула его за шиворот и отбросила в сторону. Бармаглот с хрустом врезался в скалу и взвыл, а неожиданный спаситель сгрёб мальчика в охапку и нырнул вместе с ним в узкую щель между высокими утёсами.

Потом они бежали, петляя между скалами и слыша позади урчание бармаглотов и злые крики зомби; бежали, пока не добрались до входа в эту пещеру. Мужчина буквально впихнул мальчика в дыру, а затем залез в неё сам – мальчишка так и не понял, как такой плечистый охотник сумел протиснуться сквозь такое узкое отверстие.

И вот они в безопасности – во всяком случае, пока. В эту пещеру не пролезет ни один бармаглот, хотя если людей начнут разыскивать зомби-пастухи… Однако снаружи было тихо – затянувшая тайное убежище Плёнка работала исправно.

– Спасибо, – поблагодарил мальчик своего спасителя, отодвигая пустую банку. – Да не оставит тебя благодать Духа свободных людей!

Мужчина усмехнулся.

– Ты не ответил на мой вопрос, малыш. И почему бармаглот кинулся на тебя, а? Звери редко забираются в узкие проходы, они обычно бродят по широким главным ущельям – там их владения.

– Я выстрелил в него.

– Ты? – брови мужчины изумлённо приподнялись. – Из чего же?

Мальчишка молча вытащил из-за пазухи стрелялку, секунду поколебался – отдавать своё оружие в чужие руки! – но всё-таки протянул её мужчине. Ведь этот охотник спас ему жизнь…

Мужчина повертел стрелялку в руках, попробовал тетиву. По лицу его нельзя было понять, о чём он думает, хотя мальчишке казалось, что взрослый охотник смотрит на это его детское оружие с явным пренебрежением.

– Ты смел, – сказал мужчина, возвращая стрелялку, – но глуп. Это дразнилка – из неё ты в лучшем случае поцарапаешь бармаглоту шкуру!

– Два дня назад, – набычился мальчишка, – я выбил из неё глаз большому бармаглоту! Я попал с первого выстрела, – добавил он с гордостью.

– Ты глуп, – повторил мужчина, покачав головой. – Тебе просто повезло – тебя не растерзал сам бармаглот, и не поймали зомби. И ещё неизвестно, что было бы хуже. А глаз… Разве ты не знаешь, что бармаглоты умеют отращивать себе новые глаза, и лапы, и куски потерянной шкуры?

Мальчишка знал об этом, но после того, как на его глазах бармаглот растоптал зазевавшуюся светловолосую девчушку…

– Они убивают людей, – произнёс он с недетской мрачностью. – Ты большой, скажи, как они появились? В пещерах разное говорят…

– Их вывели люди, – мужчина тяжело вздохнул. – Люди надеялись, что бармаглоты станут им помощниками: сильными, неутомимыми, надёжными. А получилось по-другому…

…Да, получилось по-другому. Сначала бармаглотов было мало, и владевшие ими люди холили и лелеяли своих питомцев и гордились друг перед другом статями своих зверей. А потом – потом бармаглотов становилось всё больше и больше, они заполнили все ущелья и оттеснили людей. Люди даже не заметили, как из хозяев бармаглотов они превратились в их рабов, а город в скалах стал владением зверей. Стада бармаглотов бродили по ущельям, они требовали от людей пищи, соглашаясь взамен покатать их на себе. Звери пачкали всё вокруг, отравляя своим смрадным дыханием воздух и оставляя на камнях липкие вонючие следы. Они дрались между собой, беспощадно увеча друг друга, но с особым удовольствием бармаглоты начали убивать людей. Зверь был гораздо сильнее человека, и ему требовалось очень мало времени для того, чтобы смять и растерзать хрупкое человеческое тело. А сами люди мало-помалу менялись, превращаясь в зомби. Зомби жили в верхних пещерах утёсов и каждый день выходили из своих клеток для того, чтобы служить бармаглотам. И только немногие остались людьми…

Те, кого называли Ищущими Ответы, создали ментальную Плёнку, искажавшую Реальность и скрывавшую укромные норы уцелевших, – свободные люди отступили во мрак нижних пещер и подземных лабиринтов, не в силах противостоять захлестнувшей мир волне тёмного безумия. Свободные прятались вне, но были вынуждены время от времени выходить в мир бармаглотов и зомби – прежде всего в поисках еды.

Там было опасно – очень опасно. На людей бросались бармаглоты, их преследовали зомби-пастухи, и очень трудно было добывать пищу среди скал мёртвого города. И всё-таки свободные не сдавались, лелея надежду, что захваченный бармаглотами мир ещё можно изменить…

– Они убивают нас, – мальчик сжал кулаки. – Значит, мы должны убивать их!

– Твоя стрелялка для этого непригодна, – губы мужчины искривила усмешка. – Здесь нужно кое-что посильнее…

Охотник отошёл в дальний угол, сдвинул в сторону ворох тряпья, заменявший ему постель, и поманил к себе мальчишку.

– Смотри.

Мальчик увидел продолговатый деревянный ящик, меченый чёрными иероглифами. Мужчина откинул крышку – под ней лежали короткие копья с огромными толстыми наконечниками.

– Гром-стрелы… – благоговейно выдохнул мальчишка. – Ты великий охотник!

– Да, это гром-стрелы. Сейчас ты будешь отдыхать два часа, а потом мы с тобой, – мужчина положил мальчику на плечо свою тяжёлую руку, – пойдём на настоящую охоту. Тут неподалёку есть большое лежбище бармаглотов – их там сотни, если не тысячи. А когда они спят, то…

* * *

– Слушай, но это же стопроцентный глухарь! Ни мотивов, ни подозреваемых – чушь какая-то!

Лейтенант, не отвечая на пылкую речь коллеги, перелистал бумаги, относящиеся к странному ночному происшествию. Из них следовало следующее.

В три часа ночи на платной автостоянке началась серия взрывов. Перепуганный сторож вызвал патрульную машину. К моменту её прибытия на стоянке полыхал настоящий костёр – как выяснилось, было уничтожено свыше тридцати автомашин. Большинство сгорели, но некоторые были разворочены прямыми попаданиями реактивных гранат, выпущенных из гранатомёта. Стреляли из подвала строящегося неподалёку дома. Сторож утверждал, что видел двоих убегавших людей – мужчину и мальчика, одетых в лохмотья, – но большего разглядеть не успел. Мимо его уха свистнула пуля, разбившая стекло сторожки, и охранник резво залёг, бормоча матерные идиомы. Пулю не нашли – нашли обычную гайку: то ли брошенную рукой, то ли выстрелянную из рогатки. И это обстоятельство окончательно завело следствие в тупик.

– Бред… – лейтенант с силой потёр ладонями виски. – Бомжи с гранатомётами и с рогатками, истребляющие автомобили. И откуда им взяться? Район-то элитный, очищенный. Нет, это триллер какой-то…

– Ага, триллер, – подхватил его помощник. – А ты знаешь, что среди уничтоженных машин «шестисотый» мерс Игрока? Да этот авторитет с нас живых не слезет! Он нам такой триллер устроит – мама, не горюй!

– Игрока? – лейтенант на секунду задумался. – Вот и ладушки! Намекнём ему, что это дело рук его… э-э-э… соратников по бизнесу. Охотились-де специально за его тачкой, а остальные авто покрошили до кучи, для отвода глаз. Вот пусть у Игрока голова и болит! Да и для начальства эта версия сгодится. Во всяком случае, ничего лучшего мне в ум не лезет – не искать же, в самом деле, снайпера-рогаточника!

– Гениально, шеф! – лицо помощника расплылось в радостной улыбке облегчения. – Так и сделаем! Пивка по этому поводу?

«Гениально… – уныло подумал лейтенант, глотая пиво из банки. – Тоже мне, нашёл наследника Шерлока Холмса… А, плевать – в городе миллионы автомашин, так что если даже сотней будет меньше, этого никто и не заметит. Да, кстати, машина – надо забрать мою колымагу из ремонта. Интересно, сколько сдерут с меня народные умельцы? Эта железная зверюга из меня все соки выпьет – вот ведь тварь ненасытная…».

Санкт-Петербург, 2006 год

ВЕДЬМА, ЛЕТЕВШАЯ НАД ВОЛНАМИ
Фантастическая новелла

Но это сон… Волны веселой пену

Давным-давно не режут клипера

И парусам давно несут на смену

Дым тысяч труб солёные ветра…

И. Ефремов

…Ветер, ветер, ветер – густой, тугой, солёный ветер нёсся над морем; весело играл, похохатывал, умывая буйное лицо своё пригоршнями пены, сорванной с круто выгнутых спин тяжёлых океанских валов, катящихся к горизонту за ответом на вечный вопрос: «А что там, на краю земли? И есть ли он, этот край?».

Сквозь бурю шёл прекрасный парусный корабль – лучший из всех созданных людьми за века парусного флота. Корабль этот был невелик – двести шестнадцать футов длины и меньше тысячи тонн водоизмещения, – но он был совершенен, как может быть совершенным только творение природы и лишь изредка – рук человеческих. Потомок тысяч неуклюжих предков, бороздивших моря и похороненных на дне, он, в отличие от них, не боялся шторма, как не боится его белокрылый альбатрос, для которого ветер над океаном – родная стихия. Корабль танцевал на волнах, играя с их чудовищной силой; корабль скользил и нежился в объятьях ветра, как женщина, отдающаяся любимому: ведь корабль по-английски – «она». Корабль не превозмогал и не покорял – он сливался со стихией в единое целое, и стихия принимала его, а не отторгала, как принимает мать своё родное дитя.

Люди на борту дивного корабля горланили старинный пиратский напев, ощущая себя в полной безопасности и наслаждаясь океаном, ветром и стремительным бегом своего судна – клипера, «стригущего волны», лучшего из всех клиперов мира. И капитан Вуджет разделял чувства своих матросов. «Разве это не счастье, – думал он, стоя на кормовой палубе и глядя на бушующий океан, – плыть, нет, лететь на таком корабле – на всех парусах! – к горизонту, навстречу восходу, оставив позади все мелочные заботы, кажущиеся людям такими важными там, на берегу? Да, это – счастье…».

А вместе с людьми на корабле плыла ведьма – она появилась на его борту с самого его рождения, с двадцать третьего ноября тысяча восемьсот шестьдесят девятого года, когда новорождённый клипер приняли воды реки Клайд. Прослышав, что новый корабль назван её именем, ведьма пробралась на него и поселилась здесь, на судне, незримая для людских глаз – это совсем не сложно для существа, владеющего древней магией, неведомой расе людей.

Ведьму переполнял ликующий восторг – ведьма тоже была счастлива. Забравшись в носовую фигуру чудесного корабля, она купалась в потоках воды и смеялась – только смех её, заглушаемый свистом ветра, не был слышен людям. Она беззаботно болтала со своими сёстрами – ведьмами моря и неба, которых в разные времена разные народы называли по-разному, – приветствуя их взмахом руки: левая рука деревянной статуи, украшавшей нос клипера, была вытянута вперёд и вверх и сжата в кулак. Водяные и воздушные ведьмы удивлялись, увидев соплеменницу: «Как ты здесь очутилась, дочь земли?», а некоторые даже сердились: «Зачем ты живёшь среди людей? Ведьме тут не место!». И тогда ведьма земли отвечала: удивлённым – «Захотела – и очутилась! Мне нравится этот корабль – посмотрите, как он прекрасен!», сердитым – «Настоящей ведьме везде есть место! Ещё неизвестно, кому принадлежит этот мир – людям или нам!». И снова смеялась.

Ведьму звали Нэн.

Корабль назывался «Катти Сарк».

* * *

Костёр догорал. Товарищи Джона, с которыми молодой Уиллис отправился на охоту, давно уже спали, утомлённые трудным днём и вечерней беседой у костра, а он всё сидел, завернувшись в тёплый плед, и смотрел на рдеющие багряные угли, подёрнутые сизой золой. По лощинам между холмов, густо поросших можжевельником и вереском, беззвучно ползли широкие змеи белого тумана, где-то ухал филин, нарушая первобытную тишину кельтских предгорий. Тёмный полог облаков раздёрнулся, и на небе ярко светила полная луна, заливая таинственным светом холмы Шотландии.

Джону почему-то не хотелось спать, несмотря на усталость и на изрядное количество выпитого эля и вина. «Полнолуние, – подумал он, глянув в небо, – время ведьм. В такие ночи по холмам и болотам бегут они, торопясь на шабаш… И среди них – она: Нэн, Нэн Короткая Рубашка…».

…Мысли о вечно юной ведьме не случайно бродили в голове юноши, уже вошедшего в пору пробуждения желаний и осознания влекущей силы женщины. Вечером, после охоты, его приятели, молодые шотландцы, поминали прекрасную и обольстительную Нэн, героиню народных преданий и поэмы Бёрнса.

– Она распутница, – говорил один из них, – и горе тому парню, который встретит её ночью, особенно в полнолуние. Нэн заставит несчастного бежать за ней, сломя голову, до тех пор, пока он не рухнет без сил, не завязнет в болоте или не сойдёт с ума. А парень всё равно бежит, надеясь поймать её за рубашку, да только ещё никому это не удавалось. Бывает и наоборот – ведьма сама гонится за мужчиной, и бежит так быстро, что догонит любого. Тэм О'Шентер удрал от неё только потому, что скакал верхом на своей серой кобыле Мэг, и то ведьма Нэн умудрилась вырвать пучок волос из хвоста его лошади.

– Ещё бы ей не бежать быстро, – сказал другой, – ведь из всей одежды на ней одна лишь короткая девчоночья сорочка! Да и сложена Нэн так, словно создана для быстрого бега, – она стройная и гибкая, как молодая ивовая ветвь.

– Её никому не догнать, – подхватил третий, – это верно. А вот она – догоняла, если, конечно, хотела. И тогда… – он понизил голос и огляделся по сторонам. – Старина Тэм не зря от неё удирал – мужчины умирают в её объятьях! Но умирают счастливыми – говорят, на их лицах видели улыбки…

– Сказки всё это, – иронично процедил четвёртый юноша, – выдумки простонародья.

Пятый из молодых людей, Джон Уиллис, молчал – он слушал.

– Нет, это не сказки.

Юноши удивлённо посмотрели на старого егеря Робина, сопровождавшего их на охоте. До сих пор он молчал, поддерживал огонь и следил, чтобы кружки молодых господ не пустовали, а тут вдруг заговорил.

– Простите, что я вмешиваюсь в ваш разговор, – егерь прокашлялся, – но только это, про Нэн, чистая правда.

– Откуда ты знаешь?

– А я видел её – вот так, как вижу вас. – Робин произнёс эти слова просто и буднично, но так, что все, включая даже скептика, ему поверили.

– Тогда расскажи!

– Я видел Нэн, – повторил старик. – Это было давно, когда я был молод, как молоды сейчас вы. Молодость проходит – память остаётся. На континенте шла тогда долгая война с французами. Я записался в полк шотландских стрелков и уходил на войну. В мой последний вечер дома я поругался со своей подружкой, послал её ко всем чертям и отправился в холмы – мне захотелось побыть одному. Я шёл и ругался, поминая всех святых и проклиная всех женщин на свете, особенно мою подружку, посмевшую отказать в ласке воину, уходящему на войну, – Робин грустно улыбнулся.

Юноши молчали, ожидая продолжения рассказа.

– Это было в этих самых местах, в такое же полнолуние, – с этими словами старый егерь, смотревший на костёр, поднял голову, и в глазах его отразился лунный свет. – Я шёл и ругался, как вдруг услышал женский смех – серебристый, как звон колокольчиков эльфов. Я обернулся на этот дивный смех, и…

– Это была… Нэн? – не выдержал кто-то.

– Да, это была она, ведьма Нэн, – я сразу её узнал. Она стояла от меня в десяти шагах и гладила ладонью вереск. На ней была светлая тонкая рубашка, не доходившая до колен, и ноги её утопали в траве – я не видел её ступней. Зато я видел её лицо, и волосы, и глаза, и кое-что ещё. Она была прекрасна, как только может быть прекрасна женщина, и мне не было страшно – совсем. «Нэнни…» – прошептал я. «За что ты так костеришь весь женский род?» – спросила она со смехом, а я стоял и молчал, как деревянный чурбан, только смотрел на неё. «Впрочем, можешь не отвечать, – сказала тогда ведьма, – я уже знаю. Тебя обделили лаской, бравый шотландский стрелок! Не беда, это поправимо». Сказала так – и скользнула ко мне по траве порывом ветра, не пригибая стеблей. «Вот она я, распутница Нэн, – возьми меня! Тебе нужна женщина – хочешь меня?». «Я люблю тебя…» – ответил я тогда, а почему – я и сам не знаю. И даже не шевельнулся, хотя Нэн стояла рядом – только руку протяни. А она была живая – он неё веяло теплом, а не могильным холодом.

Молодые люди слушали, затаив дыхание.

– И тогда её лицо переменилось, – продолжал Робин, – оно стало грустным. «А ведь ты не врёшь, шотландец, – сказала Нэн, чуть склонив голову набок и внимательно глядя на меня, – ты действительно в меня влюбился. Вот только тут я уже не могу тебе помочь, – она вздохнула, да так, что у меня защемило сердце, – ты человек, а я вересковая ведьма. Разные у нас с тобой дороги, парень. В таких случаях – когда в меня влюбляются по-настоящему – я иногда вселяюсь в девушек из рода людей. Но в Шотландии, не говоря уже обо всей Англии, очень много девушек – сумеешь ли ты меня найти?». «Я найду тебя, Нэн» – ответил я. «Ну, что ж, попробуй. Только знай – если ты не найдёшь меня, быть тебе одиноким холостяком». Сказала так – и пропала. А я побежал обратно и пил дома до утра, стараясь заглушить боль в сердце…

– И много ты тогда выпил, Робин? – оживился скептик. – А может, ты начал пить ещё раньше – до того, как ты якобы ушёл гулять в холмы? Может, твоя подружка выгнала тебя, потому что ты был уже ни на что не годен; ты продрых до утра в какой-нибудь канаве, и тебе всё это приснилось, а?

Он громко расхохотался, однако его никто не поддержал.

– Я шотландец, сэр, – вежливо, но с достоинством ответил егерь. – Я могу осушить не одну пинту эля, я могу прихвастнуть, но сейчас я рассказал вам правду – чистую правду. Я воевал с Наполеоном пятнадцать лет, побывал во многих боях, дрался в страшной битве при Ватерлоо, но пули меня миновали. Это сделала Нэн – она хотела, чтобы я нашёл ту девушку, в которую она для меня вселилась. Но я так и не смог её найти, и теперь доживаю старость в одиночестве – как она мне и обещала. Она не злая, ведьма Нэн, но человеку лучше с ней не встречаться…

Старый егерь замолчал и опять стал смотреть в огонь, окрасивший в багровый цвет его кустистые седые брови…

* * *

– Послушайте, мистер Линтон, – Джон Уиллис раздражённо чуть сдвинул назад свой излюбленный белый цилиндр, за привычку к которому его прозвали «Белой Шляпой», – я хочу, чтобы мой новый клипер был лучшим в мире, понимаете? А вы мне говорите, что он не будет самым быстрым!

– Послушайте, мистер Уиллис, – Херкьюлес Линтон, молодой, но уже известный инженер-кораблестроитель, опёрся локтями о стол, заваленный справочниками, таблицами и чертежами, и хрустнул пальцами, – самый быстрый не значит самый лучший.

– Да что вы говорите! – в голосе судовладельца отчётливо прозвучало ехидство. – А я и не знал!

– Да, именно так, – спокойно повторил судостроитель компании «Скотт и Линтон», – ваш клипер будет лучшим в мире, но не самым быстрым.

Уиллис сердито засопел. Это было верным признаком того, что раздражение Белой Шляпы нарастает, однако Линтон остался невозмутим.

– Рекорд скорости установлен американцами, – терпеливо пояснил он, – их клипера «Флайинг Клауд», «Лайтнинг» и «Джеймс Бэйнс» выжимали при попутном ветре и двадцать, и даже двадцать один узёл, лёгко покрывая четыреста миль в сутки. Но какой ценой? Эти их винд-джаммеры – выжиматели ветра – это уже не корабли: это ветряные мельницы, бешено машущие крыльями. Парусность чудовищная, рангоут непомерно велик. Грот-рей «Джеймса Бэйнса» вдвое больше ширины корабля – сто футов длины! Он сборный – в лесах нет таких деревьев. А водоизмещение? Две-две с половиной тысячи тонн – это слишком много, мистер Уиллис, да ещё при таком хиленьком наборе корпуса, какой был у этих заносчивых янки. Гнать такую махину с такой скоростью – это безумие. Они, эти рекордсмены, служили всего несколько лет, а потом разваливались, надорвавшись, словно негр на плантации под бичом – под бичом океанских ветров. А море нельзя покорить – с ним нужно жить в гармонии.

– Эти американцы всегда и везде прут напролом, – буркнул Уиллис. – Покорять – это у них в крови… Я видел «Джеймса Бэйнса» одиннадцать лет назад, когда шёл из Кейптауна в Сидней, – он продирался сквозь волны вепрем, давя их и топча. Мерзкое зрелище, мистер Линтон.

– Вот-вот, – судостроитель кивнул в знак согласия со словами Белой Шляпы. – А наш клипер будет играть с волнами – он будет не кабаном, а лисицей, ловко скользящей в кустах. Когда-то люди восхищались подвигами моего тёзки Геракла, – судостроитель усмехнулся, – ах, герой поднял такой большой камень! А ведь поднять тяжёлый камень, чуть подержать его и бросить – это ещё не всё. Камень ещё надо отнести и уложить в стену Храма Красоты, а это не получится, если он будет слишком тяжёлым. Нужен вам минутный рекорд, о котором через год все забудут? Нет, мистер Уиллис, мой – ваш – корабль будет другим. Наш клипер будет верхом совершенства и проживёт долгую и красивую, – Линтон подчеркнул это слово, – жизнь. Этот клипер станет легендой… – глаза молодого инженера слегка затуманились. – А скорость, – добавил он, возвращаясь с небес на грешную землю, – скорость будет. Не двадцать узлов, конечно, но семнадцать-восемнадцать – наверняка, причём постоянно и без всякого вреда для здоровья нашей будущей красавицы. Всё равно быстрее него не будет никого – разве что тот клипер, который строит Худ в Абердине. Я видел его данные – они почти такие же, что и у нашего с вами корабля. Но это даже и хорошо – у нашего клипера будет достойный соперник. Кажется, он называется «Фермопилы».

– Да, я знаю, – проворчал Джон Уиллис. – Идиотское название… Хорошо, мистер Линтон, вы меня убедили. Используйте лучшие материалы: отличный чугун, выдержанное дерево – отборный ильм, тик, красную сосну, – мюнц-металл для обшивки. Это дорого, но я хочу, чтобы мой корабль стал истинным шедевром – легендой, как вы сказали.

– Он будет легендой, – заверил судостроитель. – Да, а что насчёт названия? Вы уже решили, как будет называть ваш новый корабль? Мне нужно название – мы заложим клипер на днях.

– Название? – судовладелец на секунду задумался. – Будет вам название, мистер античный герой.

* * *

Где-то неподалёку снова ухнул филин, и Джон Уиллис поёжился. «Пора идти спать, – вяло подумал он, – становится холодно, да и поздно уже». И тут он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Молодой Уиллис медленно повернул голову, догадываясь, – нет, уже зная! – кто на него смотрит.

Нэн стояла в дюжине шагов от потухшего костра, и выглядела она точь-в-точь так, как описывал её старый Робин, – что для вечно юной ведьмы тридцать пять лет человеческой жизни. Лунный свет падал на неё сбоку и чуть спереди, и под тонкой светлой рубашкой Нэн отчётливо были видны изгибы её прекрасного тела: крутое бедро и молодая грудь, упругая даже на взгляд и увенчанная тёмными горошинами сосков. Стройные ноги, руки, открытые плечи и шея казались облитыми слабо светившимся слоем серебра, а чёрные волосы Нэн были теми нитями, из которых соткано колдовское полотно ночи. Однако она не выглядела статуей – от красавицы-ведьмы веяло теплом жизни, молодости и любви. «Так вот ты какая, Нэн Короткая Рубашка…» – растерянно подумал Джон, не в силах шевельнуться.

– Да, я такая, – весело сказала Нэн и звонко рассмеялась. – Я тебе нравлюсь?

«Серебряные колокольчики эльфов… – вспомнил Уиллис, услышав её смех. – Всё, как рассказывал Робин. А собаки не слышат этот смех – спят, и ни одна даже не тявкнула».

– А зачем собакам слышать мой смех? Собаки мне не интересны, а вот ты…

Легко ступая босыми ногами, Нэн приблизилась – бесшумно, словно клочок тумана, гонимый ветром, – и остановилась от Джона на расстоянии протянутой руки. Теперь ведьма стояла так, что свет луны падал на неё спереди и освещал всю её фигуру. Уиллис видел Нэн всю – он видел плавные линии её груди и живота, перетекавшие в лоно, притаившееся между бёдер, и видел лукавые и зовущие глаза ведьмы.

– Я тебе нравлюсь? – тихо повторила Нэн. – Твои сны уже тревожат женщины, а я – я твой воплощённый сон. Ты хочешь меня? Я распутница – возьми меня… Возьми…

Уиллис почувствовал, как у него кружится голова. Он готов был схватить Нэн, но его что-то удерживало, и это был отнюдь не страх умереть в объятьях прекрасной ведьмы.

– Ты не распутница, Нэн, – проговорил он, с трудом разжав стиснутые зубы. – Ты – красота, ты само совершенство, и я люблю тебя…

Ведьма отпрянула.

– А ведь ты не врёшь, – задумчиво произнесла она, – как не врал тот, другой, – Нэн повела взглядом в сторону палаток, где вместе с остальными спал и старый егерь, – которого я встретила здесь, в этих местах, тридцать пять лет назад… Ты действительно любишь… Да, дурные примеры заразительны… Что же мне делать с вами, люди, ищущие свою мечту? С теми, кого обуревает только похоть, мне всё ясно, а вот с тобой и с тебе подобными…

– Я знаю, Нэн, что ты можешь вселяться в девушек из рода людей, – сказал Джон, еле ворочая языком. – Сделай это для меня! Я буду тебя искать, и я тебя найду!

– А если не найдёшь? – ведьма прищурилась. – Или, хуже того, найдёшь, а я, твоя любовь, окажусь не аристократкой, а простолюдинкой? Я ведь выбираю девушек по чистоте души, а не по знатности происхождения и не по богатству – для нас, ведьм, ни первое, ни второе не имеет никакого значения. Ты не сможешь на мне жениться – тебе не позволят это сделать правила твоего круга и твои собственные родители. Возьмёшь меня в содержанки? А если девушка, в которую я вселюсь, откажется от такой незавидной для неё участи? Тебе грозит одинокая старость, молодой Джон Уиллис! Подумай хорошенько!

– Я люблю тебя, – упрямо повторил юноша, – и я готов на всё!

– Будь по-твоему, – Нэн вздохнула и грустно покачала головой. – Только потом не жалей о сказанном тобой и не проклинай меня, Джон. Прощай, и попробуй меня найти.

– Подожди! – выкрикнул Уиллис, но крик его получился похожим на задавленный хрип. Он потянулся к ускользавшей ведьме – нет, нет, без всякого дурного умысла, он просто хотелось дотронуться до неё и убедиться в том, что Нэн, его Нэн, и в самом деле живая! – дёрнулся, и… проснулся.

Костёр давно потух. Светало, на траве блестели капли росы. Лагерь спал, а вокруг на многие мили не было видно ни единой живой души…

С тех пор минуло сорок лет. Джон Уиллис давно стал полновластным хозяином дома Уиллисов, давно к его прозвищу «Белая Шляпа» добавляли прилагательное «старая», а он так и остался холостяком, теперь уже тоже с добавлением «старый» – у судовладельца Джона Уиллиса не было ни жены, ни детей. Поговаривали, что в юности он страстно любил какую-то сельскую девчонку – называли даже её имя: её звали то ли Джэн, то ли Нэнси, – но его чопорные родители и слышать не хотели о таком неравном браке, и любовь юного Джона растаяла вешним снегом. Ходили также сплетни, что молодой Джон Уиллис отверг не одну выгодную партию с девушками «своего круга», но ни первый слух, ни второй никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть – угрюмый судовладелец Джон Уиллис умел хранить свои семейные тайны.

…Вернувшись от Линтона, Уиллис сидел в своём кабинете, потягивал горячий грог и вспоминал встречу сорокалетней давности – встречу с ведьмой на вересковой пустоши. «Ты была права, Нэн, – думал он, – я не смог на тебе жениться: у меня не хватило духу пойти наперекор всем. Но я всё ещё люблю тебя, Нэн, и поэтому у меня будет корабль, носящий твоё имя. Линтон честен – он построит замечательный клипер, который будет пенить моря даже тогда, когда меня уже не будет. А это значит, Нэн, что моя к тебе любовь переживёт меня самого. Итак, решено: мой новый клипер будет называться «Нэн Катти Сарк» – Нэн Короткая Рубашка».

* * *

Джону Уиллису не удалось выполнить своё намерение полностью. «Моряки – народ суеверный, – говорили ему. – Как вы будете набирать команду на клипер, названный именем ведьмы?». И судовладелец уступил – убрал из названия «Нэн». «Пусть будет просто «Катти Сарк», – подумал упрямый шотландец. – Всё равно в подлунном мире нет другой Короткой Рубашки – есть только Нэн, ведьма вересковых холмов: моя Нэн…».

Новый клипер был великолепен. Его корпус блестел черной краской; седловатость – изгиб палубы – подчеркивалась двумя наложенными на борта линиями из тонкого листового золота. Золотом были покрыты буквы названия клипера и порта приписки, а также узор – переплетение гирлянд из лавровых листьев. На его корме красовались вырезанные из дерева рыцарский орден «Звезда Индии» с круговой надписью «Небесный свет указует нам путь» и знак судовладельца, фирмы Джона Уиллиса: буква «W» в лучах восходящего солнца.

«Хороша, – думал старый Уиллис, глядя на женскую резную фигуру, украшавшую нос клипера, – мастер Хельер постарался. Складки одежды плавно перетекают в волнорез, и она выглядит не ведьмой, а древней богиней. Здравствуй, Нэн…».

«Здравствуй, Джон, – тихонько отозвалась ведьма, устроившаяся внутри деревянной носовой фигуры, – вот мы и снова встретились…»

В начале тысяча восемьсот семидесятого года «Катти Сарк» под командой капитана Джорджа Мьюди вышла в свой первый – «девичий», как говорят англичане, – рейс. Клипер ждали шестнадцать тысяч миль пути до Шанхая.

Ему предстояло пересечь «вдоль» почти весь Атлантический океан, обогнуть мыс Доброй Надежды, не случайно именуемый ещё и мысом Бурь, перечеркнуть «поперёк» океан Индийский, пройти сквозь тайфуны юго-восточных морей и не позднее мая прибыть в Китай, чтобы принять в свои трюмы чай нового урожая, и желательно первым. А потом – в обратный безостановочный путь к причалам Лондона. Один виток туда и обратно длился около восьми месяцев – очень долго для века двадцать первого и очень быстро для века девятнадцатого.