Текст книги "Последний из бледнолицых (сборник)"

ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНИЕ
Сказка

Петрович по жизни был мужчиной обстоятельным – то есть знал, что ему нужно, и чего он реально сможет достичь на земле нашей грешной. А посему он философически воспринимал все житейские катаклизмы, и даже обрушившийся на Россию в конце ХХ века шквал перемен не смог выбить его из колеи. Зависть он почитал грехом смертным, и отнюдь не истекал желчью, наблюдая кое-кого из былых своих сотоварищей по НИИ восседающими в роскошных иномарках в окружении дюжих охранников и умопомрачительных девиц. Каждому своё – Петрович полностью разделял сию несложную житейскую мудрость.

Не чувствовал он себя ущербным и от того, что его достойная супруга выбилась в бизнес-леди и успешно руководила небольшой, но крепко стоящей на ногах туристической фирмой. Жена оказалась более приспособленной к новой жизни – так что ж теперь, вешаться из-за этого? Не всем же звёзды с неба хватать – умейте довольствоваться тем, что имеете!

Поэтому в настоящий момент Петрович пребывал в состоянии умиротворённом. Супруга укатила в очередной рекламный тур (как и с кем она проводит там время, наш герой предпочитал не думать), и Петрович был предоставлен самому себе – причём в преддверии выходных. Не так плохо, не правда ли?

Изначально он намеревался зазвать к себе кого-нибудь из старых приятелей, но затея завяла на корню – все друзья оказались при делах. Мысль об адюльтере в рассудительной голове Петровича даже не возникла: он трезво оценивал свои скромные шансы в амплуа Дон-Жуана, а идея воспользоваться услугами жриц свободной любви никогда не находила у него отклика. Просчитав возможные варианты (и отбросив заведомо фантастические), Петрович остановился на реальном, а именно: скоротать вечерок у телевизора под рюмку-другую да под бередящий душу «Штрафбат». Приняв решение, эстет направился в «24 часа», где его внимание привлекла притулившаяся в уголке оригинальной формы бутылка без ценника. Озадаченный вопросом продавец почесал затылок, посмотрел в потолок и (видимо, узрев там подсказку) жадничать не стал. Петрович расплатился и возвратился с вожделённой емкостью под родимый кров. Поставив на столик перед телевизором высокую рюмку на тонкой ножке и блюдце с колбаской-сыром, он недрогнувшей дланью свинтил пробку и….

Ему показалась, что сработала подсунутая хитроумным террористом адская машина – всю комнату заволокло синеватым дымом. Огня и грохота не последовало (равно как и ран-увечий), но в дымном облаке материализовалась неулыбчивая восточная физиономия. «Террорист всё-таки…» – обречённо подумал Петрович.

– А вот хрен тебе! – раздражённо буркнула рожа. – Джинн я, а не террорист! Слыхал, небось? Ну, там, Алладин-Хоттабыч. Сказки читал?

– Э… я… да… – промямлил ошарашенный хозяин. – Это, конечно! Ты… желания, да? Выполняешь? А?

– Угу, – по-прежнему недружелюбно подтвердил джинн. – Работа такая. Но учти: ты тут особо губу не раскатывай – всякие там дворцы-принцессы… Нету!

– Почему? – не въехал в тему Петрович.

– Потому! – отрезал джинн. – Я в этом вашем лабазе по собственной дурости оказался – в кости ифритам проиграл. Пятьдесят желаний! После каждого – опять полезай в бутылку, бутылка в магазин – другого клиента ждать. Лимит желаний выбран – тебе могу предложить одно.

– Какое? – тупо спросил так ничего и не понявший Петрович.

– Смерть на выбор.

– К-ка-а-ак?

– Смерть на выбор, – терпеливо повторил джинн. – Объясняю: я тебе предлагаю три варианта, а ты выбираешь – по вкусу. Да не трясись – тут же не окочуришься! Помрёшь выбранной смертью через энное количество лет. Я тебе даже дату не назову – чего зря волновать? Скажем, так – в годах преклонных. Дошло? Выбирай давай – ждать некогда, мне отыграться охота!

– А…. А если я, это, и не желаю вовсе? – Петрович не мог поверить в реальность происходящего, а при словах «выбрать вариант ответа» у него в памяти всплыло абсолютно неуместное в данной ситуации «позвонить другу».

– А вот тогда я тебя и спрашивать не буду! – враз посуровел джинн. – Секир башка – шайтан карачун! Усёк? То есть: укокошу по моему собственному выбору – тут же! Слушай, не нервируй меня, ладно, да?

Рассудительность всегда была присуща Петровичу. Наконец-то сообразив, что всё это не понарошку, и что спорить с этим дымным типом бессмысленно, он смирился. В конце концов, помирать «в годах преклонных» всё равно придётся, тогда почему бы и не выбрать, как именно помирать? Ему, Петровичу, повезло – ведь подавляющее большинство людей такой возможности не имеют! Окончательно успокоившись, он спросил нервного джинна:

– И что ты имеешь мне предложить?

– О! Давно бы так! – повеселел тот. – Вариант первый: пасть в бою за отечество – как герой! Как эти, триста спартанцев у Фермопил. Историю знаешь, да?

– Не хуже тебя, перегар летучий! – дерзко ответил осмелевший Петрович, припомнив кое-какие правила обращения со всякими там чертями по вызову. – Дальше!

– Хм-м-м, – пробормотал джинн. – Борзеешь, однако. Вариант второй: в конце долгой и счастливой жизни умереть в один день с любимой супругой. Как древнегреческие….

– Знаю, – перебил его Петрович, – Девкалион и Пирра!

– Смотри-ка… – в рокочущем голосе джинна прорезались уважительные нотки.

– А то! Что я, по-твоему, лох чилийский? А третий вариант?

– Третий? Помереть в постели, лаская молоденькую девицу, – как договаривались, на склоне лет. Говорят, ваш генерал Скобелев так умер – вах, джигит был!

Петрович не ответил – думал. И его осенило – недаром матмех окончил в своё время – граничные-то условия строго не заданы! Значит…

– Значит, так, – он приосанился, и джинн изобразил почтительное внимание. – Я хочу в почтенном возрасте, – джинн подтверждающе кивнул, мол, верно, – погибнуть за Родину в постели с юной любовницей в один день с горячо любимой супругой! – выпалил Петрович на одном дыхании. – Вот!

Джинн побагровел – визуально это выразилось в резком потемнении дыма, из которого было соткано его тело. Он приоткрыл рот, силясь выразить обуревающие его чувства.

– Ничего не знаю! – тут же пресёк эти поползновения находчивый заказчик. – Запрета на совмещение услуг не было, а за пределы предложенного я не вышел! Я ж не требую скончаться далай-ламой или там олигархом каким…. Так что всё, будь любезен!

Джинн разразился длинной тирадой на фарси (или на бенгали? Петрович не шибко разбирался в восточных языках) и вознамерился исчезнуть, но не успел.

– И ещё одно: ты меня без выпивки оставил! Смерть смертью, а мне теперь что, опять в лабаз топать? Моральный ущерб налицо – и материальный, кстати, тоже! У нас, как-никак, правовое государство, понимаешь…

Узник азарта не нашёл, что возразить, – вероятно, с подобным не сталкиваться. Вместо ответа он извлёк из ниоткуда бутылку «Камю» и молча поставил её на стол.

– Держи, – буркнул джинн. И добавил. – Шайтан твоя душа!

С этим словами он бесследно растаял, пропала и служившая ему обиталищем бутылка странной формы. Выпив пару рюмок отменного коньяка, Петрович задумался: а упомянутую юную любовницу ему предоставят уже перед самой кончиной? Лучше бы пораньше – лет этак на двадцать. И как он будет биться с врагами Родины, если будет занят совсем другим делом? Надо было уточнить… Впрочем, до этого ещё далеко. Придёт время – узнаем!

Санкт-Петербург, 2005 год

ВЕЛИКИЙ ИЗОБРЕТАТЕЛЬ
Фантастическая миниатюра

Любовь – двигатель прогресса

– Зачем это…. Не надо… – прошептала Надя, когда Виктор прикоснулся губами к её губам. – Не надо… – повторила она, но на поцелуй ответила.

«Как хорошо, – мелькнула в голове у Виктора неуместная (а может, наоборот, очень даже уместная) мысль, – что мать в командировке, а отец явится с работы не раньше, чем через два часа. А то отирались бы по подъездам…»

…Надя безропотно позволила усадить себя на широкий диван, а Виктор примостился подле неё на полу – стоя на коленях. Она обнимала его робко, но целовались они так жадно и долго, что у обоих перехватывало дух. Молния на надиной кофточке была короткой, и даже когда он её расстегнул, ситуация не сделалась более интимной. Чуть задрав кофточку, Виктор добрался до застёжки лифчика, расцепил неумелыми пальцами незнакомую конструкцию и осторожно дотронулся до обнажившегося под его рукой соска. Надя молчала, только дыхание её сделалось прерывистым. И тут Виктор растерялся. Он ожидал сопротивления, традиционного «Да что это ты!», но ничего подобного не последовало. И эта неожиданная реакция девушки на его робкую смелость обезоруживала – Виктор просто-напросто не знал, что же ему дальше делать.

– Не бойся, – сказал он, отстранившись и чувствуя себя невероятно благородным, – ничего больше не будет.

Надя не ответила, только закрыла лицо ладонями, и Виктор не мог видеть выражения её глаз. Зато он вдруг увидел расстёгнутую пуговицу слева на её юбке – там, где начиналась молния. И Виктор мог поклясться чем угодно, что он и мизинцем не дотрагивался до этой проклятой пуговицы. Значит…. Значит, это она сама её расстегнула? Но как-то вовсе не с руки было – после сказанных слов – начинать всё сначала.

…Они встречались ещё несколько раз, даже ходили вместе в театр, а потом как-то незаметно разошлись в разные стороны и потеряли друг друга среди миллионов людей и многих тысяч встреч. Ничего не было, и вспоминать нечего…

* * *

– Зачем это…. Не надо… – прошептала Надя, когда Виктор прикоснулся губами к её губам. – Не надо… – повторила она, но на поцелуй ответила.

«Как хорошо, – мелькнула в голове у Виктора неуместная (а может, наоборот, очень даже уместная) мысль, – что мать в командировке, а отец явится с работы не раньше, чем через два часа. А то отирались бы по подъездам…»

…Надя безропотно позволила усадить себя на широкий диван, а Виктор примостился подле неё на полу – стоя на коленях. Она обнимала его робко, но целовались они так жадно и долго, что у обоих перехватывало дух. И девушка не сопротивлялась, когда Виктор снял с неё кофточку и лифчик, только попыталась прикрыть локтями обнажённую грудь.

Молчала Надя и тогда, когда он мягко и осторожно поднял её с дивана, расстегнул молнию на юбке и уверенным движением сдвинул вниз юбку вместе с трусиками. И лишь когда Виктор, снова усадив Надю на диван, притянул её к себе, одновременно раздвигая локтем судорожно стиснутые девчоночьи коленки, она прошептала:

– Ой, Витя, зачем…. Не надо… Я никогда ещё… Я ещё ни разу…

– Наденька…

…Восемнадцатилетний парень – это мальчишка, но восемнадцатилетний парень с опытом пятидесятилетнего мужчины – это совсем другое дело…

* * *

Пулемётные очереди фотовспышек и многоголосый шум сливались в монотонный гул, напоминавший мерный рокот прибоя. «Хм-м, – подумал Виктор Игоревич, – наверно, это и есть звук славы…»

– Скажите, пожалуйста, господин профессор, – молоденькая журналистка в ладно облегавшем её фигурку тонком светлом свитере и тёмных брючках прорвалась в первый ряд и настырно подсовывала нобелевскому лауреату микрофон. – А с чего всё началось? Почему вы всю жизнь посвятили решению именно этой проблемы? Ведь машина времени, – она скосила глаза на зажатую между пальцев шпаргалку, – переносящая энергоинформационную составляющую человеческой личности вдоль оси времени в его же собственное тело в прошлом, считалась вещью абсолютно фантастической, пока вам не удалось…

– С чего началось? – усмехнулся учёный, мужским взглядом скользнув по её обтянутой синтетикой груди. – Вы знаете, мне всю жизнь хотелось вернуться в один день из моей далёкой юности – мне тогда было всего восемнадцать… Наверно, мне очень-очень этого хотелось – вот я и сделал невозможное.

Санкт-Петербург, 2005

ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
ФАНТАСТИКА «ШЕСТОЙ ВОЛНЫ», ИЛИ ПОЛИТЭКОНОМИЯ И СОЦИОЛОГИЯ МАГИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА (вопросы и ответы)

Многие читатели рассматривают фантастику (во всех её многоразличных ипостасях) исключительно как развлекательный жанр. Вместе с тем, имеются и такие (и их немало), которые не считают фантастику (особенно её «серьёзные» направления) всего лишь лёгким чтивом. Эта статья – в первую очередь для них.

Сейчас об этом почти забыли, а когда-то фантастику считали в волнах.

Первая волна: от начала начал и до Ефремова (и включительно, и исключительно). Почему так? Нипочему. Считать легче. КЛАССИКИ

Вторая волна: «шестидесятники». По срокам волна примерно и уложилась в это славное победами и поражениями десятилетие. РОМАНТИКИ

Третья волна: семидесятые и добрая половина восьмидесятых – да чуть ли и не все восьмидесятые. ПЕССИМИСТЫ

Четвёртая волна: пришлась на «великую сушь» – конец восьмидесятых и первую половину девяностых. САМЫЕ ШУСТРЫЕ ПОДРАЖАТЕЛИ

Пятая волна: со второй половины девяностых и по настоящее время. МАССОВИКИ

Шестая волна: НЕ ПОРА ЛИ ЗАДУМАТЬСЯ?

…Время её пришло. Характерные черты можно только предполагать, идеалы – прогнозировать и предчувствовать. А пока – просто читаем.

О чём мы пишем и что читаем?

Казалось бы, писатели-фантасты распахали и засеяли все темы, способные дать хоть какие-то всходы. Освоены и заселены неуёмными землянами далёкие звёздные системы (и даже соседние галактики), дайвинг в гиперпространство стал привычнее заурядного полёта на Луну. Путешественники во времени шныряют в давно минувшее и наводят там свои порядки, перекраивая историю всяк на свой манер так же непринуждённо, как рядовой обыватель заходит в соседнюю комнату своей собственной квартиры и переклеивает обои. Генетические эксперименты и нанотехнологии порождают сверхсовершенных существ, кои оборачиваются злобными монстрами и стирают бедное человечество в тонкодисперсную пыль, а виртуальный мир грозит окончательно заменить мир реальный. Усилиями фантастов внеземной Разум облечён в любые мыслимые и немыслимые формы – от интеллектуальной плесени до наделённых собственным разумом звёзд и планет. И вместе с тем – налицо явное перенесение привычных реалий Земли в любой, даже самый невероятный антураж.

Злобные пришельцы с этикой конкистадоров (и с теми же ценностными доминантами) спят и видят, как бы им (не мытьём, так катаньем) поработить старушку Землю. Или герой-землянин, боец и самец, крошит в мелкий винегрет кучу многоликой нелюди и с триумфом затаскивает на брачное ложе высокопоставленную инопланетянку. Отважная писательская мысль, с легкостью дарующая людям бессмертие и презирающая объективные физические законы, пасует перед субъективными законами, действующими в созданном самими же людьми довольно-таки примитивном социуме. Полёта фантазии не хватает на то, чтобы попробовать описать общество, подобное нашему, человеческому (а не колонию разумных микроорганизмов), но существующее по принципиально иным, нежели наши, законам. Галактические империи, всесильные межзвёздные корпорации и, конечно, «священная корова» – деньги (кредиты, «мерцающие галактические банкноты» и проч.). Ну не мыслит себе человек с планеты Земля начала XXI века чего-то иного. Оно и понятно – осязаемой и реальной альтернативы после крушения величайшей утопии ХХ века – идеи коммунизма, обернувшейся на деле кровавым кошмаром тоталитаризма, – не наблюдается. А ведь фантасты прошлого, ставшие классиками, – в первую очередь великий англичанин Уэллс, – во главу угла ставили фантастику социальную, для которой любые технические новшества – всего лишь подручное средство, позволяющее акцентироваться на основной идее: а как это всё отразится на человеке (человечестве) и к чему приведёт?

Антиутопии ещё появляются, но на редкость однообразные: постъядерный мир (или переживший какую иную катастрофу), в котором одичавшие потомки «цивилизованных» людей решают все свои проблемы, сводящиеся к элементарному выживанию, с помощью кулака (и, конечно, пистолета). А вот с утопиями – туго. Времена Кампанеллы и Томаса Мора давно прошли, человечество разочаровалось в былых светлых идеалах. Как вариант, появился жанр фэнтези, позволяющий реализовать неосуществимое в мире реальном (пусть даже напичканном сверхсовершенными технологиями). Вот там в чистом виде идёт извечное противостояние Добра и Зла (пусть даже носители этих начал предельно схематичны), там остаётся место для высоких помыслов и свершений – потому-то этот жанр так популярен. А в традиционной фантастике места всему этому не осталось – вроде бы. Последней утопией можно назвать миры Стругацких – Землю не столь уж и далёкого будущего, гармоничное и совершенное общество, высокоразвитое и одновременно гуманистическое. Но вся беда в том, что Стругацкие так и не дали ответа на самый важный вопрос: откуда же взялись эти идеальные люди? Прошло всего каких-то несколько веков от наших кровожадных дней – и нате вам, тут как тут люди, каждый из которых наделён чертами, достойными полубогов или ангелов. В споре дона Руматы с Будахом («Трудно быть богом») прогрессор-землянин очень логично доказывает незаурядному аборигену, что все усилия напрасны, что человеческая природа несовершенна, а посему остаётся только ждать до тех пор, пока… пока не придёт время, и пока всё не разрешится (само собой?). При этом сам Антон-Румата и его коллеги по прогрессорскому ремеслу настолько контрастируют по своим этическим качествам с реальными и очень узнаваемыми обитателями Арканара, что… что перестаёшь верить в их земное происхождение. Откуда они сами-то взялись, такие хорошие? Ответа нет, поскольку его не знали и сами авторы. Уместна аналогия: где же то «недостающее звено» (над поиском которого давно ломают голову учёные-антропологи) между обезьяночеловеком и человеком разумным?

Из всего вышеизложенного можно сделать вывод об определённом кризисе в фантастике. Но слава Богу, пытливая человеческая мысль не стоит на месте, и мало-помалу оформляются контуры новой – «шестой» – волны в фантастике: направления, обращённого прежде всего к самому человеку, к возможностям его сознания и… к возможности трансформации современного человеческого общества в нечто более совершенное. Для этого направления характерен синтез многих жанров и поджанров – вплоть до сказок. Этакий оригинальный сплав, впитавший в себя качества всех его компонентов. Однако механическая компиляция (например, дракон за пультом гиперзвездолёта) не даёт нужного эффекта. Миры «шестой волны» должны быть предельно логичными – только тогда они станут осязаемыми.

Что есть магия?

Сказки (фольклор, ставший, по сути, первой формой фантастики) ответ на этот вопрос дают простой и однозначный: «По щучьему велению, по моему хотению!» или «Крэкс, пэкс, фэкс!». А если серьёзно? Например, «Прямое (без участия каких-либо технических или иных посредников) воздействие сознания разумного существа (человека) на окружающий его Мир». Ну, это уже сказки! А почему, собственно говоря, сказки?

На данном этапе развития человечества мы даже не можем толком ответить на вопрос «Что такое разум (сознание) по сути своей?», не говоря уже о том, какими способностями и возможностями он (оно) обладает. «Разум есть свойство высокоорганизованной материи» – подобное определение абсолютно неинформативно и недалеко ушло от пресловутого «Учение марксизма всесильно, потому что оно верно!». Почему априори надо отметать (как заведомо невозможную) мысль о том, что сознание способно влиять на материю и на все иные понятийные компоненты Мироздания – время, пространство, энергию – напрямую? Каждый человек лёгко может представить себе всё, что угодно: образ, предмет, ситуацию и т. д. Правда, с реализацией этих мыслеформ в материальном мире пока туго, но это… пока?

Любой творческий процесс начинается с того, что замысел рождается в сознании творца. А дальше идея обретает плоть (при помощи посредников-инструментов) по цепочке: эскиз – модель – законченное и готовое к употреблению изделие. А так ли уж необходим посредник, в свою очередь тоже являющимся продуктом творения? Управление машинами (то есть инструментами воздействия сознания на материю) непрерывно совершенствуется: сенсорные кнопки и дистанционное управление пришли на смену рычагам и рубильникам. В принципе уже осуществимо и мысленное управление (если знать доподлинно, с какими именно электромагнитными импульсами связана конкретная мысль). И напрашивается идея: а если вообще убрать этого «посредника»? Почему бы и нет? Вот вам и та самая магия в чистом виде, так красочно описанная в мифах и преданиях всех времён и народов. А кстати, к чему бы это? Почему эта идея столь живуча? Только ли из-за того, что человеку так свойственно мечтать о небывалом?

Вселенная бесконечна во времени и пространстве – этот постулат хорошо известен. Но если так, то почему бы не допустить, что когда-нибудь изменившееся человеческое сознание приобретёт способность к магии? Более того, а что если подобные «магические расы» уже где-то существуют? Ведь граница между реальным и фантастическим проводится весьма субъективно, исходя из уровня имеющихся у человечества знаний – было время, когда Земля считалась стоящей на трёх китах. А чем показался бы сотовый видеотелефон современнику Пушкина (не говоря уже о современниках Колумба), как не амулетом чёрной магии? Это нам с вами известно о радиоволнах и свойствах полупроводников, а наши не столь уж и далёкие предки о таком и слыхом не слыхивали.

Повышенный интерес людей к паранормальным явлениям и к «сверхъестественным» человеческим способностям обусловлен именно таким подходом к магии. Как говорится, сказка ложь, да в ней намёк. Кроме того, бурное совершенствование техники таит в себе немалую и вполне реальную угрозу: качественно изменившийся посредник-инструмент сам будет считать своего создателя (человека) «слабым звеном» в цепочке творения. Недаром «бунт машин» – это также одна из любимых тем фантастов, неизменно сводящаяся к теме очередного Апокалипсиса. И опасения писателей во многом разделяют и создатели машин – дыма без огня не бывает.

К тому же (как нельзя кстати!) появились (и в большом числе) так называемые «дети-индиго», в избытке наделённые загадочными «паранормальными способностями». Кто они? Досужая выдумка падких до сенсаций СМИ, досуха высосавших тему «летающих тарелок» и жадно кинувшихся на что-то новенькое (и явно интересующее публику)? Или же те самые первенцы «новой расы», «магические кроманьонцы», идущие на смену «техническим неандертальцам»? Однозначно на этот вопрос ответить трудно, но можно с уверенностью сказать, что тут открывается широкое поле деятельности для писателей-фантастов.

Конечно, это не абсолютно непаханая целина (поджанр «техномагия» уже существует, и не первый год), однако цельной картины пока не наблюдается – скорее уместно сравнение с видеоклипом. И прежде всего это связано с крайне упрощённой прорисовкой «магических миров», заимствованной у фэнтези. Для читателя Толкиена совершенно не важно, чем питались многотысячные орды сарумановых орков в каменистой пустыне и как пополнялись их оружейные арсеналы – важно, что они носители Зла. Это игра: в условных декорациях (Средиземье, Хьёрвард, Хайборийская эра) расставлены фишки (герои, короли, нелюди, маги), оговорены правила (мечи и стрелы, заклинания, но никаких водородных боеголовок), установлены призы (обычно – спасение мира, на худой конец – удовольствие от прочтения). По таким же рецептам делаются всевозможные серии «боевой» или «приключенческой» фантастики, где разрешены бластеры и гиперпространственные перелёты. Герои здесь тоже условны – экономические и социальные аспекты их миров остаются на заднем плане (а чаще всего – вообще на никаком). И всё-таки для массового сознания землянин-космопроходец куда более реален, нежели принц эльфов или «Чёрный Маг из Ордена Бледного Ужаса» (в космос – пусть и недалеко – люди летают, а вот путешествия в смежные измерения…).

Но фантастика всё настойчивее стучится в двери нашего дома – здесь, а не за тридевять измерений (путешествий в параллельный сказочный мир уже недостаточно). «Городская фэнтези» и техномагия – это только начало. Читателю думающему (а таковые, как это ни странно, ещё очень даже встречаются) мало отвлечься-развлечься – ему хочется получить серьёзные ответы на серьёзные вопросы. И не только на вечные, типа «В чём смысл жизни?» или «Как устроена Вселенная?», но и на куда более насущные. Например, что нас ждёт в обозримом будущем (и ждёт ли вообще) и каковы перспективы дальнейшего развития человечества (и есть ли таковые). Причём эти ответы должны быть логично обоснованы, а не рождены одной лишь безудержной (или даже болезненной) фантазией авторов. И фантастика «шестой волны» как раз и пытается дать ответы на эти вопросы.