Текст книги "Последний из бледнолицых (сборник)"

А в следующую секунду он заметил, что изменилась и его одежда: на ногах появились мягкие сапоги, а вместо привычного делового костюма министр – или уже не министр? – был одет в нечто вроде длинного распахнутого пиджака, густо шитого золотом. «Как же оно называется? – растерянно подумала жертва галлюцинаций. – Сюртук? Кафтан? Охабень? Или похабень? Я не обязан знать названия всей старинной мануфактуры, мне деньги платят не за это…».

Умственное расстройство тем временем прогрессировало: к зрительным галлюцинациям добавились слуховые. Из-за тяжёлых резных дверей – там вроде бы раньше находилась приёмная? – донёсся испуганный вскрик, быстро перешедший в придушенный хрип. Министр похолодел, нутром чуя недоброе.

Двери с треском распахнулись, и в кабинет-хоромы ворвались троё дюжих молодцев, бородатых и неулыбчивых. Они были в красных кафтанах, а в руках держали топоры на двухметровых древках; железные лезвия топоров, напоминавшие формой молодой месяц, тускло поблескивали.

«Стрельцы, – автоматически отметило сознание. – Бердыши».

Из-за спин одетых в красное появился одетый в чёрное. И судя по тому, как шустро потеснились стрельцы, давая ему дорогу, он был старшим этой экзотической группы захвата. Министр посмотрел чёрному в глаза, и нутряной холодок усилился. У одетого в чёрное были глаза профессионального убийцы и одновременно любителя – не в смысле непрофессионала, а в смысле любителя терзать и мучить, и предавать смерти.

– Ну, боярин, – хрипло сказал чёрный, ухмыльнувшись волчьей усмешкой, – выпала тебе честь великая: сам Малюта Скуратов видеть тебя желает. Ведомо ему, что возгордился ты безмерно да злоумышлять начал против царя-батюшки. И хочет Малюта-милостивец тебя кой о чём спросить да услышать, что ты ему на это ответишь собственноустно. Пошли, мил человек, – негоже Малюту-благодетеля ожиданием томить.

Министр стиснул в кулаке хрустальный стаканчик – последний привет его прежнего мира, исчезнувшего незнамо куда, – и крепко зажмурился, твёрдо решив не открывать глаза как можно дольше: авось галлюцинация рассосётся.

Но поиграть в жмурки не получилось. Уже через мгновение он широко открыл глаза, а заодно и рот, громко вскрикнув от боли, – стрельцы деловито и сноровисто заломили ему руки за спину и поволокли на выход.

…Референт сидел у себя, то и дело поглядывая на часы. Выждав положенное время – сказано был зайти через двадцать минут! – он направил стопы в начальственный кабинет. В приёмной никого не было – ни секретаря, ни охраны, – что несколько удивило референта, как удивила его и полуоткрытая дверь министерского кабинета.

– Сергей Сергеич, – спросил он дверную щель, – к вам можно?

Тишина.

Референт бочком протиснулся в кабинет, и брови его – личный индикатор удивления – поползли вверх. Кабинет был пуст, хотя референт был уверен на все сто процентов, что министр никуда не уходил, и даже не собирался этого делать. Но – факт оставался фактом: в кабинете никого не было, только лежал на монументальном столе журнал «Фантастика», да на полу под приоткрытой панелью стенного бара искрился серебром маленький хрустальный стаканчик, опрокинутый набок.

Санкт-Петербург, 2009 год

В КАЖДОЙ ШУТКЕ…

ОЧЕНЬ МЕЛКАЯ ПАКОСТЬ
Сказка

Всевышний был раздосадован. Точнее, раздражение Создателя не имело границ. Эти его творения осмелились действовать самостоятельно! Они, продукт его высокоразвитого интеллекта и результат его трудов праведных, пренебрегли его же ценными указаниями и отмочили такое, что впору прибегать к крайним мерам для наказания виновных. А этот его якобы помощник? Вот ведь гад! Ведь чуял же Творец, печёнкой-селезёнкой чуял: чересчур шустрый ангел замышляет какую-то пакость. Надо было доверять предчувствиям… Ничего, поползает теперь на брюхе, аспид, попресмыкается, змей подколодный!

А как всё славно было задумано! И началось так гладенько, в полном соответствии с принятым планом развития и реконструкции, утверждённым в таких высоких инстанциях, что и не разглядишь – нимб свалится голову задирать! А сколько сил потрачено – хотя бы для того, чтобы добыть в смежных Реальностях дефицитные стройматериалы для возведения небес, тверди и всего прочего антуража! И первые этапы работ прошли в ударном темпе, в рекордно сжатые сроки – всего за одну рабочую неделю. Без сверхурочных! Зато потом…

Первая проблема возникла с Первой Женщиной. Эта особь сразу выказала норов! А уж он так старался сотворить её по своему образу и подобию – то есть такой, какой и должна быть идеальная женщина в его божественном представлении. Не получилось… Да наверно, и получиться не могло – Бог понял, что всё дело в той давней романтической истории его юности, случившейся за тридевять Миров и измерений отсюда. Была там у того, кто ныне зовётся Создателем, первая любовь. И, как очень часто бывает, – неразделённая. До сих пор горько… Где-то сейчас эта подлая Она, посмеявшаяся над ним так жестоко? По слухам, сделала карьеру, руководит крупным районом Вселенной и, конечно, думать не думает о маленьком курьёзе из далёкого прошлого. А вот он помнит… С тех самых пор и поселилась в глубине его божественной души стойкая неприязнь ко всему, в чём есть хоть капелька женского начала.

Когда Бог сотворил Лилит, то чуть не вздрогнул, едва взглянув на неё – получилась почти точная копия той самой первой его любви (хорошо ещё, подручные не обратили внимания на смятение руководителя). И очень скоро выяснилось, что сходство оказалось не только внешним, но внутренним. Лилит чётко и недвусмысленно дала понять Творцу, что она женщина; следовательно, существо самодостаточное и своенравное; и терпеть его, Бога, указаний и рекомендаций по любым вопросам (особенно относящимся к сексуальной сфере) отнюдь не намерена. Хорошо ещё, что Создателю удалось грамотно составить рапорт наверх. В указанном документе Бог сообщил, что по форс-мажорным обстоятельствам в Первой Женщине доверенного его попечению Мира реализовалось тёмное (сиречь бесовское) начало, а посему данный образчик Человека Разумного является бракованным и подлежит немедленной экстерминации. Бог изложил все свои соображения достаточно убедительно, получил соответствующее разрешение, и Лилит исчезла. Адам немного похныкал, но Творец успокоил чадо, пообещав сделать ему новую игрушку (а заодно аккуратно стерев из памяти Первого Мужчины все сладкие воспоминания об испытанном в объятьях Лилит).

Со Второй Женщиной вышло гораздо удачнее. Создатель решил прибегнуть к клонированию, дабы мужское начало донора (Адама) бесповоротно задавило бы любые взбрыки женского начала клона (Евы). И результат генетического эксперимента вполне удовлетворил Творца – поначалу.

Сладкая парочка безмятежно разгуливала в райских кущах (в экологически идеальной среде обитания), не ведая никаких забот-хлопот и радуя сердце Отца-Вседержателя. При этом Адам и Ева никак не реагировали на то, что их тела открыты взглядам друг друга во всех внешних анатомических подробностях. Адам ничего не помнил, а Ева попросту ничего не знала о том, почему это строение тел мужчины и женщины имеет некоторые незначительные отличия, и для какой надобности эти самые отличия введены. Честно-то говоря, в голову Бога закралась крамольная идея указанные различия ликвидировать, однако, подумав хорошенько, он не решился на столь радикальную корректировку руководящих директив. Генеральный план застройки и заселения Мироздания предусматривал принцип «Плодитесь и размножайтесь!» для всех без исключения существ, и отнять у произведений своего искусства саму эту возможность означало бы пойти на конфликт с вышестоящими начальниками. Попробуй-ка высказать сомнения в мудрости их решений – мигом нарвёшься на неприятность! Так получишь по голове – нимб треснет!

Однако и достигнутым можно было гордиться. Душу Бога грела мысль о маленькой осуществлённой мести – мести предмету его безответной первой любви. Вот пусть теперь её сестра по Инь бесстыдно выставляет напоказ все свои прелести – тщетно! Мужчина не обращает никакого внимания на самые укромные уголки предельно соблазнительного тела, предпочитая созерцать красоты природы. И для отчёта концы с концами сходятся: люди сотворены – сотворены, средствами производства для продолжения рода снабжены – снабжены. А то, что эти инструменты простаивают – так это не Всевышнего вина! Эксцесс исполнителей, знаете ли…

И тут вмешался змей-искуситель. И как ведь всё точно рассчитал, злыдень, – за мужчину и браться не стал! Адам пребывал в состоянии блаженного ничегонеделания, бережно лелея мудрое откровение: «Я мыслю, следовательно, существую!», а вот Ева… Это неуёмное Инь-существо (вот все они такие!) отнюдь не довольствовалось абстрактными умозаключениями, нет! Ей, видите ли, требовалось нечто вещественно-осязаемое, то, что можно потрогать (а ещё лучше – взять и унести собой!) и употребить для удовлетворения своих всёвозрастающих потребностей. И змей, конечно, тут как тут…. Ко всему прочему, рептилия искусно сыграла на общеизвестном женском любопытстве. Подумаешь, яблоко, – в Раю этих плодов-овощей хоть заешься! А вот ежели намекнуть, что яблочко сие не просто съедобное нечто, а ещё и артефакт запретного знания – тогда всё, попалась птичка! Так оно и вышло.

Ева хоть и побаивалась Всевышнего, но любопытство одолело. А когда она откушала запретного, да поняла, что за этим кроется… Мигом помчалась к своему увальню и скормила ему фрукт (понятное дело, что же ей, всё про всё узнавшей, без партнёра мучаться?). Чем всё в итоге кончилось – понятно не только ежу, но и какой-нибудь инфузории-туфельке.

Бог уныло взглянул вниз, туда, где среди рваных облаков проглядывала земная твердь. Ему захотелось даже плюнуть в сердцах, однако Творец удержался от такого опрометчивого поступка. Плюнешь – а внизу прольётся какой-нибудь кислотный ливень и причинит массу неприятностей всем тварям земным. Отвечай потом за последствия своих необдуманных действий… Это ведь только для новорождённого человечества Создатель – это Всемогущий, Всеведущий, Всеблагий и прочие «все». На самом деле он всего-навсего один из бессчётного количества надзирающих за рождением и развитием великого множества Миров необъятной Вселенной. И БОГ – это только аббревиатура от «Безусловно Ответственный Гарант». То-то и оно, что «безусловно ответственный» – перед сложнейшей вселенской иерархией, в коей он занимает более чем скромное место (подумаешь, захудалый мирок на окраине одной из бесчисленных галактик – песчинка, и даже меньше того). Вот эта-то ответственность и не давала Вседержателю учинить скорый суд и расправу над ослушниками.

Творец тяжело вздохнул и огляделся по сторонам. Посоветоваться было не с кем. Все его ангелы с архангелами предусмотрительно попрятались, чуя настроение Отца Небесного. Попадаться ему на глаза сейчас (особенно после того, что он сделал с подставившим ему ножку сотрудником) никто из них явно не горел желанием. А чего тут советоваться? Всё и так ясно. Теперь Бог с полным основанием изгонит людей из Рая, а жизнь на Земле пойдёт своим чередом, со всеми её радостями и гадостями – как и во всех прочих Мирах. Вот только с мыслью о мести той высокомерной звёздной красавице придётся расстаться. А ведь не хочется…

Можно, конечно, устроить Всемирный Потоп. Но вот только средство это крайнее и одноразовое – вторая катастрофа такого масштаба приведёт к окончательному уничтожению жизни во вверенном ему Мире. После этого он, Бог, автоматически станет безработным (да ещё с репутацией неудачника) – перспектива та ещё! Следовательно, прибегать к высшей мере наказания нежелательно. Ну утопит он эту Еву (вместе в Адамом, против которого Творец вообще-то ничего не имеет, это ведь она во всём виновата), и что дальше? Опять всё сначала? А если нагрянет сюда ревизор-координатор из Центра, да начнёт разбираться в деталях случившегося? Ведь нагрешить-то люди толком и не успели! Да, проблема…

Уязвлённое самолюбие не давало покоя. Итак, любые глобально-радикальные меры воздействия отпадают по причине их неприемлемости. Надо что-нибудь малозаметное, но вместе с тем эффективное. А если сделать так, чтобы любовный акт сопровождался у людей не приятными, а, например, болевыми ощущениями? И чтобы эти ощущения в наиболее концентрированном виде испытывала бы именно женщина? Не пойдёт! Непременно возникнут проблемы с размножением, и тогда проверки опять же не избежать. И вряд ли подобное рационализаторское предложение вызовет восторг у полномочных представителей контролирующих органов. Нет, надо тоньше… У людей имеется разум – значит, морально-этические терзания для них могут оказаться куда мучительнее боли физической. А в этом что-то есть…

И тут его осенило. Гениально! Ма-а-а-аленькое конструктивное изменение в женском организме – практически незаметное и не несущее никакой ценности с точки зрения анатомии и физиологии. Такое вполне допустимо и укладывается в разрешённые экспериментальные рамки (вроде изменения цвета кожи и волос, формы носа и разреза глаз). Мотивы? А забота о повышенной стойкости женских детородных органов к инфекции! У животных нету? Так это же люди, венец творения! Имею право, Творец я или как? Зато что будет – ух! Болевые ощущения по первому разу (пустячок, но всё-таки), а главное – реакция мужчин на наличие/отсутствие свидетельства невинности! Какой простор для упрёков в развращённости! Будут теперь знать, почём вкус мёда!

Творчески развивая идею, Бог задумался было об установлении у женщин счётчика фактов интимной близости, однако вскоре отбросил эту мысль – сложновато, да и аналогов нет. Тем не менее, настроение заметно улучшилось. Нимб засветился ярче, а из-за облаков появились физиономии осмелевших подчинённых. Господь потёр ладошки и махнул рукой:

– Так, все сюда! Объясняю задачу…

Ангелы, почтительно склонив головы и сложив крылья, внимательно слушали ценные указания начальства. Ведь для них Бог – авторитет непререкаемый. До Центра Мироздания далеко, а Он, Господь Всемогущий, Всеведущий, Всеблагий и прочие «все» – тут, рядом.

* * *

И с тех пор все дочери Евы появляются на свет с атрибутом девственности. А что из этого следует – вы и сами, наверное, знаете.

Санкт-Петербург, 2005 год

ПОМОЩНИК
Фэнтези

Леший был кряжист, коренаст и напоминал оживший корявый ствол могучего дуба с парой узловатых цепких рук и маленькими глазками-буравчиками, угнездившимися над впечатляющим бугрообразным носом. Тем не менее, леший служил секс-символом местного значения, и вся женская часть многоразличной нелюди-нежити – ведьмы, кикиморы и даже пребывавшие в летах преклонных бабки-ёжки – просто мечтала оказаться хоть разочек в его крепких мужественных объятьях. А ещё он слыл существом мудрым и справедливым, и недаром его прозвали Сердеч Нососудистый, то есть чующий сердцем и выносящий суждения на основе тонкого нюха. И конечно, на брифинге, созванном по чрезвычайному поводу, леший занимал законное место председателя.

– Итак, братие и сестрие, – прекрати булькать! – замечание относилось к водяному, высунувшемуся из болотины на краю поляны, где заседало почтенное лесное собрание, и издававшему противные утробно-всхлипывающие звуки, – мы здесь собрались по случаю чрезвычайному! Экспансия пришлых, – несмотря на всю свою любовь к родной речи, леший, следуя веяниям времени, не чурался иноземной терминологии, – обрела масштабы поистине угрожающие! Этак скоро людская детвора – и не только детвора! – вообще позабудет о нашем с вами существовании, а будет знать только этих, как их, эльфов, гномов и губ… гоб…

– Гоблинов! – участливо подсказал кто-то.

– Во-во, блин-гоблин, кикимора его защекочи…

– Да я не супротив, – жеманно отозвалась упомянутая особа, эротично потягиваясь. – Ежели ентот зелёный на что способен – как мужик, – то отчего ж его и не пощекотать?

– Тьфу на тебя, девка срамная, – осадил рабу любви Сердеч, – одно у тебя на уме! Не об этом сейчас размыслить требуется, а о том, как нам отстоять своё законное вековое право на самобытность! Вот чем, скажите на милость, наш Горыныч хужее ихних драконов, а? Ну чем? Летает не медленнее, температурные параметры выхаркиваемого пламени не ниже, чем у лучших зарубежных образцов. И насчёт всяких там принцесс-царевен любому импортному ухажёру фору даст! Верно я говорю?

Одобрительный гул голосов выказал полное согласие всех присутствующих с пылкой речью председателя. Сам же Змей, пребывавший в одноглавой ипостаси, скромно потупился и ковырнул внушительным когтем прелые листья. Имидж неукротимого любовника ценился Горынычем куда выше репутации бойца со всякими там Русланами-Муромцами – недаром Змей (понятное дело, втихаря) вытатуировал у себя на брюхе, возле причинного места, заморский девиз: «Make love not war!». Прибегать в отношениях с прекрасным полом к грубому насилию отечественная летучая рептилия считала неэстетичным и неэтичным, полагаясь исключительно на своё мужское обаяние. И надо признать – Горыныч преуспевал на амурном поприще, применяя подобную методику.

– Ну, на ратном поле переведаться с супостатами – это мы запросто, – веско произнёс крепкий седобородый старец (сомнений в его словах не возникало – достаточно было только взглянуть на сильные руки ведуна, уверенно сжимавшие колдовской посох). – Наши волхвы вражьим магам в ворожбе не уступят. Да и прочее воинство – никакие их подгорные воители в броне да стрелки остроухие не устоят…

– Да не в том дело, Ставр! – досадливо поморщился леший, стряхивая с бровей лесной мох. – Писатели наши, эти фэн… фун… фантазёры, которые сказки всякие сочиняют – вот где хвороба! Не воодушевляет их, вишь ты, родимый паноптикум – экзотику им подавай! А мы чахнем, понимаешь, без ментальной поддержки населения… Где уж тут с ворогом биться-ратиться!

– Дедушка леший, – подал голосок маленький домовой, притулившийся возле пенька, – на этот счёт у меня тут одно соображенье имеется… Эхх!

– Соображение? – с некоторым удивлением переспросил ведун. – А чего ты тогда стонешь-стенаешь, Федя?

– Я не стенаю – я зову, – пояснил домовой, оглядываясь по сторонам. – Эхх! Нужен ты мне!

Ответа не было, только лёгкий ветерок чуть шевельнул листву, да по траве пробежала почти невидимая тень – словно клочочек истаивающего утреннего тумана…

* * *

Сидор Артемьевич Маститый, издающийся под псевдонимом Орк Полуэльфийский, любил работать на даче. Лепота! Лесные запахи входят прямо в распахнутое настежь окно, шелестят деревья, и птичье пение создаёт нужный настрой. Вдохновляет! Хотя куда больше воодушевляет мысленный подсчёт гонорара, причитающегося ему, автору, за рукопись его готовящегося к печати нового романа «Злые огры в Запорожье». А в голове уже так и роятся творческие планы – из дилогии рождается трилогия! И называться третий роман будет… Ну, скажем, «Роковая гоблинша муромских лесов». А что? Антураж! Колорит!! Пипл хавает!!!

Сидор Артемьевич бойко стучал по клавишам, заполняя экран монитора аккуратными строчками. Муза тихонько помахивала крылышками, и объём очередного шедевра быстро увеличивался. Волшебник печатного слова на секунду отвёл взгляд от экрана, дабы помочь руке безошибочно дотянуться до чашечки с кофе, а когда снова взглянул на сотворяемый текст, то обомлел, не веря своим глазам.

Вместо только что отпечатанного «Гоблинша по имени Урра кошачьим движением расстегнула юбку, призывно и плотоядно поглядывая на остолбеневшего юношу» появилось «Баба-Яга сурово отпихнула ногой ступу, многозначительно помахала помелом, сплюнула, предъявив белому свету редкие жёлтые зубы, и заявила витязю:

– А не пошёл бы ты, вьюнош, отсель, а? А то ведь съем ненароком…»

О.Полуэльфийский помотал головой, прогоняя морок, выделил абзац и решительно нажал «Delete». Экран очистился, и пальцы писателя снова запрыгали по клавиатуре.

«Г-о-б-л-и-н-ш-а… – мысленно произносил он, следя за чёрными символами, – по имени…»

«Да не гоблинша! – назойливо зажужжало вдруг в мозгу мастера фэнтези. – Русалка, да русалка обыкновенная, скинувшая хвост и выставившая напоказ стройные белые ноги. Тут-то богатырю и плен сладкий! Чего ты там пишешь, бестолковка!»

Маститый откинулся на спинку стула, заворожено наблюдая, как его пальцы послушно выколачивают подсказанную фразу. «А может, так оно и надо, а?»

– Да конечно! – раздался где-то рядом шепелявый голосок. – И до чего ж туго до вас, писателей, простые вещи доходят – уму непостижимо!

Сидор Артемьевич испуганно огляделся – никого. «Вот дьявол… Померещилось…»

– Не дьявол! – на сей раз в том же голосе зазвучали сердитые нотки. – Чёрт – или бес! Запомнил? То-то! И не балуй тут мне, писатель…

* * *

– Ну, рассказывай, малый, – строго сказал леший, располагаясь в хозяйском кресле. – Вышло-то оно у тебя ладно, слов нет, да вот только на друга твоего взглянуть желательно…

Маститый уехал в город по своим неотложным писательским делам, и славная троица (с лешим явился и ведун Ставр, как специалист по всякого рода магическим закавыкам) без помех проникла в дом, где уже давно обитал Федя.

– Сейчас, дедушка, – засуетился домовой: слово Сердеча всегда было весомым для всей нечисти-нежити. Пока ведун с видимым интересом разглядывал стеллажи с книгами (и с некоторой опаской – компьютер), Федя деловито пошурудил у стола – засветился монитор.

– Поднаторел ты, парень, однако, – пробормотал Нососудистый и осёкся – на экране появилось лицо светловолосого и ясноглазого мальчугана.

– Привет, эхх, – помахал ладошкой домовой и добавил. – Ну вот, знакомьтесь!

– Магия есть, и сильная, – прошептал ведун, тогда как леший только проскрипел что-то нечленораздельное.

– Здравствуйте, – очень дружелюбно произнёс эхх, улыбаясь. – Ну что, теперь вам легче будет, да?

– Уг-хум… – прокашлялся леший. – Это… да… спасибо… как тебя… эхх.

– Да не за что! – ответил эхх, всё так же улыбаясь. – Мы ведь с вами одной крови, верно? А мне идти надо.

Изображение сменилось заставкой, и Сердеч со Ставром шумно выдохнули.

– Вот так так… – задумчиво молвил ведун. – И где ж это они такие живут? Раньше-то о подобных отроках и слуху не было!

– Да он и не отрок вовсе, – ответил домовой. – Эххи – они такие, какими ты хочешь их видеть, нету у них личины-образа. Могут и вообще дымкой туманной обернуться, или вовсе шорохом лесным представиться.

– А как же ты с ним знакомство-то свести сумел? – спросил пришедший в себя леший.

– Так это не я – он сам ко мне пришёл. Эххи живут там, – домовой неопределённо повёл мохнатой маленькой лапкой, – в другом измерении – в своём собственном.

– Чего-чего? – не понял леший, а Ставр только забористо крякнул. – Ты яснее толкуй, шельмец!

– У них свой мир, – терпеливо объяснил Федя. – Раньше эххам к нам пути не было – пока люди со своими машинами не создали мир виртуальный. Это как бы калитка-мостик для эххов – допрежь-то они только со своими людьми общались. А мой эхх сюда явился – любознательный! А столковаться – так и столковались: родственники, чай, нечисть-нелюдь-нежить. Правда, понимать друг друга иногда трудновато – уж очень мы разные. У них ведь даже имён-то нет: эхх – и всё. Вон, видали, взял – и ушёл! Дела у него, видите ли… Зато в этих вот ящиках, – домовой ткнул пальцем в монитор, – они как у себя дома. Что хошь вытворить могут!

– И как же ты его помочь уговорил? – подозрительно осведомился ведун. – Раз эххи живут незнамо где, то им ничего здешнего и не надо. А родственники – так и родня ворогом злым стать может!

– А он, это… – смутился маленький домовой, – сказки он наши любит. Очень… Я их ему читал.

– Да, Фёдор Елпидифорович, – подытожил Нососудистый, уважительно именуя Федю по отчеству, – вижу, от книг людских польза наблюдается. Да и от грамотности – тоже. Чую, переможем невзгоду! Тысячи лет жили-здравствовали, и ещё поживём! Ладно, пошли отсель. Хозяин вернётся, нас узреет, да и брякнется с перепугу – одним писателем меньше станет. А это уже негоже – он ещё пригодится. Ежели, конечно, толк с него будет.

Санкт-Петербург, 2005 год