Текст книги "Познакомимся?"

Библиографическая справка. Томас Алва Эдисон (англ. Thomas Alva Edison; 11 февраля 1847, Майлен, штат Огайо – 18 октября 1931, Вест Оранж, штат Нью-Джерси) – всемирно известный американский изобретатель и предприниматель. Эдисон получил в США 1093 патента и около 3 тысяч в других странах мира. Он усовершенствовал телеграф, телефон, киноаппаратуру, разработал один из первых коммерчески успешных вариантов электрической лампы накаливания, изобрёл фонограф. Именно он предложил использовать в начале телефонного разговора слово «алло». К первым работам Эдисона в Менло-Парке относится телефония. Компания «Вестерн Юнион», обеспокоенная угрожавшей конкуренцией телеграфу, обратилась к Эдисону. Испробовав множество вариантов, изобретатель создал первый практически действующий телефонный микрофон, а также ввел в телефон индукционную катушку, что значительно усилило звук телефона. За свое изобретение Эдисон получил от «Вестерн Юнион» 100 тысяч долларов. В 1877 году Эдисон зарегистрировал в Бюро изобретений фонограф. Появление фонографа вызвало всеобщее изумление. Демонстрация первого устройства была немедленно осуществлена в редакции журнала «Сайнтифик Америкэн». Сам изобретатель видел одиннадцать перспективных областей для применения фонографа: запись писем, книги, обучение красноречию, воспроизведение музыки, семейные записки, запись речей, область реклам и объявлений, часы, изучение иностранных языков, запись уроков, соединение с телефоном. В 1878 году Эдисон посетил в Ансонии Вильяма Валаса, который работал над электрическими дуговыми лампами с угольными электродами. Валас подарил Эдисону динамо-машину вместе с комплектом дуговых ламп. После этого Томас начинает работу в направлении усовершенствования ламп. В апреле 1879 года изобретатель установил решающее значение вакуума при изготовлении ламп. А уже 21 октября 1879 года Эдисон закончил работу над лампочкой накаливания с угольной нитью, ставшей одним из крупнейших изобретений XIX века. Величайшая заслуга Эдисона была не в разработке идеи лампы накаливания, а в создании практически осуществимой, широко распространившейся системы электрического освещения с прочной нитью накала, с высоким и устойчивым вакуумом и с возможностью одновременного использования множества ламп. 1880 – динамо-машина, прибор для магнитной сортировки руды, опытная железная дорога. 1891 – кинетограф. 1901 – цементный завод. 1914 – производство фенола, бензола, анилиновых масел и других химических продуктов. Именно Эдисон придумал электрический счётчик голосов на выборах в 1868. Именно он создал железо-никелевый аккумулятор в 1908. Ну, а теперь вернёмся в 1967, с вашего позволения?

Как бы правильно описать архитектуру моего дома? Ну, представь. Входишь в подъезд, перед тобой шесть ступенек, ведущих на площадку первого этажа. Пока ничего нового, так строится большинство домов и по сей день. Далее поворачиваешь направо и, как бы оказываешься в серёдке подъезда. Повернув ещё раз направо, оказываешься на лестнице. Между пролётами лестницы – расположен лифт за проволочной сеткой. Да, сейчас таких уже не строят. Из-за лифта внутри лестницы площадки между пролетами, конечно же, большие. Ты вызываешь лифт, видишь, как кабинка останавливается на твоём уровне, и открываешь дверцу. В самой кабинке ещё две створки. Ты заходишь в кабинку, затворяешь этажную дверцу, затем закрываешь створки и нажимаешь кнопку нужного этажа. В момент движения лучше придерживать створки, поскольку приот-крывание их включает защитный механизм и лифт прочно останавливается. И неизвестно, поедет ли он дальше, после повторного нажатия на кнопку, или придётся орать тёте Шуре на первой этаж, которая является старшей по подъезду. А если ты где-нибудь на седьмом застрял, так хоть оборись! Хорошо, если кто-нибудь пойдёт по лестнице, тогда он, чертыхаясь, что лифт опять не работает, спустится вниз, позвонит в квартиру 4, где живёт эта самая тётя Шура, и сообщит, что такой-то гражданин осипший и охрипший сидит в лифте

В свою очередь тётя Шура, чертыхаясь, отставит в сторону приготовление вишнёвого варенья, оденется и пойдёт в соседний дом, где по стечению обстоятельств лифтов нет (дом пятиэтажный), но сидят в каптёрке лифтёры. В свою очередь те, нервно чертыхаясь, отложат в сторону граненые стаканы, сгребут со стола домино, и, взяв инструменты, пойдут с тётей Шурой. Узнав, что лифт на седьмом этаже, и ещё более чертыхаясь, они никуда не торопясь будут к вам подниматься вечно. А уж завиноватят все: соседи будут пальцами показывать на вас своим детям – смотри, сынок, это из-за этого дяди мы не пошли гулять, потому что он сломал лифт, а по лестнице с восьмого с коляской не спустишься. К тому же неизвестно, когда лифт починят. Так выйдешь на прогулку, и будешь ждать часами, чтобы домой попасть. Ибо, если спуститься с коляской с 8-го этажа с грехом пополам возможно, то уж обратно, ну никоим образом не взгромоздиться. Будем до ночи папку ждать! Ну, от лифтёров само собой достанется – мол, делать нам нечего кроме как бедолаг из лифтов вызволять. А если бы он совсем сломался, вы, гражданин, понимаете, сколько времени ваш подъезд будет нового ждать? Вам тогда лучше уж сразу переселяться отсюда. Тётя Шура, прищурившись, будет грозить пальчиком, и грозиться вывесить твою фотку на "доску почёта" в подъезде в рубрике – «Подъездные разгильдяи». И только спросив, а не забыла ли тётя Шура про своё вишнёвое варенье, от неё можно будет отделаться, ибо она всплеснёт ручонками, скажет что-то типа: «Ах, ты же Боже ж мой! Из-за этого… у меня варенье пропадёт!» Тут и лифтёры вспомнят, что время-то обеденное, а их в каптёрке ждёт початая бутылочка беленькой. Потому поторопятся сделать необходимые работы, и не глядя на тебя, но качая сокрушительно головами, помчат они на лифте вниз. А соседу, дяде Васе, можно припомнить, как он сам сидел в этом лифте пару недель назад.

Мне, правда, попасть в такую ситуацию не светило: я жил на втором этаже и дверь лифта у нас была заблокирована. Мол, на втором живёте, не хрен кататься, не баре.

Теперь, рассмотрим расположение квартир на этаже. Если стоять лицом к лифту, то справа и слева от тебя симметрично расположено по две квартиры, внутри предбанничков, где установлены счётчики электроэнергии. Ну, тоже знакомая картина, чаще всего применяется до сих пор в архитектуре. Так вот, моя квартира располагалась по прямой, т. е., поднимаешься по лестнице проходишь лифт, и, не поворачивая на следующий пролет, чешешь по прямой. С правой стороны оказывается щиток, с левой стороны дверь соседней квартиры, а по прямой как раз квартира 8 и будет.

Открываешь дверь, впереди длинный коридор, а сразу с правой стороны – дверь. Это и есть наша комнатка. Она соприкасается с лестничной клеткой, заполоняя собой как раз то место, какое занимает предбанничек со счётчиком. Не знаю, доходчиво ли объясняю? В общем, дверь в углу комнаты, и сама комната вправо от двери до самого лестничного пролёта. Вот…

Длинненькая, но узкая. Как заходишь – справа кровать, гордость нашей молодой семьи, немецкая. По сути – четыре деревяшки, лакированные почти чёрным лаком и матрас. Наши-то кровати ещё железные выпускали с сеткой, а это – деревянная! Рядом с кроватью, но уже по другой стене, опять же полированный трёхстворчатый дубовый гардероб. За одной створкой полки, две другие для вешалок. Часть гардероба завалена книгами – мамиными и папиными. Но у молодой семьи ещё не слишком много вещей, поэтому не мешают. За гардеробом ещё поместилась моя кроватка, впритирочку. В серёдке противоположной двери стены располагалось окно. Ну и у последней стены стоял стол и два стула. На столе был громоздкий радиоприёмник, а сверху него та самая магнитофонная панель, о которой я уже рассказывал в прошлой истории. Почему именно панель, а не магнитофон – потому что не было у этого магнитофона собственного усилителя. Его можно было слушать только через приёмник. Вот…

Из моего имущества – был металлический лакированный голубой горшок с ручкой. Ой, наверное, не лакированный, а глазурированный. Ну, короче, чем там кастрюли покрывают? А почему металлический? Да потому что, как я уже говорил, пластмассу гибкую делать ещё не умели, хрупкий был материал и дорогой. Железо было дешевле. А мальчиком я щупленьким был. Если сесть на горшок, то внутрь и провалишься. Это ещё по малой нужде нормально, стоймя-то. Поэтому для большой нужды был у меня маленький стульчик, деревянный, с откидной крышкой, внутри которой была прорезана дырочка, в которую уж точно провалиться невозможно. А стульчик – он такой, в виде креслица, со спинкой и подлокотниками. В общем симпатичный и многофункциональный: и посидеть можно, и в туалет сходить, а то и в танкиста сыграть, который голову из люка вытаскивает. Плечи бы уже не пролезли.

Был у меня любимый плюшевый мишка с опильчатой головой. Такой прочный у него чугунок был, глазки бусинки, переворачиваешь – он рычит.

Бедный, чего он только не натерпелся от меня. Но бол ь-ше всего он не любил уколы. А уколы я ему перьевой чернильной ручкой делал. Представляешь, какая у него попа синяя была? Уж уколы, так уколы, на славу!

Был ещё пластмассовый поезд с тремя вагонами. Вагоны можно было прицеплять или отсоединять. Сам локомотив был малиновый, а вагоны – красный, зелёный и синий. Весёлый такой составчик на верёвочке. В коридор выйдешь – четверть займёт точно. И была ещё деревянная машина «Чайка» кабриолет. Почему-то салатовая с белым. Точная копия той, на который обычно маршалы на Красной площади парады принимали. Но машинка тоже не маленькая, катать либо за верёвочку надо было, либо двумя руками. Была, конечно же, пластмассовая лошадь на колёсах, с колечком в холке. Дёрнешь за колечко, а она «иго-го!» – проорёт. И главное, тоже почему-то красная. Наверное, автор песни «Красный конь» тоже на такой в детстве скакал!

Ещё была юла, тоже, как ты понимаешь железная. Заведёшь её – она крутится и гудит с частотой 120 герц. И деревянная пирамидка: палка, а на неё нанизываются деревянные блины. Всё меньше и меньше. Вот их-то я и крутил в руках, изображая магнитофон, а ртом издавал звук, который, как мне представлялось, соответствовал саксофону…

Ах, да. А на гардеробе одиноко тосковала кукла, которую подарили до моего рождения. Но родители мне её в руки не давали, ведь не девчонка же я, вон поезд вози, мишке уколы делай, и скачи на своём красном пони, размахивая пластмассовой саблей. Хоп-хоп-хэй, ур-р-ра!!!

И при чём же здесь Эдисон? – наверное, недоумеваешь ты. Но, как говорится, скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. За мной, мой благодарный слушатель, за мной!

Так вот. Всё своё свободное время отец мой что-то мастерил. Однажды, он раздобыл где-то лист белой матовой пластмассы. Он аккуратно вырезал из неё овал, и сказал, что это будет озеро. Затем он вырезал профиль птицы, и сказал, что это будет лебедь. В озере он проделал прорезь, а то, что я принял за лапы лебедя, на самом деле было выемкой для вставки в озеро. Он смазал выемку специальным пластмассовым клеем и вставил её в прорезь. Затем взяв две красные бисеринки он, слегка размягчив голову птицы паяльником, вставил в неё глаза. Получилось очень симпатично, необычно, а главное – замечательный подарок маме на 8 марта!

Научившись на этой поделке правильному обращению с пластмассой, навыкам её резки, отец из оставшейся части листа вырезал большой круг. В кругу он проделал две сквозные дырки и одну не сквозную. Затем он взял какие-то металлические трубки, над которыми долго колдовал, отмеряя нужные размеры, распиливая, нарезая резьбу. Благо инструмента у него хватало: и плашки, и метчики, и пассатижи, и дрель, и тиски. В итоге у него получилась следующая конструкция: две длинных трубочки прошли насквозь пластмассового блина, а третья короткая в блин просто упёрлась. Получилось, что блин завис в воздухе. Чтобы трубочки выглядели красиво, он оплёл их разноцветной проволокой выше блина. Сверху трубочек он прикрепил два патрона для ламп, укрепил на блине два тумблера, из проволоки согнул абажуры, обтянул их полосками какого-то огнеупорного материала, и торшер был готов! Его поставили в изголовье кровати, рядом с гардеробом. Теперь родители могли читать вечерами лёжа в постели!

Но и этого папе показалось мало. Поскольку от листа остались ещё какие-то остатки, он вырезал прямоугольник. Вкрутив в него болтики, у площадки оказались ножки. Затем он взял сломанную точилку для карандашей, в виде мячика, вынул из неё содержимое. Изогнув особым образом проволоку, обмотав полученную конструкцию синей проволокой, он получил подобие фигуры футболиста, готовившегося ударить по мячу. Осталось внутри мячика укрепить контакты, прикрепить к площадке мячик так, чтобы он мог вращаться, а вместо головы «футболисту» приделать патрон, и вот готов настольный светильник! Мячик повернёшь – он включится.

В другой раз он притащил с работы какой-то чёрненький пластмассовый чемоданчик с застёжками. Уж не знаю, что могло храниться в таком чемоданчике, может быть какой-то прибор, или какое-то медицинское оборудование, но немного поколдовав с этим ящичком, отец сделал в нём трёхскоростной проигрыватель для прослушивания пластинок. И, о чудо! он заработал. Теперь мы могли слушать не только плёнки, которых днём с огнём не найдёшь, но и более доступные пластинки!

Воодушевившись таким успехом, отец взялся за создание самодельного радиоприёмника в мыльнице. И это ему, конечно же, тоже удалось. Приёмничек был негромкий, но, тем не менее, его можно было класть в карман и брать с собой куда угодно. А главное, работал он от обычной «Кроны». Тогда, как переносные приемники, выпускавшиеся в те годы нашей промышленностью, были в разы больше. Более того, они ещё были ламповые и работали в автономном режиме от специальных батареек по 110 вольт. Батарейки были такими длинными толстыми трубочками, и в продаже были слишком редко. Конечно, приёмник этот можно было слушать дома от сети, но при этом терялась его главная функциональность, он переставал быть переносным, не смотря на своё название «Дорожный».

Ещё больше раздухарившись, отец взялся собирать походный магнитофон. Сложные механические части будущего аппарата ему высверливали знакомые токаря на заводе. И вот однажды походный магнитофон, работающий от двух квадратных батареек, добавил коллекцию нашей маленькой комнатки.

В это время мой дедушка в свою комнату приобрёл новый овальный обеденный стол, а старый уже хотел выкинуть, да отец уговорил его не выбрасывать, а отдать ему. Дед отдал, а отец, вооружившись пилой, к вечеру сотворил из него компактную симпатичную тумбочку с дверцей, и верхним выдвижным ящичком. Ему наконец-то было, куда складывать свой инструмент. И правильно, не место ему было под моей кроваткой, да и под родительской тоже ни к чему!

Но самый большой шедевр моего отца, оказался книжный шкаф, сотворённый из чемодана от дедовской военной рации. В раскрытом виде чемодан имел размер 1,5 м х 1 м, и в глубину см 15. Отец раздобыл где-то листы 10мм фанеры, нарезал из неё полок и укрепил их на чемодане. По бокам он прикрепил фанерные стенки, чтобы чемодан не закрылся случайно, а снизу прикрепил обрезки толстой хромированной трубы, послужившей ножками сооружения. Затем он проморил его, придав тёмную окраску. Книги были разного формата, поэтому самую нижнюю полку он сделал для книжек карманного формата, следующие пять для стандартных книг, а выше чемодана прикрепил ещё одну полку для книжек высоких. Он даже прикрепил к полкам ползунки для стёкол, тоже деревянные. Но стёкла так никогда и не поставил. Зато книги теперь из гардероба переместились в книжный шкаф, заполнив его полностью, а моя кровать переехала в середину комнаты, на её место к стене встал книжный шкаф, и тумбочка под инструмент.

Приёмник с магнитофоном переместились на тумбочку, освободив окончательно и без того небольшой стол. А чтобы ими можно было пользоваться, отец сзади тумбочки установил розетку, сбоку выключатель, и, снабдив всё это длинным шнуром, подключил к стационарной розетке. Ну, разве не Эдисон?

Я в детстве был страшно картавым. Ага. Мне так и говорили: «Ну, недаром тебя Владимиром назвали. Прям, как Ленин разговариваешь!» Но я же не понимал иронии, и страшно этим гордился.

Чтобы понятнее было дальнейшее повествование, упомяну о том, что папа мой называл маму на хранцузский манер. Так и говорил «Люсяу». А бабушку он именовал лишь по имени-отчеству, и никак иначе. Но, как говорится, ближе к телу.

Отец мой решил как-то для семейного архива создать, помимо фотографических карточек, ещё и звуковую запись. В тот день, он раздобыл где-то микрофон (такой, который был раньше у работников метрополитена, чтобы остановки объявлять. Он был снабжён таким рычажком, нажимая на который микрофон начинал работать. Ну, чтобы не глушить пассажиров в вагонах в момент движения поезда звуком работающих двигателей. В общем, прикольненький такой микрофончик). Ну, и конечно, первым он позвал меня. Установил на магнитофон маленькую катушечку с плёнкой и попросил почитать стихи. Так как я сам не удержал бы этот рычажок, микрофон оставался в отцовских руках. Ну, я выступать всегда был рад, принял самый деловой вид, перед микрофоном-то и начал читать:

«юкавички я надея, в зимней щюбьке мне тепьо!»

Отец: «Ну, ещё чего-нибудь расскажи».

Я надулся, и, вспоминая недавно выученный стишок начал: «С Новым годом, с Новым годом… с Новым годом, с Новым годом… с Новым годом, с Новым годом…» На все лады так говорю, ударения в разных местах делаю, интонацию меняю. «С Новым годом… с Новым годом!»

Отец, не выдержав, сам, наверное, такого стишка не учил никогда, и подсказать-то не может: «Ну, а дальше? Забыл?»

И тут меня прорвало: «С ёйкой, сь пьесней, с хоаводам. С новими игьюшками, с бьюсями, с хвопусками!» И тут я засмеялся от того, что всё-таки вспомнил, от напыщенности, с которой прочитал!

«Вот, молодец, – отец говорит. – Ну, а ещё чего-нибудь».

Тут уж я расстроился. Вот-ведь, пристал. «А ечё чево? Я больше ничаво не знаю». Нет, я понимал перед гостями рассказывать, это нужно. Но здесь, перед магнитофоном, на котором крутятся катушки, а музыки нет, говорить в эту чёрную штуку. Ну, ведь маразм. Да?

А отец не отстаёт: «Ну, а ветер по полю… по морю гуляет?», – уже без надежды спрашивает он.

«Ветей по мою гуяет, И колаблик поганяет. Он бежьит себе в войнях, на йяздутих спаюсах!»

«А огуречик?», не унимается отец.

«Огуечик, огуечик, не ходи на тот конечик, Там мишка жьивьёт, тебе хвостик йасгьизьёт!»

«Ну а песенку какую-нибудь спой!» просит отец. И тут я запел песенку, наверное, ещё дореволюционную, бабушкинскую гимназическую:

«Моя Снежинка, моя Пушинка, моя царица, царица грёз. Моя Снегурочка, моя хрустальная, к твоим ногам я жизнь принёс!»

«А пусть всегда будет Солнце расскажи!»

«Пьюсть всегда будет Сонце, пьюсть всегда будет небо, пьюсть всегда будет мама, пьюсть всегда будет папа, пью-сть всегда будет Вова!»

«А ты кто, Вова?» «Я – Вова Исянясий!» «А папу твоего как зовут?» «Папа Женя». «А маму?» «Мама Люсяу!» «А бабушку твою как зовут?» «Баба НинИвана!» «А ещё бабушка?» «Баба Кьявя». «А деду твоего как зовут?» «Деда Сеня». «А ещё кто у тебя есть?» Этот вопрос настолько застал меня врасплох, что я задумался не на шутку. Действительно, кого ещё я мог забыть? Я с надеждой смотрел по сторонам, ища ответ загадке, но не находил! Поэтому, сердито я ответил: «А бойше никаво нету!» Отец удивился: «Ну, как же? А тётя?» Но последних слов отца я не расслышал, потому что мой взгляд упёрся в гардероб, поверх которого сидела моя-не моя кукла, и стоял белый гипсовый бюст. Мой мозг был занят поразившим меня озарением. Действительно, как же я не догадался, чего хочет от меня отец. И тут я выпалил в микрофон: «Ню, дедьюшка Енин ещё!» Тут уж удивиться пришлось моему отцу, причём, наверное, очень серьёзно. Но он поборол себя и сказал: «Правильно. Дедушка Ленин у тебя есть. А ещё кто? Тётя какая?» И тут я вспомнил: «Тётя Йита!»

На этом моё интервью закончилось, но уже в следующие выходные отец пристал опять. «А расскажи свою любимую сказку!» Сказку? Любимую? Да, пожалуйста!

«Жии, быи, дед да баба. Захотеи они из бабов суп сваить. Стаи ваить, а один боб укатийся под йявочку. Там ежаи угойёк и сайёмечка. Сказай им боб: «Давайте бежать!» И они побежайи. Бежаи, бежаи, а впееди – йучеёк. Попеёк йучейка йегья сойомичка, а угойёк стай по ней пееходить! Вдьюг чтой-то шшшш, шшшш, два йяза зашипейо! Сойёмичка переёмийась, а угойёк упай в воду. А боб давай смеяться. Смеяйся, смеяйся, да и йопнуй! Щёй тут пайтной, увидай боба, да и заший ево чёйными нитками! Вот мы те-пей у каждого боба-а-а-а-а видим на боку-у-у-у чёйный щёв!»

Вот такой был мой первый «домашний концерт!»