Текст книги "Тайный посол. Том 1"

Часть вторая

Сестра1

Было теплое весеннее утро. Не колыхнется воздух, настоянный на густых запахах степного бурьяна и луговых трав. Сизые дымки стремительно поднимаются над трубами белых мазанок, рассыпанных по широкой долине вдоль Сулы. Над водой колышется прозрачный утренний туман.

В одном из дворов, огороженном высоким узорчатым плетнем, послышались женские голоса.

– Стеша, доченька! – позвал первый голос. – Пора вставать! День на дворе!

– Так уж и день, – возразил из риги голос молодой девушки, недовольный, но приятный. – Сами, мамо, с дедушкой толчетесь от зари до зари и другим не даете поспать…

Мать подошла к риге, распахнула двери:

– Да ты выгляни, касаточка, на свет божий! Погляди – солнце уже в Суле купается. Пора гусей выгонять на луг! Да и завтракать время…

– Сейчас! Иду!

Мать вернулась к хате. Вскоре из риги вышла девушка. Потянулась сладко, тряхнула роскошной русой косой, посмотрела на солнце.

– И правда, Стеха, день уже! А ты, соня, спишь да спишь! Так и счастье проспать недолго! – пожурила сама себя.

Перебежала через двор, поросший спорышом, открыла дверцы плетенного из лозы и обмазанного красной глиной хлева.

– Гиля, гиля, гиля… – позвала гусей.

Первым вышел горбоносый гусак-гоготун. Важно оглядел все вокруг, широко расправил крылья, радостно загоготал и пошел вперевалку по двору. За ним потянулась стайка гусынь. Двор сразу наполнился шумом крыльев, веселым гусиным перегуком.

Стеша длинной хворостиной выгнала гусей на луг, к речке, а сама осторожно вошла по колени в холодную воду, глянула в нее, как в зеркало.

– Фу, какая заспанная! – игриво повела тонкой бровью и показала своему изображению в воде язык.

Однако по всему было видно, что девушка собою довольна. Это и понятно! Из воды на нее смотрело ярко-голубыми глазами молодое нежное личико. Волосы еще не заплетены и рассыпаются по плечам, как шелк. Белая сорочка расшита узорами, а пестрая панева облегает стройный стан…

Стеша нагнулась, набрала полные пригоршни воды, пахнущей аиром и водорослями, плеснула в лицо. Потом еще и еще… Оглянулась – не подглядывает ли кто? – подошла к желто-зеленым кустам ракитника и вытерлась белым подолом сорочки.

Свежая, румяная, полная сил девушка закинула вверх руки и стала пальцами, как гребешком, расчесывать волосы. Все пело в ней. Хотелось танцевать, нести на люди свою молодую красу, чтобы все любовались ею. Хотелось изведать то сладостное, как мед, чувство, которое в песнях зовется любовью… Но увы! Горькая печаль по брату Арсену, который пропал, исчез неизвестно где и как, бередила ее сердце неутихающей болью. До любви ли тут, когда сердце ноет, мать что ни день плачет, а дедушка ходит как туча, тяжко вздыхая. А любить так хочется!..

Задумавшись, Стеша грустно запела вполголоса:

 
Ой що за кiнь стоïть,
Що сива гривонька?
Ой сподобалася,
Ой сподобалася
Козаку дiвонька!
 

Стеша вздохнула. Пела о любви, а думала об Арсене. Бедный братик, что с тобою? Где ты? Сколько времени прошло с тех пор, как от тебя была последняя весточка… Ой!

Позади зашелестели кусты. Стеша вздрогнула. В тот же миг кто-то обхватил ее руками, а жесткая ладонь, от которой разило конским потом, крепко зажала рот. Стеша заметалась, как перепелка в силке, пытаясь вырваться. Смертельный ужас охватил сердце. Татары? Она хотела крикнуть, но не могла: плотный тряпичный кляп забил ей рот; на голову наброшен темный колпак с прорезью, чтобы не задохнулась, а руки и ноги связаны крепкими веревками.

Двое – это она почувствовала – подняли ее и понесли. По шуршанию ракитника поняла: несут к лесу. До него рукой подать. Густой, пушистый от весенней зелени, он широко раскинулся вдоль гор и на самих горах, высоко поднимавшихся на правом берегу Сулы.

«Матушка-голубушка, спасите меня! Дедуся, лебедик белый, поднимайте хуторян – догоняйте татей и посеките их саблями, треклятых! Вызвольте меня от каторги агарянской, неволи басурманской! – заклинала она мысленно, поняв, какая страшная беда постигла ее. – Не дайте же мне погибнуть, людоньки-и!»

Она металась, извивалась, пытаясь освободиться, но ничего сделать не могла. Несли ее долго. Слышалось тяжелое дыхание уставших людей, глухой говор их голосов.

Наконец ее положили на землю и вскоре кинули на коня и привязали к седлу. Кто-то крикнул: «Вйо!» – и под копытами многих коней загудела земля.

Куда ее везут?

Сначала ехали лесом, – Стеша определила это по хлестанию веток, а через некоторое время выскочили в степь: здесь припекало солнце. Неведомые ей всадники загомонили громче, пришпорили коней – и тайный хищный отряд людоловов быстро помчался в неведомую даль.

2

Только в полдень, когда Стеша не появилась к обеду, мать и дед Оноприй подняли крик. На шум сбежались люди. Весь хутор поднялся на ноги. Заплаканная мать, в который уже раз, объясняла, как она разбудила дочь и послала пасти гусей на луг и что с того времени Стеша как в воду канула.

– А может, она, знаешь-понимаешь, тово… и впрямь утопла? – рассуждал маленький заикающийся человечек, которого на хуторе звали не иначе, как Знаешь-Понимаешь, за его бессмысленную поговорку, или Иваником за малый рост. – Надо в Суле искать.

– Ой Боже мой, деточка моя!.. Голубка сизая!.. – убивалась в неутешном горе мать. – И зачем же я послала тебя с гусями к речке! Зачем же ты, серденько, в холодную воду полезла!..

Толпа быстро покатила к Суле. Самые расторопные пригнали челны, начали шнырять на них по спокойной глади реки, вглядываясь в прозрачную, как стекло, воду. Другие искали на берегу одежду.

Не нашли ни тела, ни платья…

– Знаешь-понимаешь, может, она тово… на глубину заплыла, – продолжал развивать свою мысль Иваник. – А там тово… и утопла…

– Одетая, что ли? – спросил дед Оноприй. – Мелешь невесть что!

– Так куда ж она подевалась… тово… знаешь-понимаешь?

Дед Оноприй пожал плечами и, понурив голову, побрел к дому. За ним потянулись остальные. Остался на берегу один Иваник.

Мать голосила. Женщины успокаивали ее. Говорили, что Стеха росла непокорной, даже норовистой дивчиной, – так, может, вздумалось ей в лес пойти, да там и задержалась. А то в соседнее село махнула. «Баклуши бить», – добавляли потихоньку кто поязыкастее.

– А когда б Звенигориха не панькалась так со своей доченькой-касаточкой, а хоть разок взяла бы за косы да всыпала березовой каши, то не пришлось бы голосить сейчас! А то избаловала дочку, словно она панночка какая, во всем ей потакала, а теперь – плачьте очи, хоть слезой изойдите! – злословила на улице полнотелая краснощекая молодуха.

Другая из толпы возразила ей:

– Ну что зря говорить, Зинаида! Стеха совсем не балованная дивчина. Красивая, работящая, скромная. И Звенигориха никогда не потакала ей. Может, и вправду утонула…

Весь этот разноголосый шум – плач, вздохи, пересуды, звучавший во дворе и рядом на улице, внезапно стих. Люди с надеждой и страхом всматривались в отряд странно одетых всадников, которые выскочили из леса и направились прямо к хутору.

– Ой, мамочка! Турки! – крикнула какая-то женщина.

– Откуда им тут взяться?

– Правда, турки! Погляди!..

Толпа заволновалась. Люди забыли о Стеше, о ее убитых горем матери и деде. Женщины и дети отошли во двор, мужчины, которые никогда не расставались с саблями, выступили вперед.

Отряд тем временем приближался. От него отделился всадник и погнал коня вскачь. Из-под копыт серого жеребца вздымалась пыль. И только перед самой толпой всадник осадил коня, который, присев на задние ноги и брызгая пеной из разорванного удилами рта, остановился.

– Люди, что здесь случилось? – с тревогой спросил он, снимая с головы шапку-янычарку.

– Арсен! Арсен Звенигора! Живой!.. – зашумели вокруг.

– Да, это я… Но, ради всего святого, скажите – у нас дома несчастье? Почему здесь столько людей? Весь хутор…

Пожилой селянин, почесывая затылок, выступил вперед:

– Да, видишь ли, казак, сами не знаем, несчастье или нет… Твоя сестра Стеха пропала… Погнала утром гусей на луг – и вот нет! Иль ушла куда, иль утонула, может… Никто ничего толком не знает… Мать плачет, убивается… Да вот и она!

Кто-то уже успел сообщить матери, что сын приехал. Женщина схватилась за сердце и побежала на улицу. За нею рысцой семенил дед Оноприй. Люди тоже повалили со двора.

– Арсен! – вскрикнула мать, и в крике том слились и радость и горе. – Стеши-то нету!..

Арсен прижал мать к груди. Начал утешать:

– Успокойтесь, мама! Я уже знаю… Что-нибудь сделаем! Найдется Стеша… Не иголка же… Не плачьте, родная!.. А вот и дедушка! – Казак поцеловался с дедом. – Побелели еще больше…

– Да как тут не побелеешь, по вас убиваясь!

– Не тужите, найдется Стеха! – успокаивал Арсен родных, хотя у самого сердце оборвалось. – А сейчас принимайте гостей… Моих друзей… Из самой Турции добирались…

Подъехали всадники: Златка, Спыхальский, Роман, Грива, Яцько. Между двух коней, на плотной попоне, под присмотром Якуба лежал Младен.

Арсен кратко объяснил друзьям, какое горе пришло в его дом. Печаль покрыла их лица.

– Перун ясный! – пробасил Спыхальский. – И тут лихо! Когда только люди избавятся от него?

Прибывшие завели коней во двор. Дед Оноприй вынес им сена. Младена внесли в хату, положили на кровать.

Хуторяне начали расходиться. Только дети и самые любопытные разглядывали смуглого серебристоголового турка и усатого горделивого великана, судя по произношению – поляка.

Вдруг во двор вбежал взволнованный Иваник.

– Нашел! – воскликнул он. Увидев Звенигору и незнакомых людей, смутился и уже тише добавил: – Знаешь-понимаешь, тово… след нашел!

– Где?

Все кинулись к нему. Обступили. Арсен схватил его за плечо:

– Говори! Где Стеха? Куда ведут следы?

– Э-э, знаешь-понимаешь, тово… и не знаю… Я только в-вот ленту девичью н-нашел… В-вот!..

Он разжал маленький кулачок. На ладони рдела шелковая ленточка от косы.

– Это Стешина! – воскликнула мать.

Арсен не раздумывал:

– Веди скорее! Покажи место, где ленту нашел, дядько Иван!

Все поспешили на луг.

– Вот тут! – показал Иваник на истоптанную траву под кустом ракитника.

Арсен внимательно осмотрел следы. Они четко были видны на влажном иле. Вот след небольшой босой ноги. Это, конечно, Стешин… Здесь она стояла долго. Должно быть, косы расчесывала. Не зря же именно здесь и найдена лента. А вот и несколько белокурых волосков на ветке ракитника. Постой-постой, а это что? Рядом – следы от сапог…

– Роман, посмотри! – позвал друга Арсен.

Роман вышел из толпы и нагнулся, приглядываясь.

– Тут было, кроме девушки, двое мужчин, – произнес он уверенно. Как и запорожцы, дончаки умели находить по следу дичь, а если требовалось, то и врага. – Видишь, следы разные: один – от сапог, узкий, длинный, со стоптанными каблуками, а другой – короче, на нем ясно видны отпечатки подковок…

– Значит, это не татары. Татарские чирики таких следов не оставляют, да никогда с подковками и не бывают.

– Конечно, не татарские… Тогда чьи?

Арсен не ответил. Махнул Роману рукой и, присматриваясь к притоптанной траве и растрепанным кустам ракитника, нырнул в заросли. Роман поспешил за ним.

След вскоре вывел их к лесу. Казаки невольно замедлили шаг. Земля здесь была сухой и следов не сохранила. Только сбитая головка сон-травы или сломанный плечом гнилой сучок кое-как указывали путь.

В овраге, под горой, нашли следы ночлега. Вытоптанная копытами трава, свежий конский помет и огрызки сухарей говорили о том, что здесь ночевали несколько всадников и что уехали они отсюда не раньше сегодняшнего утра.

Не представляло труда проследить, куда они направились: кованые лошади оставляли такой четкий след, что с него трудно было сбиться. Под горою Роман нашел подкову и положил себе в карман.

Это была счастливая примета.

Поднявшись на гору, где кончался лес и начиналась степь, и увидев, что отсюда следы повернули на юг, в сторону Днепра, казаки остановились.

– Не догнать, – произнес сокрушенно Роман.

– Да, пешком не догонишь, – согласился Арсен. – Но есть же кони!.. Да и теперь я, кажется, догадываюсь, чья это работа.

– Чья?

– Чернобая! Я рассказывал тебе о нем… Похищение и продажу красивых девчат он сделал своим ремеслом. Решил, что на этом можно нажиться больше, чем выращивая хлеб и разводя скот. Негодяй!

– А может, кто другой тоже занимается этим подлым промыслом?

– Вполне возможно. Но, думаю, они все связаны одной ниточкой. Если хорошенько прижать Чернобая, то клубок распутается! Но мне почему-то кажется, что Стеха не минует Чернобаевки… Не будем терять времени, Роман. Айда домой!..

На хуторе их ждали с нетерпением. Вновь собрались все люди.

– Ну что, сынок? – бросилась к Арсену мать, как только появились казаки.

Арсен обнял мать за плечи.

– Ненька, Стеха жива и здорова. Но она в страшной опасности. Ее выкрали людоловы, чтобы продать в татарский или турецкий гарем… Не плачьте – мы постараемся вызволить ее. Готовьте, неня, обед, а то мы с дороги. А после обеда – в путь!.. Оставляю на ваши руки мою нареченную – Златку, ее раненого отца и моего друга и спасителя Якуба. Примите их, ненька, в свое сердце так, как я их принял в свое…

– Хорошо, сынок, – прошептала мать, прижавшись к сыновьей груди.

3

С Арсеном, кроме Романа, пана Мартына, Гривы и Яцька, выехали из Дубовой Балки еще пятнадцать добровольцев. Все – бывалые казаки Лубенского полка. Один Иваник никогда не нюхал пороха и не слышал посвиста татарских стрел, но Арсен не смог отказать ему: уж очень просился человечек.

– Да ладно, пусть едет! – махнул рукой и тут же пожалел.

Едва успел Иваник взобраться с колоды на высокого гнедого коня, которому не доставал головою и до загривка, как во двор влетела дебелая молодица. Лицо ее пылало гневом, глаза блестели. Сорочка распахнута, из-под очипка[124]124
  Очи́пок (укр.) – головной убор замужней женщины.


[Закрыть] выбилась коса. Заметив Иваника, который пригнулся к гриве коня, стараясь быть незаметным, молодица в сердцах ударила кулаком о кулак.

– А черт бы тебя побрал, муженек! – завопила она. – В какую это дорогу ты собрался, бродяга этакий, головой бы тебя об нее стукнуло!.. Обзавелся детишками, а теперь на кого покидаешь их, сорвиголова! Или я двужильная – тянуть лямку и за себя и за тебя, разбойник ты несчастный?

Сорвиголова и разбойник совсем сник и побледнел, от этого стал казаться еще меньше.

– Зинка, п-прошу т-т-тебя, перестань кричать, – взмолился тихо. – Люди ведь кругом! Что п-подумают… знаешь-понимаешь!

– Чихать мне на твоих людей! Слазь живее с коня и марш домой, не то за чуприну стащу! Негодник! Бродяга! Ишь ты, разобиделся, что родная жинка не тем словом назвала – и наутек! Детей бросает! Воевать ему захотелось! Славы добыть!.. А чирей на задницу не хочешь?

– Зинка…

– Что – Зинка? Я у тебя уже восемь лет Зинка! Слазь, говорю тебе, да веди коня домой! Сам кидается сломя голову и коня еще уводит! Намучилась я с тобой, чума б тебя схватила в дороге! А теперь еще и вдовой хочешь оставить! Не дождешься!..

Распалилась она не на шутку. Могучей фигурой теснила коня, а тот, прижимая уши, пятился от нее. Перепуганный Иваник вцепился в гриву, словно в этом мог найти спасение. Но властные руки жены вот-вот достанут его и стянут вниз. Что делать?.. Что делать?.. Чего доброго, еще и подзатыльников надает! Ну, куда б ни шло, если б это дома, где никто не видит! Так нет же, перед всем хутором осрамить его хочет, противная баба!

– Зинка!.. – тонким голоском заверещал он. – Не тронь! А не то, вот тебе… т-того… знаешь-понимаешь… крест, все брошу… на Запорожье уйду… казаковать… знаешь-понимаешь!

– Что-о?! Ты еще мне грозить вздумал? – Она покраснела от негодования и схватила мужа за шаровары: – А ну-ка слазь! Тоже мне запорожец нашелся! Знаешь-понимаешь!..

Это было уже слишком. Смеялись казаки, смеялись женщины, даже ребятишки хохотали, повизгивая от восторга.

Иваник не стерпел такой обиды и выхватил из ножен саблю. Она молнией сверкнула над его головой. Жена охнула и отшатнулась. Этим не замедлил воспользоваться муж – ударил коня пятками под бока и вихрем вылетел из толпы.

Зинка на время растерялась. С лица сбежал злой румянец, нижняя губа задрожала.

– Иваничек, милый, куда же ты? Подожди!..

Тот даже не оглянулся – поскакал к спуску, который желтел среди зелени леса. Только там остановился и помахал рукой. Зинка тоже подняла было руку, чтобы ответить ему, но вдруг ей показалось, что муж насмехается над ней. Глаза ее вновь зло блеснули, смуглое миловидное лицо побагровело. Она подбоченилась и гаркнула так, что гул пошел по лесу:

– Только вернись, бродяга! Я тебе покажу!

Спыхальский, с интересом наблюдавший вместе со всеми эту сценку, удивленно покачал головой, лихо закрутил вверх рыжий ус и подтолкнул Гриву в бок:

– Ну и бой-баба, пан Грива! Да? – И прищелкнул языком. – Есть на что посмотреть, холера ясная!

– Да уж! – согласился Грива. – Не то что ваши изнеженные панночки!

Спыхальский не возразил и еще долго не мог отвести глаз от крепкой плотной фигуры молодицы. Лишь после того, как Арсен попрощался с родными и Златкой и подал команду трогаться, пан Мартын глубоко вздохнул и вскочил на коня.

Вскоре отряд одолел подъем и скрылся в лесу. А хуторяне долго еще не расходились и судили-рядили, удастся ли казакам разыскать и освободить Стешу.

4

На третий день к вечеру Арсен с товарищами прибыл в Чернобаевку. Дубовые ворота небольшой крепости были закрыты. На стук выглянул в окошко над воротами заспанный слуга. Увидев четырех турецких спахиев (Звенигора, Спыхальский, Воинов и Грива в спешке даже не переоделись), он не спеша спустился вниз и, открыв калитку, впустил их во двор.

– Хозяин дома? – спросил Арсен.

– Отдыхает, – ответил, позевывая, слуга.

– Проведи нас к нему!

– Ха! Так и проведи! А трепка кому будет? Мне или вам?

– За что?

– Да за то, что разбужу… Он недавно вернулся с дальней дороги и лег спать.

– Не будет, – улыбнулся Арсен. – Он так обрадуется нашему приезду, что тут же прикажет достать из подвала бочонок меда.

– Ну, если так… – Парень развел руками и пошел впереди.

Грива остался возле коней. По его знаку из засады появились остальные казаки и бесшумно приблизились к воротам.

Арсен, Роман и Спыхальский направились к дому. Во дворе – ни души.

– Где же челядь пана Чернобая? – спросил Арсен.

– Хозяйственный двор вон там, внизу у речки… Там и челядь. А слуги тоже спят. По домам на селе…

«Хороший признак, – подумал Арсен. – Чернобай с пахолками сегодня вернулся откуда-то… Не из Дубовой ли Балки?»

Миновав полутемные сени, они вошли в просторную комнату, заставленную крашеными скамьями, резными сундуками, шкафом и массивным дубовым столом, покрытым плотной гарусной скатертью.

Из соседней комнаты сквозь приоткрытые двери доносился громкий храп.

– Хозяин спит, – прошептал парень и на цыпочках начал красться к спальне, но Арсен опередил его:

– Стой здесь! Я сам разбужу. Представляю, как обрадуется твой хозяин, увидев спросонок своего давнего знакомого!

Пахолок пожал плечами и прислонился к стене. Спыхальский встал у входных дверей, а Роман Воинов, положив руку на пистолет, – посреди комнаты.

Хотя на дворе стояла теплая весенняя погода, Чернобай спал в шароварах и кунтуше, расстегнув его и широко раскинувшись навзничь на белых перинах. Его бледное нездоровое лицо было покрыто мелкими каплями пота. На боку – сабля, а в изголовье, на стене – богато инкрустированные пистолеты.

Арсен постучал ножнами сабли по подошве сапога Чернобая:

– Вставай, сотник! Проснись!

Храп прекратился. Чернобай бессмысленно глянул мутными глазами на казака и снова закрыл их, переворачиваясь на левый бок. Но, видимо, что-то дошло до его сознания, он сразу поднялся и сел на кровати, уставившись на незнакомца.

– Ты кто такой? Откуда? – В его голосе послышались нотки тревоги.

– Не узнаешь, Чернобай? – спросил Арсен, вынимая из-за пояса пистолет и взводя курок.

– Что это значит?.. Как ты попал сюда? Эй, люди!..

Голос затерялся в комнатах. Пахолок попытался было кинуться к хозяину, но, увидев направленное на него острие ятагана в руке Спыхальского, отступил снова к стене.

Тем временем Чернобай вскочил с кровати. Мертвенная бледность разлилась по его лицу. В глазах светился ужас.

– Боже! Звенигора! – воскликнул он. – Откуда?..

– С того света, пан Чернобай! Ты все-таки не утратил памяти… Спасибо, что признал. И саблю мою сохранил – пригодится!.. Выходи-ка в светлицу – там поговорим! – Арсен схватил Чернобая за плечо и так швырнул, что тот кубарем долетел до дверей. Там его подхватил Роман, одним взмахом ятагана срезал с пояса саблю, и она с лязгом упала на пол.

Слуга ошалело переводил взгляд с хозяина на незнакомцев, все еще не понимая, что же происходит. Арсен встал напротив Чернобая. Как долго ждал он этой минуты! Сколько раз в бессонные ночи в подземелье Гамида или прикованный к веслу на галере представлял, что скажет при встрече своему врагу!.. И вот эта минута настала!

– Ну, вот и встретились, пан Чернобай. Не ждал?

Чернобай молчал. Под распахнутым кунтушом высоко вздымалась грудь.

– Чего молчишь? Страшно теперь вспомнить, как продавал татарам в неволю наших девчат? Или жалеешь, что тогда не перерезал мне горло?

– Чего ты от меня хочешь? – прохрипел Чернобай.

Арсен стремительно шагнул к нему, схватил за грудь, рванул к себе:

– Хочу узнать, паскуда, откуда ты сегодня прибыл? Из Дубовой Балки?.. Куда девал мою сестру Стеху, которую твои люди там выкрали? Ну! Говори!..

– Я там не был, – прошептал Чернобай, но по тому, как дрогнули его брови и расширились зрачки, Арсен понял, что тот врет. Стеха в его руках.

– Мы пришли сюда по твоему следу, сотник! Не верти хвостом, как пес! Вообще-то с тобой не стоит возиться и минуты, – ты давно заслужил себе смерть! Но сейчас я не говорю о старом… Отдай мне мою сестру!

– У меня ее нет!

– Но ты и твои люди были в Дубовой Балке!..

– Нет!

Роман, наблюдая эту сцену, менялся в лице. Услышав последний ответ Чернобая, он выхватил из кармана большую подкову и сунул ее сотнику под нос.

– А это узнаешь, собака? Мы ее нашли в лесу, на месте вашего привала… Может, повести тебя в конюшню и показать, какой из твоих коней потерял эту подкову?..

Чернобай молчал. От страха и бессильной злобы закусил до крови губу.

– Долго в молчанку играть будешь? – тряхнул его Арсен.

– Да что с ним говорить, панове! – воскликнул Спыхальский. – Пальни, Арсен, из пистоля – пусть сгинет до дзябла!

– И правда! – поддержал товарища Роман.

Арсен молча посмотрел на друзей. Он еще колебался:

– А как же сестра?

– Перевернем это логово вверх дном, а найдем! Она где-то здесь запрятана!

– Ну, если что так, – смерть негодяю! – Арсен поднял пистолет.

– Погоди! – прохрипел Чернобай. – Позволь помолиться перед смертью!.. Не губи душу без покаяния!

Арсен переглянулся с товарищами. Те утвердительно кивнули головами.

Чернобай, неуклюже сутулясь, направился в угол, к висящим под рушниками иконам. Там упал на колени, оперся обеими руками о некрашеный деревянный пол и начал отбивать поклоны, что-то бормоча себе под нос.

Арсен и его друзья стояли посреди светлицы таким образом, чтобы Чернобай и слуга оставались в поле зрения.

Внезапно что-то скрипнуло, стукнуло. Тут же послышался громкий грохот – и Чернобай исчез. На том месте, где он стоял на коленях, зиял черный проем.

– Проклятье!.. – вырвалось у Арсена.

Все кинулись вперед. Заглянули в яму. Но, кроме деревянной ляды, качавшейся на петлях, ничего не увидели. Снизу доносился чуть слышный шорох: где-то в глубине осыпалась земля.

Звенигора занес над ямой ногу, собираясь прыгнуть туда, но Роман схватил его за руку.

– Ты что, рехнулся, Арсен? Куда? Кто знает, какие неожиданности приготовил там Чернобай для преследователей!.. – Он нагнулся и выстрелил в подземелье из пистолета. Прогрохотало эхо, – узкий проем заволокло пороховым дымом.

Позади хлопнула дверь: перепуганный насмерть пахолок выскочил из комнаты.

– Стой, пся крев! – метнулся за ним Спыхальский.

Но парень далеко не ушел. В сенях его схватил Грива. Прижал к стене. Арсен едва успел отвести тяжелую руку товарища:

– Подожди, Грива, этот холуй нам нужен. – И к слуге: – Если хочешь жить, говори правду, как на исповеди! Где дивчина, которую Чернобай привез сегодня? Куда вы ее девали?

– Хозяин меня убьет. Отпусти, добрый пан!

– Дурень, позаботься о том, чтобы не лишиться жизни сейчас!

– У него есть… тайники.

– Показывай все! Один – на мельнице – я сам знаю…

– Два тут, в крепости. Один – в стене, вход из конюшни… Я покажу. Но там сейчас нет никого…

– А второй?

– Поклянитесь, что отпустите меня живого!

– Отпущу. Вот те крест!

Парень сразу оживился. Облегченно вздохнул:

– Тогда скажу. Может, на душе легче станет, а то носишь эту тайну как камень на сердце! Но никому не говорите, что от меня узнали… Видели во дворе собачью будку? Между конюшней и амбаром… Это и есть вход в тайник! Под будкой глубокий подвал, а в будке – собака…

– Понятно. А еще где?

– Есть еще в лесу. Версты за две отсюда, в урочище Журавли. Напротив родника в чаще выкопан тайный погреб… Но тот для зимы.

– Ясно. Как тебя звать?

– Минка…

– Ну, вот что, Минка: если не врешь, ничего не утаиваешь, мы тебя отпустим. Хотя, по правде говоря, все Чернобаево отродье должно висеть на одном суку. Веди нас к будке!