Текст книги "Тайный посол. Том 1"

10

Защитники крепости не заметили, как на землю опустился вечер. Луна еще не взошла, но на стенах было светло как днем. Кровавое зарево пожаров и огненных взрывов освещало все вокруг.

Бой не утихал ни на минуту. От ударов ядер, взрывов бомб, от пушечной пальбы, которую вели стрельцы и казаки, от рева тысяч глоток, скрежета сабель и свиста пуль над Каменной горой стоял неумолкающий гул. Дрожали стены крепости, содрогалась земля.

Гордон стоял на южной башне. В руке – длинная тонкая шпага. На шее – пестрый шарф. Высокий и прямой, как жердь, он не кланялся ни ядрам, ни пулям турецким, свистевшим над головой. Свежий ветер трепал его рыжий чуб – где-то в бою он потерял свою шапку. Одежда на нем – грязная, закопченная, разорванная во многих местах. Но самого полковника не тронула ни сабля спахии, ни янычарская пуля.

Внешне он был спокоен. Внимательно следил за лавами турецких сейменов, которые грозными валами катились из темноты к стенам крепости, наблюдал за пожарами в Нижнем городе и посматривал на далекие огоньки в русском стане за Тясмином. Он был уверен, что сможет продержаться не меньше недели, потому как крепкие стены надежно защищали от врага, а в погребах было достаточно пороха, ядер и продовольствия. Неглубокий, выдолбленный в камне колодец обеспечивал весь гарнизон крепости вкусной ключевой водой. Что еще нужно для обороны?

По обе стороны от Гордона, возле узких бойниц, наблюдали за врагом Кузьма Рожков, Арсен Звенигора, Роман Воинов и Грива. Так вышло, что они, без чьего-либо приказа, не сговариваясь, стали в этот день его личными телохранителями. Сначала, опасаясь преследования со стороны людей Трауэрнихта, держались возле полковника, надеясь на его защиту, а потом, восхищенные отвагой шотландца и отрезанные в замке от своих войск, решили быть с ним до конца. Это оказалось нелегко: полковник с невероятной для его возраста скоростью передвигался по стенам и действительно всегда ухитрялся находиться там, где тяжелее всего. Его появление в самой гуще битвы поднимало дух воинов, увлекало их снова вперед, на врага, а его тонкая сверкающая шпага поражала врагов, как молния.

Четверо друзей не отставали от шотландца, который пренебрегал опасностью, и их сабли не раз спасали его от верной гибели.

Турки не прекращали штурмовать крепость. После взятия Нижнего города они подвезли все имеющиеся у них пушки на Чигиринскую гору и начали яростно обстреливать южную башню и главные ворота замка. Замок отвечал не менее сильным огнем. Ожесточенная пушечная дуэль продолжалась больше часа. От взрыва бомбы во дворе крепости загорелась конюшня – едкий пороховой дым смешивался с густым дымом пожара и выедал глаза.

Под прикрытием пушечного огня янычары подтащили к воротам стенобитную машину. Тяжелый, окованный толстым железом таран забухал в дубовые ворота. Затрещало дерево, задрожала высокая надвратная башня.

Гордон указал вниз шпагой:

– Стрельцы, перебейте этих псов!

Прогремел залп из мушкетов и пищалей. Часть аскеров у стенобитной машины упали на землю. Остальные вмиг попрятались за толстые брусья или попятились к глубокому рву, которым был перекопан перешеек между крепостью и полем.

Таран замер. На стенах послышались радостные крики:

– А-а, получили, собаки!

– Отведали коржей с маком!

– Ну, кто еще хочет – налетай!

Грива поднял от теплого мушкета худое, закопченное дымом лицо, хмуро глянул налитыми кровью глазами на трупы янычаров. Зловещая улыбка исказила его запекшиеся губы.

– Мало! Ой мало! – прошептал он, насыпая порох из пороховницы в дуло мушкета.

Адский огонь, вспыхнувший в его сердце на пепелищах Канева, не утихал ни на миг. Бархатный кисет с золой, в которой, как думалось ему, были истлевшие косточки его детей, нестерпимой болью жег грудь, призывал к мести. За все дни осады Чигирина казак видел немало смертей врага, но утешения от этого ие испытывал.

– Ой мало!.. – скрежетал он в исступлении зубами.

Если бы он мог, то перебил бы без малейшего сожаления все вражье войско, хотя чувствовал, что и тогда не погасил бы пламя, которое жгло его сердце. Душевная боль и жажда мести были так велики, что распирали его, как хмель – бочку. В самую гущу боя бросался казак в поисках добычи для своей сабли. Во весь свой гигантский рост шел он навстречу врагам, не думая, что какая-нибудь горячая пуля может пронзить грудь или кривая турецкая сабля раскроит ему голову. А может, он и искал для себя смерти-избавительницы?

Забив в дуло мушкета тугой заряд, Грива припал к бойнице. Долго выбирал цель и еще дольше прицеливался. Наконец нажал курок. Среди грохота боя выстрел почти не был слышен, но по тому, какая злобно-радостная улыбка озарила его измученное, закопченное лицо, не трудно было догадаться, что под стенами крепости еще одним янычаром стало меньше.

– Еще один! – воскликнул Арсен, желая подбодрить товарища и хотя бы немного развеять его мрачное настроение.

Но тот мрачно покачал головой:

– Мало! Глянь, сколько их прется сюда!

Из темноты появлялись новые и новые лавины. Янычары шли медленно, перегруженные оружием, штурмовыми лестницами, вязанками соломы и хвороста, предназначенными для того, чтобы защитить их от пуль. Протяжный грозный крик «алла!» ширился, нарастал, катился к крепости, охватывая ее со всех сторон. Подбодренные помощью, зашевелились возле стенобитной машины и аскеры, оставшиеся в живых. Они нехотя выползали из своих убежищ и, подгоняемые злыми окриками чорбаджиев, тащились к тарану. Вот он качнулся раз, второй – и тяжелый удар вновь потряс ворота.

Тем временем не переставали бить турецкие пушки. Ядра с треском ударялись в каменные стены крепости, в башни, бойницы, в каменный зубчатый парапет и с грохотом рассыпались на мелкие осколки.

С громовым раскатом взрывались круглые чугунные бомбы, сея вокруг себя смерть.

Гордон отдал приказ заряжать пушки картечью, подтянуть плетенные из лозы корзины с камнями, приготовиться к рукопашному бою.

Когда вражьи лавы приблизились на пушечный выстрел, он взмахнул шпагой, резким высоким голосом крикнул:

– Огонь!

Десять пушек южных ворот ударили залпом. Частая картечь огненными брызгами плеснула в лица янычарам, вырывая многих из их рядов. Но это не остановило вражьи полчища. На место убитых и раненых тут же вставали другие, подхватывали лестницы и уже бегом мчались вперед.

Пушкари торопливо заряжали пушки. Они успели еще дважды ударить картечью. Потом, когда янычары оказались в мертвом пространстве, оставили ненужные теперь пушки и схватились за гаковницы, пищали и мушкеты, а также стали к корзинам с камнями, чтобы вместе с пехотой отбивать вражеский натиск.

Турки тоже прекратили пушечный обстрел, чтобы не попасть в своих. Зато таран забухал чаще и сильнее. А янычары уже приставляли к стенам высокие лестницы и, поддерживая друг друга, лезли по ним, становились на узкий карниз, стреляли из пистолетов в бойницы, цеплялись пальцами за малейшие выступы, чтобы взобраться на стену, и, срываясь, падали вниз.

– Кидай камни! – кричал Гордон, пронзая шпагой грудь янычара, который высунулся из-за парапета. – Отталкивайте лестницы! Смелее, друзья, смелее!

На стенах было жарко. Освещенные заревом пожаров, янычары, как черные призраки, поблескивая саблями и ятаганами, лезли вверх, как тесто из кадки. Стрельцы и казаки-сердюки еле успевали сбрасывать их вниз. А по лестницам быстро поднимались другие и тут же вступали в бой.

Роман Воинов поднял тяжеленную корзину с камнями, высыпал их на головы нападающих. Несколько янычаров сорвались с лестницы и с криком полетели на тех, кто подпирал их снизу. Кто-то сыпанул ведерко песку прямо в черные, выпученные от страха глаза, в разинутые рты, оравшие свое страшное «алла». Арсен вскочил на каменный парапет и саблей рубил бритые головы, вытянутые вверх руки с кривыми ятаганами.

Кузьма Рожков и Грива схватили толстый деревянный рожон с развилкой на конце, подцепили им лестницу – и вместе с десятками янычаров оттолкнули от стены. Лестница описала огромный полукруг и грохнулась на землю. Дикие вопли донеслись из кровавой полутьмы…

Повсюду на стенах шла ожесточенная резня. Дрались кто чем мог: саблями, пиками, ятаганами, стреляли из пистолетов и мушкетов, кидали камни, сыпали песок, лили растопленную смолу, били по головам, рукам, спинам увесистыми рожнами. Крики, брань, стон и хрипение умирающих, посвист сабель, глухие удары тарана в ворота, нестройная стрельба – все это одним ужасающим ревом катилось с Чигиринской горы в тревожную темную ночь.

Судя по тому, с какой яростью турки шли на приступ, было ясно, что Кара-Мустафа задался целью взять сегодня не только город, но и замок. Не жалея людей, он гнал все новые и новые штурмовые отряды на стены замка.

Защитники крепости потеряли чувство времени и реальности. Им казалось, что бой длится очень долго, всю ночь, хотя было еще далеко до полуночи. Казалось, что этому аду никогда не наступит конец. Ни усталости, ни страха никто не ощущал. Отчаянный порыв, охвативший всех, желание во что бы то ни стало отстоять родные стены придавали воинам новые силы и невероятную стойкость. Даже тяжело раненные, кто еще держался на ногах и имел здоровую руку, чтобы рубить врагов, дрались наравне со всеми.

Труднее всего приходилось защитникам южной башни. Турки направили против нее главный удар. Уже сотни вражеских трупов устилали залитую кровью землю, и янычары мостили из них ступени, по которым взбирались вверх. Их рубили, сбрасывали, они падали назад на эти ступени, и их, еще теплых, полуживых, топтали ноги уцелевших товарищей.

В одной из горячих стычек, когда османским воинам удалось взобраться на стену и завязался ожесточенный бой, был ранен Роман Воинов. Дрались в такой тесноте, что убитые не могли упасть и качались меж бойцами, как живые. Один из таких убитых янычаров навалился сзади на Романа, и казак, думая, что турок хочет схватить его, отвернулся на миг от противника, с которым сцепился врукопашную, тот немедленно этим воспользовался и его сабля опустилась на голову дончака.

Роман охнул и пошатнулся. Кровь залила глаза.

Его подхватил Арсен, оттащил назад. Сердце Арсена сжалось от боли, когда он увидел, как мертвенная бледность разливается по лицу товарища.

– Роман, брат! – закричал изо всех сил.

Роман вяло улыбнулся.

– Это ты, друже?.. Я почему-то не вижу тебя.

Арсен вытер ему кровь с лица. Потемневшие глаза Романа заблестели от радости: он вновь увидел багровый свет и склонившееся над ним лицо товарища.

– Перевяжи меня, – прошептал тихо. – И я сейчас встану.

– Постой, постой! Куда тебе! – Арсен рванул на себе сорочку, туго обвязал Роману голову. – Иди вниз. Я помогу… Пошли!

Но Роман возразил:

– А ты пошел бы?.. Нет, Арсен, наше место тут!.. Глянь, как напирают, окаянные!

Он медленно поднялся и сжал в руке саблю. Шагнул вперед. Арсен покачал головой и двинулся за ним…

В полночь стало ясно, что турецкая атака выдыхается. Еще гремели выстрелы, лезли на стены янычары, блестели в кровавом свете пожарищ сабли и хрипели умирающие, но у врага уже не было того боевого порыва, как вечером. Люди устали. Сеймены не так быстро лезли по лестницам, как-то вяло рубили саблями и, что более всего поражало, перестали кричать свое назойливо-дикое протяжное «алла».

В это время к Гордону подбежал молодой сердюк. Он был потный, запыхавшийся, без шапки.

– Пан полковник, пан полковник!

– Ну, что тебе? – повернулся к нему Гордон.

– Приказ главнокомандующего Ромодановского…

– Ты из ставки? Как ты сюда пробрался?

– Тайным ходом. Еле пролез…

– Какие же добрые вести принес ты, казак?

– Главнокомандующий приказал немедленно вывести войска за Тясмин, а пушки и крепость взорвать, пан полковник! – И он подал пакет.

– Что?! – воскликнул Гордон. – Ты в своем уме, казак?

Сердюк вспыхнул:

– Это приказ главнокомандующего…

Но разъяренный шотландец уже не обращал на него внимания. Быстро сломал восковую печать, пробежал глазами письмо Ромодановского. Гнев вздымал ему грудь.

– О святая Мария! Это же безумие! Мы здесь еще долго сумеем оказывать туркам сопротивление! Как можно сдать крепость, за которую пролито столько крови! Ну?.. Еще не остыли трупы наших товарищей! Янычары повсюду отбиты… Нет, нет, я не верю! Это ошибка! Роковая ошибка!

Отсутствующим взглядом он обвел окружающих.

Сердюк хмуро взглянул на него, еще раз повторил:

– Это приказ главнокомандующего. И князь просил не медлить с его выполнением!

Гордон молчал. Молчали, пораженные услышанным, и защитники крепости. Роман, опираясь на саблю, подошел к Арсену, обнял за плечи. На белой повязке чернело кровавое пятно.

– Как же это, Арсен? – прошептал Роман. – Сдавать замок? После всего, что мы тут сегодня пережили?

Арсен тоже весь дрожал от негодования.

– Дело не в нас… Сердце кровью истекает: пропал Чигирин! От города ничего не осталось – турки все сожгли, все разрушили. А теперь и замок… своими руками… поднять на воздух… Сдать… Боже, что люди скажут!

Все выглядели удрученными, подавленными. Рожков сжимал кулаки. Грива зло посматривал исподлобья.

Ждали, что скажет полковник.

Наконец он тряхнул головой, произнес:

– Ну что ж – раздумывать нечего. Приказ есть приказ!.. Передайте по стенам: пушки немедленно заклепать и сбросить на головы янычарам! Всем отходить к северной башне!.. Пороховые погреба взорвать после того, как выйдут люди! – Он обвел взглядом закопченные лица воинов. – Рожков, поручаю это дело тебе… Послужи, голубчик, еще раз отчизне! Но если не хочешь…

Рожков выступил вперед. Глухо сказал:

– Благодарю, полковник!

Рядом с Рожковым стал Грива. Мрачно сверкнул глазами.

– Дозволь и мне вместе с Кузьмой, пан полковник. Одному несподручно, двоим лучше: все может случиться…

– Хорошо. Идите.

Рожков и Грива молча пожали друзьям руки, быстро исчезли за внутренним парапетом стены.

Приказ о сдаче замка и отступлении за Тясмин молниеносно разнесся среди защитников крепости. Отряды сердюков и стрельцов быстро снимались со своих мест и торопились к северной башне, под которую уже закладывались пороховые мины.

Казалось странным, что на стенах не гремят пушки, не трещат мушкеты и самопалы, не орут тысячи человеческих глоток. Только ворота вздрагивали от мощных ударов тарана, – это янычары, ободренные тем, что урусы почти не стреляют со стен, возобновили свои усилия.

Пушкари, заклепав пушки, сбросили их вниз, на тех отчаянных смельчаков-сейменов, которые продолжали настырно взбираться по лестницам на стены. В ответ раздался ужасный вопль.

От взрыва мины взлетела на воздух северная башня и часть стены возле нее. Гурьба стрельцов и казаков ринулась в пролом, смяла на своем пути оглушенных и напуганных взрывом янычаров, покатилась по крутому склону вниз, к Московскому мосту.

В то же время затрещали ворота южной башни. Не выдержали крепкие дубовые брусья могучих ударов тарана – поддались. Разбитые ворота упали на землю. В замок хлынула темная волна нападающих.

Арсен схватил обессилевшего Романа под руки, потащил к пролому. Успеют ли? Он оглянулся – янычары заполняли площадь, растекались по темным закоулкам замка, догоняли замешкавшихся и не успевших вовремя уйти стрельцов и казаков и рубили их своими кривыми саблями.

Горящая конюшня освещала все вокруг.

В трепетно-кровавом свете пожара Арсен заметил Гордона. Долговязый худой шотландец быстро бежал к пороховым погребам.

«Сумасшедший! Погибнет!» – мелькнула мысль, и, оставив Романа возле пролома, он со всех ног кинулся наперерез полковнику.

К погребу они подбежали почти одновременно. Гордон распахнул прикрытые двери. Внизу копошились две темные фигуры.

– Кузьма, чего медлишь! Быстрей! – заревел шотландец. – Янычары вот-вот будут здесь!

В погребе вспыхивали голубые искры: это Грива отчаянно бил огнивом о кремень, но трут никак не загорался.

Гордон выругался и помчался к пылающей конюшие. Арсен хотел остановить его, но не успел, тот выхватил из огня горящую слегу и так же быстро побежал назад. Его заметили янычары. Большая орава их понеслась за ним.

Вскочив в двери, полковник крикнул:

– Бегите! Поджигаю! Турки близко!

Навстречу ему метнулась страшная черная фигура Гривы.

– Не смей, черт! – заорал он и вырвал из рук полковника пылающий факел. – Кузьма, выведи отсюда этого шального!

От неожиданности Гордон оторопел. А Рожков, не церемонясь, схватил его за плечи и насильно вытолкнул в двери. Увидев Арсена, крикнул:

– Забери его! Бегите живее!

Тем временем янычары заполнили весь двор замка.

Арсен потянул полковника к широкому пролому в стене, где виднелась поникшая фигура Романа.

Рожков хотел вернуться в погреб, но Грива загородил ему дорогу:

– Беги, пока не поздно! Зачем двоим пропадать? У меня с басурманами свои счеты!..

Видя колебания Рожкова, Грива огрел его по спине горящей слегой:

– Беги, сатана!..

Турки были уже в нескольких шагах. Еще мгновение и вправду будет поздно.

Рожков вихрем помчался вслед за Арсеном. Он видел, как запорожец, толкнув в пролом Гордона, схватил в охапку Романа и кубарем покатился с ним по крутому склону… Тогда, не долго думая, Рожков и сам юркнул в спасительный пролом, в мыслях умоляя всех святых спасти его, пока он будет катиться вниз. Но вдруг почувствовал, как страшная сила подняла его вверх и швырнула в бездонную тьму, покрывшую подножие Каменной горы…

…Тем временем Грива, проводив взглядом стрельца, крепче зажал в руке факел и бросился назад в погреб. За ним, распаленные боем, не соображая, куда лезут, погнались янычары.

Слыша за собой их топот, Грива сбежал по ступеням вниз и остановился на противоположной стороне узкого прохода, по обеим сторонам которого в глубоких деревянных закромах чернел порох.

Десятки янычаров, спотыкаясь, бежали к нему. Они еще не смекнули, где очутились. Видели перед собой безоружного казака и, думая, что загнали его в тупик, приближались к нему с вытянутыми вперед саблями…

Их отрезвил безумный, дьявольский смех казака. Пораженные этим ужасающим смехом, передние янычары вдруг заметили вокруг себя груды пороха и мгновенно остановились.

– Ха-ха-ха! – продолжал хохотать Грива. – Ха-ха-ха! – И его лицо, освещенное красноватым огнем, перекошенное от напряжения, злорадно исказилось.

Янычары ринулись было назад. Бежать! Но бежать некуда: узкий проход сплошь забит воинами.

– Ха-ха-ха! – еще громче захохотал Грива и швырнул пылающий факел в закром.

Страшный взрыв потряс Чигиринскую гору. Всколыхнулась земля. Яркое пламя взмыло высоко в небо, осветило весь город и его окраины. Содрогнулись мощные стены и башни крепости и рухнули всей своей тяжестью на уцелевшие дома и конюшни.

И тотчас же начался пожар. Его отблески далеко осветили все вокруг…

…Подхваченный могучей взрывной волной, Кузьма Рожков тяжело упал на кусты терна, росшие под горой, и покатился вниз. Терн исколол его, поцарапал, но спас от смерти. Внизу стрельца подхватили чьи-то сильные руки, подняли. Это был Гордон. Рядом с ним стоял Арсен. Роман лежал на земле.

– Рожков! Живой! – воскликнул полковник и крепко прижал его к груди.

– Живой, – тихо ответил Рожков и печально добавил: – А… Грива…

Все склонили головы, помолчали, отдавая последнюю дань тому, кого уже не было с ними. Потом медленно побрели к Тясмину.

На месте Калинового моста торчали сваи. В воде чернели мокрые балки и доски. Между ними барахтались воины. Одни плыли к противоположному берегу, другие, ухватившись за скользкие бревна, с завистью смотрели на тех, кто умел плавать. Третьи, нахлебавшись воды, отчаянно барахтались, умоляя о помощи, и шли на дно.

Увидав, как бесславно погибают его воины, Гордон вскочил в воду, закричал:

– Братцы, что же вы! Помогите им! Не дайте тонуть!

Его никто не слушал. Позади все ближе слышались крики турок, которые опомнились после взрыва в замке и начали преследование. В воду, между тонущими, плюхнулись первые раскаленные ядра. Янычары начали обстреливать переправу.

Гордон схватился за голову. Разве мог он еще час назад подумать, что его дивизия и полк сердюков погибнут не в бою, а в холодных водах Тясмина? Невыносимое отчаяние, словно клещами, сжало ему горло. Из многолетнего военного опыта он знал, что никакие приказы, никакие просьбы не помогут сейчас охваченному паникой войску. Но это уже, собственно, было не войско, а объятые ужасом и единственным желанием спастись толпы людей, без оружия, без старшин, которые растеряли своих воинов в этой страшной кутерьме. Теперь каждый заботился только о себе и стремился к единственной цели – добраться до противоположного берега.

Его поразила неожиданная мысль: неужели перед ним те же самые люди, которые только что так храбро сражались, самоотверженно защищали замок, бились с врагом, с презрением смотрели смерти в глаза?.. Да, те же самые люди. Но они утратили боевой дух, веру в победу, утратили, наконец, чувство локтя товарища и поэтому бесславно погибали…

Кто же повинен в этом?

В мыслях он проклинал все на свете: Ромодановского – за его необдуманный, поспешный приказ, себя – за слепое исполнение этого приказа, турок, темноту, Тясмин, ставший преградой…

Вблизи разорвалась бомба – обдала горячим жаром, осветила все вокруг. Гордон покачнулся и упал в воду. Кузьма Рожков подхватил его, помог подняться. К счастью, полковника даже не ранило.

Натыкаясь на сломанные сваи, на плавающие в воде доски от разбитого моста, на тонущие тела, они вместе поплыли к противоположному берегу…

За ними вошли в воду и Арсен с Романом.

На берегу появились янычары. Их резкие гортанные крики пронеслись над кроваво-темными волнами реки. Лишь несколько шагов отделяло их теперь от беглецов, но никто не пожелал броситься вплавь за ними. Только те, у кого оказались заряженными янычарки, выстрелили несколько раз. Пули с плеском шлепнулись в воду.

Поддерживая Романа, Арсен порывисто загребал правой рукой, вкладывая в нее и всю свою силу, и надежду на спасение. Мокрая одежда мешала двигаться, тянула вниз. Путалась в ногах прицепленная к поясу сабля. Взбаламученная тысячами рук и ног вода заливала рот. Роман потерял много крови, ослаб и, хотя шевелил ногами, еле держался на поверхности. Арсен потихоньку тянул его за собой, минуя обессиленных пловцов, которые, теряя надежду, все еще барахтались среди роголистника, обросших тиной свай и ослизлых холодных бревен.

Не широка речка Тясмин, но глубока, и уже не одному стрельцу и казаку она стала могилой. Не одной матери посеребрила тоской голову, не одну сотню маленьких деток осиротила, не одну любимую разлучила с милым…

Роман совсем обессилел. Даже не мог уже сам держаться на воде, не то что плыть. Арсен тоже терял последние силы. Берег был недалеко. С него до самой воды свисали ветви чернотала и калины. Казалось, стоит протянуть руку – и ухватишься за них. Но не тут-то было! Здесь, на повороте реки, течение было быстрым и сносило в сторону, а водоворот затягивал на дно.

Несмотря на то, что ночная вода была прохладной, Арсену стало жарко. Неужели суждено утонуть? И никто никогда не расскажет Златке, где погиб ее любимый, не покажет его могилы. Не принесет матери в Дубовую Балку весть о последних минутах сына.

Он стиснул зубы и плыл по-собачьи, отчаянно бултыхая ногами и свободной рукой. Иначе уже не мог. Боялся, что если на миг опустит ноги вниз, то уже не сможет плыть дальше, они потянут его в холодную бездну, на темное илистое дно.

Берег медленно приближался. К нему – на всем протяжении, сколько мог видеть глаз, – тянулись мокрые растопыренные руки тех, кто доплыл раньше. Но не всем удавалось выбраться на него. Арсен видел, как некоторые тщетно пытались дотянуться до ближайшей ветки-избавительницы, а потом опускались под воду и больше не появлялись на поверхности.

Он еле-еле доплыл. Уцепился коченеющими пальцами за ободранную ветку калины, а сил, чтобы вылезти из воды, уже не было. Ноги не доставали дна. Обрывистый берег отвесно уходил вниз. Изо всех сил сжимая в руке спасительную ветку, Арсен подтянул к себе Романа. Перевел дух. Выплюнул изо рта воду с тиной. Нащупал коленом узкий уступчик, вымытый течением, и встал на него. Сердце билось в груди, как у больного лихорадкой. Всем этим он был так угнетен и утомлен, что даже не ощутил радости от спасения.

Кто-то протянул ему руку. Сначала он приподнял Романа, потом уже вылез сам. Романа положили на берегу, и он в изнеможении застонал, Арсен сел под вербой, опершись спиной о ее корявый ствол, скорбно смотрел на Чигирин. Видел, как багровые отблески выхватывали из тьмы руины Нижнего города и мрачную громаду Каменной горы.

Среди пожарищ сновали темными призраками янычары.

Арсен тяжело вздохнул и вздрогнул от внезапного холода, охватившего грудь и сжавшего, как тисками, сердце. Неужели все это произошло в действительности? Неужели он собственными глазами видит страшные руины Чигирина?.. Арсен провел ладонью по мокрому лицу, смахивая невидимые в темноте слезы, и впервые пожалел, что его не сразила сегодня вражеская пуля или не затянул водоворот в холодную бездну Тясмина.