Текст книги "Сочинения. Том 5. Экономическая история и экономическая политика. Статьи. Книга 1"

Социально-экономический кризис. Новый этап развития экономики начался в 1985 году с приходом к руководству страной М.С. Горбачева. Внешним толчком явилось начало падения мировых цен на нефть. Поддерживать сложившуюся систему экономических и политических отношений оказалось невозможным. К середине 1980-х годов среднедушевой ВВП в СССР составлял лишь 37 % уровня США, при этом энерго– и материалоемкость продукции советской промышленности в 1,5–2 раза превышала соответствующие показатели развитых стран; значительно отставала страна и по производительности труда. Уровень военных и социальных расходов, расходов на поддержку дружественных режимов соответствовал статусу одной из двух мировых сверхдержав, но значительно превосходил реальные возможности советской экономики. Первоначально предполагалось обеспечить ускорение экономического роста за счет структурного маневра – увеличения доли ресурсов, направляемых на инвестиции, прежде всего в машиностроение. Темпы роста машиностроения должны были возрасти в 1,5–2 раза. Однако подобные шаги необходимо было дополнить преобразованиями экономического механизма. В 1986–1987 годах объем производства несколько возрос – в промышленности до 4–5% против 1–2% в предыдущие годы, но добиться перелома в эффективности не удалось. Дальнейшее наращивание инвестиций без внедрения новых стимулов заводило страну в тупик. Начатая в 1985 году антиалкогольная компания привела, как и падение цен на нефть, к снижению доходов госбюджета.

Перестройка. Совершенствование экономического механизма предполагалось осуществить с учетом опыта НЭПа и хозяйственной реформы 1965 года. Ключевой вклад в разработку реформы второй половины 1980-х годов внесли, в частности, Л.И. Абалкин, А.Г. Аганбегян, А.И. Анчишкин, Н.Я. Петраков, С.Д. Шаталов, Е.Г. Ясин. В соответствии с их идеями основными элементами экономической политики перестройки стало значительное расширение самостоятельности предприятий, а также допущение частнопредпринимательской деятельности в форме кооперативов и индивидуальной трудовой деятельности. В 1987–1988 годы были приняты соответствующие нормативные акты. Позднее к этим мерам добавились: развитие арендных отношений вплоть до возможности передачи арендованного имущества в частные руки, разгосударствление (приватизация) предприятий, создание частных банков.

Меры по экономическому реформированию страны подкреплялись политической реформой, включавшей распространение гласности, демократизацию политической системы, свободные выборы в законодательные органы власти всех уровней и отказ от однопартийной политической системы.

Реформа предприятий предполагала значительное расширение их независимости от центральных органов управления. Ее гарантией считалась выборность директорского корпуса трудовым коллективом, лишавшая вышестоящие инстанции главного инструмента давления на предприятия.

Расширение самостоятельности предприятий касалось и формирования системы оплаты труда, что создавало порочный круг расширения потребления за счет накопления: трудовой коллектив избирал директора, которому предоставлялась полная свобода действий при готовности направлять больше ресурсов на оплату труда. Фактически руководители предприятий получили все права собственника без ответственности за эффективность принимаемых решений. В отсутствие частной собственности не оставалось механизма, побуждающего фирмы к инвестированию в противовес потреблению.

Новые рыночные институты. Кооперативы, по сути, превратились в частные предприятия. В дефицитной экономике их деятельность ориентировалась не столько на производство товаров и услуг, сколько на перераспределение товарных и денежных потоков из государственного сектора в рыночный, тем более что власть поначалу рекомендовала создавать кооперативы при государственных предприятиях. В то же время кооперативы наполняли отечественный рынок импортными товарами по «договорным ценам». Новыми институтами рыночной экономики стали товарные биржи и негосударственные банки.

Новые рыночные институты формировались при сохранении государственного ценообразования на основную номенклатуру товаров и услуг и доминировании государственной собственности на средства производства. Результатом такой политики стало быстрое углубление социально-экономического кризиса. Демократизация вытащила «стержень принуждения», а новых механизмов создано не было.

С 1988 года начался спад производства в сельском хозяйстве, с 1990 года – в промышленности. Продолжала разрушаться финансовая система. Дефицит бюджета в 1989 году составил 11 % ВНП, в 1991 —уже 16 %. Внешний долг превысил 80 млрд долл. Резко выросли темпы инфляции: если в 1990 году инфляция составила 10 %, то в конце 1991 года она достигла 25 % в неделю. Нарастал товарный дефицит. Оборот теневого сектора, по минимальным оценкам, составил 90 млрд руб. (в ценах 1988 года). Золотой запас в 1985–1991 годах сократился в 10 раз и составил в конце 1991 года всего 240 тонн.

Масштабы экономического спада были обусловлены наложением нескольких кризисов, таких как экономико-политический кризис позднего социализма, макроэкономический кризис, структурный кризис индустриальной системы. Ошибки правительства (в первую очередь политика популизма) только усугубили ситуацию. Высокообразованное советское общество требовало быстрого перехода к демократическим принципам организации государственной власти. Однако соответствующие этим политическим принципам институты рыночной экономики не могли формироваться быстро, требовалось значительное время для создания новой системы институтов.

Ситуация на рубеже 1980-1990-х годов. Кризис приобрел системный характер, охватив не только экономическую, но и социально-политическую сферу. Быстро оформлялись разнообразные группы интересов; возникло несколько конкурирующих друг с другом центров власти. Ужесточалась конкуренция между институтами власти (прежде всего союзными и республиканскими) за контроль над социально-политическими процессами.

Экономика оказалась заложницей политического противостояния. Началась «война за бюджет»: союзные республики отказывались перечислять налоги в федеральное казначейство, настаивая на переходе к одноканальной системе сбора налогов при усилении собственного контроля над расходами руководства СССР. Острой оказалась борьба за налоговую базу, т. е. за подконтрольность предприятий союзному или республиканскому руководству. Дефицит бюджета составлял 11 % ВНП; поступления в бюджет в реальном выражении неуклонно снижались.

Программы реформирования экономики. В конце 1980-х годов началась также «война программ» экономических реформ и выхода из кризиса. Существовало три основных варианта антикризисных мероприятий: (1) Консервативный вариант («административная стабилизация») предполагал остановку и поворот вспять процессов политической демократизации, повышение уровня управляемости народным хозяйством и на этой основе – медленное реформирование и модернизацию советской экономики. (2) Рыночно-либеральный вариант предусматривал приватизацию собственности и либерализацию цен. В русле этого подхода разрабатывалась программа «500 дней» С.С. Шаталина и Г.А. Явлинского (осень 1990 года), а также программа Е.Т. Гайдара (осень 1991 года). (3) Умеренный вариант правительства СССР («программа Н.И. Рыжкова – Л.И. Абалкина»), содержавший набор компромиссных мероприятий, не нашел политической поддержки. Консервативную стабилизацию намеревались реализовать инициаторы провалившегося государственного переворота (август 1991 года). Таким образом, осенью 1991 года сложились условия для практической реализации либерально-рыночного варианта реформ. Кроме того, после августа 1991 года государственные институты СССР оказались разрушенными и у правительства не осталось административных ресурсов для осуществления иной модели экономической политики, кроме либеральной.

Политико-экономический кризис. Ситуация в стране с конца 1991 года была катастрофической: за 1991 год национальный доход снизился более чем на 11 %, ВВП – на 13 %. Внешний долг увеличился до 83,4 млрд долл., внутренний валютный долг – до 5,6 млрд долл. Золотовалютные резервы резко сократились: на 1 января 1992 года золотой запас составил менее 300 тонн. Дефицит госбюджета достиг, по оценкам Мирового банка, 30,9 % ВВП. Государство утратило контроль над финансовыми процессами и денежным обращением. Началось бегство от рубля, вытеснение товарно-денежных отношений бартером; росли административные ограничения межрегионального товарообмена. Сельскохозяйственные предприятия значительно уменьшили поставки продукции государству: при сокращении валового сбора зерна на 24 % его государственные закупки уменьшились на 34 %, причем в стране не было альтернативной (частной) системы снабжения населения продовольствием. К концу 1991 года запасов продовольствия в крупнейших индустриальных центрах страны оставалось на 6–7 дней.

СССР как единое государство разрушался: экономические и политические ориентиры республик все более расходились, а попытки воссоздать союзные структуры путем создания Межреспубликанского экономического комитета оказались безрезультатными. В союзных республиках были созданы собственные эмиссионные центры (нацбанки), готовые приступить к бесконтрольному выпуску рублей.

6 ноября 1991 года было сформировано новое правительство России. Функции премьера взял на себя президент Б.Н. Ельцин, а его заместителями стали Г.Э. Бурбулис, Е.Т. Гайдар и А.Н. Шохин. Гайдар был идеологом и руководителем рыночной трансформации российской экономики.

Программа посткоммунистических преобразований включала: либерализацию экономики (прежде всего цен и внешнеэкономической деятельности), макроэкономическую стабилизацию (бюджетную и денежную), приватизацию как важнейшую институциональную задачу. Предстояло заново создать систему рыночной экономики, начиная с налоговой системы и заканчивая системой социальной поддержки наименее обеспеченных слоев населения.

Первичным звеном стабилизационных и реформаторских усилий стала финансово-денежная сфера. Либерализация цен (январь 1992 года) позволила: уменьшить финансовую несбалансированность экономики; быстро ликвидировать «денежный навес», обусловленный инфляционной денежно-кредитной политикой предыдущих лет; создать предпосылки для более эффективного распределения производственных ресурсов; ввести конкурентные начала в поведение и взаимодействие предприятий. Наполнился потребительский рынок, товарный дефицит исчез, домашние хозяйства вследствие резкого и значительного падения доходов уменьшили ажиотажный спрос. Вместе с тем либерализация валютной политики, сопровождаемая введением внутренней конвертируемости рубля (лето 1992 года), привела к уменьшению импортных субсидий предприятиям.

Макроэкономическая нестабильность. Попытки проводить стабилизационную политику в 1992 году оказались безуспешными. Макроэкономическая нестабильность была обусловлена многими факторами: отсутствием конституционных основ взаимодействия исполнительной, законодательной и судебной ветвей власти, а также подчиненностью Центрального банка РФ (ЦБ РФ) парламенту; коалиционным характером исполнительной власти, в состав которой входили представители различных групп; неразвитостью рыночных институтов; неурегулированностью отношений с республиками бывшего СССР, отсутствием четких таможенных границ и сохранением в 1992–1993 годах единого рублевого пространства, что не позволяло правительству в полной мере контролировать денежное предложение.

С мая по август 1992 года было принято примерно двадцать законов РФ, указов президента и постановлений правительства о направлении на социальные цели дополнительного финансирования, составившего около 2,5 % годового ВВП. Вопросы поддержки отечественной промышленности, сельского хозяйства и других отраслей, а также преодоления кризиса неплатежей решались путем расширения объемов кредитов ЦБ РФ. Всего за июль-сентябрь 1992 года таких кредитов было выдано в объеме 9 % годового ВВП. Кредиты предоставлялись по ставке ниже уровня инфляции, т. е. фактически с выплатой заемщику премии. В результате индекс инфляции в 1992 году равнялся 2500 %. Дефицит бюджета за первую половину 1992 года составил 6,6 % ВВП и продолжал нарастать. Подобная ситуация была в значительной мере результатом слабости политических позиций правительства, что делало его уязвимым перед лоббистами.

Курс на стабилизацию. Принятие новой Конституции России (1993 года) способствовало налаживанию экономической жизни, в том числе экономической стабилизации. Были упорядочены процедуры принятия экономических (прежде всего бюджетных) решений. ЦБ РФ стал независимым институтом. Постепенно изменялось поведение экономических агентов, формировалась финансовая инфраструктура, позволившая обеспечивать неэмиссионное финансирование дефицита госбюджета за счет заимствований на финансовых рынках. В 1995 году была осуществлена денежная стабилизация, уровень инфляции снизился до 131 % годовых.

Бюджетный кризис. В 1990-х годах расходы государства устойчиво превышали его доходы. Эта проблема могла быть решена либо стабилизацией доходов бюджета путем проведения налоговой реформы, либо сокращением бюджетных расходов и их реструктуризацией, для чего требовалась структурная реформа отраслей бюджетного сектора (включающая военную реформу, а также реформы гос-управления, жилищно-коммунальной сферы и др.). Однако политические ограничения не позволяли правительству ни сократить бюджетные обязательства, ни получать доходы, соответствующие уровню принимаемых им обязательств. Особенно острой была проблема накопления задолженности по поступлению налогов в федеральный бюджет. При этом всплески налоговых неплатежей наблюдались в периоды ослабления власти федерального центра, прежде всего накануне выборов.

На пути к финансовому кризису 1998 года. Стабилизация экономики была проведена непоследовательно, поскольку денежная стабилизация не дополнялась бюджетной. Сохранение дефицита госбюджета привело к наращиванию государственного долга (краткосрочного внутреннего в виде государственных ценных бумаг ГКО и долгосрочного валютного) и накоплению бюджетной задолженности перед получателями средств. Результатом стали: рост налоговой задолженности перед бюджетом, задержки в выплате зарплаты и пенсий, бартеризация экономики.

Продолжающийся спад производства, неспособность государства решить проблемы бюджета, возрастающая зависимость экономики страны от ситуации на финансовых рынках – все эти факторы способствовали поддержанию нестабильности. В условиях азиатского финансового кризиса и ухудшения мировой конъюнктуры на рынке энергоносителей нестабильность реализовалась в августе 1998 года полномасштабным кризисом финансовой системы.

Государственный долг. Массовое бегство капиталов с российского рынка и не поддающийся обузданию рост стоимости доступных России заимствований вынудили правительство пойти одновременно на дефолт выплат по внутреннему долгу и резкую девальвацию рубля. Дефолт означал отказ от продолжения выплат по внутреннему долгу. Номинированные в рублях ценные бумаги (ГКО-ОФЗ) со сроками погашения до 31 декабря 1999 года переоформлялись в новые ценные бумаги, причем курсовой риск должны были нести сами инвесторы. Был объявлен 90-дневный мораторий на возврат банками кредитов нерезидентам, на выплату страховых платежей по кредитам, обеспеченным залогом ценных бумаг. Наконец, денежные власти перешли к плавающему курсу рубля. За 1998 год ВВП упал на 6 %, инфляция составила 84 %, реальные располагаемые доходы населения сократились на треть. Банковская система и финансовые рынки вступили в полосу кризиса.

Однако удалось избежать сползания в гиперинфляцию и сохранить достижения стабилизации. Дефолт и обесценение внутреннего долга, обесценение в реальном выражении социальных обязательств государства (зарплат и пенсий) облегчили тяжесть бюджетной проблемы. Скачок цен обернулся повышением номинальных доходов бюджета (прежде всего через НДС). В этих условиях правительство Е.М. Примакова проводило жесткую бюджетную политику.

Девальвация рубля повысила конкурентоспособность российских товаров на внутреннем рынке и дала толчок импортозамещающему росту на базе имеющихся мощностей. Увеличение экспорта в условиях улучшившейся в конце 1999 года конъюнктуры рынка энергоресурсов и расширения возможностей экспортных отраслей стимулировало вторую волну роста (осень 1999 – лето 2000 года). В 1999 году ВВП увеличился на 5,2 %, а в 2000-м – на 8,3 %; инвестиции возросли соответственно на 5 и 17,5 %; к концу 2000 года показатели уровня жизни почти достигли докризисного уровня.

Приватизация прошла ряд этапов: 1991–1992 годы – подготовка концепции и нормативно-правовой базы; 1993–1995 годы – массовая приватизация в чековой (ваучерной) форме; 1995–1996 годы – передача в частные руки крупных и потенциально привлекательных объектов через «залоговые аукционы»; с 1997 года – переход к преимущественно денежной приватизации, ориентированной на пополнение государственного бюджета и стимулирование инвестиционной активности.

Выбор чековой формы массовой приватизации был обусловлен отсутствием достаточного платежеспособного спроса населения, низким интересом иностранных инвесторов к приватизации в условиях нараставшей политической и экономической нестабильности, отсутствием достаточного административного ресурса у государства для проведения приватизации по индивидуальным схемам – вместо них применялись типовые процедуры. Кроме того, выбор этой формы приватизации был связан с необходимостью решительного ограничения и отмены субсидирования предприятий со стороны госбюджета, решения задачи по формированию социальной базы стабилизационной политики, а также обеспечения политических предпосылок укрепления рыночной демократии.

В 1992–1994 годах чековая приватизация проводилась как передача фактического контроля: (1) менеджменту, (2) трудовому коллективу, (3) группе потенциальных инвесторов. Часть пакетов акций предприятий закреплялась в государственной собственности с последующей продажей на чековых аукционах или позднее на торгах за реальные деньги.

В 1995–1996 годах правительство пошло на передачу в частные руки ряда крупных предприятий нефтедобычи и металлургии. После 1997 года государство начало продавать пакеты акций и целые предприятия на торгах (см. табл. 1 и 2). Процедура приватизации стала регламентироваться Федеральным законом о приватизации государственного и муниципального имущества (2001).

Таблица 1

Структура приватизированного государственного и муниципального имущества по формам собственности и формам приватизации, 1993–1997 годы

* По состоянию на дату приватизации.

Таблица 2

Структура приватизированного государственного и муниципального имущества по формам собственности и формам приватизации, 1998–2001 годы

* Всего в 1998–2001 годах изменили форму собственности 137,8 тыс. государственных и муниципальных унитарных предприятий и организаций.

По состоянию на дату приватизации.

Гайдар Е.Т. Аномалии экономического роста. М., 1997.

Дроздов В.В. Экономические реформы в СССР (1953–1985 гг.). М., 1998.

Корнай Я. Дефицит. М., 1990.

May В. Экономическая реформа: сквозь призму конституции и политики. М., 1999.

Рынок и реформы в России: исторические и теоретические предпосылки. М., 1995.

Стародубровская К, May В. Великие революции от Кромвеля до Путина. М., 2001.

Экономика переходного периода: Очерки экономической политики посткоммунистической России. 1991–1997. М., 1998.

Ясин Е.Г. Российская экономика: Истоки и панорама рыночных реформ. М., 2003.

Противоречия социалистической доктрины
(исторический очерк)[2]2
  Опубликовано в: Противоречия социалистической доктрины. Исторический очерк // Известия АН СССР: Серия экономическая. 1990. № 3.


[Закрыть]

Социализм – это учение о будущем справедливом общественном устройстве. Принципиальной особенностью любой социалистической концепции является ее прогностический характер. Если концепция претендует на нечто большее, чем оставаться фантазией породившего ее автора, она должна содержать в себе более или менее четкое обоснование прогноза.

Вопрос о критерии, позволяющем оценивать направленность социально-экономических преобразований, продвижение к новому строю весьма актуален в социалистической доктрине. И тут важно отделять главное от второстепенного, существо социально-экономического прогресса от тех или иных форм общественной жизни. Иначе доктрина сводится к более или менее подробному перечислению некоторых признаков, которые якобы и являются свидетельствами социальной справедливости. Без решения проблемы критерия прогрессивности преобразований бессмысленны рассуждения о социализме, что подтверждается и историческим опытом развития как социалистической теории, так и «реального социализма».

Я не ставлю перед собой цель дать в настоящей работе какие-то точные определения, сформулировать конкретные критерии «социалистичности». Такие попытки время от времени предпринимаются обществоведами, а с началом перестройки они по вполне понятным причинам участились. Мне они видятся бесперспективными практически и не обоснованными теоретически уже по одной той причине, что сами представления о социализме находятся в тесной зависимости, по крайней мере, от двух факторов – характера эпохи и социальных сил. Понятно, что взгляды на счастливое и справедливое общественное устройство сегодня отличаются от представлений не только столетней, но и тридцатилетней давности. Понятно также, что идеал справедливости по-разному видится различным социальным силам, даже если они все считают себя борцами за коммунизм. Советское общество первых лет перестройки продемонстрировало это с потрясающей наглядностью: мы все за социализм, мы все за перестройку, мы все по одну сторону баррикад и готовы стрелять друг в друга, чтобы отстоять «свой» социализм (благо, находясь по одну сторону баррикад, это делать удобнее).

* * *

История социалистических учений предстает как развитие и противоборство двух начал, вытекающих из противоречия между основными принципами социальной справедливости – свободой и равенством.

Представления, возникшие еще на ранних стадиях цивилизации, основывались на уравнительно-тоталитарной интерпретации существа справедливого строя. В этой доктрине социальная справедливость полностью отождествлялась с равенством, по отношению к которому все остальные проблемы функционирования общества выступают как производные. В работах Г. Бабефа такой взгляд получил, пожалуй, наиболее полное воплощение и завершение. Он писал: «Счастье… может быть лишь следствием уравнения: уравнение способствует совершенству и уничтожает лишь то, что разрушительно»[3]3
  Бабеф Г. Письмо Дюбуа де Фоссе. Июнь 1786 г. // Утопический социализм. Хрестоматия / Отв. ред. А.И. Володин. М.: Политиздат, 1982. С. 178.


[Закрыть].

Довольно низкое развитие производительных сил, чрезвычайно медленное их совершенствование легли в основу данной модели и обусловили представления об относительной простоте хозяйственных взаимосвязей, очевидности и безальтернативности желательного пути дальнейшего движения общества, усложняемого и запутываемого неразумностью сложившихся форм хозяйствования, раздираемого классовыми противоречиями. Идея упрощения социально-экономической системы проявлялась по-разному.

Во-первых, в представлении системы потребностей как довольно ограниченной по составу и устойчивой во времени совокупности в основном вещных потребностей, которые даны самой природой и в равной мере (как по структуре, так и по интенсивности) присущи всем людям. Во-вторых, в представлении об очевидности целей функционирования общества – поддержании равного благополучия всех граждан в условиях сложившейся системы производительных сил. Иными словами, технический прогресс выводился как бы за рамки социального бытия, а движение должно было осуществляться в установленных формах, воспроизводя данную техническую базу, растущую лишь количественно. В-третьих, в представлении о слиянии интересов различных субъектов в единый интерес ассоциации (общины, государства). Этот вывод объяснялся обычно тем, что в условиях равного удовлетворения потребностей появляется заинтересованность во всеобщем труде друг для друга.

Догмы о простоте потребностей, очевидности целей и единстве интересов составляли основу представлений о социально-экономическом механизме функционирования будущего общества. Названные исходные постулаты снимали вопрос о трудовой мотивации, ограничивая его, с одной стороны, уверенностью во всеобщей заинтересованности в труде в условиях равного пользования его плодами, а с другой стороны, обязанностью всех трудиться и суровым наказанием за попытки уклониться от этой священной обязанности.

Тезис о единстве интересов так или иначе обусловливал их персонификацию – в вожде (или центральном органе), который является выразителем этого единства и потому занимает особое положение в системе «абсолютного равенства». Тем самым предполагалось сохранение общественной иерархии, жесткого разделения на управляющих (самых умных и справедливых, знающих, что нужно для всеобщего счастья) и управляемых, обязанных точно выполнять ту работу, которая им предписана законом и должностными лицами. Ради высших целей подавлялись и нивелировались интересы людей[4]4
  Видя основную задачу будущего справедливого общественного устройства в том, чтобы обеспечить каждому человеку «достаток и ничего, кроме достатка», Бабёф так описывал соответствующую этой цели хозяйственную систему: «Установить общее управление; уничтожить частную собственность, прикрепить каждого человека, соответственно его дарованию, к мастерству, которое он знает; обязать его сдавать в натуре плоды своего труда на общий склад и создать простую администрацию распределения, администрацию продовольствия, которая, ведя учет всех сограждан и всех изделий, распределит последние на основе строжайшего равенства и распорядится доставить их по месту жительства каждого гражданина» (курсив мой. – В.М.). См.: Бабеф Г. Манифест плебеев // Утопический социализм. Хрестоматия. С. 205.


[Закрыть].

Иных, внутренних факторов сохранения и воспроизводства системы «всеобщего равенства» просто не существовало в социальном анализе утопистов вплоть до XIX века. Историческая практика свидетельствовала об одном: любые изменения в организации производства и обмена способны лишь усилить или модифицировать неравенство, порождать новые несправедливости. И только следование установленному порядку могло обеспечить равное счастье для всех.

Истории известно немало уравнительно-тоталитарных моделей социализма. Если неразвитые производительные силы составляли материальную основу подобных концепций, то их социальную базу формировал предпролетариат – разорявшиеся мелкие собственники (крестьяне, ремесленники), уже утратившие собственность, но сохранявшие тягу к уравнительной справедливости под мудрым руководством сеньора, превращающегося в Единое Государство. Коренной порок всех этих систем состоял в том, что в них сохранялось и воспроизводилось отчуждение работников от средств производства и в конечном счете от активного участия в социальном процессе.

Капитализм с его бурным прогрессом науки и техники, с идеей потенциальной безграничности человеческих возможностей создал принципиально новую ситуацию. Личная свобода и инициатива индивида становятся одной из фундаментальных основ прогрессивного развития общества. Свобода личности теперь не просто возможна, но является необходимым фактором функционирования социальной системы. Этот акцент очень важен для характеристики новых условий существования общества вообще и развития социалистической идеологии в частности; он не может быть принижен ссылками на ограниченность демократических свобод на ранних стадиях развития капитализма.

Вместе с тем свобода явно вела к новой дифференциации общества, углублению социального неравенства, усилению противостояния богатых и бедных. Противоречие между социальным и экономическим прогрессом, по сути, явилось модификацией общей проблемы – соотношения равенства и свободы. Именно в этот исторический период активно формируется принципиально новая парадигма учения о социализме. В ее основе – проблема создания необходимых условий для свободного и всестороннего развития личности как предпосылки свободного развития всей ассоциации. В центре внимания находится творческая деятельность как неотъемлемая черта человека, его первая жизненная потребность. Общество должно не подавлять личность, не подчинять ее себе, а создавать адекватные формы преодоления противоречий между интересами всей ассоциации и отдельных ее членов. Равенство является не предпосылкой, а результатом свободы и понимается как доступность для каждого высших благ цивилизации. Последнее вполне понятно: новая, более высокая ступень в развитии производительных сил позволяет уже отказаться от представления о равенстве как об уравнительности в распределении.

Принципиально меняется роль самих производительных сил в обосновании возможности, а затем и необходимости социалистических преобразований. При всей важности тех или иных конкретных форм организации жизни общества (внимание к подробностям у социалистов XIX века отнюдь не ослабевает) именно на характер, тенденции и стимулы развития производства все чаще обращают внимание мыслители, которых принято называть «патриархами социализма». Разумеется, нельзя утверждать, что их предшественники были противниками прогресса производительных сил. Более того, бабувисты, которые ближе всего стояли к идеям XIX века, даже специально замечали, что в «обществе равных» будут широко применяться и совершенствоваться машины, облегчающие труд человека. Но в логике всех более ранних утопий проблема эта была вторичной: прогресс производительных сил не рассматривался как фактор, определяющий само существование социализма.

Поворот намечается у А. де Сен-Симона и Ш. Фурье. С их точки зрения, прогресс производительных сил – необходимое условие утверждения нового строя. На этом строится и их социально-экономический анализ.

Коллективная организация производства, свободный и привлекательный труд, отрицание наемного труда – таковы, по мысли Ш. Фурье, важнейшие черты справедливого общественного устройства. Но требуется и соответствующий механизм, стимулы прогресса. Свою модель автор как раз и стремится построить на фундаменте реальных экономических отношений, связать их с развитием, а не с подавлением разнообразных интересов субъектов хозяйственной жизни. Идея сочетания интересов вообще является важнейшим принципом экономической системы социализма Ш. Фурье и, безусловно, его выдающимся теоретическим достижением. Им была поставлена задача создания такой социальной системы, в которой бы «каждый отдельный человек, следуя только своему личному интересу, служил постоянным интересам массы». Именно с поиском более конкретного механизма реализации этого принципа связаны и некоторые выводы Ш. Фурье, которые обычно недооцениваются или трактуются как не вполне социалистические. Ш. Фурье настойчиво искал такую модель экономики, которая обеспечивала бы действенную внутреннюю хозяйственную мотивацию членов ассоциации и не воспроизводила наемный труд в какой бы то ни было форме. Отсюда и стремление не «обобществлять имущества», но сделать всех собственниками, для чего надо сохранить частную собственность в форме, аналогичной акционерной, а распределение дохода осуществлять по труду, таланту и капиталу. Отсюда и идеи производственной демократии, предполагающей право каждого работника участвовать в управлении производством, включая выборность руководителей, коллективную разработку и принятие планов. Отсюда и беспрецедентный для социалистических теоретиков вывод о возможности сохранения конкурентных начал в будущем обществе, и это притом, что Ш. Фурье был одним из самых ярких и резких критиков конкуренции при капитализме.