Текст книги "Московские слова, словечки и крылатые выражения"

Пешеходный Арбат – это «бизнес». Торговцы предлагают сомнительные сувениры. Бродят любопытствующие «гости столицы», иностранцы-туристы. Москвичей на теперешнем Арбате и не увидишь, забредет какой-нибудь, подстрекаемый любопытством, и скорей бежит прочь. Нынешний Арбат чужд Москве. Теперь-то уж ясно, что Арбат в который раз наглядно продемонстрировал очередной поворот в государственной и партийной политике.

Но следует отметить, что заселение Арбата новой «элитой» сопровождалось созданием ему престижного мифа.

Миф этот начал складываться в 1930-е годы и развивался по мере того, как его заполняли партийные и советские кадры и входили в роль хозяев жизни. Путеводители отразили это движение. В последнем предреволюционном – 1917 года издания – путеводителе «По Москве» (под редакцией Н.А. Гейнике) об Арбате имеются лишь две фразы: что поселение с таким название существовало еще до Смуты и что Арбатом называлась в XVI–XVII веках Воздвиженка, и лишь после сооружения стен Белого города название было перенесено «на нынешний Арбат». В трех выпусках коллективного сборника «Культурно-исторические экскурсии» (1923 г.) Арбату посвящен один абзац, причем не его связям с культурой и историей, а его современному виду: «Но припомним Арбат. Его пейзаж тесно связан с бегущими трамваями, мчащимися автомобилями, трясущимися извозчиками, спешащими, заполняя тротуары, пешеходами; и это движение дает особый оттенок лицу города». В первом советском «историко-культурном путеводителе» В.А. Никольского «Старая Москва» (1924 г.) об Арбате упоминается также лишь единожды в связи с плачевным концом жизни московского обер-полицмейстера 1820—1830-х годов А.С. Шульгина, который «пропил и проел Тверской дом и жил где-то на Арбате, в дрянном домишке, сам рубил себе капусту и колол дрова». Заметное место Арбат занял в путеводителе 1926 года «По революционной Москве», и с того времени мало-помалу создается Арбату имидж культурной, первоклассной улицы. Ко второй половине 1930-х годов Арбат предстает уже в роли центральной улицы района. В путеводителе В. Длугача и П. Португалова «Осмотр Москвы», выдержавшем в предвоенные годы три издания, Арбату посвящено уже десять страниц, в три раза больше, чем Пречистенке (Кропоткинской). Об Арбате говорится, что это «одна из оживленнейших улиц Москвы», что «ряд домов на Арбате связан с А.С. Пушкиным и именами выдающихся деятелей в области культуры». Правда, в этом путеводителе к Арбату «приписаны» переулки, всегда считавшиеся пречистенскими и поварскими. Пушкин призван был облагородить местожительство «детей Арбата» и их комчванство.

Пик торжества арбатского мифа пришелся на 1993 год, когда широко отмечалось всей Москвой 500-летие Арбата. Было издано большое количество книг о его истории, не было газеты, которая не публиковала бы материалы о нем, проводились конференции, торжественные заседания. К тому времени на Арбате открылись два музея – «Квартира А.С. Пушкина», в которой поэт прожил в 1831 году с молодой женой Н.Н. Гончаровой около двух месяцев, и музей Андрея Белого, в доме, в котором он родился. Открытиями этих музеев отмечены две славнейшие литературные эпохи в истории Арбата.

Юбилей ярко и убедительно продемонстрировал уникальность, историческую ценность, духовную и художественную красоту арбатского района – улицы Арбат и прилегающих к нему переулков. Разум и логика подсказывают, что здесь должен быть создан московский городской (а по значению – мировой) заповедник. Но – отгремели праздничные фанфары – и начались на Арбате сносы домов, о славном историческом прошлом которых писали в газетах и которыми восхищались москвичи, началась стройка «элитных» домов, разрушающих и вид и планировку арбатских кварталов, – на Арбат двинулась следующая орда опричнины – государевы сильные люди новых властителей и еще более сильные тугие кошельки.

Но вот удивительное дело – за всю свою долгую – в полтысячи лет – историю Арбат сохранил свое название даже в эпоху советских переименований, хотя, казалось бы, по его населению (которое Окуджава ядовито назвал «фауной») он должен бы быть переименован в первую очередь. Правда, в XVII веке царь Алексей Михайлович, как было сказано выше, повелел не называть более улицу Арбатом, а именовать ее Смоленской, но москвичи не приняли нового названия, и оно не привилось.

К эпитету «странное», которым Булат Окуджава характеризует название «Арбат», следует добавить и второй – «непонятное». «Странное» – это нечто необычное, но по большей части все-таки понятное, а «Арбат» – слово, значение которого было уже непонятно москвичам XVIII века.

С начала XIX века москвоведы пытаются объяснить значение названия «Арбат». Некоторые из их соображений попали в печать.

Видимо, первым в печати появилось утверждение анонимного автора в «Энциклопедическом лексиконе» А. Плюшара (1838 г.): «Слово Арбат на татарском языке значит «жертвоприношение», и здесь когда-то приносились жертвы татарами».

Известный историк и археограф Павел Михайлович Строев в одном из примечаний к своей работе «Выходы царей и великих князей Михаила Федоровича, Алексея Михайловича и Феодора Алексеевича» (1844 г.) высказал мнение, что называние Арбат происходит от татарского слова «арба», то есть телега, и подтверждение этому он видит в близости слободы мастеров Колымажного двора (в районе Знаменки и Волхонки). Однако последующие исследователи резонно замечают, что «арба» и «колымага» – совсем разные вещи: в древнерусском языке слово «колымага» обозначало не экипаж, а походный «стан», «шатер», «палатку», и запись в Ипатьевской летописи под 1208 годом прямо указывает на это: «И возвратишася во колымаги свои, рекши во станы». Кроме того, ничто не подтверждает того, что в Москве когда-нибудь использовалось такое средство передвижения, как арба.

Следующая версия была выдвинута И.Е. Забелиным в 1893 году в статье «Опричный дворец царя Ивана Васильевича». Забелин, отметив, что в ряде случаев, в том числе и первом летописном упоминании 1493 года, название улицы встречается не в форме «Арбат», а «Орбат», далее рассуждает так: в русском языке, если слово начинается со звука «г», то этот начальный звук может выпадать, так, например, вместо «государь» говорят и пишут «осударь». Поэтому можно предположить, что первоначальный вид слова «Орбат» имел форму «Горбат». «Горбавьство, рекше кривость», – приводит Забелин толкование из старинной рукописи. Таким образом, делает он вывод, название «Арбат» зафиксировало собой кривизну местности и улицы.

Первая же серьезная, целиком посвященная объяснению названия «Арбат» статья, написанная известным археологом и искусствоведом, хранителем Оружейной палаты Кремля, В.К. Трутовским, появилась в печати в 1912 году в первом выпуске сборника «Старая Москва», издававшемся одноименной комиссией, и называлась «Происхождение названия Арбат». В ней подведены итоги всех предшествующих попыток объяснения этого старинного московского названия.

Гипотезе И.Е. Забелина он противопоставляет указание на то, что по своей «горбатости» и «кривизне» Арбат не выделяется среди других московских улиц, и многие из них по своему рельефу могут претендовать на это название с большим основанием. Также он не соглашается и со Строевым.

Про утверждение «Энциклопедического словаря» А. Плюшара Трутовский пишет: «Производили его (название Арбат. – В.М.) от подобного будто бы татарского слова, означающего жертвоприношение, и объясняли тем, что «могло быть, что в этих местностях, во время татарского владычества, происходили жертвоприношения». Однако ни слова такого с этим значением не удалось найти в татарском языке, ни каких-либо исторических указаний или данных для подтверждения того, что именно в этих местах татары не только устраивали свои более или менее продолжительные стоянки, но и совершали обряды жертвоприношений. Да и о том, могли бы быть здесь какие-либо языческие обряды религиозного характера татар, нет никаких сведений, не говоря уже, что с начала XIV в. татары были мусульманами и едва ли совершали свои прежние, языческие обряды, что особенно строго преследуется исламом».

Трутовский включает в сферу своих рассуждений также названия московских улиц, по всей видимости, однокоренных с названием Арбат: Арбатецкую улицу и Арбатецкие переулки в Рогожской части близ Крутиц, к которым можно добавить еще существовавший в XVIII веке Арбатецкий переулок на Воронцовом Поле.

В.К. Трутовский возвращается к тому, чтобы корень названия «Арбат» искать в восточных языках. «Я полагаю, – пишет он в статье «Происхождение названия «Арбат», – что Арбат происходит от арабского слова «рабад», во множестве – «арбад», что означает «пригород»… Это значение слово имело уже в X веке, что видно из описания города Хоросана у Максуди: «Внутренний город (медина) расположен на средине города в обширном смысле (белед) и теперь разрушен; его (т. е. внутренний город) со всех сторон окружают пригороды (рабад)…» Другой путешественник о Дамаске выражается так: «У него есть пригород (рабад) по сю сторону стены, окружающей большую часть самого города и по величине равной последнему». Это известие интересно еще тем, что если его приложить, например, к Москве, к нашему Арбату, – подчеркивает Трутовский, – то получится картина, точно снятая с натуры».

Правда, если Арбат и можно назвать пригородом Москвы XIV века, то Арбатецкие улицы в силу их отдаленности от города пригородом не назовешь.

Версия Трутовского получила признание и считается наиболее вероятной. В последнем издании (1988 г.) справочника «Имена московских улиц» хотя и упоминается о версии П.М. Строева, предпочтение отдается гипотезе Трутовского: «Арбат («арбад», «рабад», «рабат») – слово арабского происхождения, означающее пригород, предместье».

Более полувека мнение Трутовского о происхождении названия «Арбат» господствовало безраздельно. Оно кочевало из книги в книгу, из статьи в статью, не вызывая ни возражений, ни критики. Не появлялось и новых гипотез.

И лишь в семидесятые-восьмидесятые годы XX века вновь к этому вопросу вернулся старейший москвовед и старожил Арбата Дмитрий Николаевич Афанасьев. Собирая материалы по истории Арбата и подвергая проверке уже известные сведения, он, естественно, обратился и к самому названию района и улицы. Все существующие гипотезы о происхождении и значении топонима «Арбат» имели, по его мнению, изъян, и он предложил свою версию.

К сожалению, Дмитрий Николаевич не успел написать задуманную обширную работу об Арбате, но отдельные ее части он читал на заседаниях клуба «Москва» и Комиссии «Старая Москва», и по ним можно судить, насколько она интересна и оригинальна. Он скончался в 1991 году, и его отпевали на родном Арбате в старой Филипповской церкви. Свою версию о происхождении названия «Арбат» Дмитрий Николаевич изложил в интервью, которое было напечатано в газете «Московский старожил» в июле 1991 года.

Афанасьев к разгадке слова «Арбат» пошел отличным от его предшественников путем: он выписал из атласов все географические название «Арбат». Их оказалось немало: в Хакассии горы Большой и Малый Арбат, на Алтае река Арбат, в Саянах – горный хребет, в Казахстане – ручей и так далее, особенно много набралось Арбатов – ручьев и оврагов. Причем все эти названия находились в местах, где жили или живут сейчас народы, говорящие на тюркских языках.

«Арбат – слово тюркское, – размышлял Дмитрий Николаевич, – спору нет. Но как найти связующую нить между этими названиями – многочисленными горами и реками, оврагами и ручьями?»

В молодости Афанасьев работал в Средней Азии, там он встречал немало слов, имеющих в своем составе корень «ар» – вода, но вот вторая часть интересующего его слова – «бат» – не поддавалась объяснению. Однако Дмитрий Николаевич все-таки выяснил, что в древности «бат» обозначало «стекать». Таким образом, слово «арбат» в переводе значит «стекающая вода». Такое название вполне подходит для местности, где ручьи текут по оврагам. Старая арбатская местность (нынешняя Воздвиженка) была изрыта оврагами; при Иване Грозном, когда строили Опричный дворец, их засыпали песком.

Такова самая последняя опубликованная версия о происхождении и значении московского названия «Арбат», версия Д.Н. Афанасьева.

Наверное, версия Афанасьева – последняя по времени, но не последняя в истории объяснения старинного и загадочного топонима.

В заключение приведу свои собственные соображения о значении московского названия «Арбат».

Гипотеза «Энциклопедического словаря» А. Плюшара об Арбате как месте жертвоприношений привлекла в свое время внимание А.А. Мартынова, автора работы «Названия московских улиц и переулков с историческими объяснениями» (1888 г.) и И.К. Кондратьева, упомянувшего ее в своей «Седой старине Москвы» (1893 г.). Оба эти крупные исследователя истории Москвы гипотезу словаря не поддерживают, но и не подвергают критике, просто приводят, поэтому, подумалось мне, они допускают в ней какую-то частицу истины.

Поскольку источник ссылается на устный рассказ, предание, то, следовательно, к нему следует относиться как к фольклорному произведению. В фольклорном историческом предании, как известно, народная память может изменить дату, исказить имена действующих лиц, но всегда сохраняет главный смысл события. Так и тут: главное заключается в том, что здесь совершались какие-то религиозные обряды с жертвоприношениями, причем – неславянские. Посмотрим на арбатские названия с точки зрения этого предания.

Может быть, действительно когда-то Арбат был главным, большим мольбищем, а Арбатец, что показывает уменьшительный суффикс, обычным, малым?

Разберем морфологию слова «арбат», принимая его за слово русское или русским языком усвоенное и потому подчиняющееся русской грамматике.

Оно состоит из двух частей: корня – «арб» и частицы «ат», которая в древнерусском языке имела усилительное значение повеления (употребленная в качестве союза, значила «пусть»: «Кто ни буди, ать не въездять» – «Кто ни будь, пусть не въезжает»).

Теперь остается определить значение корня «арб». В «Словаре русского языка XI–XVII вв.», изданном Институтом русского языка АН СССР, учтены слова «арбуй» и глагол «арбовати», в которых четко выделяется корень «арб»:

«АРБУЙ. м. Знахарь, колдун. «И в Петров деи пост многие ядят скором и жертву деи и питья жрут и пиют мерзким бесом, и призывают деи на те свои скверные молбища злодеевых отступных арбуев чюдцкых» (1534 год). «И она (проскурня) спросит имени о здравии да над проскурою сама приговаривает якоже арбуи в чюди» («Стоглав», 1551 год). / «Деи – частица «де»; «проскура», «проскурня» – разговорный вариант слов «просфора» и «просвирня».»/

«АРБОВАТИ. Колдовать (о действиях арбуев). «А на кануны деи свои призывают оне тех же скверных арбуев, и те деи арбуи и над каноны их арбуют скверным бесом и смущают деи християнство своим нечестием» (1534 год)».

То, что арбуи оказались упомянуты в «Стоглаве» – сборнике государственных законов XVI века, говорит и о широком распространении их, и о том, что в каком-то виде их деятельность продолжалась и в XVI веке.

Документы определенно свидетельствуют, что арбуи – чудские колдуны. Чудь – общее название угро-финских племен, населявших Северную и Среднюю Россию до славян. Московская область, как уже говорилось выше, была местом обитания одного из этих племен – мери – предков современных марийцев. В марийском языке до сих пор сохранилось, правда ставшее уже архаизмом, слово «арвуй» (буквальный перевод – «белая голова») – старец, жрец, служитель марийской языческой религии. Марийские мольбища располагаются в священных рощах вне поселения; есть большие общие мольбища, куда сходятся со многих окрестных деревень, и есть малые, местные.

Марийские мольбища устраивались и устраиваются сейчас в отдельно расположенных рощах, которые по-русски называются островами. И именно такая роща находилась на месте первоначального Арбата в районе Воздвиженки, о чем свидетельствует старинное название Крестовоздвиженского монастыря – на Острове.

При крещении Руси уничтожались языческие капища, но память о них сохранялась в названиях, как, например, Перунова роща в Новгороде. Болвановские улицы и селения в местах сегодняшнего обитания славян обычно указывают также на бывшие инославные, в основном угро-финские, чудские, мольбища и капища. Н.М. Карамзин в «Истории государства Российского» замечает по поводу одного городка в Вятском крае: «Сие укрепленное селение называлось Балванским (вероятно, от капища, там бывшего)».

Славянская – языческая, затем христианская – и чудская веры несколько веков существовали рядом и, конечно, в какой-то степени влияли друг на друга: неспроста же просвирня в «Стоглаве» обвиняется в том, что «приговаривает как арбуи в чюди».

Безусловно, жившие на берегах Москвы-реки мерянские роды имели свои мольбища, и о крупнейших, славнейших из них должны были сохраниться сведения, хотя бы легендарные.

Таким образом, Арбат – главное место, где жили и отправляли молебны мерянские арбуи.

Арбатец – такое же мольбище, но местного значения. Кстати, в ряде вариантов «Сказания о создании царствующего града Москвы» (XVII в.) говорится, что сначала князь Юрий Долгорукий хотел поставить город возле Крутиц, но там «в хижине малой» жил старец «родом римлянин» (т. е. не славянин) именем Подон, исполнен духа святого, обладающий даром предвидения. Он сказал князю: «Не подобает тебе здесь селиться, здесь будет дом Божий». В этом, на первый взгляд фантастическом, сочинении, безусловно, содержится ядро исторической правды, а именно: сведения о том, что здесь в древности было неславянское мольбище.

Конечно, и эти соображения дискуссионны, но надо сказать, что объяснение происхождения названия «Арбат» от чудского мольбища включает в себя доводы и И.Е. Забелина, и В.К. Трутовского. Во-первых, такие мольбища располагались и располагаются сейчас вне пределов селения, то есть в пригороде, во-вторых, они всегда находятся на возвышенностях, на холмах.

И может быть, царь Алексей Михайлович, переименовывая Арбат одновременно с Чертольем, руководствовался одинаковыми соображениями, потому что знал, что означает название «Арбат»?

Сретенка

Улица Сретенка получила свое название от Сретенского монастыря, находящегося на Большой Лубянке.

Внимательный читатель сразу отметит здесь нарушение главного закона истинно московской топонимики, потому что улица названа не по собственной достопримечательности, а по чужой. Но тут нет такого нарушения, потому что Лубянка, на которой стоит Сретенский монастырь, в те времена, когда появилось название, составляла с нынешней Сретенкой одну улицу.

Прежде следует объяснить, почему этот монастырь назван Сретенским. А назван он не в честь праздника Сретение Господне, приходящегося на 2 февраля (старого стиля), очень почитаемого в России. В честь праздника Сретение Господне основаны многие монастыри, построены церкви, и день этот занимает почетное место в народном календаре, пословица говорит: «На Сретение зима с летом встретилась», а примета утверждает: «Какова погода на Сретение, такова будет и весна».

Но московский Сретенский монастырь, о котором идет речь и который дал свое название улице, к этому празднику отношения не имеет. Старый церковный справочник «Православные монастыри Российской империи» сообщает: «Монастырь назван Сретенским в честь установленного в Москве праздника Сретения иконы Пресвятой Божией Матери Владимирской, в благодарное воспоминание чудесного избавления столицы и России от полчищ ордынского царя Темир Аксака 26 августа 1395 года. На месте, где был встречен жителями Москвы чудесный образ, воздвигнут Сретенский монастырь, и 26 августа установлено совершать в Монастырь из Успенского собора крестный ход».

Таким образом, монастырь назван в честь конкретного исторического события. Оно описано в летописях, ему посвящены сказания и рукописные повести, широко распространенные на Руси в XV–XVII веках, и среди них наиболее популярна была «Повесть о Темир Аксаке». В архивах сохранилось множество ее списков разного времени. Рассказ о чудесном избавлении Москвы от захвата и разорения ее татарами в 1395 году – одно из самых заветных московских исторических преданий.

Известия о новом татаро-монгольском царе и ужасном воине Темир Аксаке стали приходить в Москву еще до Куликовской битвы.

Этот правитель имел прозвище Тимурленг, или Тамерлан, что значит «Тимур-хромой». На Руси он был известен как Темир Аксак. Летописец XIV – начала XV века объясняет происхождение и смысл имени грозного завоевателя: «оковал себе железом ногу свою перебитую, отчего и хромал, поэтому и прозван был Темир Аксак, ибо темир значит «железо», аксак – «хромой»; так в переводе с половецкого языка объясняется имя Темир Аксак, которое значит Железный Хромец».

Темир Аксак объявил себя наследником Чингисхана и нарекся титулом Великого эмира.

В Москве с тревогой следили за его возвышением.

Тимур подчинил себе Самарканд, завоевал Хорезм, Хорасан, Багдад, покорил Персию и государства Закавказья, совершал успешные грабительские походы в Индию и Китай. Затем он вторгся во владения могущественного властителя Золотой Орды хана Тохтамыша. Очевидцы рассказывали о несметной численности его войска и жестокости самого Тимура, превосходившей свирепость Батыя: так, разрушив персидский город Исфагань, он приказал убить всех его жителей и из их черепов сложить холм. Москвичи помнили и нашествие Мамая, и разорение Москвы ханом Тохтамышем, когда, как записал летописец, на месте города «не видети иного ничего же, разве дым и земля трупия мертвых многых лежаща». Темир Аксак был страшнее Тохтамыша.

Между тем войско Тамерлана приближалось к русским землям. Весной 1395 года он разбил хана Тохтамыша, подступил к границам Рязанского княжества, взял город Елец, захватил князя елецкого, многих людей убил и встал на отдых станом на Дону.

В это время московским князем был старший сын Дмитрия Донского – Василий. Получив известие о том, что Темир Аксак уже в Рязанском княжестве, откуда прямая дорога в Москву, князь Василий Дмитриевич, не мешкая, собрал войско и с присоединившимися к нему москвичами-ополченцами из простого народа выступил навстречу монгольскому войску. Русская армия в ожидании врага встала за Коломной на Оке.

На Москве оставался серпуховской князь Владимир Андреевич – двоюродный брат и первый соратник Дмитрия Донского в Куликовской битве, получивший от современников прозвище Храбрый. Перед ним стояла задача подготовить Москву к осаде. Еще прошлой осенью вокруг разросшегося посада начали возводить новую линию укреплений: земляной вал и ров «шириной в сажень, а глубиной в человека стояща». Копать ров начали с Кучкова поля по направлению в одну сторону – к Неглинке, в другую – к Москве-реке. Но успели построить лишь малую часть укреплений.

Соотношение сил монголов и русских было столь неравно, что москвичи, готовясь к обороне, надеялись главным образом на Божию помощь. «Все церкви московские, – рассказывает Карамзин, – были отверсты с утра до глубокой ночи. Народ лил слезы пред алтарями. Митрополит учил его и вельмож христианским добродетелям, торжествующим в бедствиях».

Князь Василий Дмитриевич, помня старинное предание о том, как в давние века икона Божией Матери, с которой прошли крестным ходом по стенам Царьграда, осажденного язычником персидским царем Хозроем, спасла город от врага, решил также прибегнуть к помощи Пречистой. Он прислал из Коломны в Москву митрополиту Киприану наказ принести в Москву из Владимира чудотворный образ Божией Матери, написанный, по преданию, святым евангелистом Лукой.

15 августа, в праздник Успения Богородицы, крестный ход с чудотворной иконой вышел из Владимира, сопровождаемый церковными служителями и охраняемый княжескими дружинниками. Десять дней шел крестный ход до Москвы, и люди по сторонам дороги падали на колени, простирали к чудотворной иконе руки и молили: «Матерь Божия, спаси землю Русскую!»

26 августа крестный ход подошел к Москве. Москвичи вышли встречать икону за город, на Владимирскую дорогу. Чудотворную икону встречали князь Владимир Андреевич Храбрый, митрополит и множество народа.

«И все люди, – рассказывает об этой встрече летописец, – со крестами и с иконами, с евангелиями и со свечами, с кадилами, со псалмами и с песньми и пением духовным, а лучше сказать – все со слезами, от мала до велика, и не сыскать человека без слез на глазах, но все с молитвою и плачем, все с воздыханиями немолчными и рыданиями, руки вверх воздевая, все молили Святую Богородицу, вопия и взывая: «О Всесвятая Владычица Богородица! Избави нас и град наш Москву от нашествия поганого Темир Аксака царя, и всякий град христианский, и страну нашу защити, и князей и людей от всякого зла оборони, град наш Москву от нашествия иноплеменной рати и пленения погаными избави, от огня и меча и внезапной смерти, и от нынешней скорби и печали, от нынешнего гнева, беды и забот, и от будущих сих испытаний избавь, Богородица… Не предавай нас, Заступница наша и Надежда наша, в руки врагов-татар, но избавь нас от врагов наших, согласие среди врагов наших расстрой и козни их разрушь. В годину скорби нашей нынешней, застигшей нас, будь верной заступницей и помощницей, чтобы от нынешней беды избавленные Тобою, благодарно мы воскликнули: “Радуйся, Заступница наша повседневная!”»

Затем крестный ход двинулся далее, к городу. Образ с молитвою и пением внесли в главный московский храм – Успенский собор и установили в киоте на правой стороне.

На следующий день в Москву прискакал гонец от князя Василия Дмитриевича из Коломны с вестью, что всё монгольское войско неожиданно свернуло шатры и быстро ушло восвояси, как будто его кто-то гнал.

В Москве тогда говорили: «Не мы ведь их гнали, но Бог изгнал их незримою силой своею и силою Пречистой Своей Матери, скорой заступницы нашей в бедах».

Потом стали известны подробности бегства Тамерлана.

В то самое время, когда московский народ встречал чудотворную икону Божией Матери, Тамерлан спал, возлежа в своем роскошном шатре, и ему приснился удивительный сон.

Он увидел высокую гору, с вершины которой спускались многие святители в светлых ризах. В руках они держали золотые жезлы и грозили ими Тамерлану.

Потом внезапно появился в небе над святителями необычный, яркий свет, и явилась одетая в багряные ризы Жена в славе неизреченной, благолепии неописуемом, окруженная сиянием солнечным. Ее сопровождало бесчисленное множество грозных и могучих светлых воинов, они служили Жене как царице. Вот простерла она руки, посылая свое воинство на Тамерлана, и оно, подняв мечи, сверкающие, как молнии, ринулось вперед…

Тамерлан проснулся в ужасе, он созвал на совет мудрецов и советников, рассказал о виденном и спросил: «Что предвещает этот сон и кто эта Жена в такой славе в небесной высоте ходящая с грозным воинством?»

Мудрецы объяснили: «Эта Жена – Матерь Христианского Бога, Заступница русских, сила ее неодолима, и, явившись в окружении своего воинства, она дает тебе знак, что будет биться за христиан против нас».

«Если христиане такую заступницу имеют, мы всем нашим тьмо-численным войском не одолеем их, но гибель обретем», – сказал Тамерлан и повелел своему войску тотчас уходить с русской земли.

Но не только в русском предании говорится о заступничестве Богородицы, спасшем Москву. В тюркском фольклоре существует большой цикл преданий «о грозном царе Тамерлане», и в нем также имеется сюжет о божественном противодействии ему в захвате Москвы. В наиболее распространенном варианте Тамерлан получает предупреждение от Хазыра – святого мусульманина, который ему советует: «С московским царем не сражайся. Бог дал ему такое счастье, что его не одолеют общими силами десять царей».

Вернувшись с войском в Москву, великий князь Василий Дмитриевич перед лицом святой иконы благодарил Божию Матерь за то, что защитила Московское княжество от зловерного царя Темир Аксака. Затем князь держал совет с митрополитом, и они решили, что такое предивное чудо Богоматери не должно остаться без поминовения и праздника. Вскоре была воздвигнута деревянная церковь во имя Сретения Чудотворной иконы Владимирской Божией Матери на том месте, где москвичи встречали ее, и установлен ежегодный праздник в честь этого события 26 августа. Два года спустя здесь был основан монастырь, названный Сретенским.

Еще дважды была спасена Москва заступничеством чудотворного образа Владимирской Божией Матери от татарского разорения. В первый раз в июне 1480 года, когда хан Большой Орды Ахмат привел к Москве огромное ордынское войско, но после месячного стояния на реке Угре так и не решился на сражение и ушел. Второй же раз в мае 1521 года, когда крымский хан Магомет Гирей неожиданно явился под Москвой, пожег и ограбил подгородные монастыри и села, и татары уже приготовились к штурму Кремля, в котором заперлись москвичи, но вдруг все татарское войско повернулось и побежало от Москвы. Заступничество Божией Матери и в этих случаях сопровождалось чудесными явлениями, которые были записаны летописцами. В память этих чудесных спасений столицы были также установлены ежегодные праздники в честь иконы Владимирской Божией Матери – 3 и 23 июня, ибо в эти дни и произошли эти события.

После основания Сретенского монастыря дорога из города к месту встречи иконы – чудесной спасительницы в народе получила в память этой встречи название Сретенской, а когда она обстроилась и превратилась в улицу, то и улица стала называться Сретенской.

Старославянское слово «сретение» в живом русском языке претерпело ряд фонетических изменений и стало «встречей», но, поскольку в обоих словах сохраняется один и тот же корень, они были одинаково понятны и существовали параллельно. Поэтому на планах и в документах XVII века встречается разное написание ее названия: Встретенская, Устретенская, Стретенская, Устретенка; к середине XVIII века устанавливается современное ее название – Сретенка.

В XV веке на отрезке Сретенки от Китай-города до монастыря были поселены новгородцы, они дали своей слободе название Лубянка в память о старинной улице Новгорода Великого – Лубянице, поэтому эта часть Сретенки стала называться Лубянкой. А за улицей от Сретенского монастыря до нынешнего Садового кольца осталось название Сретенка. В этих границах улица существовала до начала XX века.

Но в начале XX века границы Сретенки были изменены. Разделенная Бульварным кольцом улица оказалась в разных полицейских участках, что создавало определенные неудобства, и часть Сретенки внутри Бульварного кольца присоединили к Большой Лубянке. Таким образом, Сретенка за Бульварным кольцом сохранила свое старинное название, но «местная особенность», по которой она получила свое название, формально оказалась за ее пределами. Впрочем, не так далеко, да это и не очень существенно: историческая память крепче административной воли.