Текст книги "Московские слова, словечки и крылатые выражения"
Автор книги: Владимир Муравьев
Жанр: История, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
Дороже Каменного моста
В Москве XVIII–XIX веков, когда хотели охарактеризовать необычайную дороговизну или большую цену чего-либо, говорили: дороже Каменного моста. Повод для поговорки дал Большой Каменный мост через Москву-реку.
Этот мост, как свидетельствует известный историк Москвы И.М. Снегирев, «почитался одною из столичных диковинок, наравне с Иваном Великим, Сухаревой башней, Царь-колоколом, Царь-пушкою». Слава и общеизвестность Каменного моста в Москве была столь велика, что он вошел в фольклор, упоминается на страницах классической литературы как характерная примета московского быта, особенно простонародного и купеческого. А.Н. Островский в своих пьесах из московского купеческого быта не раз и по разным поводам говорит о Каменном мосте, а в пьесе «Не было ни гроша, да вдруг алтын» приводит и саму известную московскую поговорку.
«Елеся. Позвольте, маменька! Да на что нам много денег? Нам ведь серебряных подков не покупать, потому у нас и лошадей нет.
Мигачева. Какие серебряные подковы! Какие лошади! Двугривенного в доме нет, а он…
Елеся. Позвольте! Это верно. Нам теперь с вами какой-нибудь двугривенный дороже Каменного моста».
Выбор москвичами Каменного моста как символа дороговизны при том, что в Москве были сооружения и покрупнее и подороже, был сделан не столько из-за самого моста, сколько из-за истории его постройки, связанной с именем князя Василия Васильевича Голицына, фаворита царевны Софьи Алексеевны в бытность ее правительницей России.
Там, где сейчас находится Каменный мост, в XII–XIII веках был брод и перевоз, через который шла торговая дорога из Великого Новгорода на Оку, в Рязань. В XVII веке Замоскворечье соединили с городом деревянным наплавным мостом. Этот мост приходилось разводить для пропуска судов, убирать в половодье и осенью, что создавало большие неудобства и не обеспечивало постоянной и прочной связи между берегами, а Замоскворечье к тому времени было уже плотно заселено стрелецкими, ремесленными, дворцовыми, садовыми и огородными слободами. Обстоятельства настоятельно требовали постройки постоянного и крепкого – не деревянного, а каменного – моста.
В Москве тогда было всего два каменных моста: Троицкий – через Неглинку к Троицким воротам Кремля – и Спасский – через ров, к Спасским. Конечно, они были несравнимы с тем, какой требовалось построить через Москву-реку. Поскольку московские мастера не имели опыта в строительстве больших каменных мостов, то в 1643 году был приглашен иноземный специалист – «палатный мастер» из Страсбурга Анце Яган Кристлер «служить ремеслом своим, на своих проторях и снастях» (то есть со своими инструментами). Кристлер привез с собой 1600 пудов нужных для «городового и палатного строительства» железных и медных деталей и инструментов.
Прежде чем приступать к строительству, Кристлер, по требованию Посольского приказа, представил деревянную модель моста – образец, «по которому быти сделану каменному мосту через Москву-реку», и чертежи. Модель осмотрел царь Михаил Федорович, одобрил ее, и было указано строить мост таким, «каков он образец ныне сделал и на чертеж написал».
Представленная немцем смета на строительство оказалась весьма велика. Дьяки Посольского приказа дополнительно направили Кристлеру письменные вопросы, на которые потребовали письменных же ответов, чтобы получить лишний раз оправдание таким затратам.
«Можно ли будет тому его мосту устоять от льду толщиною в два аршина?» – спрашивают дьяки Григорий Львов и Степан Кудрявцев.
«У него (моста) будут сделаны шесть быков каменных острых, а на те быки учнет лед, проходя, рушиться, а тот рушенный лед учнет проходить под мост между сводов мостовых, а своды будут пространны, порожжего места будет по 40 аршин, а меж порожжих мест у столпов будут же сделаны отлоги острые; а от льду мосту порухи никакой не будет, укрепити его мочно. Своды у того моста будут по 40 аршин», – отвечал Кристлер.
«Можно ли будет по тому мосту возить большой пушечный снаряд, и от большой тягости устоят ли своды?» – допытывались дьяки.
«Своды будут сделаны толсты и тверды, и от большой тягости никакой порухи не будет», – убеждал Кристлер.
Зимой 1644/45 года заготавливали материалы для стройки, но к строительству так и не приступили, потому что в 1645 году скончались и заказчик моста царь Михаил Федорович и строитель его Иван Яковлевич (как стали называть его в России) Кристлер. Новый царь – Алексей Михайлович – строить мост «не повелел».
К мысли о строительстве каменного моста через Москву-реку вернулись лишь сорок лет спустя. Тогда в России были два царя-соправителя – Иван и Петр, а правительницей при малолетних братьях была царевна Софья.
Среди прочих государственных дел Софья заботилась о благоустройстве и украшении Москвы, она поощряла каменное строительство, мощение улиц, при ней по примеру Спасской башни, надстроенной шатром в 1620-е годы, остальные башни Кремля также обрели шатровые завершения. Фаворит и возлюбленный правительницы князь Василий Голицын предложил возобновить строительство большого каменного моста через Москву-реку, его предложение было принято, и ему же было поручено наблюдение за строительством.
Князь В.В. Голицын – любопытная фигура в русской истории. Он был одним из первых русских западников и благодаря своему положению смог полностью проявить черты, свойственные этому типу людей, как в личной жизни, так и в государственной деятельности.
Это был красивый статный мужчина, щеголь и обходительный кавалер, настоящий вельможа. Он дружил и общался преимущественно с иностранцами, носил европейскую одежду, устроил свой дом и быт на европейский лад, предпочитал европейскую культуру отечественной. Любимой темой его разговоров были рассуждения о необходимости реформ и преобразований всего в России по иноземным образцам.
Посланник польского короля в Москве де Невилль, близкий приятель Голицына, в своих «Записках» описание разнообразных познаний и талантов Голицына завершает сообщением о его грандиозных замыслах: «Если бы захотел написать все, что узнал об этом князе, я никогда бы не кончил: достаточно сказать, что он хотел населить пустыни, обогатить нищих, дикарей превратить в людей, трусов в храбрецов, пастушьи шалаши в каменные палаты».
Кроме того, Голицын был необычайно тщеславен. Он имел высшие придворные звания, Софья назначала его главным воеводой русской армии в походах против Крымского ханства, он был главой Посольского и еще нескольких приказов, но всего этого ему было мало, он желал занять еще более высокую должность в государстве, и для него Софьей была создана не существовавшая в России должность западного образца, соединившая в себе должность лорда-канцлера и лорда-хранителя государственной печати, и ею он наименован в очередной Жалованной грамоте: «царственных Большой печати и Государственных великих дел оберегателем».
Каменный мост через Москву-реку строился в 1687–1693 годы – пять с лишним лет. Руководителем строительства документы называют монаха, «мостового каменного дела мастера» старца Филарета. Строился мост в общем по проекту Кристлера, но с изменениями и по оригинальной технологии. Ввиду больших половодий он был поднят выше, и в связи с этим увеличено число пролетов.
Большой Каменный мост представлял собой грандиознейшую, самую крупную в Москве того времени стройку, требовавшую длительного времени и огромных затрат, которые были под силу только государственной казне. Москвичи прикидывали стоимость материалов и работы – и ужасались получаемой сумме.
Также они полагали, и справедливо полагали, что из казенных денег неведомая, но весьма значительная часть попадает в карманы подрядчиков, поставщиков, дьяков и самого вельможного покровителя строительства, князя В.В. Голицына, и это, понятно, еще более увеличивает затраты.
В.В. Голицын, хотя и был одним из самых богатых людей тогдашней России, отличался невероятной страстью к стяжательству и сребролюбием. Для обогащения он не гнушался никакими средствами, в том числе взяточничеством и казнокрадством. После того как в 1689 году Петр I, утвердившись на престоле, заключил Софью в Новодевичий монастырь, был арестован и князь Голицын. В тайниках его московских палат нашли более 100 000 червонцев, 400 пудов серебряной посуды и много других сокровищ. Обнаружилось, что при заключении мира с Польшей, переговорами о котором он руководил, Голицын присвоил 100 000 рублей, а в Крымском походе остановил наступление на крымчан за две бочки золотых монет. Когда на допросе от имени царя его спросили о происхождении обнаруженных у него богатств, он ответил: «Мне трудно оправдаться перед царем».
В результате следствия Петр убедился, что в заговоре с целью возведения на трон Софьи прямого участия Голицын не принимал, но, зная о неправедных путях приобретения Голицыным его богатств, царь своим указом повелел все его имение отобрать в казну, для чего следовало подробно переписать, «чем он владел», а его отправить в ссылку в Олонецкую губернию в Каргополь.
Поговорка «Дороже Каменного моста» возникла в годы его строительства и укрепилась в речи, когда он был построен, поскольку толки о нем в Москве не утихали.
Строящийся мост называли по-разному: Всехсвятский, так как на левом берегу он подходил к Всехсвятской башне Белого города и церкви Всех Святых; Берсеневский – по урочищу Берсеневка на правом берегу; Новый Каменный, в отличие от Старого Каменного у Троицких ворот Кремля. В конце концов, за мостом утвердилось название Большой Каменный.
Большой Каменный мост поражал москвичей и иностранцев своей величиной и выразительностью облика. Его не раз изображали на гравюрах XVIII – первой половины XIX века. А.М. Васнецов написал картину «Всехсвятский мост и Кремль в конце XVII века», на которой воссоздал первоначальный вид моста.
Роль моста в средневековом городе не ограничивалась удобством переправы с одного берега на другой. Он был еще и оживленной улицей, которую никак не могли миновать все идущие и едущие из города в Замоскворечье и из Замоскворечья в город. Ширина Большого Каменного моста составляла 11 сажен (24 метра), в то время как ширина улиц Москвы в XVIII веке, даже таких крупных, как Никольская, Ильинка, Варварка, не превышала 6–8 сажен. Каменный мост на южном въезде на него имел предмостную крепостную башню с шестью проездными воротами и множеством помещений – «палат». Перед мостом и на нем стояли торговые палатки, лари. На башнях были устроены галереи-гульбища, куда москвичи приходили гулять, любоваться видом на Кремль, пить вино и пиво, поскольку тут же производилась казенная продажа вина, причем весьма успешная, так как приставленные к продаже «ларешные» были пожалованы от казны сукном за то, что «чинят прибыль немалую». Внизу же, в конце моста, было кружало – кабак, в котором вино отпускалось кружками, что сейчас называется распивочной. В городе это кружало было известно под названием «Заверняйка», так как многие прохожие, идя мимо, не могли не завернуть в него. У Всехсвятских ворот (у левого берега) находилась часовня Предтеченского монастыря во имя Иоанна Предтечи и келья старца при ней. У моста были поставлены мельницы, работавшие на них мельники жили в башне.
На мосту постоянно толпился народ: и прохожие, и зеваки. Сюда ярыжки-полицейские водили «языков» – преступников, попавших в Сыскной приказ, от которых требовали указать сообщников, и те оговаривали прохожих. Нищие пели Лазаря, колодники вымаливали подаяние. В весеннее половодье москвичи специально приходили на мост и часами смотрели на ледоход.
Дурной славой пользовалась арка моста на левом берегу – девятая клетка, как ее называли. Здесь облюбовали себе пристанище «лихие люди» – воры и разбойники. Москвичи опасались в вечернее время проходить под мостом. По Москве же распространялись слухи о дерзких и жестоких нападениях, грабежах и убийствах, совершаемых «промышленниками, – как их называли, – из-под девятой клетки».
Известный московский вор, разбойник и сыщик XVIII века Ванька Каин начал свою воровскую жизнь тем, что украл в поповском доме сарафан попадьи и кафтан попа. После этой кражи с товарищем-вором он приходит под Каменный мост, о чем рассказывается в одной из сочиненных им песен, с намеками и иносказаниями, характерными для языка «лихих людей» (который замечательно передал А.С. Пушкин в «Капитанской дочке» в речи Пугачева и его единомышленников).
Мы пришли на Каменный мост,
где воришкам был погост,
и кои требовали от меня денег.
Но я хотя отговаривался,
однако дал им двадцать копеек,
на которые принесли вина,
притом напоили и меня.
Выпивши, говорили:
«Пол да серед сами съели,
печь да полати внаем отдаем;
а идущим по сему мосту
тихую милостыню подаем
И ты будешь, брат, нашего сукна епанча.
Поживи здесь, в нашем доме,
в котором всего довольно:
наготы и босоты изнавешены шесты,
а голоду и холоду амбары стоят,
пыль да копоть, притом нечего и лопать».
А.Н. Островский в пьесу «За чем пойдешь, то и найдешь (Картины московской жизни)» включил один из ходивших тогда по Москве рассказов о проделках разбойников из-под Каменного моста.
«Красавина…Да вот еще, для всякой осторожности, надобно тебе сказать: шайка разбойников объявилась.
Белотелова. Откуда ж они?
Красавина. Из дальних лесов, говорят. Днем под Каменным мостом живут, а ночью ходят по Москве, железные когти у них надеты на руки, и все на ходулях; по семи аршин ходули-то, а атаман в турецком платье.
Белотелова. Зачем на ходулях?
Красавина. Для скорости, ну и для страху».
(Между прочим, в первые два года после Великой Отечественной войны в Москве ходили упорные слухи о воровской шайке, члены которой появлялись перед прохожим на ходулях и, воспользовавшись его растерянностью и страхом, нападали и грабили.)
Каменный мост как известное пристанище разбойников вошел в общерусский фольклор. В «Петрушке» – народной кукольной пьесе – есть персонаж лекарь, из-под Каменного моста аптекарь, который лечит Петрушку тем, что бьет его по голове. Сейчас этот персонаж воспринимается как невежда-самозванец, взявшийся не за свое дело, вроде героя рассказа А.П. Чехова «Хирургия» фельдшера Курятина, который рвет зуб у бедняги дьячка Вонмигласова. Совсем иначе воспринимался «лекарь из-под Каменного моста» в XVIII – начале XIX века.
В истории Большого Каменного моста были два события, которые вспоминались много лет спустя и сохранились для потомков в описаниях мемуаристов.
Первое событие – торжественный вход в Москву в 1696 году Петра I после взятия Азова. На Каменном мосту была сооружена триумфальная арка с фигурами богов Марса, Нептуна, героя Геркулеса, украшенная картинами, на которых изображались различные эпизоды сражения, где русские торжествовали победу, а поверженные турки молили о пощаде. Длинной процессией через мост проследовали в каретах и на открытых колесницах командиры полков и кораблей, сам Петр шел перед Преображенским полком в офицерском мундире. Когда к арке приблизилась колесница с генерал-адмиралом Лефортом, то с нее дьяк через медную трубу провозгласил стихотворное приветствие:
Генерал-адмирал, морских всех сил глава,
Пришел, узрел, победил прегордого врага…
Подобный триумф Москва видела впервые, почему он так и запомнился.
Второе событие произошло 10 января 1775 года. В этот день по мосту везли на Болотную площадь на казнь Емельяна Пугачева, объявившего себя императором Петром III. Сам самозванец стоял на коленях, скованный, на помосте, водруженном на сани. Он держал в руках горящую свечу, кланялся во все стороны, повторяя: «Виноват перед Богом и государыней! Простите меня, православные!» Перед ним на скамье сидел священник, рядом стоял палач с топором. Сани окружал конвой из драгун. За санями брели сообщники Пугачева в цепях, шли палачи с топорами, кнутами и веревками. Мост, башни, галерея, крыши окрестных домов были сплошь усеяны людьми, собравшимися задолго до объявленного часа казни.
В XVIII – первой половине XIX века Большой Каменный мост неоднократно чинили, его освободили от лавок, сломали мельницы, но градское начальство находило его не соответствующим современным требованиям, и наконец, в 1850-е годы было решено его сломать и построить новый.
«Сколько же стоило усилий и иждивений, чтобы сломать этот двухвековой памятник! – рассказывает И.М. Снегирев, свидетель его разрушения. – Самою трудностью сломки доказывалась прочность его кладки и доброта материала, из коего только одной части достаточно было на постройку огромного дома. Московские жители с любопытством и сожалением собирались смотреть на разрушение этого моста, который долго почитаем был одною из диковинок не только древней столицы нашей, но вообще и всей России».
Новый мост был открыт для проезда в 1859 году. Хотя он был построен из нового материала – из металла, название за ним осталось прежнее – Большой Каменный. Это же название сохранилось и после возведения в 1938 году современного железобетонного. И выражение «Дороже Каменного моста» до сих пор употребительно в русской живой речи.
В России бытовало еще одно сравнение с Каменным мостом, которое утверждало его превосходные качества и достоинства: «Каменного моста лучше». Такую поговорку в середине XIX века записал Н.А. Добролюбов, она имеется в его рукописном сборнике «Пословицы и поговорки Нижегородской губернии». В современных сборниках пословиц встречаются такие ее варианты: «Честный человек лучше Каменного моста», «Добрый человек дороже Каменного моста».
Иван Великий. Во всю Ивановскую
Иван Великий – московская достопримечательность и народная святыня. Несколько веков он был самым высоким зданием Москвы, возвышавшимся над кремлевскими дворцами и соборами, и был виден почти с любой точки города и даже при подъезде к городу за его границей.
Удивление его величиной родило пословицу «Иван Великий – повыше высокого». Народная молва отводила ему мистическую роль: говорили, что, пока стоит Иван Великий, будет стоять и Россия.
Иван Великий – это народное название одной из самых старинных кремлевских церквей – церкви Иоанна Лествичника, название, которое практически вытеснило из обращения официальное ее церковное наименование.
Первую на этом месте церковь «Иоанн святый Лествичник, иже под колоколы» (то есть с колокольней над собственно церковью) поставил в 1340-е годы Иван Калита; при Иване III в 1505–1508 годах старую церковь разобрали и построили новую, более высокую. Во времена Ивана Грозного на колокольне – тогда ее называли Иван святый – уже было много колоколов. Опричник-немец Генрих Штаден пишет о ней: «Посреди Кремля стоит церковь с круглой красной (кирпичной) башней, на этой башне висят все большие колокола, что великий князь привез из Лифляндии».
Колокольня служила также и сторожевой наблюдательной башней, поскольку опасность нашествия врагов с юга и запада еще оставалась.
Царь Борис Годунов повелел надстроить – «надделати верх выше первого и позлати» – колокольню Ивана Лествичника, что и было осуществлено в 1598–1600 годы. Надстроены были два яруса и купол, что еще более выделило колокольню из всех кремлевских построек, превознеся над ними ее золотую главу. Под главой, опоясывая барабан, шла надпись славянской вязью, в которой, как писал один современник, Борис Годунов «обозначил свое имя, положив его как некое чудо на подставке, чтобы всякий мог, смотря, прочитать крупные буквы, как будто имея их у себя в руках». После смерти царя Бориса и убийства его сына и наследника Федора надпись замазали. Петр I приказал ее возобновить. Надпись сохранилась до сих пор. Кроме сведений об одном из эпизодов истории колокольни, она приоткрывает заветнейшую мечту Бориса – быть основателем новой династии: «Изволением святые Троицы, повелением великого господаря и великого князя Бориса Федоровича всея Руси самодержца и сына его благоверного великого господаря царевича князя Федора Борисовича всея Руси сий Храм совершен и позлащен во второе лето господарства их».
После надстройки колокольня Иван святый стала называться Иваном Великим. На сделанном около 1605 года и изданном в Амстердаме плане Кремля, на котором колокольня показана уже надстроенной, ее изображение снабжено подписью (на латинском языке): «Иван Великий; большой храм св. Иоанна, крыша башни которого позолочена и башня изобилует колоколами».
Иван Великий вызывал удивление не только русских людей, но и иностранцев. Польский офицер С. Маскевич, побывавший в Москве в годы Смуты при Лжедмитрии II, в своих записках писал: «Церковь святого Иоанна, находящаяся почти среди замка (Кремля), замечательна по высокой каменной колокольне, с которой далеко видно во все стороны столицы. На ней 22 больших колокола, в числе их многие не уступают величиною нашему Краковскому «Сигизмунду», висят в три ряда, один над другим; меньших же колоколов более 30. Непонятно, как башня может держать на себе такую тяжесть».
В XVI–XVII веках к Ивану Великому были сделаны две пристройки для особо больших колоколов.
Голштинский дипломат Адам Олеарий, совершивший путешествие по России в 1630-е годы, в своем сочинении «Описание путешествия в Московию», описывая различные стороны русской жизни и быта, обратил внимание и на московские колокола и колокольный звон. «На колокольнях у них, – пишет Олеарий, – много колоколов, иногда по пяти и шести, и самый большой весит обыкновенно не более двух центнеров (речь идет о рядовых приходских церквях. – В.М.); в колокола те звонят, когда созывают в церковь и когда во время уже обедни священник возносит чашу с дарами. В Москве, по множеству церквей и часовен, несколько тысяч колоколов, которые во время богослужения производят такой разнообразный звон и гул, что не привыкший к нему не может слышать его без особого удивления».
В сочинении Адама Олеария имеется и описание Ивана Великого. «На самой середине площади в Кремле стоит чрезвычайно высокая колокольня, называемая Иван Великий, глава которой обита золоченой жестью, а на самой колокольне – множество колоколов.
Рядом с этой стоит другая колокольня, для которой вылит самый большой колокол, весом в 356 центнеров, при великом князе Борисе Годунове.
В этот колокол звонят только во время больших торжеств или в праздники, как называют их русские, а также при встрече великих послов и при шествии их на торжественное представление.
Для звона употребляется двадцать четыре человека и даже более, которые стоят на площади внизу и, ухватившись за небольшие веревки, привязанные к двум длинным канатам, висящим по обеим сторонам колокольни, звонят таким образом все вместе, то с одной стороны, то с другой стороны… Но при этом нужно звонить осторожно, чтобы избегнуть сильного сотрясения колокольни и возможной опасности от ее падения; для этого наверху, у самого колокола, тоже стоят несколько человек, которые помогают приводить в движение язык колокола…»
Уже само название колокольни – не официальное, а народное – Иван Великий – определяло ее место и значение в сознании москвича и всякого русского человека. Она была символом Москвы и тем самым – России.
Бытовал неизвестно кем и когда объявленный запрет возводить в Москве здания выше Ивана Великого. Когда в 1723 году молния ударила в шпиль построенной светлейшим князем А.Д. Меньшиковым церкви Михаила Архангела на Чистых прудах, более известной под названием Меньшикова Башня, и подожгла ее, то в Москве объясняли пожар как кару строителю церкви за то, что возвел свою церковь выше главной московской колокольни.
В 1812 году Наполеон приказал взорвать колокольню. Взрывом была разрушена пристройка, взрывной волной сорвало колокола, но сама колокольня уцелела. В этом москвичи видели счастливый знак, и когда в 1813 году вновь зазвонили колокола на Ивановской колокольне, то в Москве был праздник: звон Ивана Великого возвещал возрождение Москвы.
Ивана Великого изобразил М.Ю. Лермонтов в стихотворении «Два великана» как символ России, противопоставленный Наполеону:
В шапке золота
Старый русский великан
Поджидал к себе другого
Из далеких чуждых стран.
Как уже говорилось, в XV веке Ивановская колокольня служила также сторожевой башней, и с нее воинские дозоры наблюдали за всеми дорогами, ведущими к городу. С течением времени, с ростом Москвы и удалением застав эту роль колокольня утратила. Зато приобрела новую, может быть, не менее значительную.
В своей замечательной книге «Седая старина Москвы», изданной в 1897 году, поэт, романист и большой знаток простонародной России И.К. Кондратьев писал: «Почти всякий, приезжающий в Москву, считает непременным долгом прежде всего побывать в Кремле, взойти на колокольню Ивана Великого…»
Вот это обязательное – «взойти на колокольню Ивана Великого» – в течение двухсот пятидесяти лет москвичам и всем приезжающим в Москву предоставляло возможность увидеть общую панораму города.
Москва, увиденная с Ивана Великого, и чувства, вызванные этим видом, отразились в самом известном стихотворении о Москве – стихотворении Ф.Н. Глинки «Москва»:
Город чудный, город древний,
Ты вместил в свои концы
И посады, и деревни,
И палаты, и дворцы.
Опоясан лентой пашен,
Весь пестреешь ты в садах;
Сколько храмов, сколько башен
На семи твоих холмах!..
На твоих церквах старинных
Вырастают дерева;
Глаз не схватит улиц длинных…
Это матушка-Москва!..
Процветай же славой вечной,
Город храмов и палат!
Град срединный, град сердечный,
Коренной России град!
Еще Н.М. Карамзин, составляя для императрицы Марии Федоровны программу осмотра Москвы, писал: «В самом городе, без сомнения, лучший вид из Кремля, с колокольни Ивана Великого».
На высоте Ивана Великого юный Лермонтов постиг великую тайну Москвы, тайну ее прелести, тайну ее власти над нами, тайну нашей любви к ней; он понял, что у Москвы есть душа. Ученическое сочинение, написанное им в школе гвардейских подпрапорщиков, заключает в себе отнюдь не ученические, а глубокие, самостоятельные мысли.
В начале сочинения Лермонтова «Панорама Москвы» говорится о Москве и об Иване Великом:
«Кто никогда не был на вершине Ивана Великого, кому никогда не случалось окинуть одним взглядом всю нашу древнюю столицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этою величественной, почти необозримой панорамой, тот не имеет понятия о Москве…»
Стихотворение Александра Полежаева «Иван Великий», написанное почти в то же время (на год раньше), что и лермонтовская «Панорама Москвы», замечательно передает восторженно-душевное отношение, с которым москвичи 1830-х годов относились к Ивану Великому, а также говорит об исторических событиях, воспоминания о которых они связывали с ним.
Иван Великий
Опять она, опять Москва!
Редеет зыбкий пар тумана,
И засияла голова
И крест Великого Ивана!
Вот он – огромный Бриарей,
Отважно спорящий с громами,
Но друг народа и царей
С своими ста колоколами!
Его набат и тихий звон
Всегда приятны патриоту;
Не в первый раз, спасая трон,
Он влек злодея к эшафоту!
И вас, Реншильд и Шлиппенбах,
Встречал привет его громовый,
Когда с улыбкой на устах,
Влачились гордо вы в цепях
За колесницею Петровой!
Дела высокие славян,
Прекрасный век Семирамиды,
Герои Альпов и Тавриды —
Он был ваш верный Оссиан,
Звучней, чем Игорев Баян.
И он, супруг твой, Жозефина,
Железной волей и рукой,
На векового исполина
Взирал с невольною тоской!
Москва под игом супостата,
И ночь, и бунт, и Кремль в огне —
Нередко нового сармата
Смущали в грустной тишине.
Еще свободы ярой клики
Таила русская земля;
Но грозен был Иван Великий
Среди безмолвного Кремля…
И где ж, когда в скрижаль отчизны
Не вписан доблестный Иван?
Всегда, везде без укоризны
Он русской правды алкоран!
Люблю его в войне и мире,
Люблю в обычной простоте
И в пышной пламенной порфире,
Во всей волшебной красоте…
Один крестьянин полудикий
Недаром вымолвил в слезах:
«Велик Господь на небесах,
Велик в Москве Иван Великий!»
Итак, хвала тебе, хвала,
Живи, цвети, Иван Кремлевский,
И, утешая слух московский,
Гуди во все колокола!..
К Ивану Великому имеет прямое отношение московская поговорка «во всю ивановскую».
Смысл этого старинного выражения, широко употребляемого и в современном русском языке, известен всем и не вызывает никакого сомнения. Оно обозначает, что действие, о котором идет речь, производится с особой лихостью, в полную силу, в полный размах.
Именно в таком значении употреблено оно в повести Николая Васильевича Гоголя «Нос»:
«– А, черт возьми! – сказал Ковалев. – Эй, извозчик, вези прямо к обер-полицмейстеру!
Ковалев сел в дрожки и только покрикивал извозчику: «Валяй во всю ивановскую!»
У Федора Михайловича Достоевского в «Скверном анекдоте»: «Музыканты: две скрипки, флейта и контрабас, всего четыре человека… во всю ивановскую допиливали последнюю фигуру кадрили».
В романе Дмитрия Васильевича Григоровича «Два генерала»: «Пастух… спал мертвецки и храпел во всю ивановскую».
Даже по немногим примерам видно, что это выражение – универсально, может сочетаться со множеством самых разных глаголов и поэтому фактически выступает в роли своеобразной грамматической усилительной частицы. При такой роли выражение «во всю ивановскую» лишилось конкретного значения и, естественно, с течением времени забылось его происхождение и первоначальное содержание.
Но наступает время, когда возникает потребность узнать забытое и объяснить непонятное. То же произошло и с выражением «во всю ивановскую».
Существует несколько версий объяснения этого выражения.
Наиболее распространенное связывает его с Ивановской площадью Московского Кремля, где в XVII веке сосредоточились государственные учреждения: приказы, судейские службы, канцелярии различных ведомств. Поэтому она была одним из самых бойких и многолюдных мест Москвы, сюда стекались челобитчики – и московские, и со всей Руси. Тут же, на площади, была палатка, в которой специально назначенные подьячие писали просителям челобитные, составляли различные юридические акты: продажные, заемные и тому подобные. Причем эти документы имели надпись – «писаны на Ивановской площади», что служило лишним удостоверением их подлинности.
Иногда на площади «кликали клич», то есть делали какие-либо объявления. Так, в 1699 году, во время расправы Петра I со стрельцами-бунтовщиками, солдаты-преображенцы кликали на Ивановской площади клич, чтобы «стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы и всяких чинов люди ехали бы в Преображенское, кто хочет смотреть разных казней, как станут казнить стрельцов и казаков Яицких, а ехали б без опасения».
Поскольку клич надобно было объявлять так, чтобы слышали все на площади, то кричали очень громко, отсюда якобы и пошло выражение: «кричать во всю Ивановскую площадь».
Вторая версия. На Ивановской площади производилось также наказание приказных служителей за преступления, связанные с «воровством» в канцелярском делопроизводстве: подделку документов, лихоимство. Н.Я. Ермаков в книге «Пословицы русского народа» (СПб., 1894) пишет: «Иногда здесь (на Ивановской площади) наказывались дьяки за взятки и лихоимство; наказание это состояло в том, что их выставляли на позор, обвешанных украденными вещами: мехами, соленой рыбой и проч.; а в иных случаях еще били их нещадно кнутами и батогами, отчего они кричали во всю Ивановскую площадь».
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.