Текст книги "Жди, за тобой придут"

Кроме Вячеслава, он не раз вспомнил также и Веру Алексеевну с её таинственными пророчествами, однако роль этой колдуньи сводилась, скорее всего, к функции катализатора, нежели источника вселенского зла.

Какой прок был ей убивать Оксану? Вера Алексеевна намекала на то, что обладает некоторой информацией о грядущих потрясениях в Костиной жизни, но ведь «знать» ещё не означает «быть способным что-то изменить по своему усмотрению».

Костя строил логические выводы и, чем дальше пытался в них углубиться, тем больше осознавал бессмысленность этого процесса. Теперь не имело значения, как, почему или из-за кого он остался один. Гораздо полезнее, как ему казалось, было выяснить, действительно ли Оксана потеряна для него навсегда. Не в физическом смысле, разумеется, – но в смысле реальном. Именно за это слово, «реальный», Костя и пытался тогда ухватиться.

Он чувствовал, что его любовь никуда не исчезла и не ослабла. Он не мог видеть Оксану, но внутренние ощущения были такими, как будто в самом центре его существа – в душе или в сердце – поселилась некая весточка от любимой, и она была настолько животворяща, что всякие следы уныния начали сами собой выветриваться из Костиной головы подобно мелкой пыли на хорошем сквозняке.

Костино сознание настойчиво возвращалось к словам Веры Алексеевны о том, что он сам найдёт выход из всех свалившихся на него бед. И теперь Костя чувствовал: выход был где-то здесь, на расстоянии вытянутой руки. Оставалось только нащупать дверь и взяться за ручку.

«Оксаночка, милая, – шептали его губы в ночной тишине. – Я скоро приду к тебе. Я знаю, как найти то место, где ты теперь живёшь. Я люблю тебя, родная моя!»

В груди нарастало возбуждение и радостное предчувствие. Но через два часа стремительного метания в кромешной темноте на границе двух миров Костя почувствовал, что силы покидают его. Сердце вновь наполнилось смертельным отчаянием. Перейти рубеж было невозможно: нечеловеческие усилия лишь заставляли его биться головой о невидимую преграду, а затем он, как мячик, отскакивал обратно – в глухой сумрак своих мучительных стараний.

Настала минута, когда он почувствовал, что готов сам выброситься из окна. Вскарабкаться на подоконник и сделать шаг в пустоту было так просто. Всего один шаг, несколько секунд падения, и они воссоединяться с Оксаной навеки.

Почему он так и не встал тогда с кровати, Костя вряд ли бы смог доходчиво объяснить. Не случись ЭТО ещё в течение нескольких минут, всё, наверное, было бы кончено. Но ОНО произошло, и Костя остался жив…

Впоследствии он много раз вспоминал о той загадочной и непостижимой секунде, которая разделила всю его жизнь на две неравные части. Первая из них была прожита неким «добрым домашним животным», умевшим повторять чужие слова, но своего собственного сознания и внутренней цельности не имевшего. А вторая обозначилась появлением существа разумного – человека, обладающего способностью видеть и чувствовать суть вещей и явлений.

Костя сформулировал произошедшую с ним метаморфозу многими годами позже. А в ту ночь ему было не до отвлеченных размышлений.

Он испытал нечто абсолютно невообразимое для обычного человека. Это было подобно мгновенной смерти и новому рождению в один и тот же момент. Как будто разом зажглись десять тысяч солнц, но свет их ударил не по глазам, а внутрь, в самый центр Костиного существа.

Внезапно вся комната, весь мир вокруг стали живыми. Костя и окружающее пространство сделались единым целым. Отовсюду лилась странная, беззвучная музыка, непохожая ни на что, когда-либо сотворённое человеком.

Костя совершенно забыл, о чём думал всего несколько мгновений назад. Его вообще как будто бы ни стало. Он видел своё тело, видел предметы, находившиеся в комнате, но всё это представлялось ему чем-то ненастоящим. Истинным и реальным было только единство со всем бесконечным мирозданием и невероятный экстаз от глубокого переживания этого единства…

А потом заработал интеллект. Присутствие целой вселенной, внезапно оказавшейся у него в груди, сделало разум бесполезным подобием никчёмной обезьянки, столько лет кичившейся своей сообразительностью, а теперь неспособной объять и миллионной части того, что единомоментно открылось его внутреннему взору.

«Процессор» в голове стремительно набирал обороты, и уже через десять минут скорость и глубина Костиного мышления возросли настолько, что он всерьёз начал опасаться.

Каждую секунду одно озарение сменялось другим. На любой вопрос мгновенно приходил ответ. Казалось, в мире не существует ни одной тайны, в суть которой Костя не смог бы теперь проникнуть, ни одной загадки, которую он не смог бы разгадать.

Периодически мелькала шальная мысль, что по природе своей люди не способны так быстро думать, что с ним происходит нечто, совершенно невообразимое, нечто, из ряда вон выходящее.

Последующие четверо суток Костя не сомкнул глаз. Всё его внимание было сконцентрировано на «приёме» его личной «Торы», хотя о содержании и истории этого древнего документа он не имел тогда ни малейшего представления.

Новая, собственная, картина мира стремительными темпами выстраивалась на обломках до основания разрушенной, некогда заимствованной у социума, старой. Он уже не мог смотреть на происходящие события и случайности как на разрозненные проявления космического хаоса: все вещи и все живые существа, когда-либо существовавшие во вселенной, существующие ныне, и только лишь ожидающие часа своего появления, уже были отмечены, согласно его внутреннему гносису, на скрытом плане мироздания.

Все области Сущего представлялись ему теперь неразрывно связанными между собой. Вселенная превратилась в живой и разумный организм. Сознание этого организма было трансцендентно нашему миру, то есть, здесь ему невозможно было подобрать ни подходящего описания, ни объяснения. И тем не менее, именно это сознание вдыхало жизнь и движение в пустые и бесчувственные формы, им же самим сконструированные и разбросанные по земле и космосу.

Понятие «я» в данной картине мира выглядело совершеннейшей иллюзией. «Я» определённо не могло быть телом; и, как теперь Костя убедился, умом оно тоже быть не могло.

Личность каждого человека вдруг стала казаться ему мыльным пузырём; и, в то же время, в самой сердцевине человеческого существа он видел теперь нечто настоящее, нечто живое и нетленное. Оно обитало в нас, находясь при этом вне времени и вне пространства, для него не существовало рамок и ограничений.

Это и был тот самый разумный вселенский организм, имевший физический дом в теле каждого животного, каждого человека и каждого растения. В неживой природе, в солнечном свете и даже в пустоте он тоже был. Не существовало такой точки во всём мироздании, где бы он не проявлялся в том или ином облике. Суть его была невидима, неописуема и непознаваема; проявления его были бесконечны…

Четыре дня подобных размышлений вымотали Костю до предела.

После похорон он отверг предложение родителей переселиться к ним и вернулся в «Кресты». Закрыть дверь в своей комнате Костя то ли забыл, то ли не захотел, что в итоге спасло его от голодной смерти.

Оксанины подружки заботились о нем, как могли: готовили ему еду и не уходили до тех пор, пока абсолютно потерявший связь с внешним миром бедолага не отправлял в желудок достаточное её количество. Друзья заходили выразить свои соболезнования, но общаться с ними Костя не мог. Дни и ночи напролёт он только и делал, что лежал или сидел, приняв неподвижную позу: сначала в бредовом забытьи, а потом, после своего перерождения, – в глубоком катарсисе внутренних озарений.

Сколько ещё могло продлиться блуждание между небом и землёй, и чем закончилась бы многодневная бессонница, никому неизвестно, но на восьмые сутки после Оксаниной смерти ни на секунду не утихавший поток дхармических прорывов внезапно остановился.

Как и во все предыдущие дни, он безмятежно лежал в тот вечер на кровати и не обращал внимания на стуки в дверь, на входивших и выходивших людей, равно как и на их разговоры. Но когда над его головой внезапно нависло лицо Веры Алексеевны, пытавшейся что-то ему втолковать, Костя вынужден был прийти в себя.

Глава пятнадцатая. Бельгия, Гент, июнь-июль 2006.

– Любопытно, – сказал Костя вслух и закрыл тетрадь. – «Некий человек передаст тебе что-то написанное на бумаге…». Так-так-так… О, shit! – тут же спохватился он и побежал к телевизору.

Первый тайм матча Германия-Швеция был уже сыгран. Оставалось ещё пять минут перерыва, и бельгийский комментатор то и дело напоминал зрителям, что пока немцы вели в счёте 2:0.

Во второй половине никаких интересных событий так и не произошло; голов, по крайней мере, ни одна из сторон забить не сумела.

– Эй, медведь пьяный! – гаркнул Костя в телефон, выудив из его памяти номер Кирилла. – Хватит на массу давить, зарю новой эпохи проспишь!

– Какого дьявола! – буркнул в ответ недовольный голос, принадлежавший явно нетрезвому человеку. – С ума, что ли, все посходили?

– А-а, так я уже не первый? Вставай, вставай, тюлень мохнатый!

– Щас! Держи карман лодочкой, васюкинский шахматист!.. Я уж лучше телефон вырублю.

– Я те вырублю, поганец! – засмеялся Костя. – Давай, рассказывай – и чтоб без вранья! – откуда тетрадь взял?

– Какую ещё тетрадь? – с явной неохотой ответил Кирилл.

– Серую, с «фатазией» по мотивам произведений Стивена Кинга.

– А, эту… Я ж тебе говорил: от прошлых хозяев осталась. Они, правда, утверждают, что тетрадка случайно к ним попала, типа, незнамо откуда.

– Что за бред?! Как это, незнамо откуда? Автор у истории хотя бы есть? Или её архангел Гавриил из Небесной Скрижали под шумок ксеранул и твоим предшественникам на флэт закинул?

– Костян, ты чего так распетушился? Ну, черканул какой-то филолог рассказик для пацанов… Не ожидал, брат, что тебя так сильно зацепит!

– Кирюх, ты, чё, из меня сегодня болвана решил вылепить? Рассказ на русском языке написан! А мы с тобой где сейчас находимся? Сколько, по-твоему, филологов, пишущих «уголовочку» по-русски, могут жить в Бельгии?

– Ой, да сколько угодно! В этой квартире раньше вообще эмигрантская блат-хата была. Тут куча народа перетопталась.

– Понятно. Концы в воду – так это называется?.. Ладно, смотри Аргентину с Мексикой. Гимн уже поют, потом созвонимся.

Последующие девяносто минут, плюс перерывы, плюс добавочное время, Костя провёл в таком напряжении, что вспоминать о чьей-то странной «фантазии» на криминальные темы ему было совершенно недосуг.

Звёздное будущее любимой команды могло в каждую секунду перечеркнуться самым нелепым образом. И из-за кого? Из-за мексиканских импровизаторов, неожиданно почуявших дикий футбольный азарт.

Решил исход этого безумного поединка Макси Родригес, который на 98-ой минуте классически принял мяч на грудь и, не давая ему опуститься, пробил в дальний верхний угол.

Мексиканские парвеню были высланы домой, а Аргентине предстояло через шесть дней сразиться с хозяевами чемпионата.

Окрылённый этой нелёгкой, но вполне заслуженной победой, Костя тут же хотел позвонить Эвелин, однако телефон бесстрастно сообщил ему, что абонент находится вне зоны досягаемости.

Ни чуть не удивившись, он мигом оттарабанил вежливую смс-ку для установления хотя бы письменного контакта: «Сударыня, помнящие вас жители Гента шлют вам массу виртуальных приветов! И ждут не дождутся подробного рассказа о том, как проходит штурм непальских эзотерических высот...».

Через минуту позвонил Эдик:

– Fama semper vivat! Вечная слава победителям! Как самочувствие, заложник купидонов? В Ремушан едешь? – грянул он одним залпом.

– Еду, куда же мне без Ремушана, – смеясь, ответил Костя. – Сам-то где сейчас? Пьёшь?

– Не без этого, не без этого… – менторским голосом отчеканил Эдик. – В Намюре я, у друзей.

– Ну, ладно, появишься в Генте, звони! Куда-нибудь выберемся.

Не успел Костя дать отбой, как телефон в его руке снова зазвонил. На сей раз это был Кирилл:

– Не, Костян, у меня слов нет! Боковой судья вааще просто обдолбанный васюкинский шахматист! Какого хрена он гол не засчитал?

– Да, пенёк слепошарый, чё тут говорить!.. Ты, кстати, в себя-то пришёл?

– После такого матча – как и не пил вовсе!.. У тебя на завтра есть какие-то планы?

– Что, требуешь продолжение банкета?

– Да нет, хочу в квартире немного разгрести, лампы повесить, мебель собрать. От лишней пары рук не откажусь, если у тебя стрелок никаких нет. Пиво, само собой, моё!

– Приду, конечно, какие проблемы.

Ответа на свою смс-ку, отправленную в Непал, Костя так и не получил. Следующий день они с Кириллом провели в честных трудах, освящённых добрым аббатским пивом и заказной итальянской кухней.

Вечером поглядели, как Англия вынесла Эквадор. А затем удивлённо таращились на беспрецедентный по своей нелепости матч Португалия-Голландия, в котором судья из России, Валентин Иванов, видимо, решивший стать главным героем состязания и войти в историю футбола как самый принципиальный арбитр, сподобился показать за девяносто минут игры 16 жёлтых карточек и 4 красных.

В итоге, «рекорд всех времён и народов» Иванову засчитали, португальцы одолели «оранжевых» со счётом 1:0, а голландцы смертельно обиделись на русского «борца за чистоту футбола» и всерьёз вознамерились уничтожить его судейскую карьеру.

Новая рабочая неделя позитивных ожиданий, наметившихся, было, в Костином сознании, увы, не оправдала.

Каждый день он беспрерывно мусолил номер Эвелин, в надежде застать её у телефона, строчил смс-ки, однако на все его призывы ответом была одна лишь только глухая, можно сказать, провиденциальная тишина.

«Ну, вот и всё, – повторял он каждый раз с каким-то мазохическим упоением. – Поиграли и забыли…». Но на следующий день всё-таки обречённо пытался звонить снова, отправлял сообщения и ждал хоть какого-нибудь отклика, тем самым ещё больше вгоняя себя в липкую, миазмическую хандру.

Недавно прочитанная рукопись теперь не возбуждала в нём никакого живого интереса. «Моя сказка о великом будущем закончилась двенадцать лет назад. И раз уж за такой длительный срок ничего не произошло, надеяться на чудо в моём нынешнем положении было бы просто глупо».

Выход Украины в ¼ финала засчёт выигрыша по пенальти у швейцарцев и триумфальная победа Франции над Испанией разбавили, подобно свежей струе, то едкое болото, в котором обнаружил себя Костя после ряда неудачных попыток установить электронный контакт с похитительницей своего сердечного покоя. Однако матчи эти состоялись в понедельник и вторник, а следующая за ними игра должна была произойти только лишь в пятницу.

– Ты, Константин, что-то последние дни сам на себя не похож! – упрекнул его как-то в офисе бдительный Рене. – Молчишь, в кафе с нами не ходишь, не улыбаешься. Ты часом не заболел?

– Теперь уже и не знаю, мой друг… – задумчиво ответил Костя.

– То есть, как это не знаешь? Ведь что-то же тебя беспокоит?

– Да, беспокоит: душевный сатириаз.

– Сатириаз?.. Никогда о такой болячке не слышал. А как она проявляется?

– Вообще-то «сатириазом» медики называют усиленное половое влечение у мужчин. В народе эту болезнь ещё «стояком» кличут. Но у меня сатириаз не физиологический, а душевный. Понимаешь?

Рене задумался.

– Ты, что же, всех баб как потенциальных Джульетт воспринимаешь?

От подобной гипотезы Костя невольно хихикнул.

– Если бы так, Рене! Если бы так... Ладно, не бери в голову! От всех душевных недугов лекарство существует только одно – время. И оно у меня есть. Так что, живы будем – не помрём.

– Дай-то Бог… – деликатно сказал Рене.

В пятницу Костя снова взял отгул, против обыкновения поднялся чуть свет, торопливо умылся и привёл себя в порядок. Затем он кинул в маленькую дорожную сумку пакет копчёной нарезки, хлеб, три бутылки Rochefort вместе с фирменным стаканом, пачку орехов, четыре гигантских яблока, многофункциональный швейцарский нож и вышел во двор, где стояла его бэха.

Через какие-то сорок минут он уже бодро шагал от платной парковки в Остенде к призывно желтеющим впереди холмикам песчаных береговых дюн.

Лазурное небо с ещё не успевшим далеко оторваться от горизонта нежным июньским солнцем и тихий, безмятежный простор Атлантического океана как нельзя лучше способствовали настрою на плодотворный отдых, столь необходимый измученной душе и столь ценный в преддверии, возможно, главной игры нынешнего футбольного чемпионата.

«А ведь я ещё ни разу в жизни не сидел на пляже один! – пришло вдруг Косте на ум. – Любопытный факт…». Он принялся, было, методично тестировать свои внутренние ощущения на предмет того, что «день грядущий нам готовит», однако долго оставаться в режиме холодного наблюдателя не смог.

«Телефончик я всё-таки грамотно дома оставил! – похвалил себя Костя за проявленное мужество и хитро улыбнулся. – Как начнёт конкретно ломать – бутылку пива и в море».

Он выбрал сухое местечко в пяти метрах от воды, не спеша разделся, окинул взглядом пока ещё безлюдный пляж, высыпал на ладонь немного орехов из пачки, отправил их в рот и довольный полез купаться.

Когда, после часового плавания, Костя вновь ощутил твёрдую землю под ногами, на всей широте акватории уже деловито суетились первые толпы отдыхающих и курортников.

Медленно и со вкусом позавтракав, он обнаружил валявшийся неподалёку крепкий железный брус, вколотил его в песок там, где воды было по щиколотку, и закрепил на нём бутылки с пивом, уложенные в заранее приготовленный целлофановый мешок.

Окончательно высохнув, Костя намазался солнцезащитным кремом, переориентировал полотенце таким образом, чтобы лучи поднимавшегося светила упирались ему точно в пятки, и занял стандартную для таких случаев позу «французской лягушки на противне».

Как это ни странно, любовная персеверация его почти не терзала.

«Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья!» – убеждённо продекламировал он в самый разгар дневной активности, когда берег уже кишел людьми, а солнце пекло так, что ему приходилось окунаться в море чуть ли не каждые десять минут.

«Я вас любил, любовь ещё, быть может… а может и не быть… Ладно, если аргентинцы сегодня выиграют, я дождусь седьмого числа! А если проиграют, то уж, не обессудьте, ma chere…».

Из трёх бутылок за весь день он, в результате, выпил только две, сочтя этот доблестный факт верным знаком грядущего исцеления, и, когда пробил час «Ё», загодя выверенный с таким прицелом, чтобы подъехать домой как раз к началу первого тайма, Костя собрал вещи, надкусил последнее яблоко и твёрдым шагом двинулся к парковке.

Ещё на лестнице он услышал, как в коридоре истошно вопит его мобильник. Через три секунды он был уже внутри.

– Ты чего трубку не поднимаешь? – обиженно спросил телефон голосом Эдика.

– Я медитировал на природе, – ляпнул Костя первое, что пришло ему в голову.

– Кто медитировал? Ты?!

– А что, подобные занятия бросают тень на мою репутацию или как-то унижают моё достоинство?

– Поговорку народную слыхал: куда шестом не достанешь, туда носом не тянись?.. – Эдик на пару секунд замолчал, видимо, давая Косте время на обдумывание этой глубокой максимы, потом добавил уже более снисходительно:

– …Впрочем, как сказал однажды Сенека: «Paucis opus est litteris ad mentem bonam – Для хорошей души не требуется много науки!».

– Спасибо, родной, за твою искреннюю, непоколебимую веру в столь безнадёжное предприятие, как мой духовный рост! Я, пожалуй, всплакну по этому поводу. Ты не возражаешь?

– Ладно, Коська, – перебил его Эдик, довольным произведенным эффектом. – У тебя никого сейчас нет?

– Никого.

– Тогда жди, через пять минут буду!

Костя тихо улыбнулся этой милой простоте, которую наши всезнающие предки почему-то ставили ниже воровства, кинул сандалии в шкаф для обуви и пошел в ванную принимать душ.

Не успел он толком вытереться, как в дверь позвонили.

– Врубай телик! Игра начинается! – заголосил Эдик, не успев ещё переступить порог.

– Да охолонь ты, Горлаций!

– Ты на море, что ли, был?.. Ладно, одевайся пока. Я сам всё сделаю.

Когда Костя, с голым торсом и мокрой шевелюрой, появился в комнате, Эдик, прихлёбывая Westmalle из фирменного стакана, уже пялился на стоявших в центре поля Баллака, Рикельме и главного судью матча, как раз кидавшего перед ними монетку.

– Садись! – мимоходом бросил он Косте. – Rochefort я тебе принёс, но наливать пока не стал, чтобы газы не выходили. Так что, самообслуживайся!

В первом тайме серьёзно потревожить Йенса Леммана (немецкого вратаря) гостям из Южной Америки так и не удалось.

– Хреново дело! – мрачно сказал Костя и направился на кухню за новой дозой «успокоительного».

– Не то слово!.. Пекерманну бы наших военных фильмов поглядеть. С немцем же нельзя в догонялки играть: либо ты его мочишь, либо он тебя. Aut cum scuto, aut in scuto – или со щитом, или на щите!

– Ладно, Цезарь! Был ведь в истории футбола и 1986-ой год...

На 49-ой минуте Рикельме выполнил подачу с углового, и Айяла направил мяч головой в притирку с ближней штангой, так что ни Лемман, ни защитники дотянуться до него уже не могли.

Аргентина повела в счёте, а Костя и Эдик в обнимку скакали по комнате и истошно орали «гол!», перекрывая шум телевизора.

– Ты был прав! – заметил Эдик, когда матч продолжился, и они с Костей вновь устроились на диване с полными бокалами пива в руках. – Однако ещё не вечер. Главное теперь не ошибиться!

К сожалению, выполнить Эдиков наказ аргентинцам не удалось.

На 80-ой минуте Баллак подал в штрафную, Боровски переправил мяч Клозе, а тот головой послал мяч прямо в сетку.

Тридцать минут дополнительного времени обе команды, тянули резину, надеясь проверить свою счастливую звезду в серии послематчевых пенальти.

И проверили.

Сначала Айяла пустил мяч бесхитростно низом, и Лемману удалось его поймать. А затем не выдержали нервы у Комбьяссо, и Йенс Лемман с мячом в руках вышел принимать поздравления от бундестима, от огромной массы желто-красно-чёрных на Olympiastadion и от всей Единой Германии.

Минут пять сидели молча.

– Ну, вот и всё, Эдюньчик! – загробным голосом прервал тишину Костя. – «Мне некуда больше спешить, мне некого больше любить…».

– Да перестань ты, ей Богу! – не уловив двойного смысла в фольклорной цитате, возмутился Эдик. – Ещё ведь есть Украина. Франция, наконец.

– Украина до полуночи явно не доживёт, а Франция…

– Да типун тебе на язык, иуда племени человеческого!

Кое-как дождались второго поединка, и здесь по-настоящему волноваться пришлось одному только Эдику. Костя ни капли не верил, что соотечественники его друга смогут оказать итальянцам хоть какое-нибудь серьёзное сопротивление. Так оно и вышло.

Нокаутированные, в сухую разбитые славяне, проигравшие свой последний матч на мировом первенстве со счётом 3:0, с опущенными головами покидали гамбургский стадион. Эдик, чей вид был не менее траурным, сухо пожал Костину руку, обулся и пошёл в кабак заливать свою грусть.

Когда порожние бутылки были вынесены на кухню, бокалы тщательно вымыты и поставлены обратно в шкаф, унылый и хмурый, как лондонская погода, Костя вдруг вспомнил о своём мобильнике.

– Там вроде были какие-то месседжи, – проговорил он вслух, широко позёвывая. – Надо глянуть…

Будто уловив, что хозяин думает о нём, телефон загудел и начал подавать сигналы, характерные для входящих смс-ок. Ну, разумеется, это был Луиджи!

«Sorry, my dear brother! I am terribly sorry!..» – таков был его комментарий на последнее футбольное событие. «Лицемер!» – укоризненно ответил ему Костя. «May be… Каюсь! Но ваши hohly, по-моему, и не стремились к победе». «Это точно. Выход в ¼ финала был для них всё равно как для бразилов – чемпионский титул». «Для каких ещё бразилов?!» – обиделся итальянец. «О’кей, о’кей. Для немцев», – подначил его Костя. «Всем задницу надерём! Всем до одного!» – пообещал грозный выходец из Палермо. «Ну, ну…».

Ответов больше не было, и Костя полез читать другие месседжи, пришедшие за день. В памяти мобильника он нашёл семь пропущенных звонков и три смс-ки от Эдика, два звонка и одно сообщение от Кирилла, ещё несколько попыток дозвона с неопределившимися номерами, голосовую почту от Рене и Клаудии из HR – они, оказывается, были не в курсе, что Костя взял выходной; иными словами, ворох ненужного мусора и ничего по делу.

Регистр звуковых сообщений показывал, однако, три позиции. Стало быть, кроме Клаудии и Рене, кто-то ещё очень жаждал с ним сегодня поговорить. Когда v-mail box начал проигрывать третий месседж, в глазах у Кости потемнело, а уши стали холодными.

«Константин, привет, это Эвелин! Извини, что не отвечала на звонки и письма: в ашраме нет абсолютно никакой мобильной связи. Полное средневековье. Но вообще тут занятно: для меня очень много нового… Сегодня нашу группу вывезли на экскурсию в Тибет. Скоро подъедем к Лхасе. Природа здесь необыкновенная!.. Спасибо тебе большое за такую лавину смс-ок! Я по тебе тоже скучаю… Ну, ладно. Увидимся через неделю. Целую! Пока!».

Это был удивительный матч. Настоящий шедевр. Истинная жемчужина немецкого Мондиаля. Костя ликовал. Самоуверенные на стадии группового турнира и в 1/8 финала бразильцы как будто бы отказывались понимать, что их победное шествие к венцу мирового первенства уже закончилось.

Исход встречи решил всего один гол, забитый Анри на 57-ой минуте после ювелирной подачи Зидана. Один гол. Но всё-таки это была триумфальная, можно сказать, эпохальная победа!

Ещё вчера готовый уйти в полную резиньяцию из-за печального фиаско его любимой команды, Костя воспрянул духом.

«Как всё-таки справедливо и тонко устроен наш мир! Ведь я не поверил вчера твоему сообщению, Эвелин, попросил знака у небес, и вот вам, пожалуйста, куда уж красноречивее. Vivat, la France!».

Во вторник, когда Италия отомстила немцам за Аргентину, выиграв у них в полуфинале со счётом 2:0, Костя первым отбил смс-ку Луиджи: «Вы полностью искупили свою вину, brothers. Отныне перед Богом и всем мировым сообществом Италия чиста, как Дева Мария до соития со Святым Духом!».

«Подожди воскресенья, братишка! Ты ещё увидишь, что такое настоящий футбол!» – не замедлил прийти ответ. «Я лучше подожду завтрашнего дня и погляжу, кто будет вашим соперником…».

И завтрашний день стал апофеозом Костиного счастья.

Португалия, выигравшая у англичан по пенальти в ¼ финала, конечно же, оказала сопротивление подопечным Раймона Доменека. Виктория далась нелегко. Разрыв снова был минимальным: 1:0. Но по классу игры Франция выглядела сильнее. Победа была честной и заслуженной.

– Да, рано я начал петь тризну над своей судьбой. В моей жизни грядут действительно большие перемены! Ура!! – холистически подытожил Костя футбольные «намёки» мироздания, выключил телевизор и тут же начал отстукивать смс-ку Эвелин.

«…Если хочешь, могу встретить тебя в аэропорту», – закончил он своё сообщение, но ответа на него так и не последовало.

В пятницу днём, когда Костя сидел на переговорах с клиентом, его телефон, покоившийся во внутреннем кармане пиджака, вдруг начал вибрировать, сигнализируя входящий звонок. Осторожно достав аппарат и незаметно для окружающих глянув в окошко монитора, Костя едва не подскочил на стуле: звонок был от Эвелин.

Вероятнее всего, девушка пробовала связаться с ним по дороге домой. Но положение было такое, что поднять трубку он никак не мог. В надежде на то, что Эвелин оставит ему звуковое сообщение, Костя положил телефон обратно в карман, дождался перерыва и пулей выскочил за дверь.

Слышимость была очень плохой, v-mail box постоянно шуршал, хрипел и улюлюкал, так что, в результате, до Кости дошли только обрывки отдельных фраз: «…порта Катманду… через сорок минут… доберусь сама… позвоню, когда…».

Он тут же попытался набрать её номер, но безуспешно: видимо, самолёт уже взлетел.

До восьми вечера Костя никак не мог успокоиться. Звонков не было, и телефон Эвелин не отвечал. Вместо неё объявился Эдик.

– Мы тут с Кирюхой зависли в Прелюдии. Нужен третий. Подкатывай, короче!

– Да вы, чай, давненько уже там пришвартовались?..

Вливаться абсолютно трезвым в пьяную компанию особого желания Костя не испытывал.

– Три часа назад якорь бросили. А какая разница?

– Не могу, Эдюнь. Звонка важного жду.

– Debes, ergo potes! (Ты должен, следовательно, можешь!). Здесь подождёшь.

– Ну, ладно, – ответил Костя, раздумывая. – Может, подгребу. Кирюхе скажи, чтобы не частил. И на улицу его почаще выводи.

– Да мы и так на улице сидим. Ты лучше сам резину не тяни... Чё-то я ещё хотел тебе сказать… А-а! Тетрадочку захвати серую.

– Что, и ты уже в курсе?! Ладно, захвачу.

«Если Эвелин из аэропорта будет добираться сама, то позвонит мне, скорее всего, после того, как немного отдохнёт, примет ванну, поест, – логически прикинул Костя. – Сколько, интересно, летит этот чёртов самолёт из Катманду до Брюсселя?.. В любом случае, сегодня мы вряд ли встретимся. А коль так, почему бы мне и не выпить пару кружечек?».

Эвелин позвонила, когда он заканчивал свой первый стакан. Она была такой уставшей, что не смогла представить ему даже кратенького экспозе своих непальских приключений, лишь попросила в девять утра подобрать её и ещё двух участников слёта у Южного Парка.

Эдик хитро глянул в сияющие Костины глаза, когда тот вновь приложился к своему стакану, и молвил:

– Гляди там завтра в оба! Не эксцитативничай!

– Чего-чего? – хором спросили Костя и Кирилл.

– Башку не теряй, в смысле! А то ведь, как сказал Публий Сир: Animo imperabit sapiens, stultus serviette. (Умный натурой своей управляет, а глупый ей служит). Кирюха, давай тост!

– Алаверды.

– Я скажу, – вызвался Костя. – Чтобы финал прошёл удачно! То есть, чтобы победили наши!

Выпили, обсудили, кто, в данном случае, подразумевался под «нашими», заказали ещё по одной, потом проводили пьяного Кирилла, вернулись в Прелюдию и долго сидели над злополучной тетрадкой, выясняя, могли ли описанные там события произойти в реальности.

Домой Костя ушёл в приличном подпитии, но на следующее утро, поднявшись по будильнику, никаких губительных консеквенций в своём организме и в голове, по счастью, не обнаружил.

– Вставайте, граф, вас ждут великие дела! – пропел он известную побудку Анри Сен-Симона и выпрыгнул из-под одеяла.