Текст книги "Вас любит Президент"

Она переоделась в джинсы, кроссовки и свитер. Побежала было к двери, но тут же сообразила, что, возможно, страшный мужчина с иностранным акцентом за ней следит, или, хуже, ждет ее теперь в машине, снова. Ничего утешительного в том, что она не видела его лица, не было. Если бы сейчас она увидела его лицо, она бы, наверное, просто умерла.

Но была и задняя дверь, и был задний двор, и забор, через который можно перелезть, и роща за забором. А молл находился на противоположной стороне рощи.

Гейл открыла заднюю дверь так тихо, как только могла и выскользнула наружу. Очень свежий воздух чуть не заставил ее заплакать. Она пересекла двор, вскарабкалась на забор, порвав мохеровый свитер в двух местах, и храбро углубилась в лес.

Светила луна, и различать дорогу оказалось делом нетрудным. Однако Гейл не являлась на самом деле деревенской девушкой – ей недоставало опыта, привычки ходить по лесу ночью. Каждая тень казалась ей несговорчивым вооруженным мужчиной, каждая куперова сухая ветка, хрустнув под ногой, наверняка привлекала внимание грабителей, разбойников, и сбежавших из тюрьмы насильников и убийц, которые прятались в этой роще от правосудия, и ее собственное, Гейл, продвижение через этот фрагмент нетронутой цивилизацией дикой природы безусловно служил сигналом всем диким зверям округи – медведям, рысям, гепардам, страусам, гремучим змеям, или кто тут живет, в этих местах. Сердце переместилось к горлу. Дважды она упала, ссадив себе ладони и колени. По мере приближения к противоположному краю рощи она перешла на неровный спотыкающийся бег.

И вдруг роща кончилась. Гейл поскользнулась, проехала вперед на подошве, вскрикнула, упала на ягодицы и покатилась вниз по склону, покрытому редкой влажной травой, к проселочной дороге. Она вскочила на ноги. Молл находился в ста ярдах от нее. Она устремилась к нему, прихрамывая и потирая бедро.

Это все-таки не Манхаттан. Время было за полночь, и супермаркет, магазин деликатесов и дайнер стояли закрытые и запертые, с выключенным светом. К счастью у заправочной станции неподалеку наличествовал прилегающий к ней магазин сластей, напитков, газет и сигарет, а в нем наличествовал платный телефон, и еще телефон клерка.

***

Понятно было, что Гвен едет с ним, а не остается одна, еще чего! В блондинистом парике выглядела она…

– Пикантно, – отметил Лерой, кривя губы.

Она открыла ящик стола.

– Оставь в покое пушку, – сказал Лерой.

– На всякий случай.

– Я не имею права позволить тебе ее взять, – объяснил Лерой. – Это противозаконно. Я же полицейский, помнишь?

– У меня есть лицензия.

– На хранение. Не на таскание с собой. Оставь в покое пистолет. Пойдем.

Меньше чем через час Форд Краун Виктория без опознавательных знаков остановился рядом с внедорожником Гейл, запаркованным под совершенно безумным углом на въезде ее дома. Гвен сняла парик.

– Спасибо, Майк, – сказал Лерой. – Я твой должник. Гвен, выходи.

– Я не могу выйти, – пожаловалась она с заднего сидения. – На дверях нет ручек.

– Вечно с ней какие-то проблемы, – объяснил Лерой Майку. – Эта баба – ты представить себе не можешь. Всегда что-то не так.

– В чем я в данном случае виновата? – запротестовала Гвен.

– Ты всегда попадаешь в разные ситуации, – объяснил ей Лерой. – Она всегда попадает в ситуации, – сказал он Майку, закатив глаза. – Даже не спрашивай.

Он вышел и открыл ей дверь.

– Что мы здесь делаем? – спросила она. – Я думала, что Гейл на какой-то заправочной станции.

– Нам нужен ее внедорожник, – сказал Лерой. – Ее бумажник в перчаточном отделении вместе с ее ебаными документами и прочим говном. Помимо этого, нам нужно будет каким-то способом вернуться в город. Такси дорого, а поезда ходят в это время раз в три часа, если конечно в этой дыре для неудавшихся яппи вообще есть станция.

– Заперто, – сказала Гвен, пробуя пассажирскую дверь внедорожника.

– Перестань говорить метафорами, – огрызнулся Лерой, возясь с дверью со стороны руля.

Дверь в конце концов ему поддалась. Завести мотор, соединив контакты, заняло у него считанные секунды.

– Терпеть не могу машины с высокой посадкой, – отметил он. – Ужасно неустойчивая конструкция. Посмотрим, может ли этот металлолом ездить так, как про него говорят.

Он выставил задний ход и вдавил акселератор в пол. Гвен едва успела захлопнуть дверь со своей стороны. Машина скользнула, пробуксовав, с въезда и выкатилась на улицу.

– Хуйня а не машина, – объявил Лерой свой приговор. – Не тянет с места абсолютно. Люди такие козлы, блядь. Было бы хорошо, если бы я мог их всех убить.

Они долетели до перекрестка. Посмотрев вправо и влево, Лерой решил повернуть налево.

– Ты знаешь, где молл? – спросила Гвен.

– Нет.

– Может, мы не туда едем?

– Туда.

– Как ты это определил?

– По звездам.

Гвен хлопнула себя по лбу.

– Какая я дура. Конечно по звездам. Это такой специальный способ, да?

– Нет, – сказал Лерой. – Когда я смотрю вверх и вижу Юпитер, я знаю, что поступаю правильно. Это вроде знамения.

– Жалею что спросила.

Через три минуты справа по ходу показалась громадная территория молла. Лерой исполнил очень крутой поворот и влетел на стоянку машин, ударив карданным валом о поребрик. Закрытые магазины пронеслись мимо смазанной пеленой ночных контрольных огней. Заправочная станция показалась впереди. Лерой остановил внедорожник у дверей магазина сластей и сигарет, прибыв как раз ко времени вооруженного ограбления.

Входя в магазин (Гвен следовала в кильватере) он оценил обстановку. Их было двое, один стоял у холодильников с пивом и разбавленными винными напитками для подростков и лонгайлендских старых дев, напротив кассы, второй направлял пистолет на ночного продавца, человека, не вступившего еще в двадцатилетний возраст. Стоя за стендом с вчерашними газетами, Гейл пыталась делать вид, что ее здесь нет. На какой-то момент все, кроме Лероя, замерли, образуя собой живописное театральное табло.

– Я только возьму себе бутылку кока-колы, – объявил Лерой, идя к парню, стоящему у холодильников.

– Эй, ты, – сказал парень.

– Все нормально, – откликнулся Лерой. – Я просто достану кока-колу и уйду, а вы можете тут продолжать.

Парень у холодильников поднял пистолет и удивился, что жест этот не производит никакого впечатления на Лероя. Лерой вообще смотрел в другую сторону.

– Ну ты, сука, на хуй! – сказал грабитель, пытаясь завладеть вниманием Лероя.

И не завладел. Тогда он повторил сказанное, с нажимом. Все еще глядя в другую сторону, Лерой протянул руку, захватил парня за локоть и дернул его по касательной к себе. Пистолет, рука, плечо качнулись вперед. Крутанувшись на месте, Лерой въехал нарушителю локтем в лицо. Другой грабитель все еще находился в процессе разворачивания, поднимания и прицеливания, когда заметил пистолет своего партнера, направленный на него.

– Эй, ты, не стреляй, блядь! – заорал первый парень, чью шею Лерой взял в замок.

– Пошел на хуй, мужик! – закричал второй, паникуя и пытаясь целиться. Он явно поддался панике. В этом своем состоянии он вполне мог надавить на курок. И надавил бы, наверное, если бы не Гвен – она схватила пластиково-металлический сигаретный мини-стенд с прилавка, широко размахнулась, и приложилась стендом к профилю нарушителя. Парень завопил, отскочил в сторону и замер, скалясь. На этот раз он поднял пистолет по направлению Гвен. Сразу за этим последовал неприятный звук ломающихся костей и стремительно, мощно, неостановимо, оставив первого противника со сломанной рукой корчиться на полу, Детектив Лерой втаранился всем телом в парня с попорченным профилем. Раздался выстрел, пуля разнесла вдребезги стеклянную дверь, пистолет упал на пол. Лерой сжимал, хватал, пинал, бил, еще бил, разбивал, рассаживал, ломал и корежил – все это одновременно. Спустя несколько секунд его жертва превратилась в бессмысленную массу сломанных костей и щедро кровоточащей плоти. Гвен подобрала пистолет. Гейл, оказывается, все это время непрерывно визжала. Ночной продавец и нарушитель со сломанной рукой, успевший подняться на ноги, стояли застывшие, завороженные зрелищем и парализованные – первый страхом, второй болью и страхом. Лерой отправил жертву головой в холодильник с соками и молоком, жертва ударилась в стеклянную дверцу, упала на спину, слабо задвигала ногами и торсом, и повернулся ко второму неудачливому грабителю, бережно придерживающему сломанную руку. Тот начал отступать задом. Вскоре он споткнулся и упал бы снова на пол, если бы Лерой не поймал его на половине пути и не отправил бы его, боднув в лицо, в стенд с кукурузными кашами.

Слабый дрожащий голос продавца нарушил Третью Заповедь, после чего продавец сказал, —

– Я вызываю полицию. Все, пиздец, я вызываю.

Лерой выхватил бляху и швырнул ее в лицо продавцу, попав в скулу. Недоросль издал пронзительный крик, прижимая ладонь к ссадине.

– Я и есть ебаная полиция, – сказал Лерой. Он повернулся к Гвен. – Это все ты виновата, – сказал он ей.

– Что? – спросила она, даже с вызовом. Возбужденная, она гордилась своим давешним героическим поведением и не желала слышать никакие глупости от человека, чью жизнь она только что, типа, спасла.

– Скажи, что это не так. Валяй, скажи, – настаивал Лерой. – Ты все время попадаешь в ситуации. Этот сарай не грабили с тех пор, как … не знаю, с Сотворения Мира! Грабители, бывает, суются за пределы среды обитания, но никогда – так далеко. Ты приезжаешь сюда – и вот, пожалуйста, они уже здесь. Может, потерялись по пути в Бедфорд-Стайвесант и хотели спросить этого прыщавого мудозвона, куда им ехать. Он вдруг начал дрожать, как ива плакучая на октябрьском ветру, на что они, конечно, тут же среагировали в обычном ключе. Заткнись! Где эта сука?

Он посмотрел по сторонам. Гейл сидела на корточках за большим рекламным стендом, подробно и красочно объясняющим преимущества игры в Нью-Йоркскую Штатную Лотерею перед любыми другими азартными играми. Лерой пинком опрокинул стенд.

– Давненько не виделись, – сказал он. – Вставай.

Протянув руку к холодильникам, он распахнул стеклянную дверь одного из них и вытащил бутылку пива Хайнекен.

– А Сэма Адамса здесь конечно же нет, – прокомментировал он. – И Шпатен отсутствует. И Басс – ни одной бутылки. И они удивляются, что здесь у всех депрессия. Жизнь в пригороде. Какая гадость.

Он открыл бутылку, используя для этой цели край полки, и отхлебнул. – Эй, ты, – сказал он Гейл. – Я вроде велел тебе подниматься на ноги? Где телефон?

Он метнулся к телефону на прилавке. Продавец быстро отскочил назад, угодив головой и плечами в сигаретную полку. Пачки и блоки посыпались каскадом на пол.

– Ты бессердечная свинья, – сказал ему Лерой. – Приходит к тебе женщина в беде, и все, что ей нужно – позвонить по телефону один раз, ебаный хуесос, а ты ей велишь пользоваться платным автоматом в углу? И после этого не можешь разменять ей два доллара? Вот скажи теперь что-нибудь. Вот только звук один произнеси! Только один! Выдави из себя один звук, совсем тихий и короткий, и увидишь, что с тобой будет!

Продавец явно не желал видеть, что с ним будет, если он произнесет тихий и короткий звук. Лерой набрал номер.

– Эй, ты, – сказал он в трубку. – Это Детектив Лерой из Нью-Йоркской Полиции. Дай мне сержанта, пронто. Я сказал, сержанта! – Он посмотрел на Гвен и сказал брезгливо, – Они здесь все такие тупые, не передать! Ебаный в рот! – Он сымитировал голос полицейского оператора – очевидно высокий и скрипучий, – Чем могу вам помочь, сэр? – Он зарычал в трубку – Алё, сержант? Как? Еще раз! Сержант Бучковски? Ну и имена у вас тут, в этой дыре. Впрочем, в Саффолке еще хуже. Слушай, Бучковски, имела место попытка ограбления у Молла Зеленого Мира на хуй. У Молла Зеленого Чего-То. У заправки. Я не знаю, как называется ебаная заправка, у меня нет связей с техасскими нефтяными магнатами, и мне до пизды дверцы, как они называют свои ебаные коррумпированные предприятия! Здесь два ниггера из Бедфорд-Стайвесант, в синяках и с переломами, на полу, и один хонки-продавец за прилавком, тоже слегка побитый. Можешь по пути заехать в больницу и привезти на прицепе скорую. Что? Только что это случилось. Нет, я ухожу, я занят. Я тебе не нужен. Я разряжу их пистолеты, и патроны увезу с собой. В любом случае, не думаю, что они смогут отсюда уйти на собственных двигателях. Не досаждай мне, Бучковски, просто бери себя в руки и шли сюда каких-нибудь своих мусоров, пронто. Что – нелегально? Жопа твоя нелегальна! Пошел на хуй! – Он с силой повесил трубку, сломав ее пополам.

– Пошли, – сказал он, обращаясь к Гвен и Гейл. Последняя поднялась наконец на ноги. – Пошли, пошли, дуры, блядь, времени нет, бюрократия здесь медленная, если мы не уйдем вовремя, они нас тут целую ночь продержат.

Он вышел через разбитую дверь. Гвен последовала за ним, таща за руку Гейл, которая тихо плакала. Гвен усадила ее на заднее сидение внедорожника. Лерой завел мотор и рванул с места.

– Да ты расист, – сказала Гвен.

– А ты не знала? – возмутился Лерой. – Найди мне человека во всей Республике, который не расист. Любого цвета, любого возраста. Мы все друг друга ненавидим, это часть структуры. Мы однажды из-за этого целую Гражданскую Войну отвоевали, но, очевидно, никакие вопросы этим не решились! Ну и вот! Что ж мне теперь, раздеться до гола и носить бляху на члене вместо фигового листка! Хочешь, я так и сделаю?

– Перестань орать. Гейл, с тобой все в порядке? – спросила Гвен.

– Нет.

– Заткнись, – рыкнул Лерой. – Никаких великосветских обменов фразами. Не сейчас.

– Мне плохо, – сказала Гейл. – О … (она нарушила Третью Заповедь).

– Так тебе и надо, эгоистка сраная, – откликнулся Лерой, вылетая на шоссе и прижимая акселератор к полу. Он сымитировал ее, говоря высоким противным голосом, – Я не вижу себя в этой рооооли, я не чувствую, что это принесет мне какую-то пооооользу, мне это ничего не говорииииит … Я, я, я. Я истратил на тебя двести двадцать долларов в тот вечер, и где же была твоя благодарность? А ты, сука, собираешься облевать весь салон, вместо того, чтобы опустить окно и выставить свою уродливую башку наружу.

– Ого! – сказала Гвен. – Это как же? … Вы знакомы? Я думала…

– Он сказал мне, что он брокер, торгует бондами, – сказала Гейл. – Дайте мне бумажный мешок, чтоб я в него подышала.

– Ничего подобного я не говорил, – горячо возразил Лерой. – Я сказал, что у меня есть бонды. Личные. И сказал, наверное, что я рантье. Впрочем, не помню.

– Ах да? Рантье? И по-твоему я обязана знать, что это означает?

– Ты не слушала. Ты никогда не слушаешь. Представляешь, у нас было свидание, – объяснил Лерой, обращаясь к Гвен. – Ну, хорошо, у меня были свои цели, но я вел себя так, как будто это было настоящее свидание, да оно и было настоящее, в конце концов! Я купил суке уже не помню сколько дринков, и она напихала себе полное пузо жратвы за мой счет, и единственная тема, которую мы весь вечер обсуждали была – она сама! Гейл Великолепная, Гейл Ранимая, Гейл Чувствительная. Вся вселенная крутилась вокруг нужд Гейл. Весь вечер, блядь. Если это не свидание, тогда я не знаю, что такое свидание.

– Где вы встретились? – спросила Гвен.

– Официально – в Перриз Делайтс. Неофициально, я наскочил на ее имя в одном из твоих досье.

– Каких досье?

– У нас на всех есть досье. Ты не знала? Как только человек рождается, его обмывают, после чего снимают мерку для вживления скрытого датчика.

Они въехали в Мидтаунский Тоннелль. Гейл вырвало.

– Ну вот, – сказал Лерой. – Так и знал, нужно было ехать через мост. Я бы ее скинул в Восточную Реку.

Гейл водрузили в кресло напротив телевизора. Лерой и Гвен ушли в помещение, окрещенное Лероем «радиорубкой», бывший стенной шкаф, теперь спальня и комната аппаратуры. Три персональных компьютера стояли рядышком на прочном малых размеров письменном столе. Череда шкафов с ячейками помещалась напротив окна и сверкала таинственно. Камкордеры и микрофоны лежали повсюду.

– Кто-нибудь подумал бы, что ты продюсер рок-н-ролла, – заметил Лерой. – Представь себе, что я сейчас улыбаюсь.

Он сел на стул возле одного из шкафов, наклонив голову и глядя иронически на Гвен. Она села за письменный стол, положа ногу на ногу. По мере растягивания паузы, ощущение чрезвычайной срочности наполнило комнату.

– Так, значит, – сказал Лерой наконец. – У твоей сестры была привычка выходить в свет без сопровождения?

– Нет.

– А она вообще выходила в свет?

– Да.

– С кем, обычно?

– Она … В основном она ходила на частные вечеринки и обеды.

– Сейчас не до них. Фальшивые улыбки и экзотическая кухня никогда ни к чему осмысленному не приводят. Она ходила в бары, кино, театр и так далее?

– У них с Винсом был абонемент в оперу.

– Помимо этого?

– В бары она ходила. Иногда.

– С кем?

– Со мной.

– Подруги у нее были?

– Нет. Но были любовники. С ними она иногда тоже выходила.

– Нет, это нам не подходит, – сказал Лерой. – Значит, выходила с тобой. Берем это за точку отсчета. Часто выходили?

– Два раза в месяц.

– Разные бары?

– У нас был наш любимый. На Пятьдесят Шестой, у самой Пятой Авеню.

– Классное место?

– В общем, эксклюзивное, да.

– Типа клуба? Только для своих?

– Нет. Но, в общем, большинство посетителей – из нашего окружения.

– Влиятельные люди.

– Да.

– Понятно. Ты бы узнала кого-нибудь из посетителей?

– Думаю, да. Некоторых помню.

– Не нужно столько думать. От этого морщины на лбу. Ты не в школе, и это не экзамен.

Она закатила глаза.

– И это тоже. Не нужно. Когда ты закатываешь глаза, то выглядишь, как марсианка какая-то. А какое может быть удовольствие от ебли с марсианкой. Стало быть, нас интересуют посетители, не являющиеся завсегдатаями. Память на лица у тебя хорошая?

– Не жалуюсь.

– Ладно. Теперь показывай.

– Я не буду смотреть.

– Нормально. Смотреть буду я. А ты будешь сидеть у окна и дуться.

Гвен включила компьютер, нашла нужную флэшку в шкафу, и вставила. Повоевав с программными опциями, она заставила наконец программу перекодировать два слоя защитного кода.

– У тебя они все в каталоге? – спросил он с комическим уважением.

– Да.

– История семьи, в прямом эфире.

– Не только.

Он стал смотреть. В какой-то момент он остановил кадр и послал его на принтер. Гвен подняла голову, когда услышала шуршание принтера.

– Мне нужен карандаш и белая замазка, – сказал Лерой.

Она дала ему требуемое. Он быстро нанес несколько линий карандашом на распечатку, что-то замазал, снова заштриховал. Через несколько минут он поднял получившийся ретушированный портрет и подержал в вытянутой руке, критически разглядывая, перед тем, как привлечь к нему внимание Гвен.

– Ты знакома с этим человеком?

У Гвен перехватило дыхание.

– Как ты это сделал?

– Просто. Поменял слега брови, убрал парик, и утончил нос. Наверное, он что-то вложил в нос, вату, бумажные распорки – не знаю. Если не ошибаюсь, в нем шесть футов роста. Он стройный, крепкий, ему лет тридцать пять … Есть начатки геморроя…

– В баре, – сказала Гвен. – Я видела его в баре. Он с Илэйн обменялся парой слов.

– Как он звучал? Что за голос, что за произношение?

– Лонгайлендский акцент и манеры. Вроде бы.

– Хамское мещанское самодовольство, но предполагается, что это вежливость, – сказал Лерой.

– Похоже.

– Подделка.

– Что?

– Он делался … Не важно. Ты уверена, что помнишь его?

– Да. Глаза. Разрез глаз. Ноздри. Губы. Но в основном глаза.

– Посмотри на мои, – сухо сказал Лерой.

Гвен вытаращилась. Взглянув еще раз на свой скетч, Лерой оттянул кожу со скул назад и сжал губы. Особенно похоже не было, но что-то общее наличествовало, и Гвен перепугалась.

– Эй! – сказала она, невольно подавшись назад.

– Не бойся ты. Я – не он. Не будь дурой.

– Ладно, – сказала она. Сглотнула слюну.

– Сколько раз ты его видела в баре?

– Что? А. Только один раз. Нет, подожди. Кажется два раза.

– Второй раз – до или после того, как он говорил с Илэйн?

– До того.

Некоторое время Лерой молчал.

– Представь себе, что я неуверенно улыбаюсь, – сказал он. – Я пытаюсь себе представить … но это … очень необычно. Мы его выманим. Самое смешное – мы используем Гейл, как наживку. Тебе придется кое-что сделать. Я бы и сам сделал, но я могу разозлиться, и это все испортит. Общение с глупыми людьми радости мне не приносит.

– Что я должна сделать?

– Поведи Гейл в какой-нибудь бутик. Также, своди ее к парикмахеру, пусть ей сделают стрижку и прическу под твоим руководством. И маникюр тоже. Плоть и кожа у нее не очень, но рама ничего, сойдет. Переделай ее всю. Сделай так, чтобы она стала неотразима. Прикрой огрехи и подчеркни выигрышные стороны, в таком духе. После этого я ее потренирую.

– Не понимаю. Что ты хочешь, чтобы она делала – хвасталась своим новым имиджем, ходя по улице, пока тот, кого мы ловим, ее не увидит?

– Тебе не понять.

– Ну, если ты так к этому относишься…

– Да нет же, – раздраженно сказал Лерой. – Я и сам толком не понимаю. Это вроде наития. Предчувствия. Называй как хочешь. Подонок явно решил меня подразнить, но теперь я буду дразнить его, и он возьмет наживку, я уверен.

– Кто тебя дразнит? Ты даже не знаешь, кто он, и где он сейчас.

– Есть кое-какие мысли, – сказал Лерой, глядя в пространство. – У него пристрастие к театральности. Очень любит переодевания. Помимо этого, он атеист, а это значит, что он фанатично верит в несуществование Бога – явление частое. Что бывает нечасто – он использует свою анти-веру в своих целях, эксплуатируя систему на всю катушку. Понятно, но не очень распространено. Он умный человек, который рассматривает весь мир, как свою песочницу. Место для игр. Игры у него жестокие и очень, очень неправильные. Он не обычный рядовой бывший спецназовец, обидевшийся на предательство начальства. Он не бывший тайный агент, которого Управление бросило посреди какой-то очень суровой вражеской территории, а теперь он отказывается тихо исчезнуть, и настаивает на расстреле всего взвода, прежде чем вгонит последний патрон себе в башку. Все эти пути известны и изучены. Беглецов ловят и арестовывают – не так уж это сложно. Преданность смотрит только вверх. То, с чем мы имеем дело, не имеет ничего общего с обидами, преданностью, патриотизмом, или с еще какими-то из тысячи сантиментов, которые власти пытаются внедрить в массовое пользование последние пятьсот лет. Он полноправный член поколения типа я-да-я, хам, гедонист, искренний поклонник алгебраического подхода к мысли и духу, законный сын Бога Мещанских Приличий и Богини Удобства, чей главный вещатель и пророк прозывается – Скука. Как тебе такой психологический портрет?

– Красноречиво, – сказала Гвен.

У нее были сомнения. В тоне Лероя было что-то очень личное, какой-то оттенок искренней горечи, возможно направленной против себя. Он не себя ли только что описал?

***

Я себе говорю – не надо, Гвен, не ходи в эти потемки. Давай просто притворимся, что этой возможности не существует. Это просто паранойя. Если же все-таки здесь и есть какая-то страшная тайна, и если все, что происходило и происходит является всего лишь средневековой пьесой со зловещим содержанием, поставленной для меня и еще кое-кого бесстрастным негодяем … тогда что? Все эффекты, им придуманные, ждут поднятия занавеса, третий акт, все по местам! Я сижу, и смотрю на него, и меня охватывает чувство … нет, не апатии как таковой, но покорности, наверное. Я не знаю – ощущение близкой развязки – оно приходит ко мне из-за пресловутой мазохистской любви жертвы к палачу, или же черной трагической неизбежности … того, что вскоре должно наступить … Я трепещу, я преклоняюсь перед гением режиссера … я понимаю, что как главная героиня я должна красиво умереть, раз уж мне дали эту роль. А что мне делать? Выйти из игры в данный момент – неэтично. Я ведь люблю его. Я люблю его вне зависимости от того, кто он такой, и какие у него в отношении меня планы. Ухаживать снова за Винсом – немыслимо, после всего того, через что меня протащил Лерой. Я нахожусь на совершенно другом уровне. Рутина, скука, повседневные заботы ушли, о них невозможно теперь ни думать, ни даже помнить, что они бывают. Нравы обычной Гвен, Гвен из прошлого, кажутся мне сейчас такими далекими, такими непрактичными, и нелепыми – как японский чайный ритуал. Я почувствовала вкус наслаждений совсем иной категории, я успела побывать на тех вершинах морального превосходства где грех и святость, добродетель и порок, правда и ханжество существуют в их изначальной форме, где добро и зло сталкиваются не смущаясь тремя тысячами условностей, которые нам навязала экономическая и политическая псевдо-реальность. Большего и просить нельзя!

Нет, можно. Можно просить, и много. Можно попросить несколько лет, или столетий, пребывания в одной постели с Лероем, постель из соломы в пещере сойдет. Можно попросить, робко, ребенка от Лероя. Денег тоже можно попросить, поскольку в данный момент их, вроде бы, нет, никаких. Можно попросить, чтобы университетская история, которую рассказал мне Лерой, оказалась правдой. Можно попросить любви Лероя. И чтобы все остальные куда-нибудь делись на месяц или два, и пусть будет время, много времени, дабы насладиться моментом. Или же, если все вышесказанное совершенно невозможно, можно попросить Лероя, чтобы он быстро положил всему конец.