Текст книги "Вас любит Президент"

– Бейби ты моя старенькая, – сказал он. – Неплохое название для песни.

– Что? – спросила Гейл.

– Да так, ничего. У меня есть набор личных шуток, которые никто не понимает, и я почему-то все время так шучу, когда со мной рядом тот, кто мне нравится. Я постараюсь себя контролировать. Не волнуйся.

– Ну…

– Расскажи мне о своих друзьях. Расскажи о Гвен.

– О Гвен?

– Конечно. Ты ее упомянула в тот вечер, когда мы с тобой в первый раз встретились. Дурацкое чтение поэзии, помнишь?

– Ничего и не дурацкое.

– Конечно нет. Это просто выражение такое. Расскажи мне про нее.

– Ну … Гвен? Она – душка, – сказала Гейл с неприязнью в голосе. Неприязнь вызвана была видимо тем, что теперь ей нужно вдруг говорить о ком-то помимо нее самой. – Она не типичная баба из богатых. Ты понимаешь, о чем я. Она ничего. Ну, пары лампочек не хватает на чердаке, но это же не страшно.

– А как вы с ней встретились?

Минут через пять ему пришлось оставить тему. Неприязнь Гейл грозила вырасти в астрономическую. Она все еще дулась на него слегка, когда они покинули бар. Лерой планировал собраться с силами и доволочь ее до Линкольн Центра пешком. Но у Верди Сквера она остановилась и сказала, что с места теперь не стронется.

Сказала также, что ей хочется итальянской еды. В районе Верди Сквера итальянских ресторанов нет, есть пиццерия. Лерой остановил такси и велел шоферу ехать вниз по Коламбус, а затем по Девятой, до Ресторанного Проулка. У Сорок Шестой Улицы они вышли из такси. Лерой собрался было углубиться в Проулок, искрящийся неоном, забавными вывесками и радостными улыбками, но Гейл, интересующаяся только собой, вдруг вспомнила, что есть неподалеку, на Сорок Четвертой, место, где она когда-то вкушала ужин в компании журналистов. Лерой сжал зубы.

Заведение оказалось пошлым, слишком большим для уюта и недостаточно большим, чтобы называться континентальным. Несколько тусклых ламп на стенах едва освещали выданные меню, в которых наличествовало около дюжины неоправданно дорогих блюд. Гейл попросила миниатюрную пухлую официантку принести ей белого вина. Вскоре оказалось, что официантка – начинающий кинорежиссер. Гейл упомянула, что как-то однажды написала сценарий. Они с официанткой стали с энтузиазмом обсуждать замечательные возможности, которые вдруг открылись перед ними в связи с этой их случайной встречей. Обменялись номерами телефонов. Гейл обещала официантке послать ей сценарий, а официантка обещала, что она его прочтет и ей понравится. Лерой извинился и вышел на улицу покурить.

Если верить тому, что ему удалось вытянуть из неприязненных, не очень связных замечаний Гейл, Гвен за все эти годы изменилась немного. Влюблена во Вдовца. Замужем не была. Эксцентрична. Оплатила большое количество работы, которую дантист провел с зубами Гейл. В прошлом ненавидела свою сестру.

Вышла Гейл, и закурила. Опять дуется. Лерой вложил в голос всю имевшуюся у него душевную теплоту. Она отвернулась, когда он попытался ее поцеловать. Он извинился, повторяя, что был груб и несправедлив давеча. Он сделал ей комплимент, похвалив ее шею и несуществующую талию. Он погладил ее по запястью. Он сказал что-то поэтичное о ее скульптурных коленях и пожалел вслух, что он не художник. Она позволила ему себя поцеловать.

Прибыла еда, и оказалось, что все, в общем, съедобно. Кофе был слабый. Гейл уверяла, что никогда не ест десерт, потом сказала, что хочет только попробовать, и, пробуя, отъела половину крем-брюле Лероя.

Десять кварталов отделяли ресторан от Пенн Стейшн. Неплохая прогулка, но, помня о ногах Гейл, Лерой снова остановил такси. Частые пробки на Девятой, и такие же на Седьмой. Поездка заняла кое-какое время, и весь путь Лерой возбуждал Гейл, исследуя ее тело губами и концами пальцев. Она была – да, сексуальное создание. Она краснела, упиралась, бледнела, снова краснела, и вдруг черты ее стали прекрасными, омытые преоргазменной волной. Взяв в губы ее безымянный палец, Лерой легко тронул его языком. Гейл подавила стон, прикрыв свободной рукой рот, и отобрала палец.

Внутри вокзала она отвергла попытки Лероя продолжить, мотивируя это присутствием людей и полиции. Такое разделение позабавило Лероя, но недостаточно, чтобы простить Гейл ее жеманство. Выказывать нежность друг к другу в толпе – может и не такое распространенное явление, каким оно было лет тридцать назад, но все же достаточно повсеместное в Нью-Йорке двадцать первого столетия.

Она купила бутылку воды в газетном киоске. Лерой зашел вместе с ней в поезд и все десять минут до отбытия продолжал ее возбуждать, спрятавшись за спинкой сидения перед ними. Выходя на платформу в тот момент, когда кондуктор собрался закрыть двери, он решил, что никогда ее больше не увидит. Но возбужден был сильно.

Глава седьмая. Детектив Лерой прерывает завтрак

Женщине с таким темпераментом как мой невозможность потерроризировать официанта – все равно что мужчине жениться на скандинавке, которая даже не блондинка. Чувствуешь, будто тебя обманули. Не знаю, как все эти псевдо-богемные души в СоХо мирятся с сервисом в их кафешках. Дураки.

А кофе ничего у них, хороший, и цирк, который посетители устроили, притворяясь, что не узнают или не замечают чемпиона мира в тяжелом весе позабавил меня достаточно, чтобы не очень сердиться, и только официантка была дура страшнейшая и ничего не могла понять или записать, а музыка, или то, что они в таких местах называют музыкой, играла очень громко. До этого мы успели пообедать и теперь зашли, чтобы выпить кофе и решить, что делать дальше. Винс все время порывался войти в контакт с властями, хотя бы для того, чтобы узнать, как идет следствие. Я пыталась ему объяснить, что это глупо. Сказала ему, что сперва неплохо бы проверить сообщения на автоответчике. Он говорит – хорошо, и вынимает сотовый телефон.

Я говорю – «Вроде бы мы договорились не пользоваться мобильниками».

Он, типа – «А, да, точно, прости» – и выбегает вдруг наружу. Мужественным своим шагом. Все женщины в кафе посмотрели ему вслед. Он тут же вернулся обратно и сообщил, что у него нет мелочи. Меняет доллар у бармена и опять выскакивает на улицу. Через три минуты возвращается, дрожа. Я говорю – «Что случилось, Винс?» Он говорит – «Меня ищут федералы».

Тут только до меня доходит, что маньяки, которые за нами гнались давеча, могли быть федералы, а не мафия. Когда мы от них убежали, они могли подумать, что именно Винс – убийца, или что-то в этом духе. Не мафия – федералы. Надо же. Да, хороши дела, ничего не скажешь. То есть, они конечно не думают, что именно он убил, но может думают, что он кого-то нанял, а теперь, когда мы от них ушли, подозревают Винса и меня в каком-нибудь заговоре. Это плохо, поскольку в городе нашем если кто-то втемяшил себе что-то в голову, какую-то идею, так уж не выбьешь, поскольку идеи в наше время редкость, столько кретинов вокруг. Я утешаю Винса как могу, и мы с ним выходим на улицу и я заставляю его снова набрать номер и притворяюсь, что не знаю кода его автоответчика. Беру у него трубку и слушаю, и, да, одно из сообщений – от федералов. Низкий официальный мужской голос произносит гипнотизирующие слова – процедура, косвенные обстоятельства, когнизантный, отсутствие альтернативы, и прочее говно. Предполагаю, что Винс не стал слушать дальше, потому что следующее сообщение – от альтернативной конторы, то бишь мафии. Бруклинский акцент, парень говорит, что хочет встретиться в ближайшее время, все равно в каком месте. Пусть Винс позвонит им и они все организуют. Они против него, Винса, ничего не имеют. И к убийству они тоже не имеют отношения – и выражают соболезнования. Это сообщение я прослушиваю раз десять, оперируя кнопками, а Винс пытается вмешаться, задавая дурацкие вопросы и вообще действуя мне на нервы, но я игнорирую его и анализирую каждый звук в сообщении. С мафиози дело такое – они не умеют врать. Актеры они плохие. Их вранье действует только когда вы очень хотите им поверить. Я не думаю, что еще раз кому-то поверю на слово в этой жизни, и поэтому прослушиваю сообщение тщательно, и убеждаюсь, что бруклинец не врет, когда говорит, что они вовсе не хотели запугивать Винса, а все, чего они хотели – половину доли победителя, а теперь, когда произошла такая трагедия, они вообще никаких денег не хотят.

Это наводит меня на разные мысли. Я незаметно стираю сообщение и слушаю дальше. Остается еще девять сообщений, и я щелкаю пальцами, чтобы Винс дал мне монетку – кончается оплаченное время. В основном сообщения глупые и скучные, вроде предложений денег и любви, и есть одно от матери Винса, которая ноет и ноет бессвязно, пока автоответчик не отключается, но старая сука звонит еще раз и продолжает ныть. За ее нытьем следует сообщение страховой компании, которая предлагает невероятные скидки, и я запоминаю название, чтобы в будущем рекомендовать эту компанию моему брату Нилу, которого в данный момент судит его бывшая оксфордская подружка, чью машину он разбил в лепешку на подъезде к Кёльну. Какого хуя он делал в Кёльне я даже думать не хочу – продавал наркотики, изучал язык, какая разница. Я велю Винсу идти обратно в кафе и ждать пять минут, и он подчиняется и уходит – это здорово, мне нравится. Я звоню бруклинскому мафиозо и говорю с ним очень вежливо (на него производит большое впечатление мое официальное принстонское произношение). Я говорю ему, что действую от лица Винса, и что никто не обратится к властям, если они (бруклинцы) оставят Винса в покое на пару недель. Он говорит, что ему нужно передать это вышестоящим. Я говорю ему, что он может передать это хоть ебаному Президенту США, если это сделает его счастливым, и вешаю трубку.

Иду в кафе и говорю Винсу, что он должен ночевать у меня, и сегодня, и завтра, и может быть послезавтра, и вообще долгое время. Он говорит, что не хотел бы меня затруднять и стеснять своим присутствием, поэтому в конце концов мне приходится ему сказать, что дело не имеет отношения к его мужской гордости и достоинству и прочей хуйне, но является всего лишь мерой предосторожности, и он должен рассматривать эту меру как способ уберечь своих детей, и вскоре он соглашается – и я бы не сказала, что сама идея ночевки в моей квартире ему неприятна. Он не трус, но в справочнике боксера не написано, что осторожность есть явление постыдное. Мы снова выходим на улицу, ловим такси, и через десять минут прибываем на Вест Сайд, и я провожу Винса мимо портье, у которого отвисает челюсть. Ух ты, думает портье. Я ему подмигиваю – будто мы с ним состоим в заговоре, и наконец-то я поймала ничего не подозревающего Винса, и веду его, главный трофей, домой, так что дело сделано, радуйся.

Время все еще не очень позднее. Винсу неловко, и он начинает подозревать, что, может быть, я имею на него виды и у меня есть особые планы по поводу сегодняшнего вечера, что правда – и не только сегодняшнего вечера, но, в основном, сегодняшнего, поскольку благоразумной приземистой девушке вроде меня следует такими вещами заниматься постепенно, поступательно, плавно, чтобы птичка из клетки не выпорхнула, или как там в поговорке – я вечно путаю поговорки – но постоянно, не откладывая. Винс не знает, чем ему себя занять, но в конце концов замечает телевизор и думает, что теперь он спасен. Он хватает дистанционное управление и начинает смотреть какой-то негритянский комедийный сериал, и вскоре начинает хихикать, а я принимаю душ, накидываю халат, и заказываю обед из близрасположенного итальянского заведения. Не подумайте плохо. Я отдаю себе отчет в том, что если этот мужчина мне действительно нужен, мне не следует пытаться соблазнить его прямо сейчас. Нужно подождать день или два, или месяц, или целый год, чтобы он ко мне привык, и перестал постоянно думать об Илэйн и не сжимал бы так судорожно дистанционное управление. Но я ничего не могу с собой поделать! Посему я решаю, что буду вести себя определенным образом, но скромно. Никаких лихих кавалерийских наездов, но, в основном, хлопанье ресницами, несколько грустных, ранимых улыбок, и все. Тем не менее я не накладываю никакую косметику после душа, на случай, если он решит меня поцеловать (я понимаю, что это почти невозможно сегодня вечером, но что делать). Я также оставляю в покое все свои кремы, на случай, если ему захочется что-нибудь потрогать или погладить, и удовлетворенно вспоминаю, что недавно только волосы с ног отодрала ваксой, и сделала педикюр, а в зубах нет новых дырок. Не мажу влажные волосы гелем, и только брызгаю немного Шанели за мочки ушей и на запястья. Несколько мужчин сделали мне в свое время комплименты по поводу естественного запаха моей кожи в районе шеи, поэтому никаких духов на шею, хотя за годы все могло измениться – что ж, будем рисковать. Свежевыбритые подмышки слегка трогаю любимым дезодорантом, рот полощу листерином, и щипцами выдираю одинокий волос, портящий линию моих элегантных бровей. Марширую к двери, чтобы взять принесенную еду у мальчика-доставщика, который тяжело дышит и в тысячный раз понимает, что женщины в данном здании ему недоступны, кроме тех случаев, когда им совершенно нечего делать, или же они в полном отчаянии и напились в зюзю, или и то и другое. Думаю, что щеки мои в этот момент полыхают, я излучаю секс – бедный парень, у него руки дрожат, когда он пытается взять у меня купюру, и сразу, как только он ее принял, он кладет руку себе в левый карман, чтобы скрыть возбуждение.

Винс колеблется по началу, но он голоден, и наконец он сдается. Съедает почти все, что принесли, заливает бутылкой моего очень деликатного вина, высаживает пять или шесть рюмок бренди, начинает плакать, как ребенок, и в конце концов просто отключается в кресле перед телевизором. Я прикидываю – не перетащить ли его в спальню, не раздеть ли, и не совершить ли над ним чего-нибудь, но вдруг до меня доходит – ого! В парне двести тридцать фунтов, или около. Понимаете, о чем я. Это даже не проблема – это физическая невозможность. Я даже на каблуках едва до груди ему достаю. Ну, вот … Бедная старая ранимая Гвен. Я беру его рюмку и залпом допиваю остатки бренди. Затем я наливаю в рюмку еще. Включаю стерео и слушаю некоторое время «Манон Леско», попивая и куря сигареты. Очевидно, я просто выключаюсь под веристкую колыбельную. У меня был эмоциональный день. Когда я снова открываю чарующие свои очи, то оказывается, что я в спальне, в постели, все еще в моем шелковом халате, а из ванной доносятся звуки. Оказывается, Винс чистит там свои клыки. Я спрашиваю его, что он помнит из событий прошедшей ночи, выпаливаю не думая – «Что вчера вечером было, не помнишь?» Он пожимает плечами. Я говорю – «Как я оказалась в постели?» Он говорит – «Я тебя перенес. Ты напилась и ничего не соображала».

Замечательно. Я вовремя спохватываюсь, поскольку следующий вопрос, как вы сами понимаете, был бы совершенно глупым. То бишь – «А у нас с тобой было что-нибудь?» … Говорю себе – заткнись, Гвен. Колеблюсь. Потом говорю – «Завтракать будем?» Он говорит – «Я сделаю глазунью. А ты пока помоешься» – будто он тут начальник.

Что ж. Я чищу зубы, моюсь, падаю в ванне и очень больно ударяюсь жопой и локтем, будут синяки, а в этом время Винс хозяйничает в кухне и сооружает неплохой завтрак. Тост, бекон, апельсиновый сок, яйца, и прочее. Мы едим, и вдруг звонит дверной звонок, дин-дон, и мы оба застываем на мгновение, и я спешу к своей сумке. Винс видит, что я спешу к сумке.

Я колеблюсь, но все-таки протягиваю ему револьвер и говорю, чтобы он сидел на месте. Иду к двери, глубоко вдыхаю, открываю. На пороге мужчина, пепельный блондин, хорошо сложенный, начинающий лысеть, с десятком лишних фунтов веса, широкие запястья, темные брюки, спортивный пиджак, не прочь с кем-нибудь переспать, разведен по крайней мере один раз, возможны дети, алименты, Бруклин, черты лица более или менее правильные, не очень привлекателен. Так. Я говорю – «Чем могу помочь?» А он говорит – «Детектив Лерой, из полиции».

Глава восьмая. Методы детектива Лероя

Детектив Лерой посмотрел мрачно на сервированный стол и, упершись глазами в Винса, который демонстративно не поднимал голову, делая вид, что увлечен женским журналом, лежащим рядом с его тарелкой, сказал:

– Убери пушку. Сейчас же. Я здесь для того, чтобы говорить с мисс Форрестер, но перед этим мне хотелось бы перекинуться парой слов с тобой лично, частным образом, если не возражаешь. Давай выйдем на площадку. Это не займет много времени.

Винс некоторое время молчал, раздумывая, а затем отдал револьвер Гвен. Та демонстративно проверила барабан – все ли патроны на месте. Сунула револьвер в ящик. Это она сделала для того, чтобы Лерой понял, что пистолет у нее – легально, и ей все равно, кто его видит. Лерой спрятал бляху. Винс поднялся и присоединился к Лерою, который придержал ему входную дверь. Как только Винс вышел, Лерой захлопнул дверь и щелкнул замком. И встал перед Гвен, глядя ей в глаза. Зазвонил звонок. Лерой распахнул дверь и поднял пистолет, целясь Винсу в переносицу.

– Слушай, тигра, – сказал он. – То, что мне нужно сказать мисс Форрестер, и то, что она мне ответит, тебя совершенно не касается. Понял? Не твое собачье дело. Просто стой там, на лестнице, и следи, чтобы никто не пытался нам тут мешать, вот и все. Будь хорошим мальчиком, а то ведь вгоню пару пуль тебе в морду в целях самозащиты. И не уходи никуда, не шляйся попусту. Если после моего разговора с мисс Форрестер я не найду тебя на площадке, я доберусь до тебя, где бы ты ни был и сдвину тебе коленную чашечку. Представь себе звук рвущихся сухожилий. Представил? Вот и хорошо.

Он снова захлопнул и запер дверь. Гвен уставилась на него, лишившись дара речи. С пистолетом в одной руке, он схватил другой стул и сел на него верхом. Она отодвинулась от него вместе со своим стулом.

– Так лучше, всем, – сказал он. – Поверьте. Наконец-то мы можем перейти к важным вещам. – Он почему-то показал на кофейную чашку Винса пистолетом. – Некоторые мои вопросы могут показаться вам не относящимися к делу. Их невероятную важность вы поймете позже. Или не поймете. Это совершенно не важно. Существует некая романтическая связь между вами и безутешным мужем вашей покойной сестры. Не знаю точно, какая именно. В каких вы отношениях с Винсом?

– Что?

– Вы слышали. Отвечайте.

– Это что, часть … э … – она запнулась и замолчала.

Он сверлил ее глазами.

– Я уже сказал, что мои вопросы могут показаться вам не имеющими отношения к делу, – заметил он раздраженно. – Уверяю вас, правдивый ответ в данном случае очень важен.

Он положил пистолет на стол.

Гвен наконец взяла себя в руки. Это неслыханно! О методах работы следователей она ничего не знала, но было совершенно очевидно, что поведение Лероя никаким методам не соответствует.

– Не вижу, почему я должна это терпеть, – сказала она.

Внезапно он вскочил, схватил пистолет и направил его на кого-то за ее спиной.

– Брось оружие, – сказал он.

Гвен соскользнула со стула боком и круто обернулась, присев.

– Никого, – сказал Лерой. – Мне показалось, что там кто-то есть.

– Вы сумасшедший! – крикнула она.

Он обошел стол и встал над ней. Злоба в его глазах была такая явная и естественная, что у Гвен задрожали руки.

– Не подходите! – сказала она, опускаясь на пол и отползая, спиной вперед, от него.

– Просто выполняю свои обязанности, – сказал он. – Ответьте же на вопрос. Вы с ним спите или нет? – Гвен молчала, глядя на него снизу. – Я постараюсь сделать так, чтобы вас лично ни в чем не обвинили, – объяснил он. – Встаньте. Встаньте, говорят вам. Никто тебя не обидит, шлюха тупая низкорослая! Если вы любовники, то, видишь ли, есть люди, которые могут неправильно интерпретировать отсутствие незнакомых отпечатков или ДНК на месте преступления – в то время как твои дурацкие отпечатки там везде. Как часто ты навещала сестру? А? Я почти никогда не начинаю сразу с ревности, но если ревность – единственный возможный мотив, что ж прикажете делать! – Двусмысленность этого замечания прошла мимо сознания Гвен. Она молчала. Какое-то время они смотрели друг на друга. – Прошу прощения. Вспылил. Ваше содействие необходимо, – сказал Лерой мягким тоном. – Я могу предполагать, но и мне, и присяжным нужны конкретные слова из ваших уст. – Он снова заговорил зло и жестко: – Вы и пугилист – любовники? Да или нет? – он оперся на стол.

Гвен поднялась на ноги и осторожно выпрямилась, держась одной рукой за стол. Вдохнула носом.

– Нет, – сказала она мрачно.

– Тем не менее, он провел здесь ночь, – сказал Лерой. – На диване спал? Не важно. Есть ли у вас опыт, мисс Форрестер, портить сопернице жизнь?

– Что? Зачем? Что вы плетете!

– Не в данном случае, а вообще? Подумайте. Вспомните школьные года.

– Школьные года!

– Вы не готовы ответить на этот вопрос. Хорошо, вернемся в настоящее. Вы часто делитесь своими секретами с женщиной по имени Гейл Камински?

– Гейл!

– Да. Гейл.

Гвен яростно думала, в то же время паникуя. Шлюхой ее никто не называл со времен университета. Нет, она не помнила, чтобы когда-либо была полностью откровенна с Гейл. Правда, были случаи, когда обе были пьяны … Нет. Не сходится. Что этот хам себе позволяет! Пьяная или трезвая, Гвен знала себя, знала что она умеет держать себя в руках, и тайны ее всегда оставались только ее тайнами.

– Я не посвящаю Гейл в мои тайны, – сказала она.

– Странно, – заметил Лерой. – Простите, я кажется употребил слово «шлюха». Вас, наверное, никто так не называл с университетских лет. Когда мы взволнованы, мы говорим странные вещи! Грустно. – Он подошел к аквариуму в углу. Понаблюдав за движениями рыб, он вдруг запустил руку внутрь аквариума.

– Странные? Эй, оставьте мой аквариум в покое! Откуда вам известно про Гейл? А? – Ответа не было. – Я спрашиваю, – настаивала Гвен, говоря в спину Лерою, – что значит – странные?

– Когда-нибудь я вам расскажу. Не важно. Но все равно, вещи странные. Как эти вот рыбы.

– Я ни с кем не откровенничаю, это не в моих привычках. И с чего вы взяли, что, если бы мне понадобилось откровенничать, я для этой цели выбрала бы лонгайлендскую бабу, которая живет сплетнями! А? Алё! Детектив, я не поняла ни слова из того, что вы сказали.

Лерой скорчил рыбам рожу, чтобы посмотреть, как они среагируют. Рыбы не среагировали. Это его обидело. Он повернулся к Гвен.

– Ебаные тупые рыбы, – сказал он. – Что ж, одно ясно. Секретами вы с ней делитесь. В двенадцатом классе школы вы не были популярны среди учеников, и был там мальчик, который вам нравился, и он виделся с вашей подругой, и вы довели подругу до … – Лерой помолчал. – До самоубийства.

– Неправда! Это не имело отношения … О, черт…

Классический примитивный следовательский трюк сработал. Гвен покраснела. Лерой вернулся к столу и снова сел верхом на стул, не глядя на Гвен. Взяв со стола салфетку, он вытер ею руку и бросил салфетку на пол. Его подвижность кого угодно могла бы выбить из колеи.

– Сядьте, Мисс Форрестер, – сказал он. Взяв кофейник, он добавил кофе в чашку Винса и пригубил. – Гейл Камински знакома с немалой частью вашего прошлого. Она фантастически глупа и вульгарна, но у нее прекрасная память. Она помнит все, что вы ей рассказали о ваших университетских годах, вашей расстроившейся помолвке, и так далее. Чего она не знает – она не знает, что ваше чувство вины сильнее вас самой. Она не знает о ночных кошмарах, об ужасах утренних часов, о полуденных уколах совести, и о бушующих волнах сожалений за час до полуночи.

– Глупости какие, – сказала Гвен не очень уверенно.

– Что именно – глупости?

– Все, что вы сейчас сказали.

– Так. А расстроенная помолвка?

– Представить себе не могу … Мои родители … Да. Наверное, они нанимали частного сыщика, или что-то в этом роде. Слушайте, детектив, вы меня сейчас доведете! Перестаньте ерзать! Сейчас же! Ведете себя как сумасшедший. У меня есть права, в конце концов…

– А как же, – сказал Лерой. – Очень выгодное занятие – частный сыск. Нанимали, говорите? Возможно. Триста долларов в час. Большинство горожан любят совать нос в чужие дела, и некоторые из них не знают, что им делать с деньгами. Это я не к тому, что у них слишком много денег. Так не бывает – слишком много. Беда в том, что у них воображения нет. И поэтому они покупают себе яхты и особняки, и загородные дома, и прочее, а потом половину продают, и еще покупают, и бижутерию скупают на вес для жен, любовниц и дочерей, но после всего этого у них все еще остается много денег, и рано или поздно они начинают нанимать сыщиков, чтобы шпионили за теми же друзьями, женами и любовницами, и даже за дочерьми, и это их развлекает. Кто-то за кем-то все время следит в этом городе. Вот ведь работенка какая, просто мечта. Никаких приказов, ланч в любое время. Ну, ладно. До того, как я впущу Винса, ответьте мне на еще один вопрос, мисс … хмм … Форрестер. – Произнес фамилию – будто выругался. – Сколько вы истратили, приблизительно, на всю вашу подслушивающую и записывающую аппаратуру за последние шесть месяцев? Я примерно знаю сколько, но хотелось бы это услышать от вас лично. И если не услышу, будут последствия.

У Гвен сердце ушло в пятки. Захотелось сглотнуть слюну. Удержалась. Кто-то ей мстит? Кто-то принимает меры, чтобы не дать ей вывести кого-то на чистую воду?

– Какое это имеет отношение к чему-либо? – спросила она. Ей опять захотелось сглотнуть.

– В данный момент никакого, – произнес он зловеще. – Просто мне любопытно. Ясно? Ну так – сколько?

Гвен сглотнула слюну.

Лерой встал. Инстинктивно Гвен отодвинулась от него вместе с креслом – опять. Он снова прошел к аквариуму и некоторое время наблюдал за рыбами.

– Чего таращишься, а? – спросил он одну из рыб. – А? Эй, я с тобой разговариваю! У тебя проблемы? Говори какие! – он метнулся к столу, схватил пистолет, прошел к аквариуму и загнал в ствол патрон. Рыба посмотрела на него и, развернувшись, уплыла в угол, ближе к дну. – Так-то вот. В следующий раз думай, на кого таращишься. – Он вложил пистолет в кобуру и направился к двери. Отпер. Винс, глядя враждебно но не очень уверенно, вошел в квартиру.

– Сядь, – сказал ему Лерой.

– Детектив…

– Сядь! – рявкнул Лерой.

Винс сел.

– Слушайте меня, люди, – сказал Лерой, демонстративно сдерживая злость. – Я тут буду сейчас ходить туда-сюда, так что не пугайтесь попусту, у меня просто привычка такая, когда я думаю. Значит, так. Все теории по поводу основных страдателей, вроде мафии, нарко-картелей, и ФБР, можно смело отбросить. Ирландская Революционная Армия – очень слабая возможность. Они, как правило, сразу звонят и берут на себя ответственность, но до сих пор не позвонили. Может потому, что меня боятся. Знают, что я ненавижу ирландцев, несмотря на то, что сам я частично ирландец. Ну, знаете, это как полуевреи – самые злостные антисемиты. Понятное дело. Однажды я отметелил парня, который был частично ирландец и частично еврей. Прошу вас не менять номера ваших телефонов и держать их включенными непрерывно. Мне нужно иметь мгновенный доступ. Ненавижу вычислять коды и пароли и прочие гадости, меня это раздражает. А когда я раздражен, предсказать, что произойдет, невозможно.

– Вы прослушивали мой автоответчик? – спросил Винс.

– Да. Эй, Винс, валяй, скажи мне, что ты против. Не бойся, ничего страшного.

– Я…

– Да? Ты против? Скажи, что ты против. Ну же. Я жду.

– Я…

– Нет, – сказал Лерой. – Ты вовсе не против, Винс. Совершенно. Я – один из трех дюжин людей, которые слушали треп на твоем автоответчике, ужасно скучный треп, кстати сказать, всю эту неделю. И многие из нас предпочли бы не слушать. Что поделаешь. Это безобразие, конечно, но, эй, у прокурора бы бумаги не хватило всем ордера писать, если бы ордера нужно было брать по поводу каждой мелочи. Не могу же я просто дать прокурору в морду. То есть, могу, конечно, но я однажды переспал с его дочерью, а может это была его жена, я не помню, и должны же быть какие-то границы.

– Детектив … – сказал Винс.

– Шшш. Не отвлекай меня, а то я мысль потеряю. Слушайте внимательно. Предполагаю, что вас скоро убьют к свиньям. Также предполагаю, что из вас двоих мисс Форрестер в большей опасности. С другой стороны, оба вы должны благодарить судьбу. Вы счастливчики. Поскольку вы мне нравитесь. Оба, хотя конечно же мисс Форрестер мне нравится гораздо больше. Я, наверное, расист. В любом случае, я готов предложить вам обоим вас охранять. Лично. Неофициально. Нанимать телохранителей в вашем случае бессмысленно. Ни один телохранитель не остановит снайперскую пулю, особенно если снайпер сидит где-то на крыше в полумиле от вас. У меня методы другие. Не спрашивайте меня, какие именно. Не скажу. Вот вам мой … – внезапно он повернулся к аквариуму и вгляделся. В аквариуме плавали четыре рыбы – две … и еще две … – Ага, – сказал Лерой. – Вот вам мой номер … Странные рыбы какие-то… Вот номер. Мой мобильник. Звоните мне в любое время. Как только кто-то из вас что-то почувствует, что-нибудь странное, неважно насколько странное, даже просто пустяк – не колеблясь звоните мне. Тут же. Не заканчивайте обед, не заканчивайте разговор, не идите сперва в уборную, не думайте ни о чем, просто набирайте номер. Вам ясно, блядь, или нужно все подетально объяснить? Дураки.

Он пожал плечами. Бросив на стол визитку, он круто повернулся и промаршировал к двери. Хлопнул дверью. Вешалка для пальто качнулась и упала.

Некоторые время они молчали, стараясь не смотреть друг на друга. С лестницы раздался какой-то шум. Очевидно, соседи заметили эффектный выход Лероя и теперь делились мнениями.

Винс покачал головой.

– Нужно было ему сказать про детей, – сказал он.

– Что?

– Нужно было сказать. Я о нем слышал.

– О ком?

– О нем. Детектив Лерой.

– Что ты слышал?

– Он маньяк, конечно. Он опасен. Неконтролируем. Но дело свое знает. И обычно делает то, что сказал.

– Откуда…

– Сигареты у тебя есть?

Гвен поискала пачку. Никогда ничего не найдешь, когда нужно. Наконец нашла пачку в ванной. Винс закурил.

– Рассказывай, – сказала она.

– Однажды он ликвидировал банду наркоторговцев, – сказал Винс. – Сам, в одиночку. Просто пришел к ним, один. Те, кто выжил, сидят сейчас в тюрьме. Он не в отделе наркотиков. Он в отделе убийств. Согласно легенде он просто шел себе по улице. В неурочное время. Наткнулся на двух мальчиков, которые попали в переделку. Много должны. Их должны были убить, или еще хуже. Детектив Лерой спросил их, в чем дело, чего они дрожат. После чего взял их, так сказать, себе под крыло. Они привели его к продавцу, у которого обычно покупали наркоту, и за два часа Лерой заставил продавца, того, кто отдавал продавцу приказы, и того, кто отдавал приказы им обоим … заставил их всех говорить. Отметелил лидера банды при всех членах. Отобрал у всех пистолеты. А дело в том, что мальчики эти – не просто мальчики. Один из них – сын главы бруклинской мафии. Второй – племянник шефа полиции.