Текст книги "Проблемы истории права и государства. Книга 1. Проблемы истории права и государства Древнего мира. Проблемы истории государства и права России"

Первоначально губные органы вводились на территории отдельных общин или в конкретных селах, городах, волостях, которые и образовывали губные округа. В целях координации своих действий, повышения их эффективности и для совместного рассмотрения наиболее важных дел представители различных губных учреждений уезда могли проводить общеуездные съезды и избирать на них общеуездных губных руководителей – по 1–2 на уезд. В результате происходило постепенное объединение мелких губных единиц и формирование единой всеуездной губной власти, что вполне отвечало интересам государства. Централизация губного управления на всей территории уезда закономерно привела к тому, что в XVII в. губные округа совпадали с уездами, а более мелкие «губы» являлись лишь исключением из правила.

Во главе губных органов находились выборные губные старосты. До середины XVII в. выборы губных старост по закону носили всесословный характер, хотя на практике в них порой не принимали участия лица духовного звания либо губных старост избирали лишь дворяне и дети боярские. Уложение 1649 г. официально исключило духовенство из числа избирателей губных старост. В качестве самих губных старост как начальников местной полиции и уголовного суда могли быть избраны только местные дворяне или дети боярские. Выборы губных старост производились по распоряжению из Москвы и проходили под руководством местных властей. После избрания губной староста вместе с выборной документацией являлся в Разбойный приказ, где проверяли законность проведения выборов и удостоверялись в способности старосты исполнять свои функции. Если он признавался негодным к губной службе, то назначались новые выборы, в случае же положительного решения губной староста утверждался в должности, приводился к присяге и получал «наказную память», на основании которой должен был «разбойныя, и убийственныя и татиныя дела ведати». Подчинение губных старост Разбойному приказу способствовало укреплению связей между центральными государственными органами и органами местного самоуправления и, следовательно, в целом дальнейшей централизации государственной власти. В качестве исключения из принципа выборности губных старост иногда они могли назначаться правительством.

Количество губных старост на протяжении всего времени их существования законом не определялось и было различным: изначально – по 3–4 старосты на волость, а впоследствии, при общеуездной организации губных органов – по 1–2 на уезд (главным образом по одному). Срок полномочий губных старост также не оговаривался, поэтому они находились на службе в основном по 3–4 года или более, а некоторые даже пожизненно. Поводами для смены губного старосты могли служить его смерть, неспособность исполнять обязанности, жалобы местных жителей и др. Если губных старост было двое, то они могли быть смещены в разное время. Свои функции губные старосты были обязаны осуществлять добросовестно, беспристрастно, беспосульно, без волокиты, а за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязанностей им грозила уголовная ответственность. По делам, не связанным со сферой губного права, губные старосты руководствовались указаниями, которые им направлялись из соответствующих приказов. За свою службу губные старосты не получали жалования, не пользовались никакими льготами и привилегиями и до Уложения могли при необходимости привлекаться к военной службе наравне с другими служилыми людьми.

Губной староста осуществлял свою деятельность совместно с другими губными должностными лицами: губными целовальниками, губным дьяком, тюремными целовальниками и сторожами, палачами, биричами, сотскими, пятидесятскими, десятскими, сторожами в губной избе.

Вместе с губными старостами губные целовальники (присяжные) участвовали в суде и следили за соблюдением надлежащего порядка судопроизводства. Кроме того, они, вероятно, могли замещать губных старост во время их пребывания в Москве. Количество губных целовальников законодательно не определялось и варьировалось от 2 до 6. Губные целовальники избирались тяглыми людьми из своей, однако в порядке исключения губные целовальники могли не только избираться, но и наниматься тяглыми людьми. Срок полномочий губных целовальников законом не устанавливался, но в основном был годичным. Вначале губные целовальники, судя по всему, не получали никакого вознаграждения за службу, но впоследствии Уложение предусмотрело выплату им «подмоги» по договору с избирателями. В XVII в. губные целовальники утратили судебную власть и превратились в простых помощников губных старост, которые исполняли их поручения и выполняли чисто полицейские функции. В 1669 г. губные целовальники были упразднены.

Функции секретаря в губной избе осуществлял губной дьяк. По общему правилу, губной дьяк являлся выборным должностным лицом. Выборы губного дьяка производились ежегодно: до Уложения он избирался представителями всех сословий из числа тяглых людей, а с Уложения – местными тяглыми людьми. От своих избирателей губной дьяк получал подмогу. Губные власти были обязаны протоколировать все производимые следственно-судебные действия и вести строгий учет всех операций, связанных с изъятием у преступников имущества и его передачей истцам.

Избрание губного старосты, губных целовальников и губного дьячка производилось на основе традиционного принципа единогласия. Если мнения избирателей расходились, то решение по конкретным губным должностным лицам принималось центральной властью. В целях контроля за соблюдением при проведении губных выборов соответствующей процедуры выборную документацию надлежало направлять в Разбойный приказ.

Низший губной персонал комплектовался посредством выборов или путем найма.

Кроме проведения выборов губного аппарата и его содержания, губная повинность населения также включала в себя строительство и ремонт губной избы, ее обеспечение необходимым инвентарем, строительство и ремонт тюрем.

Ни во второй половине XVI в., ни в XVII в. губные органы не действовали на всей территории страны. Главная причина, в силу которой губные учрежденияне функционировали повсеместно, вероятно, заключалась в том, что не везде местное население видело в них потребность для себя, находя более удобным и менее накладным управление через наместников или воевод.

В дополнение к губной реформе в 1552–1556 гг. была проведена земская реформа, нацеленная на полную ликвидацию института кормленщиков и возложение их функций на местные выборные органы. В результате данной реформы в ведение местных земских властей были переданы такие отрасли управления, как земельное (землевладение и землепользование, запись в тягло и др.), финансово-экономическое (распределение и сбор прямых налогов, осуществление контроля за торговлей и др.), а также обеспечение правопорядка и суд по делам в форме состязательного процесса. Взаимоотношения земских и губных учреждений в сфере розыскного судопроизводства не были четко урегулированы, в связи с чем их функции подчас пересекались. Замена кормленщиков по инициативе местных общин органами самоуправления сопровождалась выплатой местным населением «откупа» – суммы, ранее уплачивавшейся наместникам и волостелям в виде кормов и пошлин, а отныне – в качестве оброка, поступавшего непосредственно в казну.

Земские учреждения действовали в рамках небольших административно-территориальных округов – городов и волостей. Аппарат земских изб был аналогичен губному и включал земских старост, целовальников, дьяка и представителей низового звена местного самоуправления. Поскольку компетенция земских органов распространялась только на тяглое население, то нетяглые люди в их избрании не участвовали. Первоначально земские должностные лица выбирались на неопределенный срок и население было вправе их заменить. В дальнейшем земские выборы стали проводиться ежегодно. Количество земских старост в разных округах было различным (до 10 человек), но обычно в волостях было по 1–2 земских судьи. Функции земских целовальников и земского дьяка были такими же, как и у губных целовальников и губного дьяка. Выборная документация на земских должностных лиц доставлялась в приказ. В своей деятельности земские должностные лица, как и губные, опирались на сотских, пятидесятских и десятских.

За исполнение своих обязанностей земские целовальники и земский дьячок, вероятно, получали от местных жителей подмогу по договору. Что касается земских старост, то они в качестве вознаграждения за добросовестную службу могли быть освобождены от уплаты Государевых податей. Так же как и губные власти, земские должностные лица были обязаны осуществлять своих функции «безо всякия хитрости», «вправду», «безпосульно и безволокитно», под страхом уголовной ответственности за злоупотребления и халатность.

Как и губная реформа, земская реформа не была проведена повсеместно. В территориальном плане «земская реформа, задуманная, очевидно, как общегосударственная, была в полной мере осуществлена только на черносошных территориях русского Севера». На большей же части страны она «оставалась неосуществленной, а власть наместников-кормленщиков постепенно заменилась воеводским управлением, более тесно связанным с центральным правительственным аппаратом»[19]19
  Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного: Очерки социально-экономической и политической истории России середины XVI в. М., 1960. С. 435.


[Закрыть]. Временем наиболее полного развития земских учреждений стали царствования Ивана Грозного и Федора Ивановича.

В начале XVII в. была проведена серьезная реорганизация системы местного самоуправления, выразившаяся во введении приказно-воеводского управления в дополнение к местным выборным органам. Воеводская реформа была вызвана причинами двоякого рода: во-первых, она была продиктована необходимостью иметь в каждом городе сильную военную власть, что наглядно продемонстрировали события Смутного времени, а во-вторых, потребностью в существовании такого органа управления, который бы прочно связывал провинцию с центром и при этом распространял свою власть на все местные слои, а не только на тяглых людей. Включение института воеводско-приказного управления в государственно-властный механизм привело к формированию на местном уровне системы «сочетанных властей», соединявшей «самоуправление с непосредственным управлением из Москвы»[20]20
  Карпец В. И. Соотношение централизации и местного управления в Русском государстве XVI – начала XVII веков // Закономерности возникновения и развития политико-юридических идей и институтов. М., 1986. С. 68.


[Закрыть], и стало очередным шагом на пути дальнейшей централизации Московского Государства. С царствования Михаила Федоровича и до конца XVII в. данная система местного управления являлась общепринятой.

По своей природе институт воеводства имел двойственный характер. С одной стороны, воеводское управление являлось Государевой службой, преследовавшей государственные, а не частные интересы. С другой стороны, воеводы были подобны кормленщикам в том отношении, что назначение на воеводство, так же как и получение наместничества или волостельства, являлось формой вознаграждения служилых людей за воинскую службу и способом их материального поддержания. Несмотря на то, что воеводы получали земельное и денежное жалование, их должность давала им возможность дополнительно «покормиться».

Воеводами назначались исключительно служилые люди, а порядок и условия назначения определялись степенью важности соответствующей территории и статусом города. Назначение конкретного лица на воеводство производилось по усмотрению Государя, по просьбе самого служилого человека или по ходатайству местных жителей. Товарищи воевод и дьяки обычно назначались и смещались вместе с главными воеводами. Срок воеводства обыкновенно составлял 1–2 года, однако в отдельных случаях по усмотрению Государя, просьбе местных жителей или в связи с особыми обстоятельствами он мог быть продлен до 2–3 лет. Краткий срок воеводства был обусловлен не только стремлением ограничить злоупотребления воевод, связанные с длительным пребыванием в должности, но и желанием правительства дать возможность как можно большему количеству служилых людей, отличившихся на военной службе или особо пострадавших во время ее прохождения, послужить Государю на гражданском поприще, пользуясь при этом преимуществами воеводской службы.

При отбытии воевод к месту несения службы им вручались подробные наказы, в которых регламентировались сферы их деятельности и полномочия. По своей форме наказы были стандартными, но их объем и содержание различались в зависимости от круга вопросов, подлежавших ведению воевод. Не смотря на более или менее подробную регламентацию прав и обязанностей воевод, наказы нередко оставляли им определенную свободу маневра, что особенно было характерно для наказов воеводам, которые направлялись на воеводство в отдаленные регионы.

По прибытии на место службы воевода принимал должность у своего предшественника, проводил ревизию его деятельности и при обнаружении недостач взыскивал их. Также при наличии жалоб на прежнего воеводу со стороны местных жителей новый воевода рассматривал их и если находил их обоснованными, то требовал от него возместить причиненный ущерб. После принятия должности воевода отправлял соответствующую документацию в приказ, где она анализировалась.

Общая для всех воевод компетенция охватывала следующие ключевые сферы: воеводы осуществляли военно-управленческую деятельность, охрану правопорядка, отправление правосудия, обеспечивали противопожарную безопасности и предупреждение массовых заболеваний, занимались поддержанием и улучшением городской и уездной инфраструктуры, хранили казенные запасы, управляли казенными промыслами и статьями, надзирали за ямской гоньбой, заселением уездных земель, их обработкой и т. д., контролировали соблюдение законодательства о сословном статусе населения, взаимодействовали с церковными властями без вмешательства в духовные вопросы, осуществляли управление и надзор в области торговой и финансовой деятельности. Воеводы, управлявшие территориями с особым статусом, наряду с общевоеводскими полномочиями также дополнительно наделялись специфическими прерогативами, например, воеводы приграничных городов имели право вести под контролем Москвы переговоры с иностранными государствами.

Воеводы возглавляли «съезжие» («приказные») избы, в которых осуществлялось управление и хранились официальные документы и казна. В штате изб состояли дьяки и (или) подьячие, а также приставы, рассыльщики и сторожа. В тех городах, где при воеводах имелись дьяки, они являлись товарищами воевод, вместе с ними принимали управленческие решения и заведовали делопроизводством. В крупные города назначались 2–3 дьяка. Если наряду с дьяками в воеводский аппарат входили подьячие, то они были помощниками дьяков и в больших городах возглавляли структурные подразделения изб – столы. При отсутствии при воеводах дьяков их функции выполняли подьячие «с приписью». Вместе с подьячими, прибывшими из столицы, приказную службу также могли нести подьячие, которые избирались или нанимались местными жителями. Порядок делопроизводства в съезжих избах законом не регламентировался и определялся сложившимися приказными обычаями и удобством.

Введение института воевод потребовало разрешения вопроса об их соотношении с губными и земскими органами, а также с «верными» головами и целовальниками. Последние представляли собой выборных из числа местных посадских торговых людей или назначенных правительством должностных лиц, которые «на веру», то есть под присягой, занимались устройством таможен, оценкой товаров, сбором таможенных пошлин и т. д. Срок «верной» службы обычно составлял от 1 года до 1,5 лет. На протяжении большей части XVII в. воеводы и местные выборные власти действовали совместно, при этом строгого распределения властных полномочий и четкого порядка взаимоотношений между ними установлено не было. В одних случаях губные старосты были независимы от воевод, а в других губные старосты могли подчиняться воеводам или выступать в качестве их товарищей. По отношению к земским учреждениям и ведомству «верных» голов воеводы занимали двоякую позицию: в полицейской области они начальствовали над земством, а в сферы финансовой и хозяйственной деятельности не должны были вмешиваться.

Во второй половине XVII в. система власти на местах несколько раз подвергалась серьезной перестройке: в 1661 г. воеводы, способные нести полковую службу, были отправлены на войну, а исполнение их функций было возложено на губных старост и отставных служилых людей; в 1679 г. губные учреждения были полностью упразднены и губные полномочия были переданы воеводам; однако в 1684 г. губные старосты снова были восстановлены с возложением на них обязанности «всякия губныя дела ведать по прежнему», а воеводам было запрещено вмешиваться в сферу губного права. В дальнейшем губные старосты и воеводы действовали параллельно вплоть до окончательной отмены губных старост в самом начале XVIII в.

Для предупреждения нарушений воеводами закона и прав местного населения правительство предпринимало различные меры. Во-первых, воеводы были обязаны ознакомить местных выборных руководителей с данными им наказами и предоставить им их. Во-вторых, на воевод налагались определенные ограничения и запреты, например, им запрещалось «имать» на местных жителей служилые кабалы и крепости. В-третьих, над воеводами был установлен двойной контроль: с одной стороны, из столицы эпизодически направлялись на места назначенные Боярской (Государевой) думой ревизоры («сыщики») для проверки деятельности воевод, на дьяков (помощников воевод) возлагалась негласная обязанность надзирать за ними и обо всех нарушениях докладывать в Москву и т. д., а с другой стороны, местные жители имели право подавать на воевод жалобы в соответствующие приказы или новому воеводе, просить об их замене, наказании, требовать компенсации имущественного вреда. Наконец, предусматривалась ответственность воевод за неисполнение или ненадлежащее исполнение своих служебных функций и злоупотребления по службе: лишение их чести, торговая казнь, возложение обязанности возместить причиненный ущерб и др.

Помимо постоянно действовавших местных управленцев различные финансовые, полицейские и прочие функции на местах выполняли время от времени направлявшиеся из столицы должностные лица – губные сыщики, ревизоры, сборщики податей и др., а также временные комиссии из московских дьяков и подьячих.

Анализ истории местного управления и самоуправления в Московском Государстве позволяет выделить четыре ключевых принципа, лежавших в основе данного института власти.

Во-первых, вплоть до начала XVIII в. для местного управления и самоуправления России был характерен эволюционный путь развития, при котором создание и реформирование управленческих структур на местах происходило постепенно, без импровизаций и радикальной ломки прежнего уклада, лишь после того, как предварительная проверка подтверждала действенность предлагаемых нововведений.

Во-вторых, высшие и местные органы управления (самоуправления) постоянно находились в состоянии диалога и в совместных поисках наиболее оптимальных форм взаимодействия, в результате которых местные сообщества в зависимости от их желания получали большую или меньшую степень автономии от центральной государственной власти. Закон «передал в полное распоряжение общин – управляться ли им самим собою чрез своих выборных начальников, над которыми они имели право жизни и смерти; или просить правителей у государя, которые уже не зависели от общин». В результате «в одно и тоже время рядом существовали в одной области выборные судьи и полное самоуправление, а в другой наместники и волостели назначаемые Государем. И это было не по приказам и распоряжениям правительства, а по усмотрению самого народа»[21]21
  Беляев И. Д. Крестьяне на Руси: исследование о постепенном изменении значения крестьян в русском обществе // Беляев И. Д. Земский строй на Руси. СПб., 2004. С. 202–203.


[Закрыть]. Точно так же в XVII в. местное население имело право ходатайствовать о замене воевод выборными властями и наоборот, и правительство не оставалось глухо к таким челобитьям. Само право местного населения иметь выборные органы для решения соответствующих задач и осуществления контроля за деятельностью назначаемых правительством чиновников никогда не ставилось под сомнение.

В-третьих, право местного самоуправления было неразрывно связано со строгой ответственностью выборных лиц и самих избирателей за надлежащее выполнение возложенных на них обязанностей. Неисполнение или некачественное исполнение соответствующих функций должностными лицами влекло для них имущественную и личную ответственность (вплоть до смертной казни). Местное население, не проявившее должной осмотрительности при выборе своих представителей и вручившее властные полномочия лицам, не справившимся со своими обязанностями, также могло быть привлечено к имущественной ответственности. Подобный подход к организации местного самоуправления очевидным образом способствовал повышению гражданской сознательности населения и более эффективному решению общегосударственных и местных задач.

Наконец, как и в случае с Земскими соборами, государство и земство не находились в состоянии противоборства, не рассматривали друг друга в качестве антагонистических начал, а напротив, их взаимоотношения базировались на идее органичного единства общегосударственных и местных интересов. Верховная власть Московского Государства «никогда не относилась теоретически, если можно так выразиться, враждебно к началу автономному в местном управлении, к участию в последнем земских сил; она никогда за этот период времени не видела в этих силах себе что-нибудь враждебное или опасное, и если… отступалась от него, то только потому, что не находила в нем практического деятеля, могущего дать с быстротою, от него ожидавшеюся, те результаты, на которые власть рассчитывала»[22]22
  Дитятин И. И. Из истории местного управления // Дитятин И. И. Статьи по истории русского права. СПб., 1895. С. 388–389.


[Закрыть]. Привлечение практически всего местного населения к непосредственному участию в делах государства, особенно во второй половине XVI в., создание условий, при которых в местном управлении преобладало выборное начало очевидно свидетельствовали о стремлении государства приобщить местные сообщества к решению основных государственных задач, превратить их в неотъемлемый элемент государственного строительства. Выборы местных должностных лиц, содержание местного аппарата власти, несение многочисленных служб и выполнение различных поручений являлись повинностью местного населения, которая возлагалась на него государством. И несмотря на всю тяжесть этой повинности, земские люди в целом разделяли подобный подход, видели сущность земского самоуправления не столько в праве общества самостоятельно решать местные вопросы, сколько в обязанности нести особого рода государственную службу, надлежащим образом реализовывать определенные государственные функции, избирая из своей среды ответственных исполнителей «Государева дела».

Указанные принципы, положенные в основу организации местного управления и самоуправления, обеспечили его высокую эффективность и жизнеспособность и сделали опору на земское начало одним из краеугольных камней «московской» государственности.

13. Втора я полови на X V I в. – X V II в. стали временем стремительного увеличения территории Московского Государства и его превращения в величайшую континентальную Империю, занимавшую «срединное» положение между европейской и азиатской цивилизациями и культурами. Территориальный рост Московского Государства шел во всех направлениях, но особенно интенсивно Россия продвигалась на юг и на восток. При этом покорение Русского «Нового Света» происходило в рамках двух параллельно развивавшихся процессов: посредством стихийной народной колонизации восточных территорий и в форме последовательной правительственной политики, направленной на присоединение, заселение и освоение «новых землиц». И государство, и народ в равной мере проявляли инициативу в деле расширения пространственных пределов Российской державы, наращивания ее ресурсов, налаживания новых торговых и иных связей во благо страны в целом и каждого подданного русского Государя в частности.

Колоссальные территориальные приращения неизбежно влекли за собой включение в состав Московского Государства множества различных народов, что автоматически превращало Россию в многонациональное, имперское государство. Хотя официально Империя была провозглашена лишь в 1721 г. после победы России над Швецией в Северной войне, на самом деле русская имперская государственность сложилась именно в «московскую» эпоху. Причем начало ее формированию было положено еще в XV в. в результате образования на территории Северо-Восточной Руси зависимого от Москвы татарского Касимовского ханства, а также вхождения в состав России ряда северо-восточных и северо-западных народов (коми, хантов, манси и др.) в связи с присоединением к Великому княжеству Московскому пермских, югорских и некоторых иных земель. В период же расцвета Московского Государства его многонациональный характер существенно усилился, и оно окончательно трансформировалось в империю, а принципы имперского строительства, на которых она базировалась, задавали направление и служили фундаментом всей последующей имперской политики России.

Успех русского «имперского проекта», воплотившийся в создание и дальнейшее расширение гигантского по размерам и уникального по национально-религиозному составу государства, был предопределен двумя решающими взаимосвязанными факторами. С одной стороны, он был прямо обусловлен мощным государственным инстинктом русского народа, несшего на своих плечах основное бремя имперской конструкции, и такой «доминантой» его национального характера, как исключительная «уживчивость», терпимость к традициям, обычаям и верованиям других народов, отсутствие чувства превосходства над ними, христианская любовь ко всем людям Божиим. С другой стороны, огромное значение имело и умение русских государственных деятелей, прежде всего носителей Верховной власти, проводить мудрую национальную и конфессиональную политику, нацеленную на интегрирование нерусских и неправославных народностей, проживавших на присоединяемых землях, в систему имперских отношений.

Усложнение национально-религиозного состава населения России во второй половине XVI в. – XVII в. обусловливало необходимость поиска оптимальных путей освоения новых территорий и выстраивания определенных отношений с новыми подданными русского Государя. С момента становления и на протяжении всего существования «московской» Империи, а затем и ее преемницы – Империи Российской, ее принципиальной особенностью являлось то, что она не рассматривала вновь присоединяемые земли как колонии в их классическом понимании, то есть как объект эксплуатации природных богатств и труда местного населения в целях обогащения метрополии, а инородцев – как людей «второго сорта» по сравнению с «расой господ». Русская власть воспринимала коренных жителей новых территорий как своих равноправных подданных, стремилась сделать их органичной, неотъемлемой частью русского государства и общества, вовлечь в общий процесс государственного и имперского строительства и одновременно обеспечить сохранение их национальной самобытности.

Наиболее надежным и эффективным способом инкорпорации новых земель в состав Московского Государства и облегчения управления ими являлось привлечение на сторону русской власти представителей местных элит. Достигалось это двояким образом. Во-первых, за местной знатью сохранялись те права, привилегии и иммунитеты, которыми она обладала до прихода русских, в том числе земельные владения (вотчины), «исстари» принадлежавшие ей. При таком подходе положение инородческой элиты в отношении остальных своих соплеменников, несмотря на произошедшие изменения, фактически оставалось прежним. Во-вторых, большинство инородческой знати включалось в состав служилого сословия Московского Государства, приобретая по существу одинаковый статус с основной массой русских служилых людей, преимущественно по прибору. Подобно им служилые инородцы получали от государства за свою службу, с учетом географических и исторических нюансов и социального статуса конкретного лица, денежное, хлебное и земельное жалование. Представители же владетельных фамилий бывших Казанского, Астраханского и Сибирского ханств и некоторых других земель и вовсе входили в состав высшей аристократии России, вплоть до того, что принявшие святое крещение вполне могли достичь окольничества и боярства и даже считаться честью выше бояр. Ключевой обязанностью служилых инородцев являлось несение военной службы совместно с русскими служилыми людьми или отдельно от них. Кроме того, они могли привлекаться к осуществлению и других функций: дипломатических, административных, полицейских и прочих.

Что касается рядового инородческого населения, то его главной обязанностью являлась уплата особого натурального налога – «ясака», который заключался в добыче и передаче в Государеву казну пушнины, считавшейся одним из важнейших стратегических ресурсов страны и источников ее богатства. Количество ясака, взимавшегося с тех или иных нерусских народов и племен, определялось исходя из различных факторов, прежде всего в зависимости от их способности оказывать вооруженное сопротивление русской власти. Для того чтобы инородцы имели возможность сполна платить ясак, русским людям было запрещено промышлять зверей в их землях, а также продавать им вино и табак и играть с ними в азартные игры. Сам сбор ясака производился в соответствии с установленными правилами. В тех районах, где инородцы вели оседлый земледельческий образ жизни, в первую очередь на территории бывшего Казанского ханства, вместо ясачного обложения русская власть использовала традиционные виды тягла, тем самым по сути приравнивая местное податное население к русским тяглым людям. Помимо уплаты ясака инородцы, так же как и русские, могли выполнять и другие различные повинности: участвовать в строительстве и укреплении городов и крепостей, прокладке дорог, сооружении укрепленных линий, отправлении ямской гоньбы, заготовке леса и т. д. В условиях войны или серьезных внутренних беспорядков они могли привлекаться к несению военной службы в форме ополчения, что было особенно характерно для инородцев Поволжья.

В целях обеспечения лояльности инородческого населения к России и русским «московская» власть стремилась бережно относиться к религиозным верованиям и социально-бытовому укладу своих нерусских подданных. Особую деликатность она призывала проявлять в вопросах религиозного характера, категорически запрещая насильственное крещение иноверцев как противоречащее Христовой заповеди любви к ближнему и базирующемуся на ней ключевому постулату русской миссионерской политики – «буде которые иноземцы похотят креститься в православную Христианскую веру волею своею, и их велеть принимать и крестить, а неволею никаких иноземцов крестить не велеть». Наряду с проповедью Евангелия среди инородцев и строительством на их землях церквей и монастырей средством привлечения иноверцев, прежде всего из числа представителей элиты, к принятию Православия служили различные формы пожалования новокрещенов, размеры которых зависели от социального статуса соответствующих лиц.