Текст книги "Проблемы истории права и государства. Книга 1. Проблемы истории права и государства Древнего мира. Проблемы истории государства и права России"

Логическим следствием произошедших идеологических изменений и внешним выражением новых представлений о Верховной власти стало принятие Петром I в 1721 г. нового монаршего титула «Императора». Одновременно с императорским титулом заседавшие в Сенате и Синоде петровские «выдвиженцы» преподнесли Петру Алексеевичу титулы «Отца Отечества» и «Великого», которые он также принял. Что касается народа, то он тоже дал свою оценку Петру I и проводимым им «реформам», окрестив неистового Государя «царем-антихристом» и «царем-самозванцем».

17. В царствование Петра I произошло принципиальное изменение соотношения источников права по сравнению с эпохой Московского Государства. В отличие от «московского» права, в котором главным источником права если не формально, то с точки зрения содержания правовых норм являлось обычное право, а закон в основном лишь санкционировал или в письменном виде фиксировал воплощенные в обычно – правовых нормах народные юридические воззрения, при Петре именно закон стал не только формально, но и содержательно превалировать над обычным правом. Последнее же как инструмент регламентации общественных отношений было полностью вытеснено из большинства сфер государственной деятельности и общественной жизни и сохранило свое регулятивное значение в основном лишь в крестьянской среде. Аналогичная судьба постигла и церковное (каноническое) право: если в Московском Государстве оно также являлось важнейшим источником права, то в первой четверти XVIII в. его роль была существенно умалена в связи с тем, что многие вопросы отныне стали регламентироваться не каноническими нормами, как было ранее, а нормами закона. В итоге в годы правления Петра I закон приобрел статус ключевого, а во многих отношениях и единственного источника права, и в дальнейшем его главенствующее положение среди источников права только укреплялось.

Возвышение закона в эпоху петровских «реформ» было обусловлено следующими причинами.

Во-первых, оно явилось естественным следствием превращения государства в главного субъекта правотворческой деятельности. Только закон как отражение воли государства, персонифицированной в лице Государя, мог выступать в качестве юридического инструмента проведения Петром своих «преобразований». Правовые обычаи на эту роль совершенно не годились, поскольку они являлись продуктом народного, а не государственного правотворчества, создавались самим народом независимо от государственной власти согласно его собственным юридическим представлениям, которые могли и не совпадать с позицией государства по тем или иным вопросам. Насаждавшиеся же Петром порядки никак не соответствовали народным взглядам и идеалам, поэтому единственным правовым основанием новых общественных, государственных и правовых институтов мог быть исключительно исходивший от него самого закон.

Во-вторых, поскольку обычное право по своей сути консервативно и ориентировано на обеспечение постепенного, последовательного, эволюционного развития государства и общества, без резких скачков и ломки традиционного жизненного уклада, то устроенная Петром революция, несомненно, полностью исключала возможность опоры Государя на правовые обычаи и, более того, делала неизбежным уничтожение большинства из них. Закон же, в отличие от правового обычая, может быть по своей природе и предназначению любым, хоть консервативным, хоть реформаторским, а потому лишь закон мог служить для Петра правовой базой построения «новой России».

В-третьих, превращение закона в главный источник права также было напрямую связано с характером Петра I, а именно с тем, что не терпел никаких ограничений своей власти ни со стороны конкретных людей, ни со стороны возникших вне его воли государственных учреждений и правовых регуляторов. Для Петра I обычное право, подчинявшее себе даже монарха – жестко определявшее его права и обязанности, налагавшее на него запреты и ограничения, требовавшее учитывать интересы служилой аристократии при назначении на государственные должности и многое другое, было естественной помехой, тогда как закон, оторванный Петром от привязки к правовым обычаям, напротив, находился в его полном распоряжении. Как верховный законодатель, Петр Алексеевич мог совершенно свободно облекать в форму закона все, что ему заблагорассудится, и менять его так часто, как посчитает нужным, что Петр и делал на протяжении всего своего царствования.

Наконец, если обычное право является воплощением органично сформировавшихся местных, национальных юридических традиций, то закон может отражать что угодно, в том числе иностранные правовые институты и нормы и теоретические юридические конструкции. И те, и другие были чрезвычайно широко представлены в отечественном праве петровской эпохи и облекались они, разумеется, в форму закона.

Подготовкой законопроектов занимались различные государственные органы, специальные комиссии по составлению нового Уложения, а также лично Петр I. Весьма заметную роль в разработке многих законов играли иностранцы, поскольку заданный Петром стратегический вектор развития русского права, равно как и государственного механизма, заключался в их перестройке на западноевропейский лад путем активной рецепции прежде всего шведских, датских и немецких законов. Заимствование иностранных юридических норм и институтов осуществлялось трояким образом:

1) в форме практически буквального их копирования и минимальной адаптации к российским условиям. Ярчайшим примераом подобного «чужебесия», в частности, являлись Краткое изображение процессов или судебных тяжеб 1715 г., которое представляло собой откровенную компиляцию западноевропейских военно-судебных уставов и инструкций (шведских, датских, саксонских, австрийских) при полном игнорировании отечественных юридических актов XVII в. – начала XVIII в.;

2) посредством попытки синтеза зарубежных и русских правовых институтов и норм, приспособления иностранных образцов к условиям российской действительности. Именно такой подход лежал в основе составления проекта нового Уложения, который разрабатывала законодательная комиссия 1720–1724 гг.;

3) в виде чисто механического внедрения в русское право тех или иных иностранных норм или явлений, в частности, путем использования иноязычных терминов для обозначения различных отечественных институтов, в том числе тех, которые только создавались (прокуроры, ландраты, ландрихтеры, генерал-гевалдигеры и т. д.).

Должностные лица и судьи должны были следовать «букве закона», то есть исполнять его в точном соответствии с его смыслом и не заниматься самостоятельным толкованием. В случае неясности закона или затруднений в восприятии его норм правоприменителям надлежало обращаться за разъяснениями в Сенат, дававший ему необходимое толкование, которое затем утверждалось Государем. Требование буквального следования законодательным предписаниям, разумеется, возлагало на составителей законов обязанность писать их четким и понятным языком, не допускающим двусмысленности и недопонимания, и именно этот аспект законотворческой деятельности в первой четверти XVIII в. являлся, пожалуй, наиболее проблемным, особенно когда закон выходил из-под пера самого Петра I. В отличие от «московских» законов, которые писались в целом простым и даже порой близким к разговорной речи языком, понятным не только профессиональным правоведам, но и лицам, не обладавшим юридическими познаниями, язык петровских законов «затемняется массою чужих, совершенно чуждых нашему словопроизводству, выражений, и памятники права поэтому наполняются чудовищной какофонией»[29]29
  Филиппов А. Н. Указ. работа. С. 292.


[Закрыть]. Нагромождение в законах Петра иностранных терминов в условиях отсутствия словарей иностранных слов, буквальный, слово в слово перевод на русский язык целых фрагментов иностранных законов, тяжеловесный стиль изложения правового материала делали петровские законы зачастую попросту неудобоваримыми. А уж если Петр лично в своей привычной манере, что называется, на лету сочинял тот или иной указ, спешно набросав на бумаге первые мысли, которые пришли ему в голову, то разобраться в таком указе рядовым правоприменителям было явно не под силу. Даже Сенат с его «опытным экзегетическим чутьем» нередко был не в состоянии постичь суть петровских указов и толковал их так, как ему, Сенату, было угодно. В силу подобной мешанины из маловразумительных формулировок и обилия иностранных заимствований ни о каком нормальном и тем более буквальном и оперативном правоприменении законов не могло быть и речи, что дополнительно осложняло и без того непростой, мягко говоря, ход «реформ».

18. Учиненная Петром I революция сверху привела к полному разгрому Московского Государства и сделала невозможным после смерти «великого реформатора» возврат к прежней системе социальных, политических, административных, церковно-государственных и прочих отношений. На обломках уничтоженной Петром «старой» России возникла новая реальность, в которой отныне приходилось жить народу и предстояло действовать ведущим политическим силам.

Носители Верховной власти, разумеется, также являлись частью новой системы общественных отношений, созданной Петром, а потому все его венценосные преемники провозглашали свою приверженность делу «Петра Великого» и рассматривали продолжение его «преобразований» как естественное и очевидное направление внутренней политики. Проблема, однако, заключалась в том, что официально возвеличиваемые и с течением времени все более мифологизируемые «реформы» Петра I (не говоря уже о его личности), помимо разорения населения и полной экономической разрухи, даже по свидетельству его ближайших сподвижников, привели к тому, что «едва ли не все дела, как духовные, так и светские, в худом порядке находятся и скорейшего направления требуют». Поэтому чтобы доведенная Петром до ручки страна окончательно не рухнула в пропасть, нужно было срочно пересматривать петровское наследие, что являлось исключительно трудной и почти непосильной задачей, ибо это был как раз тот случай, когда «один дурак бросит камень, а десять умных не вытащат». Выход из создавшегося тупикового положения был найден в том, что формально не ставя под сомнение, а напротив, даже подчеркивая якобы несомненную благотворность и прогрессивность деяний «великого преобразователя России», его сменщики на троне, особенно в первые 15 лет после кончины «коронованного революционера», были вынуждены выступать в роли «контрреформаторов», отменявших или существенным образом корректировавших многие петровские нововведения.

Еще более яркой чертой постпетровской эпохи, которая, собственно говоря, и дала традиционное название этому периоду отечественной истории, стали дворцовые перевороты, юридической предпосылкой которых являлся петровский закон о престолопреемстве 1722 г., лишивший Верховную власть прочного и бесспорного основания и сделавший ее носителей заложниками дворянского сословия в лице старой родовой аристократии и нового, возвысившегося при Петре шляхетства. Каждый новый монарх или претендент на Верховную власть, осознавая юридическую и политическую шаткость своего положения, стремился найти поддержку в тех или иных кругах дворянства, которое таким образом все явственнее превращалось в господствующую политическую силу. Являвшееся при Петре опорой престола и проводником в жизнь его реформаторских идей и устремлений и тем самым почувствовавшее вкус власти, от которой оно в свое время было предусмотрительно удалено московскими Государями, дворянство после смерти Петра воспользовалось вновь открывшимися возможностями, связанными со слабостью и зависимостью монаршей власти, и постепенно, по сути, подмяло ее под себя и заставило обслуживать свои интересы за счет остального народа. Высшим проявлением политического могущества дворянства являлось то, что в условиях неопределенности вокруг престола именно оно решало, кому достанется корона Российской Империи. Вопрос заключался лишь в том, представителям какой группы дворянства – старой или новой аристократии либо более мелким кланам в рамках правящего класса – удавалось победить в схватке за Верховную власть и посадить на трон угодного ей ставленника. Мнение же остальных социальных групп, этого «подлого народа», естественно, в расчет не принималось.

Исход внутридворянской борьбы за монаршую корону зависел главным образом от того, на чьей стороне в конечном счете оказывалась гвардия. Уже при Петре I она из просто элитной части регулярной армии и авангарда шляхетства трансформировалась в вооруженную опору режима, а в эпоху дворцовых переворотов ее роль в определении судьбы Верховной власти стала решающей. При этом гвардия не являлась лишь безгласным инструментом в чужих руках, но и претендовала на самостоятельный политический статус, стремилась оказывать собственное влияние на ключевые политические процессы. Фактически «петербургская гвардейская казарма явилась соперницей Сената и Верховного тайного совета, преемницей московского земского собора», поэтому в 1725–1762 гг. «ни одна почти смена на русском престоле в означенный промежуток времени не обошлась без участия гвардии; можно сказать, что гвардия делала правительства, чередовавшиеся у нас в эти 37 лет»[30]30
  Ключевский В. О. Полный курс лекций // Ключевский В. О. Русская история / Сост. А. М. Кузнецов. М., 2001. Т. 3. С. 129, 136.


[Закрыть].

Еще одной яркой особенностью постпетровской эпохи являлся расцвет возникшего при Петре I фаворитизма, ставшего неотъемлемой и чрезвычайно значимой частью системы государственного управления. С царствования Императрицы Анны Ивановны положение временщиков-фаворитов определялось неписанными, но более или менее четкими правилами. Своего зенита институт фаворитизма достиг при Екатерине II, после чего ушел в прошлое.

Что касается эволюции общественного строя в рассматриваемый период, то она характеризовалась прежде всего тем, что, с одной стороны, по мере возрастания политического значения дворянства происходило упрочение его социальных позиций, а с другой, продолжался и даже ускорился процесс усиления крепостного права.

19. Четырехлетнее правление Государя Императора Павла I, несмотря на его скоротечность, тем не менее оказалось чрезвычайно богатым на знаменательные внутри– и внешнеполитические события и процессы и оставило очень яркий след в истории России в целом и истории отечественного государства и права, в частности. Павловская эпоха прошла под знаком крутых перемен в области государственного и общественного строительства и пересмотра целого ряда ранее незыблемых политико-правовых представлений. Произошедший при Павле Петровиче резкий поворот в политике государства чаще всего расценивается исключительно как проявление его импульсивного, капризного и вздорного характера, а также как навязчивое стремление Павла во всем поступать вопреки своей матери, что называется, «из принципа» противопоставляя свои властные инициативы – хаотичные и сумасбродные – мудрым и полезным решениям великой Екатерины. Подобное представление не имеет ничего общего с действительностью и своими корнями уходит в те антипавловские измышления и клеветнические выпады, которые активно распространяли недовольные его политикой современники и прежде всего вдохновители, организаторы и участники цареубийства 12 марта 1801 г. На самом же деле смена государственного курса при Павле I имела глубоко продуманный и давно запланированный характер и предопределялась как политико-правовыми взглядами Павла на Верховную власть, государство, Церковь, взаимоотношения между монархом и его подданными, так и его оценкой положения дел в стране во второй половине екатерининского царствования.

В отличие от других правителей России XVIII в. Павел Петрович вступил на престол с готовой программой основных государственных преобразований, базовые положения которой были им сформулированы еще к конц у 1780-х гг. Политико-правовые идеи различных записок Павла, посвященных отдельным аспектам государственного реформирования, не остались на бумаге и после его восшествия на престол в большинстве своем получили практическое воплощение. Сами же эти идеи были плодом не только теоретических размышлений Павла Петровича, но и результатом его практической деятельности в качестве наследника престола, генерал-адмирала российского флота, президента Адмиралтейств-коллегии, владетельного герцога Гольштейн-Готторпского и хозяина гатчинского имения, которое Павел превратил в мини-государство со своей администрацией и войском. Огромное влияние на политико-правовые взгляды Павла и на содержание проводившихся им впоследствии преобразований оказало и удручающее состояние государства и общества в последние годы правления Екатерины II.

Ключ к восстановлению порядка и справедливости, достижению общего блага и обустройству Богом данной Государю державы согласно воле Божией Павел видел в укреплении общей дисциплины и оздоровлении духовно-нравственного климата, что можно было сделать, по его убеждению, только посредством детальной, вплоть до мелочей, регламентации всех сторон жизни общества и деятельности государства, а также путем максимальной централизации и бюрократизации системы государственного управления. Идеально подходящей для этого государственной конструкцией ему представлялся абсолютизм, причем не такой, как при «матушках-царицах», которые были Самодержицами сугубо номинально, а фактически лишь прикрывали собой господство правящего сословия, а абсолютизм полноценный, означавший равенство всех подданных перед Государем и его подлинное всевластие. По мнению Павла, находившийся на вершине власти и крепко державший в своих руках все рычаги управления монарх, подобно отцу семейства, имел право и был обязан в целях обеспечения «блаженства каждого и всех» и защиты государства и общества от тлетворных идей давать своим подданным руководящие указания и налагать запреты, а они в свою очередь должны были беспрекословно повиноваться воле Государя и служить ему, неукоснительно соблюдая внешние формы почитания монаршей особы.

Прежде всего это касалось, естественно, государственных служащих. С точки зрения Павла Петровича, чиновники и «правительства» есть не более чем проводники его державной воли, существующие исключительно для того, чтобы помогать Государю реализовывать принадлежащие ему полномочия и нести возложенное на него Богом бремя монаршей власти. Поэтому важнейшими качествами и добродетелями чиновников в глазах Павла являлись доскональное знание службы, исполнительность, аккуратность, дисциплинированность, служебное рвение, честность и неподкупность, а при назначении на высокие должности – безусловная личная преданность Императору. С воцарением Павла режим работы и отдыха бюрократического аппарата существенно ужесточился. Желая все знать, всем управлять и все контролировать, Император Павел лично инспектировал присутственные места, ежедневно заслушивал доклады и знакомился с донесениями, проверял исполнение ранее данных поручений, а также совершал инспекционные поездки по стране. При обнаружении недостатков в работе – некомпетентности, медлительности, попыток «заболтать» дело или ввести Государя в заблуждение и т. д., и тем более должностных проступков и преступлений Павел I немедленно и строго наказывал провинившихся чиновников, невзирая на их статус и близость к Императору. Тех же, кто надлежаще выполнял свои должностные обязанности и проявлял служебное усердие, Государь выделял и награждал, тем самым не только поощряя их самих, но и призывая таким образом всех остальных к следованию их примеру. Закономерным результатом «закручивания гаек» при Императоре Павле стало быстрое восстановление порядка в государственном аппарате и разбор екатерининских завалов, а также приведение в должное состояние армии, в отношении которой Государь действовал теми же методами.

Что касается такой составляющей павловской монархии, как равенство всех подданных перед Государем, то в этом плане царствование Павла I стало приближением к высшей, самодержавной форме монархии «московского» образца. Павел Петрович не только декларировал, что «все суть мои подданные, все они мне равны, и всем равно я Государь», но и воплощал в жизнь принцип «равноприближенности» монарха к народу. Пожалуй, наиболее зримой формой реализации данного принципа было прямое общение Императора со своими подданными, заключавшееся в том, что любой человек, независимо от социального, должностного и прочего положения, имел право непосредственно обращаться к Государю с прошениями – персонально (устно или письменно), по почте или благодаря специально устроенному в Зимнем дворце «желтому ящику». Павел лично знакомился с содержанием поступавших к нему писем и без промедления давал на них ответы, которые публиковались в газетах, либо предлагал просителю обратиться в соответствующее ведомство и затем сообщить Государю о результатах. Возможность обращения к самому Императору, помимо возрождения былой связи и единства между Царем и его народом, также служила действенным средством против злоупотреблений властью или халатности со стороны чиновников всех уровней, что способствовало повышению качества государственного управления.

Возврат к самодержавным истокам также проявлялся в том, что Павел I глубоко и искренне воспринимал свою власть как власть сакральную, Богом данную, а следовательно, себя самого – как орудие Божьего промысла, как утвердителя и защитника веры и Церкви Христовой, в том числе от самой опасной на тот момент угрозы – яда безбожия и богоборчества, который исходил от революционной Франции. Поэтому Государь использовал все имевшиеся в его арсенале средства государственного регулирования, прежде всего правовые запреты, в том числе касавшиеся ношения одежды, употребления слов и т. д., для недопущения проникновения в Россию и распространения здесь якобинской заразы. В тоже время в отличие от московских самодержцев Павлу Петровичу были свойственны такие представления о взаимоотношениях Царства и Священства, которые нельзя назвать вполне соответствовавшими православным канонам. В этом плане Император Павел был в большей степени все-таки абсолютистским, нежели самодержавным монархом.

20. Поставив перед собой при восшествии на престол две стратегические задачи – навести порядок в системе законодательства и отменить крепостное право, Император Николай I справился с первой из них и лишь по причине скоропостижной кончины в 1855 г. не успел выполнить вторую. В отличие от практически всех своих приближенных и даже членов Императорской семьи, включая наследника престола, не говоря уже о подавляющей массе дворянства, Государь был твердо убежден в необходимости отмены крепостного права, которое он не только считал глубоко несправедливым с нравственной точке зрения, но и расценивал как все более серьезную помеху на пути развития торговли, промышленности, финансов, транспорта, военной организации и т. д. На протяжении всего своего царствования Николай I неизменно держал крестьянский вопрос в фокусе своего внимания, вдумчиво, упорно, целеустремленно и ни секунды не сомневаясь в правильности выбранного пути разрабатывал и проводил в жизнь меры, которые неуклонно, шаг за шагом приближали заветный час освобождения крестьян от крепостной зависимости. В конечном счете вся основная и наиболее трудоемкая работа по реализации важнейшей реформы в истории императорской России была им проделана, поэтому его наследнику, Императору Александру II впоследствии оставалось лишь завершить ее и официально отменить крепостное право. Тем не менее несмотря на то, что Государю Николаю Павловичу не суждено было стать Царем-Освободителем, хотя, по свидетельству современников, в 1840-х гг. он несколько раз уже был готов объявить об отмене крепостного права, но в последний момент отступал, именно его можно с полным основанием назвать самым «крестьянским» из всех русских Императоров.

В правительстве Николая I обсуждались различные проекты разрешения крестьянского вопроса, например, рассматривалась возможность освобождения крестьян с землей за выкуп на основании закона 1803 г. о свободных хлебопашцах путем придания ему обязательной силы для помещиков. Пожалуй, наиболее легким способом отмены крепостного права могло стать предъявление помещикам Высочайшего требования о погашении к определенному сроку имевшейся у них и постоянно нараставшей задолженности перед кредитными учреждениями, означавшее, что поскольку абсолютное большинство из них было не в состоянии сделать это, то находившиеся в залоге дворянские имения перешли бы в казну, а населявшие их крепостные люди автоматически стали бы государственными крестьянами. Двигаясь подобным образом, то есть просто учитывая продолжавшее неуклонно ухудшаться экономическое положение «благородного» сословия, можно было бы относительно быстро прийти к ликвидации крепостного права даже без формальной его отмены. Однако Император Николай I не мог согласиться на такую меру, которая означала бы не что иное, как «убийство» дворянства. В любом случае, какими бы ни были варианты решения крестьянского вопроса, для Государя было совершенно неприемлемо безземельное освобождение крестьян, уже опробованное при Александре I в Прибалтике.

Учитывая масштабность и колоссальную сложность крестьянского вопроса, было решено проводить крестьянскую реформу постепенно и, что особенно важно, таким образом, чтобы по возможности не будоражить ни крестьян, ни помещиков слухами о предстоящей отмене крепостного права и не вызвать тем самым социального взрыва. Поэтому реформирование пошло по двум направлениям: с одной стороны, применительно к крепостным людям было сочтено целесообразным не афишировать конечных намерений правительства по отмене крепостного права и идти по пути издания отдельных законов, которые должны были так или иначе сокращать сферу крепостничества, а с другой стороны, будущему освобождению крестьян должна была предшествовать полномасштабная реорганизация устройства и управления государственным имуществом и государственными крестьянами.

Реформа государственной деревни, вошедшая в историю как «реформа Киселева» 1837–1841 гг., названная так по имени одного из самых выдающихся деятелей николаевского царствования графа Киселева, преследовала две цели – непосредственную и перспективную. Первая заключалась в повышении благосостояния казенных крестьян и в целом в улучшении их положения, которое к этому времени было далеко не лучшим. Основной причиной кризиса государственного крестьянства было признано несовершенство государственного управления ими, а именно то, что казенные крестьяне находились в ведении Департамента государственных имуществ Министерства финансов и губернских казенных палат. В силу специфики стоявших перед этими ведомствами задач они преследовали исключительно фискальные цели и стремились возложить на государственных крестьян максимальную финансовую нагрузку, взимая с них те подати, которые не могли получить с частновладельческих крестьян, и перекладывая на них наиболее тяжелые повинности. Все это закономерно влекло за собой ухудшение хозяйственного положения государственных крестьян и, как следствие, необходимость оказания им все более обременительной для казны поддержки. Вторая, перспективная цель реформы Киселева состояла в создании «такого правового и экономического положения государственных крестьян, которое со временем сыграло бы роль образца и стимула для решения аграрного вопроса вообще»[31]31
  Ляшенко Л. М. Реформы второй четверти XIX в. // Реформы в России с древнейших времен до конца ХХ в. М., 2016. Т. 2. С. 389.


[Закрыть]. Таким образом, данная реформа задумывалась и реализовывалась как один из краеугольных камней готовившейся отмены крепостного права, а потому имела глобальное социальное, экономическое и политическое значение.

Будучи глубоко проработанной, реформа государственной деревни носила комплексный, многоаспектный характер и включала в себя следующие основные составляющие. Во-первых, был полностью перестроен механизм управления казенными имуществами и крестьянами. Они были выведены из ведения Министерства финансов и подчинены вновь образованному Министерству государственных имуществ, которое стало специализированным органом центрального управления государственным имуществом и крестьянами и в этом качестве взяло в свое ведение все стороны жизнедеятельности казенных крестьян. На местах также произошли кардинальные изменения, которые выразились в создании четырехзвенной системы управления: на губернском уровне оно осуществлялось палатой государственных имуществ, на окружном – окружным управлением государственными имуществами, на волостном и сельском – соответствующими крестьянскими органами и должностными лицами. Во-вторых, реформа Киселева была сопряжена с преобразованиями в сферах налогообложения и землеустройства. Министерством государственных имуществ были реализованы мероприятия, направленные на «переложение податей с душ на землю и промыслы», то есть на переход от подушного налогообложения к подоходному, что в свою очередь потребовало приступить к проведению кадастра, а именно произвести оценку качества земли и эффективности промыслов. Межевание земель позволило получить четкое представление о состоянии земельного фонда, выявить свободные земли, остановить захват казенных земель помещиками, упорядочить крестьянские наделы, помочь малоземельным и безземельным крестьянам землей и деньгами. С учетом того, что в некоторых губерниях имела место проблема аграрного перенаселения, в то время как в других было достаточно пустующих земель, был организован процесс переселения крестьян на свободные земли, причем для переселенцев были созданы максимально удобные условия: для них заранее заготавливались земельные участки, рабочий скот и инвентарь, в пути они обеспечивались продовольствием, по прибытии на место получали подъемные, а также льготы по уплате податей и несению повинностей. В-третьих, для нуждающихся крестьян была организована система кредитования, для чего было устроено множество сельских сберегательных касс и кредитных товариществ. В-четвертых, чрезвычайно важными направлениями реформы являлись значительное увеличение числа сельских школ и училищ, больниц, церквей, а равно оказание крестьянам агрономической помощи и стимулирование возделывания ими картофеля. Наконец, в рамках реформы были изданы два крупных законодательных акта, призванных регулировать отношения с участием казенных крестьян, – Сельский полицейский и Сельский судебный уставы 1839 г.

Проведенная с умом и в кратчайшие сроки реформа управления государственными имуществами и крестьянами, несмотря на всю свою сложность, оказалась очень успешной. Ее основными результатами стали существенное улучшение благосостояния казенных крестьян, повышение сумм поступавших с них податей и приведение в порядок огромного казенного хозяйства. Немаловажным итогом реформы было и то, что в неурожайные годы государству больше не приходилось оказывать государственным крестьянам финансовую поддержку и в целом они перестали быть обузой для казны. Главным же недостатком реформы Киселева, который, впрочем, был изначально «встроен» в механизм ее проведения, являлось казенное попечительство над государственными крестьянами, которые, по убеждению правительства, были неспособны, по крайней мере на тот момент, самостоятельно и в полной мере пользоваться своими правами, а потому нуждались в особой государственной защите. Следствием плотной опеки казенных крестьян со стороны государственных чиновников было то, что количество последних по сравнению с дореформенными временами заметно возросло.