Текст книги "Социология"

Макс Штирнер (псевдоним Каспара Шмидта) (1806–1856) – немецкий философ. В сочинении «Единственный и его собственность» (1844) он развивал идеи анархического имморализма и правового нигилизма, которые оказали заметное воздействие на последующее развитие деструктивно-нигилистических умонастроений в европейской и русской социально-философской теории.

Штирнер утверждал, что нормативные идеалы, выработанные в ходе развития цивилизации, имеют абстрактно-всеобщую природу и в силу этого не приложимы к единичному эмпирическому бытию конкретной личности. Социальные институты, нормы религии, морали и права – это отчужденные формы, враждебные индивидуальному «я», препятствующие его свободным волеизъявлениям. Для их характеристики Штирнер применял бэконовское понятие «призраков», полагая, что это фантомные порождения незрелого человеческого разума, отделившиеся от него и пытающиеся в качестве самостоятельно существующих, отчужденных форм сознания управлять социальным поведением людей. Долг человека состоит в том, чтобы восстать против своего рабского положения, не допустить господства над собой религиозных, моральных и правовых норм и обрести истинную свободу. Его право заключается в том, чтобы руководствоваться только личными интересами и желаниями, ориентироваться исключительно на представления о собственном благе. Следовательно, каждый человек как обладатель «естественного права» должен быть эгоистом и обязан отвергать все, что не вписывается в созданную им эгоцентрическую модель мироздания.

Чувства, мысли, поступки штирнеровского индивидуума окрашены одним доминирующим тоном – стремлением устранить с пути свободного самоутверждения все, что способно ему воспрепятствовать. Ему сопутствует желание превратить все, что отвечает его вожделениям, в свою собственность, подчинить своей единичной воле. Воля и сила – главные орудия, с помощью которых «единственный» Штирнера мечтает превратить мир в свое «достояние».

Раздел III. Эпоха модерна: становление и развитие западной социологии

С середины XIX в. в европейской культуре начались серьезные изменения. Укажем лишь на три связанных между собой обстоятельства. Первое – это то, что процесс секуляризации, т. е. высвобождения общественного и индивидуального сознания из-под власти религии и церкви, подошел к некоему рубежу. Этот рубеж оказался определенным логическим итогом предыдущей исторической эволюции западной цивилизации. Его суть укладывается в характерную формулу, автором которой обычно называют Ф. Ницше и которая звучит так: «Бог мертв» (или «Бог умер»).

Второе обстоятельство заключается в том, что в этот же исторический период начинает активно складываться новая социокультурная парадигма – парадигма модерна (или модернизма).

Третье обстоятельство – это то, что приблизительно в это же время возникает и интенсивно развивается социологическая наука. Ее основоположники О. Конт, Г. Спенсер, К. Маркс, Э. Дюркгейм успешно закладывают фундаментальные концептуальные блоки в ее основание.

Случайно ли совпадение этих трех обстоятельств? О чем свидетельствует эта связь во времени между генезисом западной социологической науки, «смертью Бога» и утверждением парадигмы модерна? Попробуем ответить на эти вопросы.

Секуляризация западного сознания, совершавшаяся на протяжении Нового и новейшего времени, сопровождалась такими изменениями в сфере общественной жизни, как перераспределение церковной собственности в пользу государства, освобождение властных институтов от практики получения санкций со стороны церкви, эмансипация культуры, воспитания, образования, быта людей от религиозно-церковных влияний, «разволшебствление» («расколдовывание») картины мира, переход мирообъяснительных инициатив от религии к науке и т. д.

Секуляризация явилась противоположностью другого процесса, также характерного для развития культуры и цивилизации, – сакрализации. Секуляризация и сакрализация – это полюса живой, динамичной культурно-исторической антитезы, между которыми располагается культурное пространство цивилизованного общежития народов, социальных систем и государственных институтов. Между ними колеблется исторический маятник, устремляющийся то в одну, то в другую сторону, и его движения свидетельствуют либо о волне сакрализации, либо о волне секуляризации в социальной жизни.

Состояние нормативно-ценностных систем, социальных механизмов моральной и правовой регуляции прямо зависит от этих процессов. Так, волна секуляризации с присущим ей возвышением личностного начала, усилением рационализирующих умонастроений, крепнущим духом антропоцентризма и социоцентризма порождает встречную защитную реакцию со стороны апологетов сакральной картины мира, заставляет их защищать эту картину, оправдывать Бога, создавать в различных жанрах разнообразные варианты теодицеи. И напротив, мощная волна сакрализации, сопровождающаяся распространением умонастроений, существенно приуменьшает масштабы человеческой личности, а порой и заметно принижает достоинство человека. Это заставляет человека оправдывать самого себя в собственных глазах, искать средства и способы духовного самовозвышения, создавать различные модели антроподицеи.

В условиях западной цивилизации волны секуляризации, как правило, начинали угрожать традиционным иерархическим нормативно-ценностным вертикалям, а это было чревато ослаблением устоев социального порядка, падением нравов, ростом преступности, социальными катаклизмами.

Цивилизационный макроорганизм всегда интуитивно ощущал опасность, которую несла в себе секуляризация, и предпринимал встречные меры по укреплению нормативных структур социальной жизни, стимулировал процесс активного правотворчества. Так, в императорском Риме на фоне ослабления религиозных начал, в свете выхолащивания и оскудения религиозных чувств граждан возникла тенденция развития и укрепления механизмов правовой регуляции социальных отношений. Несомненно, что римское право как замечательный плод античной цивилизации – один из результатов той скрытой, подспудной секуляризации, которая постепенно высвобождала общественное и индивидуальное сознание из плена языческих верований.

Аналогичным образом обстояло дело и в постренессансной Европе: процесс секуляризации сопровождался интенсивным развитием правосознания, правоотношений и правоведения. Характерно, что классический Восток, не знавший мощных волн секуляризации, не породил сколь-нибудь значительных правовых систем или открытий в области правовой теории. Однако неразвитость механизмов правовой регуляции на протяжении всей истории государств Востока не приводила к заметным проявлениям падения нравов и разгула преступности. И причина заключалась в том, что традиционные нормативно-ценностные регуляторы преимущественно религиозного характера вместе с достаточно архаическими нормами обычного права успешно осуществляли функции социальной регуляции и контроля.

Так обнаруживает себя существенная культурно-историческая закономерность: чем интенсивнее проходит процесс секуляризации, чем энергичнее осуществляются разрушения в сфере иерархической пирамиды религиозных норм, тем острее становится нужда в развитии социальных институтов государственности и права как внешних регулятивных сил, предназначенных удерживать стихию человеческих взаимоотношений в русле цивилизованной нормативности.

В Европе Нового времени в процессе секуляризации постепенно сузилась сфера компетенции канонического права, целый ряд направлений в правоотношениях, касающихся международных, политических, гражданских, семейно-брачных, уголовных вопросов, перешел в ведение светских государственных судов. В итоге к XX в. в большинстве европейских стран за каноническим правом осталась область преимущественно внутрицерковных отношений.

На протяжении XVIII–XIX вв. секуляризация проявилась в форме заметного усиления позитивно-правовых умонастроений среди западных правоведов и философов, склонных рассматривать право как самостоятельную регулятивную силу, опирающуюся на мощь светских социальных институтов и не нуждающуюся в религиозных и метафизических обоснованиях своих норм.

Формируется сугубо светская, «государствоцентристская» модель права, в которой последнее предстает уверенным в собственной самодостаточности, в том, что оно способно самостоятельно, без помощи религии и церкви, поддерживать необходимый социальный порядок. При этом практические кодификации как бы отменяют все предшествующие религиозно-философские и религиозно-этические искания, приведшие к появлению тех или иных конкретных норм и законов. Философскому и юридическому позитивизму важен прежде всего сам закон в его прагматическом приложении. Здесь действует отмеченная М. Вебером логика исторической рационализации права, проявляющаяся не только в его секуляризации, но и в возрастании роли факторов специализации и бюрократизации правоотношений, в непомерном увеличении числа регулирующих их нормативных актов. Все это позволяет говорить о двойственной, амбивалентной природе процесса секуляризации, который не вписывается в границы однозначных положительных или отрицательных оценок. С одной стороны, Европа обязана ему появлением того богатства правовых идей и систем, которым она гордится. Вместе с тем это богатство вряд ли способно компенсировать те существенные потери в сфере духа и духовности, которыми обернулась для культуры практика обесценивания высших абсолютов и разрушения классических нормативно-ценностных иерархий.

Между тем социально-историческая практика уже продемонстрировала ту культурную модель, которая позволяет успешно сочетать тенденции сакральности и секулярности на началах цивилизованного паритета. Культура европейского барокко XVII в. являет собой пример сочетания духа антроподицеи и духа теодицеи, человеческого и божественного, секулярного и сакрального, свободы и ответственности. В барочной картине мира Бог и человек выступают на равных, представляют собой две равнозначные доминанты. Эта двухдоминантная модель миропорядка не отменяет традиционной иерархической вертикали и одновременно не сковывает человека, не ограничивает его духовную и практическую свободу. Более того, она защищает человека от соблазна вседозволенности, оберегает от падений в бездну имморализма. В ней религиозные, моральные и правовые нормы не конкурируют между собой, а, дополняя усилия друг друга, служат одной цели – укреплению цивилизованного социального порядка.

Опасную двойственность секуляризации подчеркивал П. Тиллих: «Наша цивилизация решила в пользу секуляризации. Это было великое и очень нужное решение. Оно свергло с трона церковь – церковь, сделавшуюся силой угнетения и предрассудка. Оно освятило и наполнило смыслом нашу повседневную жизнь и труд. Однако оно отвергло те глубокие вещи, которые символизирует религия: чувство неисчерпаемой таинственности жизни, проникновение в конечный смысл существования и непобедимую силу безусловной преданности. Такие вещи отвергать нельзя. Если мы изгоним их в их Божественных формах, они вернутся в демонических формах. И вот теперь, в преклонный век нашего секуляризованного мира, мы оказались свидетелями самых чудовищных проявлений этих демонических форм; мы заглянули в тайники зла глубже, чем большинство прежних поколений».

Процесс секуляризации выполняет одновременно деструктивные и конструктивные функции. С одной стороны, он означает деструкцию традиционных форм сакральности, а с другой – подготавливает социальную и духовную почву для новых форм сакральности, в которых абсолютные ценности и нормы обретут тот вид, который в наибольшей степени будет соответствовать новым социально-историческим обстоятельствам. Применительно к праву это выглядит как сохранение естественно-правового ядра при периодических переменах в системах позитивного права.

Понятие «разволшебствленного мира» принадлежит выдающемуся немецкому социологу Максу Веберу. Это культурологический смыслообраз антропоцентрического миропорядка, сформировавшийся в европейском сознании на фоне кризиса христианской теоцентрической картины мира.

Ренессанс привел к тому, что изменилась модель мироздания, возникла умозрительная модель бесконечного космоса. После удаления Бога из центра миропорядка на освободившееся место человек поставил самого себя, присвоив себе функции хозяина в огромной вселенской мастерской. Вместе с «обезвоживанием», «разволшебствлением», «расколдовыванием» сущего происходит рационализация мировосприятия, когда уже не вера, а разум становится главным средством ориентации среди норм и ценностей окружающей действительности.

В этих условиях складывается и утверждается позитивизм (от лат. positivus – положительный) – внерелигиозная познавательно-методологическая парадигма. Его первоначальные формы обнаруживаются уже во французском Просвещении XVIII в. Но во всей полноте своих признаков он сложился в середине XIX в.

Исходные принципы позитивизма как предельно секуляризованной антитезы традиционной классической, метафизической парадигмы были сформулированы О. Контом.

Главные особенности социологического позитивизма заключались в том, что, он был ориентирован, во-первых, на изучение наблюдаемых социальных фактов; во-вторых, на отказ от их метафизических интерпретаций; в-третьих, на использование тех же познавательных методов, которыми пользуется естествознание. Ведущими методами познания становятся наблюдение и эксперимент, а главным ориентиром – нужды практики, социальной жизни, развития промышленности и т. п.

Наиболее крупные западные представители позитивизма – это О. Конт, Г. Спенсер, Дж. Милль, И. Тэн, Э. Ж. Ренан, Э. Мах, Р. Авенариус, К. Поппер и др. Среди российских мыслителей позитивистской методологией пользовались М. Ковалевский, Л. Петражицкий, Н. Кареев, П. Сорокин, А. Луначарский, А. Богданов и др.

Мыслители-позитивисты не признают ни абсолютных первопринципов, ни чистых эйдосов, ни вечных сущностей. В свете позитивистской методологии роль детерминационных механизмов, предопределяющих природу сущего и должного, играют только природно-социальные реалии (витальные, биопсихические факторы антропологического характера, социодинамика государственных институций, логика развития экономических, политических, идеологических и других отношений).

Позитивистское мышление рационально, дискурсивно и опирается, прежде всего, на такое аналитическое средство, как рассудок. Но еще Платон характеризовал рассудок как мыслительную способность, занимающую промежуточное место между умением формулировать обыденные мнения и разумом, способным к тонкой, изощренной диалектике. Рассудку свойственно пребывать в плену видимостей, загораживающих от него истину. Отсюда – сравнительная узость позитивистского миропонимания, абстрагирующегося от трансцендентной и трансцендентальной реальности, от абсолютных первопринципов бытия.

Однако отрыв позитивистской методологии от религиозно-метафизических принципов не принес желаемых познавательных результатов. Л. Шестов писал: «Чем больше приобретаем мы положительных знаний, тем дальше мы от тайн жизни. Чем больше совершенствуется механизм нашего мышления, тем трудней становится нам подойти к истокам бытия. Знания отягчают нас и связывают, а совершенное мышление превращает нас в безвольные, покорные существа, умеющие искать, видеть и ценить в жизни только „порядок“ и установленные „порядком“ законы и нормы».

Накапливаемые факты, приобретаемые знания, если они отлучены от метафизических оснований бытия и целиком пребывают во власти позитивистских установок, искажают картину реальности. Подобное позитивистское многознание «уму не научает». Накопление положительных знаний, их укладывание в громоздкие системы не заменяют самого главного и наиболее существенного – понимания основополагающих смыслов существования человека в мире.

О. Конт не случайно развел метафизику и позитивизм по разным историческим эпохам и приложил немалые усилия для доказательства их несовместимости. Он санкционировал право рассудочной позитивистской философии отвергать высшую реальность, рассматривать Бога, душу, судьбу, бессмертие как пустые, ничем не наполненные понятия, бесполезные для положительной науки. Наиболее характерными воплощениями подобных установок явились учения Маркса, а затем и Фрейда, отвергающие инобытие во всех его видах, отличающиеся невосприимчивостью к духовным первосущностям мира, нравственной безучастностью особого рода, проявляющейся в равнодушии к высшим религиозно-этическим смыслам человеческого существования.

Огюст Конт (1798–1857) – один из создателей позитивной социологии. Родился во Франции, в Монпелье, в семье сборщика податей. Учился в Политехнической школе. В молодости был учеником и секретарем А. де Сен-Симона. В последние годы жизни увлекся религиозными идеями и попытался пересмотреть свою концепцию. Основные сочинения Конта: «Курс позитивной философии» (в 6 т.; 1830–1842), «Система позитивной политики, или Трактат о социологии, устанавливающий религию Человечества» (1854).

В «Курсе позитивной философии» впервые появился термин «социология», означавший дисциплину, изучающую общество как целое и применяющую для этого все средства и методы современного научного познания. Одновременно Конт обозначил основные признаки и свойства того метода, при помощи которого социология должна добывать научные знания об обществе. Этот метод, названный Контом позитивным, должен отодвинуть в сторону религиозные и метафизические рассуждения, не прибегать к абстрактному (спекулятивному) философствованию, быть сугубо рационалистичным, т. е. опираться только на разум. Его задача – добывание именно позитивных, свободных от мистико-метафизических компонентов, знаний посредством наблюдений, сбора и обобщения фактов, построения и проверки гипотез, создания научных концепций, обнаружения законов наблюдаемых социальных явлений и процессов.

Три ведущих принципа лежат в основании социологии как науки: 1) принцип эмпиризма, заставляющий учитывать в первую очередь данные непосредственного опыта; 2) принцип позитивизма, требующий, чтобы факты, интересующие социолога, не искажались метафизическими домыслами; 3) принцип физикализма, ориентирующий социологию на физику как методологический образец, достойный подражания. Причинные объяснения процессов, происходящих внутри социальной реальности, не предполагают привлечения высших, сверхъестественных первоначал. Необходимо исследовать поддающиеся наблюдению социальные явления, факты, процессы и на основе получаемых результатов делать выводы о закономерностях общественной жизни людей.

Конт выделил два важных проблемных комплекса и, соответственно, два содержательных раздела социологической теории – социальную статику и социальную динамику. Первый имеет своим предметом принципы социального порядка и законы существования устойчивых социальных систем и структур, локализованных в пространстве и времени, скрепляемых воедино чувствами солидарности, договорными отношениями, взаимными интересами, морально-правовыми и политико-идеологическими нормами. К таким структурам Конт относил семью, социальную группу, класс, организацию, нацию, государство. Социальная динамика – это область изучения законов последовательности, эволюции социальных форм, сменяемости структур и систем, обусловленной естественными, географически-климатическими условиями, экономическими факторами и духовными усилиями самих человеческих субъектов.

Конт сформулировал «закон трех стадий», согласно которому вся история мировой цивилизации предстает как динамика трехступенчатого прогрессивного восхождения. Первой ступени, теологической, соответствовали военно-авторитарные формы государственности с представлениями о божественном происхождении правителей, с различными формами веры в сверхъестественное – фетишизмом, политеизмом, монотеизмом.

Вторая, метафизическая, эпоха, начавшаяся вместе с Возрождением, породила философские теории, объясняющие сущее при помощи различных абстрактно-спекулятивных принципов, расшатывающие веру в божественную природу верховной власти, плодящие разрушительные воззрения, подрывающие устои социально-правового порядка.

Третья, позитивная, ступень берет свое начало в середине XIX в. В этот период ведущими методами познания становятся наблюдение и эксперимент. Теории утрачивают былую абстрактность и приближаются к нуждам практики. Интенсивно развивается промышленность, оказывающая все большее влияние на социальную жизнь. С этой ступенью и с развитием позитивных знаний, свободных от влияний религии и метафизики, Конт связывает надежды на установление устойчивых форм правопорядка.

В условиях господства позитивных знаний меняется взгляд на историческую динамику нормотворчества. Все новое в этой сфере и, в первую очередь, законы права рассматриваются теперь уже не как нечто производное от трансцендентных или априорных представлений, а как результат непосредственного социального опыта.