Текст книги "Проклятие Кукуя. Тайны и были Немецкой слободы и её обитателей"

Рукой Екатерины, Баженова и Казакова менялся облик дворца

Архитектор Василий Иванович Баженов. Неизв. худ.

Опись и планы Дворца на Яузе императрица Екатерина Вторая поручила «сочинять» великому русскому зодчему Василию Ивановичу Баженову (1 марта 1737 – 13 августа 1799 гг.), действительный статский советник, русский архитектор, теоретик архитектуры и педагог, представитель классицизма, зачинатель русской псевдоготики, масон. Член Российской академии, вице-президент Академии художеств. Его творчество отличалось оригинальностью, смелостью и своеобразием, но лишь небольшая часть задумок увидела свет – прим. автора).

Однако Екатерина и сама с удовольствием принимала участие в судьбе этого здания, составляя черновые планы, размышляя о планировке, как мы видим из другого письма: «Князь Михайло Никитович. При сём посылаю я к вам планы и фасад Лефортовского дворца, как я сама его переделала. Призовите князя Макулова, если он согласится сие строение взять на свои руки, и скажите ему, что он из плана моего увидит, что внутреннюю стену того дворца должно вновь поднять и во двор вдвинуть, дабы покои двойную получили, по плану означенную ширину… и скажите ему, чтоб он колико возможно есть, сохранил наружные стены.».

Однако, вскоре Екатерина «покинула мысль об этом дворце и пожелала создать новый, в лучшем виде».

Что помешало императрице сделать из Дворца на Яузе свою московскую резиденцию? Нежелание раскошелиться князя Макулова? Неудачный проект Баженова? Дурная слава самого дворца? Память о том, что чуть не сгорела в нём в 1753 году, будучи ещё принцессой Ангальт Цербстской? Или банально – его небольшие размеры? Неизвестно! Но это решение спасло Екатерину от «проклятия Кукуя»!

Впрочем, она отдаёт распоряжение о ремонте Дворца на Яузе: «В рассуждении близости сего дома к новостроящемуся Екатерининскому дворцу, исправить онный нужно, потому, что впредь от долговременного запущения починить будет трудно. От дальнейшего непоправления в Лефортовском доме немалая настоит опасность, что починка их в скором времени может сделаться чрезвычайно дорогою и почти невозможною.».

18 января 1773 года залы и комнаты дворцовых построек «окурены и по надлежащему очищены». И князь Макулов, наверное, к собственному удовольствию «умывает руки» и передаёт здание в ведомство Московской дворцовой конторы.

30 августа 1774 года составляется опись ветхостей Дворца на Яузе, сохранившаяся в РГАДА. По ним мы можем представить достаточно полную картину о состоянии дворцового комплекса. Перелистаем страницы пожелтевшей плотной бумаги этого документа.

Итак, Дворец на Яузе образца 1774 года:

«1. Главный корпус с галереями, длиною на 65-ти шириною на 10-ти саженях (Во времена царя Петра Первого русские меры длины были уравнены с английскими: один аршин принял значение 28 английских дюймов, а одна сажень ровнялась семи английских футов, то есть 213,36 сантиметрам, – прим. автора). Во всём вышеперечисленном корпусе в разных этажах, как в покоях, так и в сенях, старую штукатурную работу надлежит обить, и зделать вновь.».

Требовалось переделать и перестелить полы и потолки – «вместо гнилых брёвен», а «снизу во всех покоях около печей и стен обить плинтусами столярные работы». Навесить новые двери, заменить деревянные лестницы «всхожие из среднего в верхние этажи… Во всём помянутом корпусе зделать печей вновь галанских же 3, кирпичных 2, а прочие 27 печей и два камина – починить… Все перегородки починить, а обив новым холстом выбелить…».

Наконец «…весь оный корпус с наружных сторон обмазать штукатурой, и по местам выкрасить вохрою.».

Такой же ремонт требовался и в других корпусах, с переделкой каменных крылец и двух балконов, с постройкой более двадцати печей и ремонтом ещё сорока. Везде требовалась замена крыши в «два тёса» и «сточных жестяных труб».

Пришли в ветхость выходящие на Яузу каменные галереи: «у двух всхожных круглых каменных к той же Яузе реке лесницах, некоторые ступеньки починить и привязать железом». Возобновить площадку на реке, «також парапет со вхожими двумя лесницами».

«По проекту М. Ф. Казакова дворцовые постройки приняли однообразный современный классический вид».

И опять, в который раз, запели пилы на речном берегу, застучали топоры мастеровых и работных людей. В воздухе запахло смолой и опилками, глаза заслезились от строительной пыли.

Потянулись сюда бесконечные обозы, наполненные кирпичом и белым камнем купца Никиты Павлова, а железо сибирское, холсты, смола да нить суровая везлась на телегах купца Фомы Пищальникова. Жалобно ржали лошади, гружённые лесом купца Андрея Штанникова. Нарочито злобно погоняли чернобородые мужики несчастных животных, тянущих телеги с гвоздями и проволокой, алебастром и замками английскими, да с петлями дверными от основного подрядчика купца Тимофея Смирнова.

Среди обозов снуют канцеляристы с гусиными перьями за ухом, в потёртых перепачканных камзолах, считают телеги, записывают, выдают квитанции.

Появился купец Иван Фёдоров. Пришёл договориться о починке старых жестяных фонарей для парка и дорожек, и о продаже ещё двадцати новых. Сделка состоялась и купец уехал довольный, отблагодарив подарочком важного господина из дворцовой конторы.

А во дворце полным ходом идут работы: «исправление каменной и штукатурною работу делал крестьянин села Братовщина Семён Сырин… Печи правил Иван Саламатин… Кровлю и внутренние деревянные починки делал крестьянин Иван Князев…».

Часть больших палат перегораживаются на меньшие.

К вечеру идёт расчёт. К примеру: «Октября 15 дня 1774 г.

По силе договоров следует заплатить по Лефортовскому дому:

за каменную работу 640 р.

за штукатурную – 747 р.

за крышу – 460 р.

за внутренную деревянную починку – 900 р.

за печную – 688 р.

за оконную работу до 80 р.

за столярную работу – 270 р.

за сточные трубы – 144 р.».

Управитель работ, действительный статский советник, член Московской дворцовой конторы, Матвей Васильевич Дмитриев-Мамонтов доволен ходом ремонта. «По Лефортовскому дому какой успех в строении происходит. Через каждую неделю подаются ко мне ведомости. На против тово по Хопиловскому пивоваренному двору и Преображенскому колодцу таковых не подавали…», – пишет он и отдаёт новое распоряжение: «Вокруг Лефортовскаго дому с наружной стороны надлежит вырыть конавы, чтоб от дождей каменным стенам повреждения чинить не могло.».

Сверх того «при оном доме вновь построена кузнеца, да каретных два сарая».

С того времени вплоть до конца столетия Дворец на Яузе «не ремонтировался и вновь пришёл в крайне ветхое состояние».

В 1798 году судьба Лефортовского дворца тесно переплелась с именем выдающегося русского зодчего Матвея Фёдоровича Казакова (20 октября 1738 – 7 ноября 1812 гг.) в годы правления Екатерины Второй перестроил центр Москвы в стиле раннего классицизма. Также работал в стилистике палладианства и русской псевдоготики. Помимо императорских дворцов, общественных зданий и храмов, строил по частным заказам аристократии и богатого купечества, – прим. автора).

По его проекту дворцовые постройки были фундаментально отремонтированы.

Русский зодчий М. Ф. Казаков. Неизв. худ.

В стиле классицизма, внутри замкнутого двора, были построены два полукруглых одноэтажных флигеля. Это в корне изменило характер внутренней планировки дворцового комплекса. Фасад новых построек был решён в виде аркатурного пояса, своеобразного декоративного мотива в виде целого ряда арочек. Флигели имели линейную планировку смежных комнат, предназначенных для проживания прислуги.

Казаков окончательно изменил внешний декор и общий архитектурный облик дворцового комплекса, придав ему строгие классические черты.

Хранилище военных славных дел

Лефортовская слобода в начале ХIХ в.

Дворец на Яузе в девятнадцатом веке потеряет свою историческую значимость и великосветский блеск.

На рубеже веков, ещё по старой памяти, сюда наезжали цари.

Ненавидящий покойную мать император Павел Первый стремился уничтожить всё, сделанное ею. Не стала исключением Москва. Естественно, были прекращены все её незавершенные дворцовые стройки. А только что отстроенный Екатерининский дворец в Лефортово он отдал под казармы полицейского полка Архарова.

Но что интересно, Павел Первый абсолютно ничем не связанный с Москвой, всё же счёл необходимым иметь здесь семейную дворцовую резиденцию. И выбрал те места, где мать не жила. У министра внешней политики графа А. А. Безбородко выкупили Слободской дворец, вернее обменяли – одарили «порожним местом на Яузе у Николы в Воробине», под основную резиденцию, а соседний Дворец на Яузе – отвели для проживания великих княжён.

В дальнейшем Слободской и Лефортовский дворцы предполагалось соединить переходом. А сады по обеим берегам Яузы напротив дворцов уже соединял мост.

Лефортовский и Слободской дворцы в конце ХIХ в.

Павел наездами пользовался дворцовым комплексом и даже в 1798 году побывал здесь на балу с новой фавориткой – Анной Лопухиной.

Их романтическая история началась ещё в дни коронационных торжеств, когда московские вельможи А. А. Безбородко и И. П. Кутайсов представили новоиспечённому императору девятнадцатилетнюю Анну, дочь московского сенатора Петра Васильевича Лопухина, но тогда она не произвела впечатление на Павла. А вот, весной 1798 года, царь снова приехал в Москву и устроил бал во Дворце на Яузе, перед грандиозными военными манёврами. Участник бала А. М. Тургенев вспоминал, что ещё накануне в столице решалась судьба будущей фаворитки: «Иван Павлович Кутайсов, близкий человек, поверенный во всех тайных делах императора был послан к Лопухину с приглашением его с фамилиею в Санкт-Петербург. В минуты переговоров, до изъявления согласия, для Петра Васильевича Лопухина были приготовлены две участи: при согласии – возведение в княжеское достоинство, с титулом светлости, и миллионное богатство; при отказе – опала и путешествие в пределы Восточной Сибири ловить соболей.». Так юная Лопухина впервые попала в объятья императора на балу во Дворце на Яузе.

Из дела Военной коллегии Приказной экспедиции видно, что документы «бывшей в Москве Военной конторы, упразднённой в 1797 году, находясь в Кремле, в новопостроенном доме, в казематах или подвалах, глубиною в земле более пяти аршин, подверглись, от сырости, гнили. Поэтому, с января 1804 года дела сей конторы перевезены в здание Лефортовского дворца, где они и находились до нашествия, в 1812 году, французов.».

В дворцовых стенах летом 1812 года нашёл короткий приют император Александр Первый. Он заехал на благотворительное собрание для сбора пожертвований от москвичей на Отечественную войну. После его отъезда, во Дворце на Яузе открыли военный госпиталь. Сюда преосвященным Иринеем, после молебна на Бородинском поле, принесли подлинник Чудотворной иконы Смоленской Божьей Матери, известной на Руси с ХI века, для молебна перед ней раненых солдат. После этого образ безвозвратно исчез.

Из документов бывшего Комиссариатского департамента Военного министерства узнаём, что «дворец с 1812 по 1826 год, оставался необитаем и пришёл в большую ветхость».

В 1826 году, по высочайшему повелению, из дворцового ведомства Дворец на Яузе передан в ведомство Московского военного госпиталя.

В 1828 году, по высочайшему повелению, на постройку и исправление этого дома, была «начислена сумма в 548.712 руб. 75 коп. Но по недостатку на сей предмет денег, которые более были необходимы на потребности Турецкой войны, дворец оставался в развалинах…». Как писал современник: «сама природа, без всякой человеческой заботы, украсила его дикорастущими большими деревьями по окнам, дверям, кровле и т. п. В нём имели пристанище стаи птиц и толпы жуликов, так что поздно вечером и ночью никто не смел проходить мимо.».

В 1835 году «Лефортовский» дворец из казны окончательно передали в Военное ведомство. «Год 1835. 29 мая. Государь Император Высочайше повелеть изволил: учредить под председательством Директора Московского кадетского корпуса Генерал-майора Статсковского из лучших Архитекторов Москвы комитет для осмотра зданий, занимаемых ныне ремесленной школою и так называемого Лафертовского дворца, предназначаемых для помещения 2-го Московского Кадетского Корпуса… Подписал Генерал Адъютант Адлерберг.».

Здание было осмотрено, составлена смета, и стало ясно, что построить новое здание будет гораздо дороже. Поэтому в 1838 году начали ремонт. Основным подрядчиком выступил московский купец 3-й гильдии Макар Иванов, наряду с ним участвовали Почётный гражданин Москвы купец 2-й гильдии Николай Краюшкин и купец 2-й гильдии Никон Гусарев.

Вот выписка «из шнуровой книги ведённой Казначеем Департамента Военных поселений о сумме для отделки бывшаго Лефортовского дворца в Москве за 1838 год… Итого в расход 195.700 рублей ассигнациями, 27.000 рублей серебром. Контролёр Дубин.».

Количество рабочих рук, задействованных в ремонте, впечатляет. Например: «Крестьянин Платон Марков, поручика Макарова, деревни Селища Покровского уезда Владимирской губернии поставил хозяйственным распоряжением в апреле 1839 года на строительство: 1.188 человек плотников, 275 столяров, 60 печников, 437 рабочих.».

Таков был размах последнего серьёзного ремонта Дворца на Яузе, который окончательно изменил внутреннюю планировку дворцовых построек, приспосабливаемых их для нужд Кадетского корпуса.

Но, что-то опять пошло не так! И здание отдали под Лефортовский военный архив.

В «Записках о мерах к приведению в порядок Московского отделения Общего Архива Главного штаба» генерал-майор Фролов и полковник Мышлаевский сообщали: «Невозможно определить даже приблизительно, какое количество столбцов, книг, вязок, дел и журналов хранится в настоящее время в архиве… Можно утверждать без опасения впасть в очень грубую ошибку, вероятно, составляет не менее 500 тысяч дел…». В 1861 году надворный советник Александров, принимая архив, доносил, что дел в архиве оказалось 1231251 штук.

С 1865 года, со времени перемещения архива из Кремля во Дворец на Яузе, его содержание увеличено массами дел архивов разных военных учреждений: «в 1866 году было привезено из Петербурга до 650 тысяч старых дел, в 1882 году из Петербурга архивных дел прежнего времени в количестве по весу всего до 10 тысяч пудов, в 1889 году доставлено из Харькова 1292 связки дел упраздненного штаба Харьковского военного округа, в 1893 году были переправлены в Москву все дела упразднённого Петербургского Знаменского отделения Общего архива Главного штаба в количестве 460 тысяч томов по весу 4666 пудов.».

Т. А. Щербина в статье «Макулатурные кампании в военных архивах России (1919—1931 гг.)» в журнале «Отечественные архивы» (1993 г. №2. Стр. 24—28). вспоминает о страшных событиях в стенах Военно-исторического архива.

«В первые годы советской власти российские военные архивы понесли огромный ущерб. Были уничтожены бесценные источники по истории русской армии за период конца XVIII – начала XX в…

Существующий ныне Военно-исторический архив сложился в основном из четырех крупных комплексов фондов – Военно-ученого архива, Московского отделения общего архива Главного штаба, Лефортовского архива, Московского военно-окружного архива и комплекса фондов, содержащих материалы Первой мировой войны 1914—1918 гг. «Макулатурная кампания» в различной степени коснулась материалов каждого комплекса.

Во время Первой мировой войны документы войсковых частей поступали с фронтов в Московское и Петроградское отделения Военно-ученого архива… 27 марта 1919 г. вышло постановление СНК РСФСР «О принятии местными военными комиссариатами всех архивов и дел расформированных частей, штабов и управлений старой армии, относящихся к периоду войны 1914—1918 гг.». Согласно этому документу, ответственность за сохранность местных военных архивов возлагалась на военных комиссаров, у которых не было ни средств, ни помещений для организации сбора и хранения этих документов. Материалы войны гибли в огромных количествах.

К плохим условиям хранения добавилось сознательное, целенаправленное уничтожение архивных документов в ходе так называемых «макулатурных кампаний». Страна остро нуждалась в бумаге, и восполнить эту нужду было решено за счет архивов.

Летом 1919 г. в СНК РСФСР готовился декрет «О переработке в бумагу записей капиталистического хозяйства и прежних правительственных учреждений», обрекавший на уничтожение документы дореволюционных государственных учреждений и организаций… 9 сентября 1919 г. заведующий Главным управлением архивным делом Д. Б. Рязанов (впоследствии – директор Института Маркса-Энгельса) … писал, что «в Лефортовском архиве (Коровий Брод, д. №1) в настоящее время имеется архивного материала, подлежащего уничтожению, приблизительно, на глаз, до 20 000 пуд.». Что касается других военных архивов, то по словам того же Д. Б. Рязанова, в отделе Главного штаба макулатуры до 600 пудов, в казачьем подотделе – до 200 пудов и т. д. Вот так, «на глаз», одним росчерком пера власть предержащего была решена судьба военных архивов… А уже в октябре-декабре из Лефортова было вывезено в переработку почти столько, сколько назвал Д. Б. Рязанов.

Согласно акту №8 от 14 ноября 1919 г. для нужд Главбума выделено к уничтожению: «1) Дела штаба Отдельного корпуса внутренней стражи 1816—1865 гг. (кроме 1831, 1849, 1854—1856, 1861 гг.) весом около 800 пудов. 2) Дела Отдельного гренадерского корпуса за те же годы, весом около 400 пудов. 3) Ведомости о штатном, списочном и наличном состоянии войск весом около 100 пудов. 4) Телеграммы турецкой войны 1877—1878 гг. весом около 200 пудов. 5) Дубликаты печатных приказов весом около 500 пудов. 6) Дела турецкой войны весом около 2500 пудов. 7) Рекрутские наборы с 1828 по 1865 г., 1500 пудов».

При этом председатель комиссии по отбору дел на уничтожение З. А. Мицкевич просил ГУАД как можно быстрее дать телефонограммой разрешение на уничтожение этих материалов «ввиду настойчивых и спешных требований Главбума сдать в возможно большем количестве архивного материала».

В том же ноябре 1919 г., как свидетельствуют документы, было уничтожено 2000 пудов «Именных списков генералов, штаб и обер-офицеров по старшинству в чинах» за 1800—1913 гг… Именные списки содержат сведения о сословном происхождении, семейном положении, краткие данные о прохождении службы и наградах, дают исчерпывающие сведения о составе офицерского корпуса каждого конкретного подразделения, части, управления и т. д.

В то время как руководство архива, стремясь выполнить распоряжения начальства и требования Главбума, форсировало передачу дел на уничтожение… Самым активным среди них был старший архивист И. И. Успенский. В своем рапорте 22 октября 1920 г. он писал, что за 1919—1920 гг. в распоряжение Главбума было вывезено «несколько категорий весьма ценных в научном отношении дел, безо всякого предварительного осмотра их специальной комиссией, а именно: все дела комиссариатского и провиантского департаментов, внутренней стражи и отдельного гренадерского корпуса, дела по войнам японской и турецкой 1877—1878 гг., все рекрутские наборы, формулярные списки всех войсковых частей с 1833 по 1848 г. и что-то еще другое, всего в количестве 20 тысяч пудов». После этого основное ядро архива уничтожать временно перестали, а начали, как свидетельствует Успенский, «вывоз дел по минувшей войне 1914—1918 гг. Хотя они вывозятся не подряд, а за отборкой тех их них, которые важны с научной точки зрения или для справок практического характера, но, к сожалению, эта отборка производится самым спешным образом и потому без более или менее строгого соблюдения давно уже выработанных на этот счет архивной практикой формальностей, а главное, не коллегиальным, как следовало бы порядком, а отдельными сотрудниками, притом почти сплошь не имеющими для подобного рода занятий никакой подготовки. Результаты такой работы понятны сами собой».

Взяться за перо И. И. Успенского вынудила ни с чем не сравнимая потеря: 19—20 сентября 1920 г. из Лефортовского архива неожиданно начали вывозиться все формулярные списки и месячные рапорты о состоянии полков, начиная с 1793 и кончая 1913 г., за исключением лет, в которые велись войны (1812—1815, 1828—1831, 1849, 1854—1855 и др.). Не последнюю роль сыграл в этом главный инспектор ГУАД, известный историк В. И. Пичета. Он еще летом 1920 г. побывал в Лефортове с инспекцией и высказал мысль о возможности уничтожения 30—40 тысяч пудов этих дел. Часть указанных материалов была буквально изъята у архивистов, работавших над созданием справочных изданий, и сдана в макулатуру…

Серьезно пострадали картографические материалы периода Первой мировой войны. В ноябре 1920 г. для изучения использования этих материалов в Лефортовский архив был направлен старший инспектор Военно-морской и полевой рабоче-крестьянской инспекции Гуревич. Вот что он писал в акте, составленном по результатам проверки: «…При расформировании частей старой армии в архив были присланы разновременно в период 1918 г. ликвидационными комиссиями расформируемых частей и прямо частями войск дела в ящиках и кулях; таких ящиков было около 6000, большинство без описей. Все карты и планы, обнаруживаемые при вскрытии ящиков, отправлялись в библиотеку архива, в 1920 г. бывшим управляющим архивом тов. Мицкевичем сделано было распоряжение, чтобы карты и планы, как и прочее ненужное, отправлялись в Главбум. Из этих то ящиков, согласно заявлению старшего архивариуса тов. Жеребцова, работающего в данной должности с 1918 г., брались и берутся сотрудниками бумага, в том числе и карты для своих нужд. …Для Бутырского дома принудительных работ отпущено было 10 пудов карт для оклейки окон». Вот такое применение для карт было найдено архивным руководством. Они не были разобраны и систематизированы, никто не обратил внимание на то, что на них нанесены ежедневные изменения положения на фронте. Этот источник значительно облегчил бы работу историков и помог детально описать ход боевых действий. Учет карт не велся, поэтому восстановить, что и на какие нужды ушло, невозможно. Карты и планы использовались как оберточный материал, для укрепления обложек, а также для растопки печей. Инспектор Гуревич предложил произвести выявление всех карт и планов, описать их, представить копию описи в инспекцию и впредь строго следить за рациональным использованием карт, не сдавать их в Главбум, а извещать заинтересованные организации о наличии документов, планов и карт в целях использования их «для текущих военных надобностей». Однако это не спасло огромное количество карт и планов военного времени от уничтожения.

Официально было запрещено уничтожать дела, не имеющие пятилетней давности. Однако среди макулатуры нередко попадались приказы РВСР, губернских военных комиссариатов, секретные приказы за период Первой мировой и Гражданской войн. Они чаще всего обнаруживались в лавке Центрархива, занимавшейся продажей книг, тиражированных материалов, а также макулатуры на переработку. В октябре 1923 г. в лавке было продано 300 пудов приказов по военному ведомству по 1 руб. 90 коп. золотом за пуд (курс 1 рубля золотом на тот период составлял 600 рублей денежными знаками 1923 г. выпуска). В этой же лавке на переработку было продано 100 пудов полковых историй – уникальных источников, содержащих подробные сведения о создании, боевом пути и реорганизациях полков русской армии. Из полковых историй были изготовлен пакеты…

Только с середины 20-х годов составлялись подробные описи дел, выделяемых к уничтожению. Они утверждались протоколами специальных комиссий.

Всего за 1919—1931 гг. было уничтожено, согласно книге записей дел, 70 354 пуда (т.е. свыше 1125 т) материалов архива, в 1932 г. – 45 т, в 1933 г. – около 35 т.

Такова неутешительная статистика потерь только одного Российского государственного военно-исторического архива. Подобная участь постигла и многие другие архивы России. Ущерб, нанесенный архивам в ходе «макулатурных кампаний», невосполним».

В 1856 году впервые в Москве были установлены электрические праздничные огоньки на башнях Кремля и… в Лефортовском дворце! Так вспыхнула последняя сакральная царская искра в истории Дворца на Яузе.

С этого времени о нём вспоминают всё реже и реже…