Текст книги "Хам и хамелеоны. Роман. Том I"

– Польщен доверием, – сдержанно поблагодарил Иван. – Но если речь идет о каких-то дворцовых тайнах… стоит ли меня в них посвящать? Я этого не заслуживаю. – Он почему-то сразу догадался, что его делают свидетелем какой-то сомнительной финансовой комбинации.

– А вдруг заслуживаете, да сами этого не знаете? – с непонятным сарказмом спросил Вереницын-Долгоусов. – Такие предложения мы не делаем кому попало.

Это был самый что ни на есть законченный «гладкий» тип. Реальный образ на удивление точно соответствовал выводам, сделанным когда-то по снимку. Стопроцентно герметичный человек с невыразительными и трудно запоминающимися чертами лица. Невозмутимый надменный взгляд, предсказуемый стиль поведения, отшлифованная до мелочей сдержанность в общении и даже этот его призыв к состязанию на словах… – всё в нем свидетельствовало о богатом опыте общения с себе подобными.

– Нам с вами дарован сегодня уникальный шанс сделать что-то для своей земли и для себя самих. Что-то такое, что несравненно превышает все потуги наших правителей, предпринятые за годы ломки, – высокопарно и расплывчато очертил свою позицию Вереницын-Долгоусов. – Потуг этих было много, а результат, сами видите – пшик. А время идет, сочится, как песок сквозь пальцы. Думаю, мы с вами одинаково оцениваем происходящее в стране. Ну да не о том мужик думал, о чем сказать хотел… Иван Андреич, человек вы одаренный, с определенным опытом. Ориентируетесь в таких вопросах, которые для большинства людей – темный лес. Пользы стране столько можете принести – ого-го!

Задумчивым взглядом провожая рослого официанта, фланирующего меж пустующих соседних столов, Глебов по-прежнему отмалчивался. Иван невольно спросил себя, а случайно ли его ставят в столь идиотское положение. Глебов не мог не понимать, какую реакцию должно было вызывать такое предложение у человека, который слышит об этом впервые.

– Вы о завещании императора Павла что-нибудь слышали? – спросил Вереницын.

– Не припоминаю… Если несложно, просветите, пожалуйста, – попросил Иван.

– Во времена своего царствования Павел, сын Екатерины, реабилитировал одного монаха… Авеля-предсказателя… Слышали эту историю?

– Нет, никогда не слышал.

– А я вам расскажу… Этот самый монах Авель писал довольно впечатляющие книги и был, вообще говоря, провидцем. Смерть Екатерины с точностью до минут предсказал, ну и еще многое другое: нашествие французов, сожжение Москвы. Авель предвещал, что на Россию обрушатся бедствия, предвидел падение династии Романовых, кровавый семнадцатый год. За что Николай Первый сослал его в Спасо-Ефимовский монастырь, от столиц подальше. И немудрено! Ведь не будущее, получается, а ужасы какие-то. Кому это понравится?.. Хотя после всех бедствий Авель пророчил России возрождение. Но при условии, что страна сумеет приготовиться к невзгодам, через которые должна пройти неминуемо. Часть богатств России нужно было спрятать, спасти от разбазаривания.

– В конце восемнадцатого века? Что, уже тогда нужно было спасать? – спросил Иван.

– Примерно… В конце восемнадцатого, – подтвердил Вереницын. – Когда Павел взошел на престол, предсказания Авеля положили под сукно, – продолжал он. – А меры были приняты. Павел всё ж таки распорядился, чтобы часть средств Российской империи начали вывозить за пределы страны. Чтобы в нужный момент, когда капитал понадобится, его можно было вернуть назад и тем самым помочь России встать на ноги. Павел и завещание соответствующее оставил. Вскрыл его уже Николай, в девятьсот первом году. Документ существует, хранится.

– В России? – спросил Иван.

– Где же такому документу еще находиться? Конечно, в России… А теперь давайте подсчитаем. Если около десяти процентов валового продукта России вывозилось за границу и пряталось в банках Европы и Америки, о каких суммах вообще идет речь? Когда десятая часть бюджета, повторяю, на протяжении ста лет вкладывалась в экономику других стран? Представьте на миг! Сколько накопилось?

– Я не могу представить. Валовой продукт тогда был мизерный, не такой, как сегодня, – предположил Иван. – Но наверное миллиарды?

Вереницын закатил глаза.

– Больше? Чем миллиарды? – усмехнулся Иван.

– С учетом набежавших дивидендов – на порядок больше. Кто-то насчитал четыреста миллиардов, но существуют и другие цифры. Многое даже не поддается подсчету. Сегодня приходится говорить о триллионах. В долларовом эквиваленте, разумеется.

Иван вновь перевел взгляд на Глебова. Тот упрямо соблюдал молчаливый нейтралитет.

– Трудно поверить в это, согласитесь, – сказал Иван. – А еще труднее поверить, что здесь вот-вот возрождение начнется… Правильно я понимаю ход ваших мыслей?

– В общем правильно.

Иван уныло покачал головой. Взгляд его выражал сомнение.

– Средства России, хранящиеся за рубежом, будут возвращаться. Это процесс неизбежный. Да и договоренность по их репатриации уже существует, – чуть понизив голос, доверительно сообщил Вереницын.

– С кем?

– С ФРС. Знаете, что это такое?

– Нет, никогда не слышал.

– Значит, главного не знаете. Федеральная резервная система была основана Россией.

– Федеральный резервный фонд?

Глебов вдруг оживился и, к большой радости Ивана, обрел дар речи:

– Американский резервный фонд был основан в тринадцатом году консорциумом банков. Только вот мало кто знает, на чьи шиши.

Вереницын дал Ивану переварить услышанное и добавил:

– На деньги императора Николая и еще одного небезызвестного банкира… Не нашего, западного… Пятьдесят на пятьдесят. Вот и считай. Даже по предварительным подсчетам это составляет половину от сегодняшних активов ФРС. Половину! И что из этого вытекает?

– Не знаю, что из этого вытекает, – сказал Иван. – Половина американской экономики работает на русские деньги?

– Вот теперь я вижу, что вы что-то начинаете понимать… – Вереницын растянул губы в улыбке. – Главный финансовый гарант мировой экономики является наполовину достоянием России-матушки.

– Дмитрий Федорович, вы в это верите? – обратился Иван к Глебову.

– Речь идет о фактах, Ваня, – спокойно ответил тот. – К сожалению, они правдивы.

– Сказка какая-то. Про кисельные берега… – Иван с недоверием разглядывал собеседников.

Официант принес фасолевый суп с белыми грибами и переспросил, для кого заказана рыба, сразу ее подавать или позднее. Иван попросил принести его заказ сразу, Вереницын же по-барски махнул рукой:

– А нам второе попозже подай. Да смотри, чтоб не холодное.

– Имущество царя вместе с деньгами, которые Запад задолжал царской России, – это умопомрачительные суммы, – вполголоса произнес Вереницын, как только отошел официант. – Если делать пересчеты по закону о разделе произведенной продукции, получается, что около семидесяти пяти процентов принадлежат России. Вы отдаете себе отчет? А с учетом наработанных прибылей товарное покрытие этих средств измеряется десятками триллионов. И если уж быть до конца точным, в товарном исчислении вклады России на сегодняшний день составляют около ста шестидесяти триллионов долларов.

Достав из кармана очки, Вереницын протер их салфеткой и водрузил на нос, после чего заправил салфетку за ворот рубашки и, подмешав в суп сметаны, с аппетитом принялся за еду. Глебов последовал его примеру.

– Товарное исчисление – не совсем понятно, что это значит, – сказал Иван, не притрагиваясь к своему блюду. – Цена на товар зависит от рынка, от аппетитов производителя. Ее невозможно назначить… Но если я правильно понимаю, решено вернуть эти средства назад, в Россию? Сто шестьдесят триллионов долларов? Да кто на это пойдет? Любой стране война дешевле обойдется. Против России. Вообще против всех…

– Да, загвоздок в этом деле тьма-тьмущая. Лучше, конечно, договариваться, – пространно вздохнул Вереницын. – Целиком эту собственность никто не вернет, это понятно. Но часть репатриировать можно.

– Каким образом?

– Через банки… Прекрасный, кстати, супчик. Зря вы отказались. Горячий, то, что надо.

– Но при чем здесь я? – спросил Иван. – Какое отношение я, Иван Лопухов, могу иметь к этим триллионам?

– Желающих расставаться с такими деньгами нет, как уже было сказано, – словно не услышав вопроса, продолжал Вереницын. – Если изъять из американских банков долю России, доллар вообще ничего стоить не будет. Он обвалится до семнадцати центов. Но частичный возврат возможен. С большими издержками.

– Если эти средства принадлежат русской монархии, какое право имеет на них Российская Федерация? Ведь Россия – не монархия, – сказал Иван. – В конце концов, последнего императора и всё его семейство отправили на тот свет здесь, в России. Как Россия может сегодня претендовать на имущество Романовых?

Ответом ему снова было молчание.

– Царская Россия – не Советский Союз. Вот бы все бы так рассуждали… – нарушил молчание Вереницын.

– Ты, Иван, не вали всё в одну кучу, – вмешался Глебов. – Вопрос сложный. Правопреемственность – камень преткновения. Решение всех этих проблем упирается, конечно, в историю семьи Романовых, ты прав. Иначе давно бы всё разрешилось. Средства эти можно было бы вернуть через суды. Но и тут не всё так просто. Есть основания предполагать, что один из членов императорской семьи жив и сейчас.

Иван выжидающе молчал. Собеседники не торопились.

– Анастасия? – спросил Иван.

– Великая княжна Анастасия Николаевна, – ответил за обоих Вереницын. – Монах Авель, кстати, и это предсказывал – рождение в императорской семье ребенка, который будет объявлен умершим и через десятилетия воскреснет. Даже дата была указана точная. Давно это было. Девятьсот первый год – год рождения Анастасии.

– Да сколько их уже было, этих лже-Анастасий? – не верил Иван. – Последнюю… датскую, ее звали, кажется… не помню точно.

– Андерсен, – подсказал Глебов. – Старушку американцы придумали. Чтобы Сталину насолить. Когда он отказался участвовать в создании Международного валютного фонда. Это уже после войны было. Иосиф Виссарионович чувствовал себя на коне, решил ни с кем не делиться и самостоятельно искать выморочное имущество царской семьи, разбросанное по миру, по банкам. Сам факт, что все Романовы погибли, означает, что наследство может перейти к ближайшим родственникам, то есть английской королевской семье. Ну и банкам, которые припрятали бесхозные авуары. Поэтому английским родственникам Романовых у нас и не выдают справок о смерти Николая. Англичане настаивают. Тянется это уже, сами понимаете, сколько…

– Сколько же лет ей должно быть сегодня? – спросил Иван. – Если она действительно жива?

– За сто.

– И она… здорова, в здравом уме?

– И в трезвой памяти.

– Через нее и решили добиваться возвращения собственности Романовых в Россию?

Глебов нехотя кивнул.

– Это самая невероятная вещь, которую я когда-либо слышал, – сказал Иван.

– Да, невероятная, – согласился Глебов. – Но всё это правда, и было бы жаль, если бы об этом никто никогда не узнал.

– Владеющие этими средствами готовы расплачиваться. И уже расплачиваются, – подхватил Вереницын. – Еще Сталин начал в свое время вышибать по копеечке, то там, то сям… Технику нам в войну – танки, пушки да самолеты, вы думаете, задарма, что ли, поставляли? Заблуждение! А Никита Сергеич решил и Сталина переплюнуть. Требовал, грозился. Карибский кризис ведь отчего разразился? Да из-за разногласий по авуарам! И так вплоть до наших, сегодняшних дней. Авуары, которые хранятся в западных банках, – это реальная собственность России. Моя, ваша… И собственность огромная!

– Зачем нужен вам я? – повторил Иван свой вопрос.

– Вы долго жили в Англии, вы знаете эту страну, – ответил Вереницын.

– Насчет моего знания Англии не стоит преувеличивать… Дмитрий Федорович, можно поговорить начистоту?

– Даже нужно, – кивнул Глебов.

– Чья это инициатива? Властей? Общественных сил каких-нибудь? – спросил Иван.

– Не будем усложнять, Иван Андреевич, и так всё сложно, – предостерег Вереницын. – Дмитрий Федорович и я, разве похожи мы на кустарей-одиночек?

– Интересы, которые вы отстаиваете… чьи, не знаю, да всё равно… Эти люди нуждаются в выходе на западные банки? – спросил Иван. – Правильно я понимаю?

Вереницын долго медлил с ответом.

– Не совсем так. Но давайте упростим… Да, необходимо обратиться к руководству банков и провести переговоры. И не просто переговоры, а на высшем уровне, – ответил наконец Вереницын; он снял с груди салфетку, достал из внутреннего кармана перьевую ручку, клочок бумаги и что-то быстро набросал. – Вот список.

Иван взглянул краем глаза на мелкие каракули и сказал:

– Почему вы решили, что я могу вам помочь? Я в этом ничего не понимаю. Я никто. Я жил в другой Англии. Не в той, о которой вы говорите. Не в той, где перегоняют миллиарды со счета на счет. Может, вам просто жена моя нужна? Ее семейные связи?

По лицам собеседников Иван мгновенно догадался, что попал в точку.

– Дмитрий Федорович, что это значит? Почему вы сразу не сказали?

Тот лишь развел руками.

– Вы что, серьезно хотите, чтобы я подкатился с этим к жене? Так или нет? – требовал Иван ответа.

– Лично я хочу только одного: помочь тебе найти свое место на родине, – сухо ответил Глебов.

– И для этого я должен сделать подкоп под английскую родню бывшей жены? Раз она аристократка, то должны же у нее быть связи в этой среде, правильно? Дмитрий Федорович, я же вам объяснял… – напомнил Иван. – Во-первых, мы давно не живем вместе. Во-вторых, нет у нее никаких связей! И не было никогда! Да, папаша ее работает в финансах. Что-то связанное с обслуживанием королевской семьи, допустим… Но я даже не знаю, где именно он работает. Я видел его два раза в жизни. Во время семейных застолий. Раньше он работал вот в этом банке… – Иван ткнул пальцем в лежавший на столе список. – И то я не до конца уверен. А потом открыл собственную контору. Занимается какими-то биржевыми бумагами.

– Иван Андреич, да ведь это именно то, что нужно! – обрадовался Вереницын.

Иван вспылил:

– Вы что, серьезно считаете, что я могу прийти к человеку и заявить, что так, мол, и так, не хотите ли подзаработать? Не желаете ль перегнать со счета на счет столько-то миллиардов? Вам перешлют вот столько, вы себе отсчитаете проценты, потом поделитесь со мной – и привет! Да меня примут за ненормального. Или за сотрудника какой-нибудь спецслужбы…

– Иван, сделай одолжение, не утрируй, – попросил Глебов.

– Вы должны всё хорошенько взвесить, Иван Андреевич… Пожара нет никакого. Вы смогли бы себя обеспечить. За обслуживание операций действительно начисляются комиссионные. Около процента, – пояснил Вереницын.

– Не хотите же вы сказать, что мне, Ивану такому-то, кто-то с готовностью будет отстегивать процент за сводничество? От одного миллиарда это сколько? Десять миллионов?.. – Иван усмехнулся.

Вереницын налил себе минеральной воды, осушил стакан и невозмутимо заверил:

– Нет ничего невозможного. Предложение серьезное. Вам нужно обдумать всё спокойно. Если рассуждать так, как вы сейчас, то можно упустить хороший шанс устроить свою жизнь, и потом еще сто лет придется сидеть и ждать манны небесной…

Официант принес вторые блюда. Вновь заправив за воротник салфетку, Вереницын насадил на нос очки и принялся за лососину. Глебов к еде не притрагивался, что-то обдумывал.

– Остается предположить, что великая княжна нужна, чтобы доказать правопреемственность? – спросил Иван, чувствуя, что может позволить себе любой вопрос, но только сейчас, сию минуту, не позднее.

– Вопрос легитимности Анастасии Николаевны как лицекредитора имеет, конечно, определенное значение, – нехотя признал Глебов. – Но это совсем не принципиально.

– Но когда все согласны, зачем доказывать? – настаивал Иван.

– Если бы правопреемственность не являлась реальным фактом, никто не стал бы с нами даже разговаривать, – сухо поправил Вереницын. – Нерешенных проблем – уйма… Пока мы сидим сложа руки, легче не станет. Нужны идеи. А то всё одни разговоры… Обдумайте. Затем еще поговорим… Послезавтра, например, могли бы увидеться. – Несмотря на сытный обед, Вереницын оставался энергичен и напорист. – На Мясницкой, у нас… Вы как считаете, Дмитрий Федорович?

– Да, Иван, подумай. Позвонишь мне, – поддержал Глебов предложение о новой встрече. – Ну, скажем, завтра, ближе к вечеру. И решим, где и как…

Вечером, уже в Кратово, Николай был настолько ошарашен рассказом брата о его дневных переговорах по поводу царского наследства, что не мог усидеть на месте.

– Ах, эти генералы! Ай да Дмитрий Федорович! Ну дает! Я одного не могу понять, почему ты раньше молчал? Про фотографии, про Вереницына… А, Ваня? Век-то какой на дворе? Какие авуары? Какая царевна? Что всё это значит? – возмущался Николай.

К девяти часам на дачу должен был приехать знакомый Николая Зураб Мачабели, приходившийся родственником хозяину кратовской дачи. Днем Николай уломал его отправиться за город, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз. Поскольку Мачабели был княжеского рода и, кроме того, имел нужные связи, в том числе с российским представителем британской королевской семьи, он якобы мог помочь дельным советом.

– Что не грузин – то князь, ага, – ворчал он, поглядывая на часы. – А что прикажешь делать? Бегать проверять? Где? У кого?.. Я давно хотел свести вас. Он издательство свое открыл. Да уже успел разориться, правда. Теперь на другого человека работает. Может, найдете общий язык…

Шел уже одиннадцатый час. «Князь» всё не звонил. Дожидаясь его, братья вышли во двор и наблюдали за тем, как Иван Семенович, только сегодня предупрежденный, что на праздники Николай привезет на дачу всё семейство, взялся на ночь глядя наряжать елку – страшновато-мохнатую исполинскую ель, которая росла прямо посреди двора. Вытащив из сарая стремянку, сторож стряхивал снег с ветвей. Было не совсем понятно, чем и как он собирается украшать такую махину.

Сумерничали в гостиной. Из камина в комнату несло жаром. Но Николай продолжал швырять в пламя шишки, подкидывал всё новые поленья, то и дело обрывал брата на полуслове и что-то с мрачным видом обдумывал.

– Чем он официально занимается, Вереницын этот? – спросил Иван.

– Не знаю. В Думе, кажется, работает. А может, не в Думе, а так, сбоку припека. Но местечко у них насиженное. То там, то здесь появляется. Воду мутит. В комиссиях всяких заседает. Должны же им зарплату за что-то платить. А сам он из провинции, откуда – точно не помню. Кажется, историю преподавал или что-то в этом роде. Женат был не один раз, детей куча. Двое в Америке учатся.

– Насчет комиссии, Коля… Я видел в Питере, случайно, по новостям. Проворовался кто-то из земляков Ельцина на Урале. Вереницын, на коне, как маршал Жуков, поехал порядок наводить.

– Какой еще маршал… – проворчал Николай. – Чиновник он, я же объясняю… Вообще, какая тебе разница?! Заладили все – Вереницын да Вереницын. Как сговорились! Вот и Нина туда же…

– А что Нина?

– Вань, ну ты как маленький! Я в Москве с кем только не общаюсь. Не потому, что тусуюсь, – работа у меня такая. И с Вереницыным знаком по сути случайно… По моему мнению, он – дядька неплохой. Мнит о себе многовато, но аккуратен. Знает, кому что должен. Партнеров не подводит. Но вот с каких пор Глебов с ним водится, этого я понять не могу.

Иван развел руками.

– Человек он холостой, Аристарх Иваныч… Правда, девушка у него есть. Живет с ним, – продолжал объяснять Николай. – Не просто красивая девушка, а как тебе сказать… Невероятно, убийственно красивая! Народ по сей день делит бедняжку – и поделить не может. А как-то через меня Нина с ней познакомилась. Обнаружила, что Змей Горыныч… такое у Вереницына прозвище… обижает ее. Ну так ей показалось. И она такого накуролесила, что хоть стой, хоть падай. Заявилась домой к нему… к Аристарху Иванычу… и давай права качать в защиту униженной и оскорбленной подруги! А подруга – девушка легкого поведения. Call-girl. Бывшая, но всё-таки… Ты не представляешь, в какую я, с этой ее женской солидарностью, влип теперь историю. Вот прямо по сих пор! – Николай провел ребром ладони по макушке. – Подруга недолго думая послала Аристарха Иваныча куда подальше. Под Нининым влиянием просто сбежала от него. А Нина… она деньги у меня стала подворовывать. Тайком снимает со счетов и ей отдает, представляешь?.. Не знаю, что делать. Стружку тот, естественно, с меня снимает. А что я могу? Не буду же я объяснять человеку, что нет у меня влияния на жену! Эх, Ваня, видишь, во всем опять я виноват. И так вот всегда. Надоело! Знал бы ты, как мне это надоело. – Налившись горечью, Николай помолчал, а затем севшим голосом прибавил: – А тут еще каша эта… Всё изъедено внутри. Вот здесь, понимаешь? Устал я. До смерти устал. Сил нет больше, елки зеленые!

– А Дмитрий Федорович, чем он, по-твоему, занимается? – спросил Иван, возвращаясь к прежней теме.

– Людей на работу устраивает. Тебя же вот устроил.

– На Глебова работают люди, такие как я, которые сидят и расписывают характеристики по фотографиям. На людей, которых они никогда в жизни не видели и не увидят… Разве что по телевизору, – сказал Иван.

– Ты-то откуда знаешь?

– А чем я там занимался, по-твоему?

– Расписыванием характеристик? Да, это странно… Очень странно. Я всего лишь хотел тебя на приличную работу устроить, вот и всё, – бубнил Николай. – Он же бывший кадровик. Когда служил, тем же, по-моему, и занимался – кадрами.

Николай поворошил кочергой поленья в камине.

– Может, ценят тебя, да не доверяют? Мало ли? Ты сколько лет прожил непонятно где. Только не строй такую мину! По их представлениям – непонятно где! А вдруг тебя там пригрели, завербовали? Всякое ведь могло быть… Вань, надо быть очень наивным, чтобы не понимать: противостояние продолжается, но за кулисами. Это было и будет. Глупо закрывать глаза. То есть я обратное хочу сказать. Нужно не обращать на это внимания. Жить так, как будто этого нет. В противном случае жизнь превратится в сплошное мытарство, в наказание. Ведь в стороне тебе не дадут остаться… Я вот, посмотри на меня. Не знал ничего, не слышал – и ничего, жив-здоров. Меньше знаешь – крепче спишь… Ты что, действительно веришь во всю эту ахинею? В монаха-предсказателя? В завещания?

– В том-то и беда, что никакая это не ахинея, Коля… Только в наше время ничего не докажешь. Или, наоборот, можно доказать всё, что угодно. А если так, живем мы как зомбированные, – сказал Иван. – И на уши нам можно навешать любую лапшу… Если же всё это правда, не бежать надо от нее, от правды этой, а взрывать всё к чертовой бабушке! От нее не укроешься. Она догонит, будет жрать тебя, как червь. – Иван на миг умолк. – Как это невыносимо – ощущать себя рабом… Когда во мне появляется это чувство, всё теряет смысл, абсолютно всё… Если на секунду представить, что эта старушка – действительно Романова и прожила всю жизнь непонятно в каких условиях, в нищете или под арестом, то все мы – преступники, уже хотя бы потому, что отгораживаемся от правды, ведь теперь-то мы правду знаем…

Николай швырнул в огонь очередную шишку, понаблюдал за тем, как ее облизывают языки пламени, и опять принялся расхаживать по комнате.

– Монахи, царевны, золото спрятанное… – бормотал он. – Какое это имеет значение сегодня? Двадцать первый век на дворе!

– А что, если он вообще не тот, за кого себя выдает? Ну, Дмитрий Федорович наш… Что если все они с двойным дном? – сказал Иван. – Чем они там в действительности занимаются, в этом его агентстве, я так и не понял. Может, их всех завербовали?

– Я знаю, что он человек особый… Не все такие, как папа. Подумаешь, служили вместе. Сколько уж лет прошло… В отличие от папы, Глебов – человек рациональный. И не подлец. За это ручаюсь… Нет, всему этому должно быть объяснение. Должны быть причины… – раздумывал Николай. – Но как он меня-то мог так разыграть? Ведь я ему… Я ж для него… Ай, да что там говорить… – Николай махнул рукой. – У всех одно на уме. Как прокатиться на ком-нибудь верхом, как объегорить. Что за страна такая?

– Ты уверен, что он больше нигде не служит?

Николай опустился в кресло у камина, провел рукой по усталому, осунувшемуся лицу и с выражением глубокого отвращения уставился на пылающий в камине огонь.

– Мне кажется, что и на тебе хотят просто прокатиться, Ваня, – сказал он. – При этом кому-то очень нужно, чтобы об этом стало всем известно.

– О чем?

– О том, что тебе рассказывали.

– Но кому? Для чего?

– Всему миру… Эта информация может быть неплохим средством давления.

– На кого?

– Не знаю.

– Проблема в том, Коля, что, кто бы ни стоял за этим, упыри какие-нибудь, решившие набить карманы, или власти, всё равно здесь попахивает грабежом, – сказал Иван. – Ну предположим, что не упыри. Допустим, что и цели – благие. Это сегодня. А завтра власть поменяется, и всё то, что должно было бы принадлежать всем, опять растечется по чьим-то карманам.

– Так всегда происходит, – согласился Николай.

– Представь, что какие-то оборотистые люди получили доступ к кассе. К припрятанным средствам Российской империи. Предположим, что эти средства действительно существуют. Что, если банда упырей узнала о существовании этих денег, втихаря присосалась к кормушке и качает из нее себе в карман. А тут вдруг кто-то еще узнаёт об этом… Например, другой упырь! – развил свою мысль Иван. – Новый претендент, конечно, потребует, чтобы его взяли в долю. И от него, конечно же, захотят избавиться. Каким образом? Известно, каким. Но сначала нужно разобраться, откуда у новенького такие обширные знания о засекреченной кормушке. А как это можно узнать? Выход один: сесть ему на хвост. Ты бы как поступил?

– Так бы и поступил. Сел бы ему на хвост, – ответил Николай.

– Сел бы на хвост тому, кто сел на хвост тебе. Так? – уточнил Иван.

– Вот тут и начались бы сложности.

– Когда речь идет о таких деньгах, сложности никого не пугают. Кто-то вполне мог попытаться сесть на хвост тому, кто сел на хвост тому, кто сел ему на хвост первому… По-моему, ничего сложного. А наш Дмитрий Федорович… Что, если он вообще лже-Глебов?

– Не улавливаю.

– Говорит одно, а делает другое? Ясно? А ты еще из-за Маши к нему носишься.

– Поехала у тебя крыша, Ваня. Вот это мне ясно.

– Но если представить на минуту, что всё это так! – настаивал Иван. – Что, если Дмитрий Федорович не противник альянса упырей? Просто пытается сесть на хвост тем, кто пытается сесть на хвост ему? – продолжал Иван. – А я, Лопухов… Я в этом деле понятно кто – лопух последний, Иванушка-дурачок. Махинаторам этим явно нужен в Англии такой же, как они, пройдоха. Но как им выйти на тех людей, что контролирует там финансовые потоки? Вот и ответ. Вот зачем им такие, как я. В Англии, Европе, Америке тем, кто там сидит на этих деньгах, нет разницы, кто здесь имеет больше прав на эту собственность. Их цель – отстегнуть как можно меньше новым претендентам. Сделать так, чтобы их вообще было поменьше. И ни в коем случае не разглашать информацию, которой владеют…

– Единственное, что я могу тебе сказать, так это то, что здесь всё делится сразу. В этом я не раз убеждался, – сказал Николай.

– А может, они хотят пригрозить кому-то там, что пересмотрят условия дележки… если их новые требования не согласятся выполнить? Будь я на месте проигрывающей стороны, я бы так и поступил. Я бы намутил такого, чтобы смешалось всё – земля и небо. Чтобы невозможно было разобраться, где черное, где белое. И главное – кто на чьей стороне… Вот ты, например, ты сам к этим деньгам имел когда-нибудь отношение?

– Нет… Хотя, черт его знает. – Николай задумался. – Было время, мы прогоняли через свои каналы кое-какие суммы. Год назад перегнали деньги под импорт технологий. Ведь кредиты не попадают сюда просто так. За этим всегда стоят четкие финансовые интересы. На нас висел госзаказ. Под эти деньги всё и проходило.

– Большие?

– Для нас – очень.

– Кто оплачивал заказ?

– Деньги идут из банков, Ваня. Ты, право, как с неба свалился.

– А какой банк? Русский? Иностранный?

– В данном случае иностранный.

– Миллионы? Триллионы?

– У тебя одни триллионы на уме! Миллионы – это уже немало. За триллионы здесь продадут не только мать родную, но и Кремль со всем его содержимым. И небо над головой. А не будет спроса на Кремль, не будет покупателя – придумают. Через нас заказывали программное обеспечение. В русифицированных версиях, мы курировали адаптацию с английского. Нужно было нашпиговать этот софт местными штучками. Своего-то здесь не так много, а оргтехники – пруд пруди. Я реальную работу сдавал… Главное – не украсть, – добавил Николай. – Бери – и помни, как говорила мама…

– А Вереницын? – помолчав, спросил Иван.

– Что Вереницын?

– Он к этому имел отношение?

– Он участвовал в переговорах. А потом…

Звонок Мачабели не дал им договорить. Гость уже съезжал к дому с главной трассы. Николай попросил сторожа выйти за ворота и встретить машину.

Братья с крыльца наблюдали, как Иван Семенович, приструнив метавшуюся в ногах овчарку, впустил в ворота обледенелый «фольксваген». На свежерасчищенную дорожку вылез невысокого роста крепыш в канадской куртке на меху.

Не больше сорока, длинноволосый, с приятным, хотя и рябоватым лицом, Зураб Мачабели поднялся за Николаем в дом. Потирая озябшие руки, грузин приветливо разглядывал Лопуховых. Николай предложил гостю виски, но тот предпочел стакан томатного сока с солью и с перцем.

– Коля мне немного объяснил, – через какое-то время, когда все с комфортом уселись в кресла у камина, обратился Мачабели к Ивану.

Но Николай перебил его и стал торопливо излагать гостю всё то новое, что услышал от брата за вечер.

Спокойный и на вид добродушный, Мачабели располагал к себе, и Иван, как ни странно, не испытывал дискомфорта от того, что брат посвящает в его ситуацию незнакомого человека.

Гость задал Ивану несколько наводящих вопросов. По сдержанности реакции почувствовав, что не снискал к себе полного доверия, грузин продолжал расспросы с еще большей осторожностью и тактом. Выяснив всё, что его интересовало, Зураб Мачабели огорошил братьев странным заключением:

– Мое мнение, что на вас не те наехали.

– То есть?

– При Думе есть люди, раскручивающие эту историю. Естественно, не по собственной инициативе. С согласия правящей команды, – объяснил он, улыбаясь.

– Ты мне раньше этого не говорил, Зураб, – проворчал Николай.

Теперь была очередь Ивана задуматься.

– Я сначала тоже так посчитал, – сказал он. – Но это же чистое безумие – всё равно что рассказывать о найденной средневековой карте с обозначением мест, где пираты зарыли золото…

– О, да вы наивный человек! – усмехнулся Мачабели. – Первые, то бишь люди из президентской команды, не стали бы удить рыбку в мутной воде.

– Тогда кто?

– Да кто угодно это может быть.

– Зачем им нужен я? – спросил Иван.